Мастер снежных вьюг

Где-то далеко, в моей вселенной,
Там, где только стужа и мороз,
Жил художник, Мастер незабвенный.
Жил, не зная ни дождей, ни гроз.
Он писал по белым покрывалам,
По мохнатой снежной кутерьме,
Он творил и часто так бывало,
Что, уснув под ватным одеялом,
Просыпался с кистью во дворе.

Он вертел размашисто вселенной,
Осыпал снежинки на торос,
Не терзал себя судьбою бренной,
Лишь струился дым от папирос.
В белом облаке нежнейшего зефира
Растворял он краски и пастель,
И писал от сотворенья мира,
А быть может это просто лира,
Закружила вьюгу и метель.

        Он был сказочно богат. У него было всё, о чём только мог мечтать - любимая работа, шикарный дом, толпы любвеобильных поклонниц.
        Известнейшие люди города выстраивались в очередь, чтобы посмотреть на его творения. Ценители годами выпрашивали высочайшего позволения, чтобы купить его картины. Дельцы выставляли в витринах магазина копии, чтобы привлечь широкие массы.
        Он смотрел на всё это и довольно улыбался. Художнику нравилась вся эта кутерьма, он любил свой город, любил людей, он не был снобом, помешанным только на самом себе и своей гениальности.
        Его любили все. Кто-то благодаря его картинам, не часто встретишь нечто неординарное на улицах маленького городка, кто-то потому, что он всегда был приветлив и весел. А кому-то до слёз нравился его кабриолет белого цвета и такой же белоснежный костюм, без которого он никогда не покидал ворота своего поместья. Особенно женщинам. Те от него были просто без ума. Молод, богат, приветлив, красив, ухожен, что ещё нужно для семейного счастья.
        Но это летом, немного осенью и даже поздней весной. Зимой же мастер запирался в своём огромном доме и писал, писал, писал…
        И так из года в год, из года в год.
        Он писал белыми красками. Всеми оттенками белого. И от этого создавалось впечатление, что он привносит чистоту в сумрачный мир холста, да что там скрывать, и в повседневную жизнь. За это и любили…
        Но однажды, летом, на прогулке, его за руку взяла маленькая девочка. Ну, то есть не совсем маленькая, эдак лет десяти-двенадцати.
        Он удивился, но руку не выпустил. А девочка просто шла рядом и молчала.
        Потом Мастеру стало не по себе и он спросил:
        - Девочка, ты потерялась? Может пойдём поищем твою маму?
        - Вот же глупый, - сказала она, - мне же не пять лет. Как я могу потеряться? Пошли, я тебе кое-что покажу.
        И она, крепко держа за руку, потащила его вперёд.
        - Ты знаешь, кто я? – неуверенно начал художник. У него раньше не было таких молоденьких поклонниц, да и вообще он не вполне понимал, что происходит, и поэтому был немного не в своей тарелке.
        - А то, - небрежно ответила девочка, - моя мама… сейчас… Ой, он такой лапочка, такой талант, такой гений, я от него без ума… и тому подобное минут десять. Бе…
        - Однако, - только и смог выдавить из себя Мастер, - а ты, что ты обо мне думаешь?
        - Ой, иди уже, - скептически ответила спутница, давая понять, что она не в восторге ни от его творчества, ни от его кабриолета, да и о нём самом тоже невысокого мнения.
        Это совершенно ошеломило художника и он, как собачонка на привязи молча шёл, не понимая, что вообще происходит, где он, куда его ведут и что будет потом.
        Дойдя до огромной лужайки, девочка остановилась и властным голосом, не терпящим возражения, сказала, - «Значит так, смотри и внимательно слушай».
        Мастер даже немного струсил от таких слов. Ему никогда в жизни не приходилось вот так, безапелляционно, как какому-то юному клерку перед седовласым начальником. Но, тем не менее, эта ситуация его даже немного развлекала. И он в ответ только глупо улыбнулся.
        - Слушай, и не улыбайся, - сказала девочка, пародируя, наверное, свою школьную учительницу, - сейчас я тебе объясню то, что тебе никто из взрослых не скажет. Они находятся под властью твоих чар, им не понять. Так вот, у тебя большие проблемы, - и она начала ходить взад вперёд, театрально держа паузу и нервно вертя в руках какой-то прутик.
        - Ты совсем не умеешь рисовать - она не знала, что рисуют только дети на асфальте, а художники, тем более знаменитые, пишут… а может и знала.
        А девочка продолжала на одном дыхании, - «Не знаю, кто тебя учил, но ты совсем ничего, похоже, не понял».
        Эта фраза немного задела художника и он, очнувшись, решил вступить с ней в спор, немного съязвив.
        - Ты имеешь ввиду, что твоя учительница рисования в школе рисует по-другому? Не только белыми красками? Ну, так это и не удивительно. Таков мой стиль, в этом моя самобытность. Если бы все рисовали одинаково, то стало бы скучно, - и снисходительно посмотрел на девочку сверху вниз.
        - Вот же глупый… Да рисуй чем хочешь, дело не в этом. Это даже здорово, что тебе удаётся выразить всю эту… - девочка запнулась, вспомнив, что мама ей не велела говорить некоторые слова на людях, чтобы её не сочли вульгарной, - всё это… многообразие образов, - выкрутилась она, - имея только один белый цвет. Но понимаешь в чём дело, - продолжала она голосом литературного критика, - твои картины плоские и поэтому тебя, наверное, постоянно гложет чувство незавершённости.
