Ошибка Пистолетова

ОШИБКА ПИСТОЛЕТОВА

1

Пистолетов не был широко известным артистом. Но в городе, где он жил, и даже в области его знали многие. После театрального училища он всю жизнь работал в городском детском театре и подрабатывал еще в областной филармонии: выступал в концертных бригадах; в районных домах культуры и в школах. Приглашали его часто, так как на концертах с его участием всегда был аншлаг. Особенно любили его дети. Он умел их увлечь шутливыми байками, которые сам же и сочинял. Когда он выступал перед ребятами, в зале не умолкал хохот.
Своими манерами Пистолетов чем-то напоминал народного артиста Вицина. Он и внешне на него был похож. Только волосы у Пистолетова были посветлее. Может быть, то, что он походил на Вицина, тоже играло свою роль в его популярности. А популярность помогала ему легко знакомиться с молодыми женщинами, которых он обожал. За понравившейся девушкой Пистолетов мог увиваться до тех пор, пока та не покорялась или не давала такой оскорбительный отпор, что ему ничего не оставалось, как все превратить в шутку.
Успех у молодых женщин сопутствовал ему почти всегда, несмотря на далеко не юношеский его возраст.
Сколько на самом деле Пистолетову было лет, никто точно не знал. Сам он никогда и никому о своем возрасте не говорил. Не то, чтобы скрывал свои годы, нет; просто не хотел, чтобы допытывались, как это ему удалось так сохраниться.
А сохраниться ему помогала черная краска под названием «Гамма», которой он подкрашивал свои густые сивые волосы, любимая постная еда и совершенное отвращение к алкоголю.
Пистолетов так устроил свою жизнь, что у него не было и свободной минуты, чтобы предаваться, как он любил повторять, ненужным для мозга размышлениям. Он чувствовал себя окрыленным, когда что-то делал: играл в театре, учил роль, сочинял очередной скетч, выступал перед зрителями, волочился за новой пассией.
Пистолетов никогда не составлял никаких планов, не намечал, что будет делать завтра или послезавтра. Но как-то так у него получалось и складывалось, что, ложась спать, он уже знал, что ждет его утром. А уж за что после возьмется, он не думал, полагался на обстоятельства. Такая, немного безалаберная, без оглядки, но активная жизнь Пистолетову была по душе.
Вдруг в одночасье, когда Россия стала превращаться в самостоятельную державу, наступило затишье в жизни Пистолетова. Дети перестали посещать спектакли, филармония больше не посылала выступать с концертами, зарплату не выплачивали.
Коллеги Пистолетова растерялись, впали в уныние, не знали что делать. Пистолетов же переключился на сочинительство: писал рассказы, посылал их в журналы-старожители и в новые, неизвестные, притягивающие внимание своими яркими обложками. Но ему ни из каких журналов не отвечали и рассказов не печатали. Так что гонораров, на которые Пистолетов рассчитывал, не предвиделось. Жена подтрунивала над ним: мол, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало и о жизни не думало.
Пистолетов, конечно, не голодал: выручали сувениры, подарки и вещи, привезенные из-за границы во время его давних гастролей. Они с женой продавали их за хорошие деньги антикварным лавкам. А вот денег на карманные расходы не было. Просить же их у жены на то, чтобы угощать понравившихся красоток, он считал унизительным и для себя и для жены, которую уважал за терпимость к его непостоянству. Но где и как заработать денег, если то, что он хорошо умел делать, никем не востребовалось.
Всеобщее уныние и безделье и на Пистолетова стало действовать угнетающе. Как-то разглядывая себя в зеркало, он заметил, что обычно неунывающая его физиономия потускнела, а волосы на голове и бровях поседели. Конечно изменить облик, посеребрить волосы мог и возраст. Скорее всего так оно и было. Но Пистолетов не хотел в этом себе признаться. Он и раньше замечал, что седеет, и время от времени подкрашивал волосы на голове и брови. А сейчас малость опустился, даже бриться иногда забывал, хотя в душе все на что-то надеялся, верил в судьбу и ждал своего часа.
Однажды Пистолетову домой позвонила работница Дома культуры из области и молодым сексапильным голосом пригласила его выступить перед ребятами. Он обрадовался, пококетничал, но чтобы придать себе весу, сказал, что очень занят и должен подумать, все взвесить, чтобы не подвести других. Через день, как условились, она позвонила снова и сходу принялась горячо уговаривать его приехать. На этот раз его можно было и не уговаривать, но он не перебивая, слушал ее. А она завораживающе говорила, что это не только ее личное желание, но и просьба ребят, которые знают его по детским спектаклям и очень любят, и что она уже заказала машину, которая будет ожидать его завтра утром прямо у подъезда.
Обрадованный и возбужденный комплиментами, Пистолетов сразу же принялся за сборы: покрасил волосы, примерил синий вельветовый костюм, молодивший его, повертелся перед зеркалом. Видом своим остался доволен: не молодой, но и не старик, с озорными, поголубевшими от костюма глазами.

