Гений, униженный страстью. Резьба по телу

Немедленно забудьте о названии, цель которого всего лишь произвести необходимый для  привлечения вашего внимания эффект. Для этих же целей слегка поехавший мозгами автор в моем теперь безнадежно нескромном лице посмел прикоснуться режущим металлом к священным текстам священной коровы, где из века в век бережно хранятся в статичной неприкосновенности чувства и мысли, оговорки, торопливые исправления и некстати расставленные знаки препинания действительно крупного писателя своего времени. Письменную речь любящего и очень страдающего в своем дальнем одиночестве супруга очень хочется, но запрещено править - суровые критики и мастистые знатоки на раз замочат, ибо эта попытка со стороны безвестного простого смертного будет совсем не по литературным понятиям, но можно, отнюдь не кастрируя вольным экспромтом сложившийся текст, слегка подрезать и подровнять слегка растрепанные лохмы строчек не в меру болтливого классика.
Мудрейший Федор Михайлович, наивно веря, что его интимные и искренние чувства, обращенные отнюдь не к человечеству, но к отдельно взятой женщине, которой он, как никому другому, доверял, был во всех своих письмах абсолютно раскован и свободен, легкомысленно допуская досадную для современных холодных читательских глаз избыточную многоречивость, не позволяющую включиться сквозь кружевное облако множественных производных деталей и отвлечений в то стыдное, нервное и главное, ради чего предлагаемое вам литературное извращение наглым автором, не спросясь пасущемся на чужом поле, и затевалось. Однако же - будем справедливы - не он, гад, это первым начал.
Несмотря на настоятельные Достоевские мольбы, добытая острой небходимостью машинистка-секретарь, быстро обернувшаяся его любимой и любящей женой, распахнула на весь мир пространство освободившейся вместе с уходом супруга замочной скважины, где до кожи обнажила чувственное и чувствующее тело его незаурядной личности, вымарав, по понятным причинам, только физику и лирику завидного супружеского вожделения и похоти, ставящих их живых носителей далеко за грань принятых общественных приличий.  
Так что же на фиг осталось от этих  перенасыщенных одиночеством, болью и чувством писем, где двое дилетантов - Анна Сниткина и Анатолий Холоденко - смело поработали своими ржавыми ножницами?
Я полагаю, я надеюсь, осталась яркая картина борьбы сильного, гордого и страстного человека со своим одолевшим сознание бесом, проклятой болезнью, проклинаемой слабостью, завершившаяся, несмотря на многочисленные падения мордой на пол, поражением этой хитрой, свирепой, на раз обещающей решить все вопиющие проблемы ее носителя, беды. 
Всем нам, подлецам, жадно приникшим глазом к чужой замочной скважине, наглядный, великолепный и, конечно же, абсолютно бесполезный урок.


1866

 Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ -- А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Hombourg. 18 мая <1867>, 10 часов утра.
Суббота
... А тут игра, от которой оторваться не мог; можешь представить, в каком я был возбуждении. Представь же себе: начал играть еще утром и к обеду проиграл 16 империалов. Оставалось только 12 да несколько талеров. Пошел после обеда с тем, чтоб быть благоразумнее донельзя и, слава богу, отыграл все 16 проигранных да сверх того  выиграл 100 гульденов. А мог бы выиграть 300, потому что уже были в руках, да рискнул и спустил. Вот мое наблюдение, Аня, окончательное: если быть благоразумным, то есть быть как из мрамора, холодным и  нечеловечески   осторожным, то непременно, безо всякого сомнения, можно выиграть сколько угодно. Но играть надо много времени, много дней, довольствуясь малым, если не везет, и не бросаясь насильно на шанс. Есть тут один: он играет уже несколько дней, с ужасным хладнокровием и расчетом, нечеловеческим (мне его показывали), и его уже начинает бояться банк: он загребает деньги и уносит каждый день по крайней мере по 1000 гульденов. Одним словом, постараюсь употребить нечеловеческое усилие, чтоб быть благоразумнее, но, с другой стороны, я никак не в силах оставаться здесь несколько дней.       Безо всякого преувеличения, Аня: мне до того это все противно, то есть ужасно, что я бы сам собой убежал, а как еще вспомню о тебе, так и рвется к тебе все существо. Ах, Аня, нужна ты мне, я это почувствовал! Как вспомню твою ясную улыбку, ту теплоту радостную, которая сама в сердце вливается при тебе, то неотразимо захочется к тебе. Ты меня видишь обыкновенно, Аня, угрюмым, пасмурным и капризным: это только снаружи; таков я всегда был, надломленный и испорченный судьбой, внутри же другое, поверь, поверь! А между тем это наживание денег даром, как здесь (не совсем даром: платишь мукой), имеет что-то раздражительное и одуряющее, а как подумаешь, для чего нужны деньги, как подумаешь о долгах и о тех, которым кроме меня надо, то и чувствуешь, что отойти нельзя. Но воображаю же муку мою, если я проиграю и ничего не сделаю: столько пакости принять даром и уехать еще более нищему, нежели приехал. Аня, дай мне слово, что никогда никому не будешь показывать этих писем. Не хочу я, чтоб этакая мерзость положения моего пошла по языкам. "Поэт так поэт и есть". Обнимаю тебя, Аня, свет мой. Авось от тебя сегодня письмецо получу, друг мой единственный. До завтра. 


 Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Hombourg. Воскресенье 19 мая 1867.
10 часов утра.
<В Дрезден> Здравствуй, милый, бесценный мой ангел. Пишу тебе несколько строк ежедневных. Прежде всего о делах. День вчера был для меня прескверный. Я слишком значительно (судя относительно) проигрался. Что делать: не с моими нервами, ангел мой, играть. Играл часов десять, а кончил проигрышем. Было в продолжение дня и очень худо, был и в выигрыше, когда счастье переменялось -- все расскажу, когда приеду. Теперь на оставшиеся (очень немного, капелька) хочу сделать сегодня последнюю пробу. Сегоднишний день решит все, то есть еду ли я завтра к тебе или останусь. Завтра во всяком случае уведомлю. Не хотелось бы закладывать часов. Очень туго пришлось теперь. Что будет, то будет. Употреблю последние усилия. Видишь: усилия мои каждый раз удаются, покамест я имею хладнокровие и расчет следовать моей системе; но как только начнется выигрыш, я тотчас начинаю рисковать; сладить с собой не могу; ну что-то скажет последняя сегоднишняя проба. Поскорей бы уж...Ох, кабы поскорей это все кончилось, поскорей бы уж какой-нибудь результат. Поверишь ли, ангел мой, мне здесь ужасно наскучило, то есть собственно игра уж наскучила. То есть не то, чтоб наскучила, а устал я ужасно как нервами, нетерпеливее стал, поскорее стремлюсь к результату, тороплюсь, рискую, а из этого и выходит проигрыш... Состояние тревожное, но моя натура иногда этого просит. Что за день был прелестный вчера; я таки капельку погулял в парке. Надо сознаться, что местоположение здесь обворожительное. Парк великолепен, воксал тоже, музыка прекрасная, лучше дрезденской. Вот бы пожить-то здесь, если б не проклятая рулетка. Прощай.
Твой муж Ф. Достоевский.
P. S. Подробностей сколько выиграл, сколько проиграл не пишу; все расскажу при свидании. Одним словом, покамест плохо.
7. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Hombourg. Понедельник 20 мая <1867.>
10 часов утра.
...А вчера был день решительно пакостный и скверный. Главное, все это бестолково, глупо и низко. А все-таки оторваться от моей идеи не могу, то есть бросить все как есть и приехать к тебе. Да теперь это почти что, покамест, и невозможно, то есть сейчас-то. Что завтра скажет? Веришь ли : я проиграл вчера все, все до последней копейки, до последнего гульдена, и так и решил написать тебе поскорей, чтоб ты прислала мне денег на выезд. Но вспомнил о часах и пошел к часовщику их продать или заложить. Здесь это ужасно все обыкновенно, то есть в игорном городе. Есть целые магазины золотых и серебряных вещей, которые только тем и промышляют. Представь себе, какие подлые эти немцы: он купил у меня часы, с цепочкой (стоили мне 125 руб. по крайней цене) и дал мне за них всего 65 гульденов, то есть 43 талера, то есть почти в 2 1/2 раза меньше. Но я продал с тем, чтоб он дал мне одну неделю срока и что если я в течение недели приду выкупить, то он мне отдаст, разумеется, с процентом. И представь себе, на эти деньги я все-таки отыгрался и сегодня пойду сейчас выкупить часы. Затем у меня останется 16 фридрихсдоров. Я отыграл их тем, что переломил себя вчера и решительно не давал себе увлекаться. Это дает мне, некоторую надежду. Но боюсь, боюсь. Что-то скажет сегодняшний день. Одним словом, завтра скажу тебе какое-нибудь верное слово. Итак, простишь ли ты меня за все это? О, Аня! Перетерпим это время, и, может быть, потом будет лучше. Не мучайся очень обо мне, не тоскуй...  Прощай, Аня, прощай, радость моя, будь весела и счастлива. Люби меня. До завтра. Обнимаю тебя крепко.

8. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ -- А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
<В Дрезден>
Hombourg. Вторник 21 мая <1867.> 10 часов утра.
