Бестолковая жизнь. часть 1. глава 9

- Иван…

- Нина, это ты?

- Ну, конечно я, кто же еще?

- Ниночка, я собирался к тебе. То есть, собираюсь. Подожди секунду, я выключу воду.
 
- Ты в ванной?

- Да.

- Иван, ты сейчас голый?

- Что?

- Перестань играть в испорченный телефон! Ты ведь слышал. Так ты голый?

- Н-нет. Я… еще нет. Я брился. Знаешь, порезался немного. Теперь будет раздражение.

- Помажь бальзамом, тем, что я подарила тебе перед тем, как… Ну, в общем, мой последний подарок.

- Хорошо.

- Что на тебе надето?

- Джинсы.

- Господи. Я говорила тебе, что ты самый красивый мужчина на свете? Так вот, ты – безумно красив.

- Нина, перестань.

- Я люблю тебя.

- Я тоже тебя люблю. Постой, ты откуда звонишь?

- Из больницы.

- Но ты звонишь по мобильному!

- Ну, да. И что из этого?

- У тебя там нет телефона.

- Иван, только не спрашивай, откуда я его взяла. Я сама тебе скажу. Я его стырила.

- Украла?

- Иван, ну что за дичь такая? Не украла, а увела, умыкнула, взяла попользоваться. На время. Потом положу обратно, и все дела. Просто мне очень хотелось услышать тебя, твой голос. Голос любимого мужчины.

- Ниночка, я скоро буду у тебя.

- Приедешь?

- Да, приеду.

- Я скучаю, Иван…

- Я тоже. Только положи телефон на место, ладно?

- Ладно.

- Обязательно положи.

- Угу. Приезжай. Пока.

- Пока.

Нина отключила мобильник. Все хорошо, хорошо. Она скоро выйдет отсюда, из этой постылой тюрьмы, и будет свободна, как майская птичка. Как ей отвратительны эти стены! А больше всего – доктор. Худой, долговязый, с бледной тонкой кожей, из-под которой просвечивают вены на висках. Теперь все изменилось. В сущности, Нина осталась прежней, просто она научилась лгать. Лгать изящно, играя словами, поведенческими рефлексами, кутаясь в кокон, как бабочка шелкопряда.

- Это похоже на танго, - как-то сказала она. Доктор нечаянно сломал ручку. Снял очки и долго глядел на нее близорукими глазами. А за окном полыхали клены, и медленно подсыхал синий небесный велюр. Лето кончилось, лето, которого она так и не увидела. Снаружи все чаще плакала осень. Нина не прекращала думать о многослойности бытия, об этой загадке, что похожа на штрих метеора, на отражение облаков в глазах собаки, на вздох ребенка. Она чувствовала множество нитей, связывающих реальность с иноматериальными мирами.


***



Если бы еще год назад Егору сказали, что все может получиться так, он, наверное, пожал бы плечами, и только. Он глубоко чувствовал мир, но не был провидцем. Непонятно, в какой точке начались изменения, сдвиги пластов жизни, за которыми открылись иные красоты. Иногда Егор думал, если бы было возможно, повлиял бы он на начало перемен, сделал бы он это? Раньше – в другой жизни – он предпринимал какие-то попытки, делал шаги, которые неизменно оказывались шагами назад. Он больше не желал этого.

Так или иначе, Золотые Ворота открылись. Вход в мир, который он когда-то любил, с которым был связан, и который потерял. Он забыл все в тот самый миг, когда однажды на рассвете голый, скользкий, испуганный, выскочил из лона матери.

Ему снились младенческие, будоражащие память сны. Звуки охотничьих рогов над плоскогорьем, перепончатые крылья ящеров, смех свиты. Какая-то женщина с глазами черными, как полночь, и диадемой на гладком лбу целует его стремя, и сердце больно сжимается от тоски, любви, которую хочется сломать, потому что уже ничего нельзя сделать. Смена света и тени. Тень на сильном плече варвара, свет на белых волосах рабыни. Резная тень листьев на дорожках сада. И грохот копыт коней, несущихся галопом по стылой ночной дороге, и эхо, эхо… эхо.