2

«Волга», в которой ехал Пистолетов, подкатила к громадному зданию с белыми колоннами, без крыльца. Никакой вывески на здании не было. Но Пистолетов точно знал, что это и есть Дом культуры.
Ему не раз приходилось выступать в таких помпезных с виду Домах, построенных еще в тридцатые, сороковые и послевоенные годы прошлого века.
— Вас ждут, — оживился шофер, подруливая к входу.
Не вылезая из машины, Пистолетов оценивающим взглядом посмотрел на одиноко стоявшую у входа в Дом культуры молодую женщину. Она была среднего роста, по обличью напоминала чем-то фигуристку Ирину Слуцкую. Пистолетов обратил внимание на ее ноги, стройные, немного полноватые, какие ему нравились и пробуждали в нем страсть.
Женщина ринулась к машине. Пистолетов подумал, что она хочет услужливо открыть ему дверь, чего он никак не хотел, потому что не любил, когда женщины его опекали. Он испытывал удовольствие, когда опекал их сам.
В полусогнутом состоянии Пистолетов ловко вылез из машины, что не всегда у него получалось, когда забывал пригнуться и выставить левую или правую ногу, в зависимости от того, в какую сторону выходил, и тогда нога застревала между порогом и дверью. При-ходилось по-стариковски вылезать из машины задом и конфузиться из-за своей неуклюжести. Теперь же он был окрылен своей ловкостью и красотой понравившейся ему женщины, которая улыбалась, отчего на ее тугих нежных щеках кокетливо играли ямочки.
— Именно такой симпатичной я вас и представлял, Катерина... э-э-э... забыл по отчеству, — сказал Пистолетов, целуя ей руку.
— Юрий Юрич, зовите меня просто Катей, — смущаясь, влюбленно глядя на Пистолетова, — проговорила она.
— Хорошо, Катя. Идемте к вашим непоседам.
— Извините, Юрий Юрич, — зарделась Катя. — Встречу пришлось на час отложить: ребята из сельской школы опаздывают, у них автобус сломался.
— Да-а, не повезло шкетам, — посочувствовал Пистолетов. — Зато у нас с вами есть время поближе познакомиться.
Кате показалось, что Пистолетов не шутит, что он искренен и на самом деле хочет больше о ней узнать. И она решилась пригласить его к себе домой на чашку чая. Пистолетов с такой пылкой радостью согласился, что Катя даже рассмеялась от удовольствия.
По дороге к дому Катя разоткровенничалась: живет здесь одна, с мужем разошлась еще в Москве, сразу после института; он не захотел поехать в село, детей у нее нет. Когда говорила про детей, Пистолетов, уловив в ее голосе горечь, подбодрил:
— У вас время еще есть, вы молодая и красавица. Если б я был помоложе, я бы непременно в вас влюбился.
— Не кокетничайте, Юрий Юрич, — несколько фамильярно, с обаятельной улыбкой произнесла Катя, зная наперед, что эта ее фамильярность будет принята Пистолетовым за комплимент, к которым все артисты неравнодушны. Но и на самом деле Пистолетов не казался ей стариком. По ее прикидкам ему было лет пятьдесят, ну пятьдесят с хвостиком, да ведь и ей-то уже тридцать пять, а он принял ее за двадцатипятилетнюю.
Катя не ошиблась в  предвиденьи: у Пистолетова заблестели по-молодому глаза, он еще более воодушевился и начал сыпать шутками. Катя от души смеялась, нежно и влюбленно взглядывая на него.
В однокомнатной квартире, где Катя жила, было уютно и тепло. Пистолетов про себя похвалил местную власть за заботу о людях, что не дожидаясь морозов включили отопление и ругнул свои городские за то, что все выжидают, пока холода не наступят.
Катя предложила Пистолетову коньяку, но он отказался, сославшись на то, что ребята его моментально разоблачат, потому что после любой дозы спиртного физиономия его становится ужасно красной, а язык заплетается. Пистолетов не врал: он уже давно не выпивал из-за высокого кровяного давления, но не хотел, чтобы знали о его недуге.
— Ладно, — легко согласилась Катя, — После выступления наше с вами знакомство отметим. Все равно вам придется электричку ждать.
— Как! — притворно воскликнул Пистолетов. — А машина, на которой меня привезли?
— Увы! — Катя развела руки. — Шофера пришлось отпустить, у него маленькие дети, жена во вторую смену работает.
— Да-а, незадача, — кисло улыбнулся Пистолетов.
— Юрий Юрич, а может, ночевать у нас останетесь. — Катя нежно посмотрела на Пистолетова. — Мы бы завтра вас с ветерком до дома прокатили.
— Если возьмете к себе домой, с превеликим удовольствием у вас останусь, — пошутил со значением Пистолетов.
— Надо подумать, — кокетливо улыбнулась Катя, давая понять, что и такой вариант возможен.
Пистолетов, как опытный ловелас, понял, что Кате он понравился и что непременно должен остаться, иначе обидит ее, как женщину, а себя унизит в ее глазах. Он на мгновение представил, как будет любить ее ночью. От этой тайной мысли щеки его порозовели, глаза засияли, рыжеватый подкрашенный чуб по-юношески разметался по лбу. Рядом с молодой красивой женщиной ему хотелось быть неотразимым. Шутки полились из него непрерывным потоком.
Катя завораживающе хохотала, иногда невзначай хватала его за руку, приговаривая:
— Да ну вас, прямо уморили, Юрий Юрич!