Милый мой ангел, вчера я испытал ужасное мучение: иду, как кончил к тебе письмо, на почту, и вдруг мне отвечают, что нет от тебя письма. У меня ноги подкосились, не поверил. Бог знает, что мне приходило в голову, и клянусь тебе, что более мучения и страху я никогда не испытывал. Мне все приходило в голову, что ты больна, умираешь. С час я ходил по саду, весь дрожа; наконец, пошел на рулетку и все проиграл. Руки у меня дрожали, мысли терялись и даже проигрывая почти как-то рад был, говорил: пусть, пусть. Наконец, весь проигравшись (а меня это даже и не поразило в ту минуту) ходил часа два в парке, бог знает куда зашел; я понимал всю мою беспомощность; решил, что если завтра, то есть сегодня, не будет от тебя письма, то ехать к тебе немедленно. А с чем? Тут я воротился и пошел опять заложить часы (которые по дороге на почту успел выкупить), заложил тому же, как и третьего дня ... Господи! Теперь опять у меня вчерашние страхи почти возобновились. Если же ты не больна, и все как следует, то, друг мой, с получением этого письма тотчас же займись поскорее моими делами. Слушай же: игра кончена, хочу поскорее воротиться; пришли же мне немедленно, сейчас как получишь это письмо, двадцать (20) империалов. Немедленно, в тот же день, в ту же минуту, если возможно. Не теряй ни капли времени. В этом величайшая просьба моя...  Обнимаю тебя, друг мой, не тужи, не горюй, а обо мне не беспокойся: только бы от тебя письмо сегодня получить, и я буду счастлив. До свидания, до близкого, обнимаю тебя, не мучайся, не горюй.  К тому же это вовсе не так важно в сущности. Такие ли бывают неудачи в жизни, у каждого, у самого счастливого. Я же, за эти деньги, купил себе избавление от дурацкой идеи и это, может быть, еще дешево заплатил. Ну, что будет, то будет. Обнимаю тебя крепко. Цалую бессчетно. Твой весь, твой муж, тебя обожающий
Федор Достоевский.
P. S. Ради бога, торопись с деньгами. Поскорей бы только отсюда выехать! Деньги адресуй poste restante. Замучил я тебя, ангел мой!

9. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
<В Дрезден>
Hombourg. Среда 22 мая <18>67. 10 часов утра.
Здравствуй, милый мой ангел! ... Прости меня, ангел мой, но я войду в некоторые подробности насчет моего предприятия, насчет этой игры, чтоб тебе ясно было, в чем дело. Вот уже раз двадцать подходя к игорному столу, я сделал опыт, что а слепой случай, а у меня расчет, следственно, у меня перед ними шанс. Но что обыкновенно бывало? Я начинал обыкновенно с сорока гульденов, вынимал их из кармана, садился и ставил по одному, по два гульдена. Через четверть часа, обыкновенно (всегда) я выигрывал вдвое. Тут-то бы и остановиться, и уйти, по крайней мере до вечера, чтоб успокоить возбужденные нервы (к тому же я сделал замечание (вернейшее), что я могу быть спокойным и хладнокровным за игрой не более как полчаса сряду). Но я отходил только чтоб выкурить папироску и тотчас же бежал опять к игре. Для чего я это делал, зная наверно почти, что не выдержу, то есть проиграю? А для того, что каждый день, вставая утром, решал про себя, что это последний мой день в Гомбурге, что завтра уеду, а следственно, мне нельзя было выжидать и у рулетки. Я спешил поскорее, изо всех сил, выиграть сколько можно более, зараз в один день (потому что завтра ехать), хладнокровие терялось, нервы раздражались, я пускался рисковать, сердился, ставил уже без расчету, который терялся, и -- проигрывал (потому что кто играет без расчету, на случай, тот безумец). Вся ошибка была в том, что мы разлучились и что я не взял тебя с собою. Да, да, это так. А тут и я об тебе тоскую, и ты чуть не умираешь без меня [тебя]. Ангел мой, повторяю тебе, что я не укоряю тебя и что ты мне еще милее, так тоскуя обо мне. Но посуди, милая, что, например, было вчера со мною: отправив тебе письма, с просьбою выслать деньги, я пошел в игорную залу; у меня оставалось в кармане всего на все двадцать гульденов (на всякий случай), и я рискнул на десять гульденов. Я употребил сверхъестественное почти усилие быть целый час покойным и расчетливым, и кончилось тем, что я выиграл тридцать золотых фридрихсдоров, то есть 300 гульденов. Я был так рад и так страшно, до безумия захотелось мне сегодня же поскорее все покончить, выиграть еще хоть вдвое и немедленно ехать отсюда, что, не дав себе отдохнуть и опомниться, бросился на рулетку, начал ставить золото и все, все проиграл, до последней копейки, то есть осталось всего только два гульдена на табак. Аня, милая, радость моя! Пойми, что у меня есть долги, которые нужно заплатить, и  меня назовут подлецом. Пойми, что надо писать к Каткову и сидеть в Дрездене. Мне надо было выиграть. Необходимо! Я не для забавы своей играю. Ведь это единственный был выход -- и вот, все потеряно от северного расчета. Я тебя не укоряю, а себя проклинаю:          зачем я тебя не взял с собой? Играя по маленьку, каждый день, возможности нет не выиграть, это верно, верно, двадцать опытов было со мною, и вот, зная это наверно, я выезжаю из Гомбурга с проигрышем; и знаю тоже, что если б я себе хоть четыре только дня мог дать еще сроку, то в эти четыре дня я бы наверно все отыграл. Но уж конечно я играть не буду! ...  Люблю тебя, оттого и мучаюсь. Обнимаю тебя крепко, цалую бессчетно.