Сны вызывали его ночной младенческий крик. Руки, прикосновение рук новой матери возвращали его в новый мир. Потом постепенно все забылось, он не сумел выяснить связи прошлого и настоящего. Был мир, была жизнь. Все казалось прочным. А что получилось? Двадцать первый век, Земля, Россия. Город, с высоты птичьего полета похожий на корабль, круг знакомых, друзья, личное общение. Все оказалось хрупким. Мир дал трещину в тот самый миг, когда открылись Золотые Ворота.

Егор отчетливо помнил тот день. Было пасмурно. Сам воздух был окрашен серым. Висела дымка сонного августа, лениво подбирающего еще яркие покровы. Моросил теплый дождь, и бисер капель лежал на стекле. Где-то далеко внизу шумел мегаполис, крики и шорохи Москвы долетали до клиники. Он сидел на постели, закрыв глаза, когда услышал зов.

Все звуки куда-то исчезли. Вокруг стояла тишина, будто Егор оглох. Чудилось хоровое пение, переливы трубных голосов, похожие на пение органа. Подобный опыт стал повторяться. Он оставил Москву. Уже здесь, в городе, после того, как Егор покинул дом скорби, его стали посещать сны. Зов становился все сильнее. Наконец, Егор снял защиту. Теперь он не может и не желает противиться. И вдруг неожиданно судьба подарила встречу. Блистательная Нина Андреевна с серо-голубыми глазами. Психолог. Случайно Егор нашел то, что искал, там, где не ожидал увидеть. Нина молода и красива. Слишком красива для него. Он убеждал себя, что Нина нужна ему только как психолог, человек, способный читать в душах. Он вдруг остро ощутил свое одиночество, свободное падение, где уже не было клиники, не было поддержки. В этом океане бытия ему нужен был спасательный жилет – психолог. Да, именно так. Но ему все труднее было не думать о ней.

- Нина Андреевна, как вы себя чувствуете?

- Хорошо, Егор, - отвечает она. И он вдруг поражается тому, как она исхудала, стала тонка, полупрозрачна. Воротник ее короткого атласного халата завернулся. Егор заботливо поправляет его, не отрывая глаз от этого узкого лица, надломленных бровей, похожих на расправленные крылья птицы. И все старается не запутаться в сети ее взгляда, этих молчаливых глаз с расширенными зрачками.

- Я скоро выйду отсюда, Егор, - твердо говорит она.

- Хорошо. Очень хорошо. Это нужно было сделать раньше.

- Правда? Вы так думаете?

- Дома вам будет лучше.

- Наверное.

- В такой обстановке можно сойти с ума.

- Так ведь они уверены, что это уже случилось.

- Какая дичь! – фыркает Егор и замыкается. Желваки на скулах ходят ходуном, Нине нравится, как пляшут бархатные тени на его лице.

- Бросьте, Егор, - с сожалением говорит она. – Я с самого начала должна была быть осмотрительнее. Должна была во всем разобраться. Теперь понятно, что как психолог я не состоялась.
 
Зашумел жухлый сад. Вихрь листвы понесся вдоль дорожек. Яблони, картинно изгибаясь, танцевали танго. Грустно до слез, до смерти пахло осенью.

- Мне придется оставить свою работу, - продолжает она. – Это к лучшему. В сущности, Ивану никогда не нравилось, чем я занимаюсь.

- У вас были амбициозные планы, - заметил Егор.

- А! Что планы! – Она махнула рукой. – Сплошная профанация. Нужно уметь проигрывать, вот и все.

- Нина Андреевна! – Егор резко остановился. – Нина, я не узнаю вас. Уметь проигрывать? Принимать вещи такими, каковы они есть? Это только слова, дым. Держу пари, что, глотая таблетки, вы думали совсем о другом.

- Пожалуй, - Нина пожимает плечами. Солнце потоком изливается на ее ресницы, и они похожи на бархатистые крылья бабочки. – Я хотела вернуться в Адрану.

- Вы поспешили.

- Почему?

- Потому что, вы не были готовы. Вам кажется, что жизнь для вас кончена, но вы стоите только на середине пути! Вы еще много не видели, много не знаете! И Иван…

- Иван ничего не рассказывает мне…

- Все будет хорошо. Вы вернетесь, когда настанет время. Но еще рано, Нина, еще очень рано.

- Как я узнаю?

- Вас позовут.

- Адрана примет меня?

- Не знаю, но, думаю, что да.

- Лето было мучительно для меня, - вдруг устало сказала Нина.

Егор коснулся губами ее нагретой солнцем макушки. Темные, вымытые утром волосы, пахли полынью, горьким полевым ветром.