3

Пистолетов с Катей пришли в Дом культуры за пять минут до начала встречи. Из актового зала доносился неистовый гам, будто там собралась галочья стая. Пистолетов заглянул в зал: все места были заполнены, с удовлетворением отметил про себя, что присутствуют, кажется, одни младшеклассники, как он просил. С младшими ребятами он умел находить общий язык — они всегда слушали его, затаив дыхание. Со старшими он тоже умел ладить, но удовольствия от встреч с ними получал меньше, уставал от их ехидства. А особенно не любил смешанные группы, в которых были и старшие и младшие. В смешанных группах старшие всегда мешали ему, громко переговариваясь между собой, свистели, пуляли бумажными шариками из ручек; мальчики приставали к девочкам, а те в ответ, взвизгивая, давали им сдачи. Учителя, пытаясь навести порядок, шипели, как разогретые сковородки. Пистолетов со своей стороны тоже призывал к порядку, отпуская язвительные реплики в адрес ребят. Дети ненадолго успокаивались, а потом все начиналось сначала.
Другое дело — младшеклассники, не разбавленные ни средними, ни старшими ребятами. Они, как губки, впитывали все новое, смешное и интересное. Их неподдельная искренность воодушевляла Пистолетова. Он заряжался от них какой-то особой энергией душевной теплоты и отвечал им взаимностью. Поэтому, когда намечалась встреча с ребятами, Пистолетов заранее обговаривал, чтобы пригласили на нее младших либо, на худой конец, средних и старших, но ни в коем случае не смешивали тех и других в одну кучу, чтобы избежать несовмещения интересов. На этот раз получилось так, как он хотел, благодаря Кате.
Выйдя вместе с Пистолетовым на сцену, Катя под аплодисменты представила его. Затем она спустилась в зал, села в первый ряд и положила ногу на ногу, оголив круглые колени. Пока гремели аплодисменты, Пистолетов скользнул по ним восхищенным взглядом, поймав Катин нежный взгляд, кивнул ей с тонкой вицинской улыбкой, отчего та зарделась, а ребята с новой силой захлопали в ладоши, решив, что эта улыбка предназначалась им.
Выступление Пистолетова было рассчитано минут на сорок, но выступал он больше часа, так как ребята часто и подолгу смеялись. А когда, он стал читать в лицах выдержки из ребячьих писем, присланных ему, зал просто содрогался от хохота.
Он уже не раз озвучивал эти смешинки и заранее знал реакцию на них. Ребятам особенно нравилось, когда он рассказывал о мальчике, который хотел стать художником и просил у Пистолетова выслать портрет какого-нибудь знаменитого художника и его первоначальную стадию развития. Или как одна девочка — староста класса — спрашивала, «что делать с Колей, который не сочувствует, что мы идем к капитализму, а тянет весь класс назад, к двойкам». А другая девочка жаловалась Пистолетову: «Ваше письмо на Слезкина не подействовало. Он конверт изжевал и