Твой Ф. Д.

10. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ -- А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
<В Дрезден>
Hombourg. 23 мая <18>67. 10 часов утра.
Не я святая душа, ясный ты мой ангельчик, а ты, у тебя святая душа. Какое прелестное письмо ты мне прислала вчера, и как я его цаловал! В моем положении такое письмо как манна небесная. По крайней мере знаю, что есть существо, которое меня на всю жизнь любит. Добрая ты, светлая прекрасная душа. Всю жизнь тебя буду любить бесконечно. Пишу только несколько строчек, наскоро. Спешу на почту: может быть, ты уже успела выслать деньги, и я их сегодня и получу. А уж как бы надо. Ни копейки нет, а сегодня наверно счет из отеля подадут, потому что сегодня минет неделя, как я стою, а у них у всех счеты подаются понедельно. Ну, а если не получу сегодня, -- нечего делать, еще сутки потерплю, не беспокойся, милая. ...Верь ты мне. Верь. Верь, что мне так же хочется обнять тебя, как и тебе меня. Еще больше, может быть. Ангел мой, прости ты меня тоже за вчерашнее письмо, не прими за какой-нибудь хоть самый малейший упрек. До свидания, до самого близкого, обнимаю тебя от всей души, цалую бессчетно.
Твой бесконечно любящий муж
Ф. Достоевский.
Карандаша у меня нет, а то бы распечатал письмо на почте и уведомил тебя, получил ли я сегодня деньги или нет. Все равно, если вчера послала вовремя, то уж наверно сегодня получу. Цалую тебя еще раз, бесценная моя. P. S. Половина двенадцатого. Твое письмо получил, а банкирского нет. Сказал мне почтмейстер, чтоб я на почту зашел в пять часов пополудни и что, может быть, тогда будет. Но вряд ли. Стало быть, завтра наверно получу. Сегодня же во всяком случае выехать невозможно; не беспокойся, ангел мой, не засижусь, постараюсь всеми силами скорее. Это хорошо, что на здешние деньги. Так и надо. Но смущает меня: что если здесь не разменяют потому, что на Francfort. А впрочем, конечно, разменяют. Благодарю тебя, милая, от души цалую и обнимаю.
Достоевский.
P. S. Голубчик мой, прочти со вниманием это письмо. Холод страшный, а зубы ноют. Ну, если я разболеюсь. Да потерпи же хоть капельку. Клянусь, что употреблю все силы, чтоб приехать скорее.

11. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ -- А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
<В Дрезден>
Hombourg. 24 мая  1867.
Аня, милая, друг мой, жена моя, прости меня, не называй меня подлецом! Я сделал преступление, я все проиграл, что ты мне прислала, все, все до последнего крейцера, вчера же получил и вчера проиграл! Аня, как я буду теперь глядеть на тебя, что скажешь ты про меня теперь! Одно, и только одно ужасает меня: что ты скажешь, что подумаешь обо мне? Один твой суд мне и страшен! Можешь ли, будешь ли ты теперь меня уважать! А что и любовь без уважения! Ведь этим весь брак наш поколебался. О, друг мой, не вини меня окончательно! Мне игра ненавистна, не только теперь, но и вчера, третьего дня, я проклинал ее; получив вчера деньги и разменяв билет, я пошел с мыслью хоть что-нибудь отыграть, хоть капельку увеличить наши средства. Я так верил в небольшой выигрыш. Сначала проиграл немного, но как стал проигрывать, -- захотелось отыграться, а как проиграл еще более, тогда уж  поневоле [начал] продолжать играть, чтоб воротить по крайней мере деньги нужные на отъезд и -- проиграл все. Аня, я не умоляю тебя сжалиться надо мной, лучше будь беспристрастна, но страшно боюсь суда твоего. Про себя я не боюсь. Напротив, теперь, теперь, после такого урока, я вдруг сделался совершенно спокоен за мою будущность. Теперь работа и труд, работа и труд, и я докажу еще, что я могу сделать! Как уладятся обстоятельства дальнейшие -- не знаю, но теперь Катков не откажет. А все дальнейшее, я думаю, будет зависеть от достоинства моего труда. Хорош будет, и деньги явятся. О, если б только дело касалось до одного меня, я бы теперь и думать не стал, засмеялся бы, махнул рукой и уехал. Но ты ведь не можешь же не произнести своего суждения над моим поступком, и вот это-то и смущает меня и мучает. Аня, только бы любви твоей мне не потерять. При наших и без того скверных обстоятельствах, я извел на эту поездку в Гомбург и проиграл слишком 1000 франков, до 350 руб.! Это преступление! Но не оттого я истратил, что был легкомыслен, жаден, не для себя, о! у меня были другие цели! Да что теперь оправдываться. Теперь поскорей к тебе. Присылай скорей,  сию минуту денег  на выезд,-- хотя бы были последние. Не могу я здесь больше оставаться, не хочу здесь сидеть. К тебе, к