- Я видел сегодня Ивана, - прошептал он.

- И что же? – Нина заметно вздрогнула и опустила глаза.

- Почувствовал себя вором. Так, будто я что-то украл у него. Ужасно неприятное чувство. Он и не догадывается, что я знаю его. А я иду к его женщине.

Нина ладонью убрала с лица волосы. Покачала головой:

- Но ведь это не свидание.

- Нет. Не свидание. – Егор закусил губу и отвернулся.

Сыпались листья, засыхали клумбы, за оградой больничного сада алели клены. Ветерок пересчитывал широкие складки пижамных брюк Нины.

- Нина Андреевна. Ниночка…

- Да?

- Скажите, вы любите Ивана?

Она остановилась и прямо посмотрела на него.

- Да, Егор. Люблю.


***


Иван не находил себе места. Эти несколько месяцев без Нины казались мучительными кругами ада. Он словно ослеп, не видел других женщин. После попытки самоубийства Нины Иван запил. Вечера в шумных компаниях были ему отвратительны. Ночи кошмарны. Как только начинал брезжить рассвет, Иван вставал и, спотыкаясь, плелся в ванную, чтобы сунуть голову под струю ледяной воды. Потом, похмельный, в измятых брюках, с потухшим взглядом ехал в такси в больницу. Ходил под окном ее палаты, сбивая росу с цикория, думая только о ней.

Иногда Ивана впускали в палату. Он сидел на табурете, смотрел, как под тонкой кожей опущенных век двигаются ее глаза, и горестно думал, как он мог такое допустить? Ему было плохо. Чертовски плохо. Он словно застрял в той реальности, где была Нина. Время остановилось. Иван словно умер.

Приятели посоветовали познакомиться с девушкой. Забыться, расслабиться, ну, а там уж как повезет. Вечером в кафе Леха подвел к столику симпатичную блондинку с кукольным личиком. Когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки. Леха заказал для нее белого вина. Дмитрий не сводил с нее глаз, а Ленка со Славиком, как всегда, были заняты только собой. 

В полумраке маленького зала, между столиков, она танцевала с Иваном. За спиной маячило  еще несколько пар. Она прижалась к нему, расстегнула верхнюю пуговицу рубашки. Вечеринка, кафе, где было сильно накурено, огни города, перпендикуляры улиц – все было похоже на яркую кляксу. В тот вечер Иван мало пил. Приятели нагрузились, как следует, и ватагой пошли провожать их до машины. Вишневая девятка, в густом воздухе ночи казавшаяся черной, медленно ехала по крайней правой полосе, почти прижавшись к тротуару, и это было похоже на плавание. Олеся – так звали девушку – поцеловала его в висок, и Иван понял, что ничего не получится.

- Знаешь, - сказал он. – Ничего не получится. Извини.

- Почему?

- Я пьян.

- Ну и что? Какая разница? Может, я тебе не нравлюсь?

- Да нет. Ты симпатичная.

- Послушай, все же так хорошо складывалось. В кафе ты вел себя по-другому!

- Нормально я себя вел. Давай я отвезу тебя. Где ты живешь?

- Не твое дело! Я думала, ты нормальный парень. Ты понравился мне больше всех. А этот Леша, он такого про тебя понарассказывал!

- Олеся, послушай…

- Да что ты мне тюльку вешаешь! Импотент хренов! – Она надулась, откинулась на спинку кресла.

- Олеся, я не хочу с тобой ссориться, давать какие-то объяснения. Все это мне может очень быстро надоесть. Давай по-умному, а? Ты же нормальный человек.

Она только фыркнула. Все-таки, Иван отвез ее домой. Потом битый час стоял на пересечении Красногвардейской и Советской, напротив темной громады банка, откуда сквозь жалюзи пробивался голубоватый свет. Курил, прислушивался к грохоту вагонов на железной дороге в низине, к голосу диспетчера, превращенного громкоговорителем в невнятное эхо. Думал о Ниночке, как она там, в этом ноевом ковчеге…  Проезжали редкие автомобили. В обнимку подошла пьяная парочка. Парень настойчиво просил отвезти их на Шахтерскую.

- Я не таксую, - мрачно ответил Иван.

- Не понял. Как не таксуешь? Ты че, командир? Тебе что, бабки лишние?