        Такой наглости от девочки Мастер не ожидал, таких глупостей ему ещё никто не говорил, так его не отчитывали со школьной скамьи. Как, как может судить эта маленькая мерзавка о его картинах, его шедеврах, его детях. Да и, судя по всему, не об одной, а про все его… про всё, что он… Его начинала охватывать дрожь негодования.
        - Да подожди ты наливаться краской, как Синьёр Помидор, - продолжала маленькая проказница, - ещё лопнешь, так и не узнав, что я тебе хочу сказать.
        «И действительно», - подумал Мастер, - «Чего это я». И вдруг рассмеялся задорным смехом, прям как в детстве, когда его начинали щекотать.
        - Ты такая смешная, - выпалил художник, - такая наивная. Да откуда тебе, мелюзге, знать, как надо рисовать? Тебе же ещё и десяти, небось, нет?
        Девочка в свою очередь надула губки. Она жутко не любила, когда её называли мелюзгой. И ей уже давно как два месяца одиннадцать!
        - Ладно, ладно, - примирительно начал художник, - не дуйся и не красней, а то лопнешь, как я, и останутся на тропинке только две маленькие лужицы, а я так и не узнаю, зачем же ты меня притащила в эту глушь и, самое главное, не узнаю, где же спрятался от меня мой творческий талант.
        - Издеваешься? – девочка выдернула ладошку из руки Мастера, - Ну и пиши свою мазню, - и, развернувшись, пошла в обратную сторону.
        - Эй, эй! Ну, прости, я погорячился, ну. Прости. Я тебя внимательно слушаю. Скажи, что во мне не так?
        В этот момент художник вдруг понял, что эта девочка действительно может знать такое, что ни одному взрослому не под силу понять, а тем более сказать в лицо такой знаменитости, как он.
        - Я больше не буду, честное слово, - и он нарисовал пальцем на сердце крестик, - вот видишь, я поклялся.
        Девочка скептически посмотрела на этот ритуал и как-то снисходительно, но уже беззлобно, сказала, - «Ничего не умеешь».
        Художник не ответил, дабы не накалять обстановку. А просто стоял и ждал, что скажет ему юный сэнсэй.
        - Смотри, - после некоторой паузы продолжила девочка.
        Она прыгнула на лужайку и, сделав ещё два-три зигзагообразных прыжка, как-то невероятно быстро выбросила руку вбок и что-то сжала в пальцах. Это произошло так внезапно, без подготовки и прелюдии, что художник застыл, не понимая, на что ему смотреть, куда и зачем. Потом, как в обратной съёмке, девочка прыгнула задом ровно по тем же следам и оказалась снова на тропинке.
        -Ну ты… как ты… - ошарашено воскликнул художник, показывая на траекторию движения маленькой попрыгуньи.
        - Ах, не важно, смотри сюда, - и она приоткрыла ладонь.
        Мастер заглянул и увидел в ладони, прижатую пальцами, пёструю бабочку.
        - Видишь? Понимаешь о чём я?
        - Ээээ… Что-то не вполне, - промямлил он.
        - Вот же глупый, ой, извини. Смотри внимательно.
        Тут девочка сделала то, что обычно порядочные девочки, выросшие на куклах Барби и мультфильмах про Бэмби, никогда, ни при каких обстоятельствах, не делают, чем окончательно повергла художника в шок. Она быстрыми движениями пальцев вытерла с крыльев красавицы её разноцветную пыльцу.
        - Что ты! – только и смог выдавить из себя художник, - она же умрёт!
        - Ой, не начинай, я же пытаюсь тебе показать всю суть твоего творчества, - как-то излишне по-взрослому начала юная гарпия, - а ты печёшься о какой-то бабочке. Да ничего с ней не будет, вон их сколько летает… всё равно лето подходит к концу.
        Художник совсем перестал понимать, что происходит.
        - Эй, ты что там? Ты смотри в обморок не хлопнись, любитель бабочек…
        И после паузы.
        - Ну, ты понял, о чём я тебе битый час толкую?
        - Честно говоря, нет, - как-то вдруг посерьёзнев, ответил Мастер, решив, что уже пора ему возвращаться к себе в студию подальше от этой сумасшедшей девчонки.
        - Смотри, - медленно, как будто несмышлёному младенцу, начала она,- какого цвета сейчас крылья?
        - Серого, - машинально ответил художник.
        - А были какого?
        - Разного, - как-то невпопад ответил он.
        - Вот так и твои картины, - подытожила девочка.
        - Не понял.
        - Ммммм… - застонала девочка, - как же с тобой тяжело. Объясняю. Есть бабочки серые, серые, как серая моль. Их рисунки на крыльях плоские. Плоские, как твои картины. А есть цветные, но не потому, что они написаны другими красками, нет. Просто они объёмные. Эти рисунки состоят из серых чешуек, которые повёрнуты к солнцу под определённым углом. И когда солнце на них падает, то они переливаются всеми цветами радуги. Они объёмные. Понял?
        Тут она вскочила и, не попрощавшись, побежала обратно, видимо увидев вдали своих перепуганных родителей.
        - Прощай, плоский художник! – крикнула она издалека.
        И тут Мастеру стало совсем не по себе. Он почти ничего не понял про свет, про объём, про то, откуда маленькой девочке знать такие тонкости строения чешуйчатокрылых, но он точно понял, что в его жизни нужно что-то менять…


http://thecoreua.livejournal.com/