тебе скорее, обнять тебя. Ведь ты меня обнимешь, поцалуешь, неправда ли? Ох, если б не скверная, не холодная эта сырая погода, я вчера по крайней мере хоть бы в Франкфурт переехал! И не было бы ничего, не играл бы! Но погода такая, что мне с моими зубами и с моим кашлем   возможности не было тронуться, чтоб проехать целую ночь в легком пальто. Это просто невозможное дело, это был прямой риск схватить болезнь. Но теперь не остановлюсь и перед этим. Сейчас же по получении этого письма  вышли 10 империалов, ([каким хо] то есть точно так же, как -- тот вексель Robert Thore, и тут вовсе не надобно собственно империалов, а просто Anweisung, как прошлый раз. Одним словом, точно так же, как прошлый раз. Десять империалов, то есть  90 с чем-то гульденов,             чтоб только расплатиться и доехать. Сегодня пятница, в воскресение получу и в тот же день в Франкфурт, а там возьму Schnellzug и в понедельник у тебя. Ангел мой, не подумай как-нибудь, чтоб я и эти проиграл. Не оскорбляй меня уж до такой степени! Не думай обо мне так низко. Ведь и я человек! Ведь есть же во мне сколько-нибудь человеческого. Не вздумай как-нибудь, не доверяя мне, сама приехать  ко мне. Эта недоверчивость к тому, что я не приеду -- убьет меня. Честное тебе слово  даю, что тотчас поеду, несмотря ни на что, даже на дождь и холод. Обнимаю тебя и цалую. Что-то ты теперь думаешь обо мне. Ох кабы мне тебя видеть в ту минуту, как ты читаешь это письмо!
Твой Ф. Достоевский.
P. S. Ангел мой, обо мне не беспокойся! Повторяю, если б я был сам по себе, я бы только засмеялся и плюнул. Мне ты, твое  суждение одно мучительно! Вот что только одно меня и мучает. А я -- замучил тебя! До свидания. Ох кабы поскорее к тебе, поскорее вместе! 


15. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Воскресение 6-го октября <1867.>
Saxon les Bains. 7 1/2 часов вечера.
<В Женеву.> Аня, милая, я хуже чем скот! Вчера к 10 часам вечера, был в чистом выигрыше 1300 фр. Сегодня -- ни копейки. Все! Все проиграл! И все оттого, что подлец лакей в Hotel des Bains не разбудил, как я приказывал, чтоб ехать в 11 часов в Женеву. Я проспал до половины двенадцатого. Нечего было делать, надо было отправляться в 5 часов, я пошел в 2 часа на рулетку и -- все, все проиграл. Осталось 14 франков -- ровно чтоб доехать. Иду в 5 часов на железную дорогу -- объявляют, что прямо в Женеву нельзя доехать, а надо  ночевать  в  Лозанне. Вот сюрприз! А у меня всего 14 франков. Я беру кольцо, отыскал такое место, чтоб заложить, обещались к 8 часам дать денег, но говорят 10 франк. Теперь я переехал ночевать к другому хозяину, m-r Оpca (пансион). Завтра утром хочу отправиться в 5 часов. Буду в Женеве в 11. Если не приеду -- значит, что-нибудь задержало. Это письмо посылаю на случай, потому что приеду, может быть, раньше его. Я здоров, Аня, судьба нас преследует. Успел получить твое милое письмецо. Душа ты моя, радость ты моя! Не думай обо мне, не убивайся! Брани меня, скота, но люби меня. А я тебя люблю безумно. Теперь чувствую, как ты мне дорога. До свиданья, до скорого.
Твой весь Ф. Достоевский.

16. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Saxon les Bains.
Воскресение [16] 17 ноября 1867.
 ...  Ах, голубчик, не надо меня и пускать к рулетке! Как только проснулся -- сердце замирает, руки-ноги дрожат и холодеют. Приехал я сюда без четверти четыре и узнал, что рулетка до 5 часов. (Я думал [что] до четырех). Стало быть, час оставался. Я побежал. С первых ставок спустил 50 франков, потом вдруг поднялся, не знаю насколько, не считал; затем  пошел страшный проигрыш; почти до последков. И вдруг на самые последние деньги отыграл все мои 125 франков и, кроме того, в выигрыше 110. Всего у меня теперь 235 фр. Аня, милая, я сильно было раздумывал послать тебе сто франков, но слишком ведь мало. Если б по крайней мере 200. Зато даю себе честное и  великое слово, что вечером, с 8 часов до 11-ти, буду играть  благоразумнейшим образом, клянусь тебе. Если же хоть что-нибудь еще прибавлю к выигрышу, то завтра же ... непременно пошлю тебе, а сам наверно приеду послезавтра, то есть  во вторник. ... Анечка, милая, радость ты моя! Все это время об тебе буду думать. Береги себя! Умоляю тебя, цалую тебя. Голубчик мой, как я раскаиваюсь. Давеча я был такой нервный, так сердился, кричал на тебя. Ангел ты мой, знаешь, как я тебя люблю, как обожаю тебя. Люби только ты меня. До свидания, милая. До вторника наверно. Цалую тебя миллион раз и обожаю навеки, твой верный и любящий
Федор Достоевский.