- Нет, ты что, не догоняешь?! Я не таксую! – заорал Иван и сделал угрожающее движение, намереваясь выйти из машины.

- А чего ты тут стоишь тогда, я не понял?

- Пошел вон!

- Да ну его, Игорек, - залопотала девица, оттаскивая приятеля за рукав. – Психованный он какой-то. Еще накостыляет. Пошли, тормознем где-нибудь тачку.

- Во придурок! – Обиделся парень. – Что я ему такого сказал?

Иван чертыхнулся и зло включил зажигание. К чертовой матери! Пора домой.


***



Сначала они стояли в саду и смотрели в холодеющее небо. Иван хотел поцеловать ее в щеку, но она с трагической улыбкой повернулась. Губы их слились. Поцелуй неожиданно затянулся. Пахло древесной корой, яблоками, отходящими осенними травами. На оголенных клумбах полыхали астры. Нина знала, что скоро уйдет отсюда, и больше никогда не увидит этого сада, несчастных, что сидят на скамейках под присмотром санитаров, зарешеченных окон. Она вздохнула с облегчением.

- Иван, ты ничего не рассказываешь мне, - говорит Нина.

- О чем? – Он встревожен, но стараясь скрыть это, наклоняется к ней и прячет глаза.

- Не притворяйся, что не понимаешь. Пожалуйста, Иван.

- Я рассказываю. Я скучаю по тебе, Ниночка. Жду тебя. Больше не пью. Вот и все.

- Нет, не все. Скажи, ты слышишь зов? Расскажи мне об Адране!

Он резко выдыхает, точно глотнул спирта. Чужие слова. Слова без цвета, вкуса, запаха, лишенные полутонов. Адрана – чужая, выдумка Нины, ее сон. Сколько еще это будет длиться, это помешательство? Доктор говорит, что скоро ее состояние должно нормализоваться, что это не шизофрения.  Хотелось бы в это верить… Он так скучает по ней, так ее ждет. Доктор сказал, ее нельзя волновать. Значит, так тому и быть, он станет подыгрывать ей.

- Адрана… - он с сомнением качает головой.

- Да, да! Я вспоминаю одно место. Там было все для счастья.

- Чего ты от меня хочешь? – прерывает Иван.

- Что? – Нина, словно проснувшись, широко открывает глаза. – Я не знаю, чего хочу. Все хочу! И только от тебя! Ничего не хочу.

Он боится. Боится за Нину, за себя. Боится ее галлюцинаций. Разве то, что ей представляется, может быть правдой? Какой-то невнятный шорох, похожий на далекий шум прибоя, отголоски, подобные реву толпы, звон оружия. Она постоянно твердит об этом. Она так увлеченно говорит об Адране, что он даже начинает верить в это. С ним кое-что произошло, но Иван никому не расскажет об этом. На днях, в магазине, зайдя в подсобку покурить, Иван явственно услышал визг несмазанного колеса. Дверь подсобки была распахнута, в ярком солнечном прямоугольнике мелькнула повозка, погонщик в узких рейтузах и красном колпаке, хлестал длинным прутом по впалым бокам волов. Промаршировал отряд ополченцев с пиками и арбалетами за спиной. Появилась молодая женщина в широкой юбке, с облаком светлых нечесаных волос. Заглянула в дверной проем, хихикнула и исчезла, качнув голой грудью. Иван подскочил, как ужаленный.

- Дьявольщина! Только этого мне не хватало, - прошептал он и дрожащими руками прикурил новую сигарету.

Иван твердо решил никому не рассказывать. А Нина все подначивает, словно в нее вселился бес. Не потому ли, что она переживает подобное, и теперь опасается за него?

- Все будет хорошо, Нина. Я люблю тебя, - говорит Иван.

Она успокаивается. Ее глаза светятся, словно кусочки бирюзы. Они стояли, обнявшись, в саду и смотрели в холодеющее небо. Потом он проводил ее в палату. Она выглядела уставшей, и сразу легла на кровать. Иван присел рядом, держал ее руку, рассказывал что-то. Сквозь решетку окна лился вечер на исходе сентября. Здесь было все подернуто флером печали, в этой комнате, где несколько месяцев было только и разговоров, что о таинственном мире и о любви двоих.

- До завтра, Иван, - сказала Нина.

- Хорошо. До завтра. Будь умницей, ладно?

- Постараюсь.

Иван покинул больницу в тягостном предчувствии.