выплюнул. Но письмо взял директор, а то бы и письму не сладко пришлось». А еще мальчик, узнав из газет, что Пистолетов сочиняет рассказы, советовался: можно ли писать не только о ребятах, но и о свиноводстве. И просил оценить его рассказ «Поединок кабана». А другой четвероклассник хвастался, что их класс лучший из четвертых и что все до одного ходят подстриженные наголо, и задавал вопрос: отчего появились люди, отчего гром и молния, отчего в человеке облазит голова и отчего в хлебе дырка.
За долгие годы переписки с детьми таких смешинок Пистолетов накопил уйму, их бы хватило на целый день. Но по взглядам учителей он понял, что пора было заканчивать, да и сам устал: в горле першило, во рту пересохло, язык отяжелел. Он несколько раз порывался завершить выступление, но дети его не отпускали.
А Катя, будто завороженная, забыв про свои обязанности ведущего, сидела на прежнем месте и с восхищением смотрела на Пистолетова.
Пистолетов воспользовался паузой и спросил у зала: нет ли к нему вопросов. Воодушевленные его смешинками, ребята наперебой стали спрашивать его, как он стал артистом и писателем, и вообще, кем надо стать, чтобы зарабатывать много денег, слушаться ли родителей и других старших. Всем хотелось спросить о чем-нибудь Пистолетова, сплошной лес из рук стоял в зале. Пистолетов беспомощно посмотрел на Катю. Та поймала его взгляд и поднялась на сцену.
— Ребята, Юрий Юрич приедет к нам еще раз. Так ведь, Юрий Юрич? — Тот кивнул. Выдержав вынужденную паузу из-за аплодисментов, она продолжила: — И ответит на все, на все ваши вопросы. А сейчас давайте зададим последний вопрос и отпустим Юрия Юрича.
Ребята опустили руки. Лишь несколько девочек, и один мальчик продолжали стоять с поднятыми руками. Пистолетов обратил внимание на приземистого крепыша со щербатым ртом и рыжим ежиком на круглой, как мячик, голове. Уж больно этот рыжий ежик подобострастно ел глазами Пистолетова, настойчиво дергал рукой и подпрыгивал, чтоб его заметили.
— Катя, — вполголоса произнес Пистолетов. — Дайте слово вон тому Рыжику. Он наверняка о чем-нибудь интересном спросит.
Рыжего ежика Катя знала. Он был ее соседом по лестничной площадке.
— Вася, задавай свой вопрос, только поскорее, — сказала она.
Рыжий ежик улыбнулся ехидно и прошепелявил, не спуская глаз с Пистолетова:
— А у вас дети есть?
 В зале засмеялись.
— Есть, — сказал Пистолетов, не обращая внимания на смех. — Две дочери.
— А они взрослые? — уточнил Рыжик.
— Ну конечно, уже школу окончили.
— А сколько вам лет?
— Мне?.. М-м... шестьдесят три.
— Вот здорово! — воскликнул, подпрыгивая, Рыжик. — Как моему дедушке!
— Ну что, Вася, доволен ответом? — усмехнулась Катя.
— А чего?.. Клевый дядька.
Зал снова содрогнулся от хохота и аплодисментов, не смолкавших до тех пор, пока растроганный Пистолетов не скрылся за сценой.