Здоровье мое очень хорошо. Право, прекрасно себя чувствую. Дорога  хорошая помогла. Молюсь об тебе и об них. Аня, милая, не надейся очень на выигрыш, не мечтай. Может быть, и проиграюсь, но, клянусь, буду  благоразумен.

17. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ -- А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
<В Женеву.>
Saxon les Bains.
18 ноября <18>67. Понедельник.
Аня, милая, бесценная моя, я все проиграл, все, все! О, Ангел мой, не печалься и не беспокойся! Будь уверена, что теперь настанет, наконец, время, когда я буду достоин тебя и       !не буду более тебя обкрадывать, как скверный, гнусный вор! Теперь роман, один роман спасет нас, и если б ты знала, как я надеюсь на это! Будь уверена, что я достигну цели и заслужу, твое уважение. Никогда, никогда я не буду больше играть. Точно то же было в 65-м году. Трудно было быть более в гибели, Но работа меня вынесла. С любовью и с надеждой примусь за работу, и увидишь, что будет через 2 года. Теперь же, ангел мой, не беспокойся! Я надеюсь и рвусь к тебе, но до четверга двинуться не в состоянии. И вот почему: !!!!!!!!!!!!узнай все. Я заложил и кольцо и зимнее пальто и все проиграл. За кольцо и пальто надо будет заплатить 50 франков, и я их выкуплю -- (увидишь как). Но теперь не в том дело. Теперь три часа пополудни. Через полчаса я подам это письмо и пойду взять на почте твое, если есть (утром толкался на почту -- никого там нет, никто не сидит). Таким образом, мое письмо пойдет завтра -- или в 5 часов утра, или в одиннадцать -- не знаю. Но во всяком случае ты завтра его получишь. Но в [это] отеле за все это время задолжаю, и выехать мне будет нельзя. И потому умоляю тебя, Аня, мой ангел-спаситель: пришли мне, чтоб расплатиться в отеле, 50 франков. Если в среду, утром рано или завтра, во вторник, вечером успеешь послать, то я получу в среду вечером и в четверг, утром, или в 6-м часу, а с вечера буду у тебя. Друг мой, не печалься, что я разорил тебя, не мучайся за наше будущее. Я все, все поправлю! ...Что же касается до трат насчет нашего будущего гостя и ангельчика, то я, за это время, изобрету и достану деньги. Будем лезть изо всех сил, сначала помаленьку, а потом поскорей и дело сделаем! Аня, милая, ради бога, не тревожься! Я теперь здоров, но каково мне будет сидеть до четверга и ждать минуты, когда увидимся! Аня, я недостоин тебя, но прости мне за этот раз. Я еду с крепкой надеждой и, клянусь, обещаю тебе в будущем счастье! Люби только меня, так как и я тебя бесконечно, вечно люблю. Не считай теперешних поступков моих за легкость и за маловесность моей любви. Бог видит, как я сам наказан и как я мучился. Но всего более мучаюсь за тебя. Боюсь, что теперь ты будешь одна (до четверга) тосковать, плакать, мучиться, не будешь беречь себя. Ангел мой святой, Аня, пойми, что я серьезно говорю, что другая жизнь начинается; увидишь меня, наконец, на деле. Спасу и поправлю все. Прошлый раз я приезжал убитый, а теперь надежда в моем сердце, только одна мука -- как дожить до четверга! Прощай, мой ангел до свидания, обнимаю и цалую тебя! О, зачем, зачем, я от тебя уехал! Цалую тебя, твои руки и ноги. Твой вечно любящий
Федор Достоевский.
P. S. Деньги пошли так: заверни 50-франковый билет (который достань у менялы) в письмо, вложи в конверт и пошли Saxon les Bains, роste restante, recommande. {до востребования, заказным (франц.).} P. P. S. Но, ради бога, не горюй, не печалься, как подумаю, что ты заболеешь в эти дни -- сердце кровью обольется! И я мог тебя оставить! Не знаю, как и дожить до четверга. Не подумай, ради Христа, что я буду играть на эти 50 франков. О, ради Христа, не подумай! Сейчас к тебе. Я [пойду] потому приеду в шестом часу (а не утром), что здесь, в этом проклятом отеле, никаким образом нельзя добиться, чтоб разбудили в четыре утра.
1868

18. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Saxon les Bains.
Суббота 4-го апреля <1868.>
<В Женеву.> Милый мой ангел Нютя, я все проиграл, как приехал, в полчаса все и проиграл. Ну что я скажу тебе теперь, моему ангелу божьему, которого я так мучаю. Прости Аня, я тебе жизнь отравил! И еще имея Соню!  Я снес кольцо; она кольцо взяла, но с большим отвращением и денег мне не дала, потому что говорит нет, а сказала прийти за ответом в 7 часов. Теперь 6 1/4. Но говорит, что больше 10 франков не даст. Просто запросто, по всему видно, она трусит и что ее скрутили, то есть здешним начальством запрещают давать ей. Она даже проговорилась мне. Я буду умолять, чтоб она дала не 10, а 15 франков. Но не только с 15-ю а и с 20-ю франками (которых она наверно не даст) -- мне уже нельзя теперь приехать. На отель надо все-таки положить хоть 17 франков, проезд франков 8, итого 25 фр. А  у меня -- ничего, ровно ничего [ни одного], несколько сантимов. Что бы ни было, Аня, а мне здесь невозможно  оставаться. Выручи, ангел-хранитель мой (Ах, ангел мой, я тебя бесконечно люблю, но мне суждено судьбой всех тех, кого я люблю, мучить!). Пришли мне как можно больше денег. Не для игры (поклялся бы тебе, но не смею, потому что я тысячу раз тебе лгал). Вот счет самого худшего положения, хотя может быть и лучше; но я беру самое худшее; потому что это вернее. Если твои деньги придут послезавтра утром, то в отеле надо считать дня за четыре. Итого Minimum -- 60 ф. На проезд -- 10 фр. Для выкупа кольца -- 20 ф. Итого -- 90 ф. Ангел мой, пришли 100 фр. У тебя останется 20 или меньше, заложи что-нибудь. Только бы мне поскорее к тебе! Играть не буду. Твои письма получал я прежде (с деньгами) утром (в последний раз до 9 часов), так что тотчас же успел и отправиться. Если получу теперь тоже утром, то мне будет время одуматься, и я не пойду играть (игра начинается с 2-х часов). -- Я брал самое худшее. И потому я, может быть, наверно, не истрачу 90 франков. Но если останется из присланных тобою ста, за всеми расходами, даже сорок франков, то не пойду играть, а все привезу к тебе. Слушай еще: в 7 часов эта гадина даст мне от 10 до 15 фр. Так как все равно мне ничего с этими деньгами нельзя будет сделать, а жить здесь для меня ужас, то я пойду их поставлю. Если только выиграю 10 франков, то завтра же утром, не дожидаясь твоего письма, отправлюсь к вам, для письма же дам здесь, на почте, свой адрес в Женеве, с тем, что когда, без меня, придет твое рекомандированное письмо и 100 фр., то чтоб немедленно мне переслали письмо в Женеву, по моему адресу. Вот шанс, по которому я, может быть, еще могу воротиться завтра. Но боже мой! какой слабый шанс! Прости, Аня, прости, милая! Ведь я как ни гадок, как ни подл, а ведь я люблю вас обеих, тебя и Соню (вторую тебя), больше всего на свете. Я без вас обеих жить не могу. Ради бога, обо мне не грусти (клянусь тебе, что я бодрее смотрю, чем ты думаешь; а ты до того меня любишь, что наверно будешь обо мне грустить). Не жалей этих ста франков, Аня! С майковскими у нас все-таки 200 будет, а я как приеду, тотчас же исполню одно намерение. Ты знаешь, что я должен писать Каткову. Ну так я знаю, что теперь напишу к нему! И будь уверена, что имею надежду. Я имел это в виду еще три дня назад. Прости, прости меня, Аня! Ноги твои цалую, прости своего беспутного. Соня-то, Соня-то, милая, ангел! О, не беспокойся обо мне! Но об тебе, об тебе как я буду беспокоиться. Что если 4 дня вместо одного! Обнимаю, цалую вас обеих, бесконечно люблю, береги Соню, береги изо всех сил, хозяйке и всем скажи, что получила письмо и что я, может быть, еще дни два не приеду! Как я буду без вас! У меня-то еще есть занятие. Я буду сочинять или письма в Россию писать. Но ты, ты! Ты все будешь плакать! О Аня! Чем я рискую? Ведь у тебя молоко пропасть может. Не жалей этих 100 франков, ворочу, только бы мне самому-то скорее к тебе воротиться! Твой и сонин навеки, вознагражу, любовью вознагражу!
Твой Ф. Достоевский.
Не считай, Аня, моего требования 100 франков сумасшедшим. Я не сумасшедший! И порочным не считай тоже: не сподличаю, не обману, не пойду играть. Я только для верности спрашиваю. Работать буду теперь день и ночь. Приехав в Женеву, в сентябре прошлого года, мы были еще в худшем положении.

19. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Bains-Saxon.