4

В фойе Пистолетова окружили ребята и учителя, благодарили за встречу, просили не забывать их, тут же с пониманием оговариваясь, что он такой один, а желающих его видеть много, но раз уж он с ними подружился, то хотелось бы эту дружбу и продолжить.
Пистолетов отшучивался, кивал на Катю, вот, мол, от нее все зависит. Катя отвечала, что, конечно, она будет стараться, чтобы Юрий Юрич почаще приезжал к ним, но что не так-то просто вырвать такую большую знаменитость из города на бесплатное выступление в глубинке.
Пистолетов любовался Катей, пока она говорила, слегка улыбаясь. Возникающие на ее нежных щеках ямочки, когда она смеялась, и сочные пухлые губы притягивали его, охватывало чувство нетерпения, и бросало в жар, когда он на мгновение представлял, как будет целовать их. В эти же секунды он и корил себя за неуемную страсть, и радовался, что страсть с возрастом не проходит.
— Ради вас, Катерина Антоновна, я тотчас же приеду, как только вы позовете, — шутливым тоном, но всерьез сказал Пистолетов. Он решил, что таким открытым согласием приезжать сюда по первому зову, поднимает авторитет Кати и намекает лишний раз ей, что она ему небезразлична.
Учителя приняли его слова за изысканную вежливость с улыбкой и некоторым недоверием, а Катя смутилась, посмотрела на свои наручные часы и ойкнула:
— Юрий Юрич, мы опаздываем...
— Куда, Катюша?
— На автобус, через двадцать минут уходит, а нам еще идти столько же.
— Так мы вроде условились, — нерешительно, что было не похоже на Пистолетова, сказал он и выжидательно поглядел на Катю. Но та сделала вид, будто не услышала его или не поняла, о чем условились, и продолжала свое: — Следующего автобуса очень долго не будет, а электрички так и еще дольше. А этот автобус довезет вас до Петушков, где электрички ходят одна за другой.
Пистолетов поразился Катиному официальному тону и тому, с какой поспешностью она тащила его на автобус. Ведь об автобусе она раньше даже не упоминала, будто он и вовсе тут не ходил, а речь шла лишь об электричке, которую он должен был дожидаться у нее дома. Еще до выступления она упрашивала его, чтобы согласился приезжать на встречи с ребятами, хотя бы раз в два месяца. Он и тогда и вот теперь в фойе перед учителями и ребятами шуткой дал понять, что если Катя хорошенько его попросит, то, конечно, он согласится. Но просить-то, думал он, она будет дома, за рюмкой, и вот тогда уж он окончательно согласится. А что вышло? Она и на шутку-то не отреагировала, сразу потянула на автобус.
Пистолетов разволновался и потерял дар речи; шутки и остроты сейчас у него не получались: он говорил что-то невпопад, а сам все думал, чем же он ей не угодил или обидел ее, или хуже того, оскорбил, и она охладела к нему.

5

На автобус Пистолетов успел, правда в последнюю минуту, когда он, набирая обороты, собирался тронуться с места.
Катя помахала водителю, и тот открыл переднюю дверь. Пистолетов торопливо поцеловал Катю в щечку и запрыгнул в автобус. Свободных мест было полно. Он сел у окна, посмотрел в него: Катя стояла в нескольких шагах от автобуса и махала ему рукой. Она улыбалась, но улыбка ее была какой-то холодной и обиженной.
«Ну точно, — подумал Пистолетов. — Что-то я сделал не так. А что? Ума не приложу». Он улыбнулся ей в ответ и послал несколько воздушных поцелуев.
Автобус катил плавно, с небольшой скоростью. Пистолетов успокоился и безучастно смотрел в окно на проплывающие мимо малоэтажные краснокирпичные домики, наверное, построенные купцами еще в позапрошлом веке, и только одна мысль сверлила ему голову: какую же он допустил ошибку в отношениях с Катей.
Он стал перебирать в памяти свои слова и поступки с того момента, как поцеловал ей руку. Но ни в чем не мог себя упрекнуть: все это время он был вежлив и галантен с ней и не давал ни малейшего повода для обиды на него. Он считал себя знатоком женских характеров, мог улавливать и отгадывать тончайшие нюансы их поведения. А почему же с Катей произошла осечка? Может быть, раньше встречались ему обыкновенные стандартные женщины, а Катя исключение, она необычна и утонченна. Ведь сказал же кто-то, что женщины — существа загадочные и непредсказуемые.
И тут вдруг Пистолетова осенило: он, кажется, понял свою ошибку, вспомнив, как Катя нахмурилась и перестала улыбаться, когда он по-честному ответил на вопрос мальчика, сколько ему лет. Она, вероятно, считала, что он средних лет. А он оказался пенсионером, в ее глазах — стариком. Конечно же, только это и ни что другое, оттолкнуло ее от него, такую нежную и чрезвычайно впечатлительную.
Пистолетов долго ругал в душе маленького шкета, который задал ему простой, но коварный вопрос, и корил себя за то, что слишком поздно догадался, что прямой честный ответ о его возрасте охладил к нему Катю. Если бы эта мысль пришла к нему не сейчас, а на сцене, он бы превратил все в шутку, мол, здорово надул этого мальца, увеличив свои годы, чтобы казаться мудрее.
Уверившись в том, что понял, свою ошибку, Пистолетов решил, что в другой раз будет прозорливее, умнее, и окончательно успокоился, выбрал поудобнее позу, отвалился на спинку мягкого кресла, расслабился и задремал.