4-го апреля. 9 1/2 часов вечера <1868.>
<В Женеву.> Ангел Аня, вместо меня придет к тебе завтра, в 5 часов, это письмо, -- если только ты вздумаешь наведаться вечером на почту. (Очень может быть, что не вздумаешь, в горе, за хлопотами с Соней (которой я недостоин). Какой я отец?). А главное -- так как уже получишь утром от меня письмо. -- А между тем хорошо бы если б и это письмо ты прочла завтра! Дело в том, что от этой подлой m-me Дюбюк я получил, в 7 часов, сегодня, 20 франк. Но так как у меня было только 50 сантимов, и 20-ти франков, во всяком случае, бы не достало расплатиться и к тебе приехать, то я пошел играть в 8 часов -- и все проиграл! У меня теперь те же 50 сантимов. Друг мой! Пусть это будет моим последним и окончательным уроком, да, урок ужасен! -- Слушай милая, как-то раз, то есть в последний раз прежде, ты мне прислала очень скоро деньги, -- так что я мог с утренним поездом и отправиться. Самое скверное, то есть долгое, будет, если я возвращусь во вторник. Но если б бог сделал так, чтоб они пришли в понедельник рано, то я бы мог, может быть, приехать и в понедельник! О, если б это могло только случиться! N. В. (Кстати, на случай, если мое письмо сегодняшнее, пущенное к тебе в 6 часов, не дойдя до тебя (то есть пропадет, чего, кажется, быть не может), то объявлю тебе, что я в нем писал о том, что все, до тла проиграл и кольцо заложил и что мне нужно в самом скором времени 100 фр. При этом умолял тебя, чтоб ты не тосковала, что так много, 100 фр., то есть почти все, и давал тебе последнее и великое слово мое -- уже более не играть, а прямо получив эти 100 франков -- к тебе ехать). ...О, милые! Но согласись, согласись, радость моя, что если б не было теперь со мной этого мерзейшего проигрыша,-- то я бы не решился на этот шаг, который нас от всего избавит и который я считаю теперь верным! Господи, да, может быть, еще бога благодарить надо будет за этот случай, что установил меня теперь окончательно на одной надежде, -- на работе моей. --  Не думай, о, не думай, мой ангел, что я из 100 франков, которые ты мне пришлешь, хоть один франк проиграю теперь! Да если б теперь я знал бы наверно, что я что-нибудь и выиграл бы, если б еще раз рискнул, то, право, мне было бы совестно и пред тобою и пред собою за этот выигрыш, после теперешней окончательной решимости моей и новых надежд моих! И если б ты знала, как это все меня вдруг теперь успокоило и с какою верою и надеждою буду я писать завтра письмо к Каткову. Это уже не прежние письма будут! Я теперь в такой бодрости, в такой бодрости! Одно, одно меня мучит: как подумаю, сколько времени мне теперь еще не видать вас, тебя и Соню! Может, даже до вторника! Только и буду думать что об вас, день и ночь! Но главное мучает меня, что ты придешь в отчаяние, заплачешь, заболеешь, и, пожалуй, молоко тебе в голову бросится. И зачем, зачем я давеча тебе всего этого не написал, а послал это отчаянное письмо! Но давеча, мне хотя и мерещилось, но я все-таки окончательно еще не выяснил себе эту превосходную мысль, которая мне пришла теперь! Она пришла мне уже в девять часов или около, когда я проигрался и пошел бродить по аллее. (Точно так же, как в Висбадене было, когда я тоже после проигрыша выдумал Преступление и Наказание  и подумал завязать сношения с Катковым. Или судьба, или бог). Аня, верь богу, милая, верь его милосердию и знай, что !никогда я не был более в силе и в надежде! Только об вас, об вас обеих тоскую ужасно! Что с тобой будет, что с Соней! Может быть, ты так будешь тосковать, истощать себя! А Соня! Соня! Кабы мне поскорее быть при вас! Милая, до 1-го мая проживем кредитом, закладами, майковскими деньгами. Теперь я тотчас же за работу, сажусь и ура! Но вы, вы обе -- о, боже мой! Проживем еще любовью, сердечным согласием. Я теперь так ободрен, так уверен, что мы переедем в Вевей! Ей богу, ей богу это лучше выигрышу! (А главное, тоже, кабы мамаша приехала, это главное! Денег на прожитье достанет, об этом и говорить нечего!). Обнимаю тебя, обнимаю Соню, будьте веселы, будьте счастливы, ждите меня! Трепещу за вас. Не мучай себя, спи больше, кушай больше. Кстати, скажи как-нибудь ловче дома, что я приеду в понедельник, на день опоздав. О, милая! Благословляю вас! О, кабы поскорей и счастливо свидеться! Я здоров совершенно. Одного только боюсь, что ты не пойдешь вечером на почту и это письмо тебе не попадется сегодня. Может быть, я его адресую тебе на дом. До свидания, ангел, до радостного! Обнимаю вас обеих.
Ваш весь
Ф. Достоевский.
В Вевее непременно будем. Верь, верь, надейся!
1870

22Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Висбаден.90 Пятница 28 апреля <18>71 г.
<В Дрезден> Аня, ради Христа, ради Любы, ради всего нашего будущего не беспокойся, не волнуйся и дочти письмо до конца, со вниманием. В конце увидишь, что в сущности беда не стоит такого отчаяния, а напротив есть нечто, что приобретется и будет гораздо дороже стоить, чем за него заплачено! Итак успокойся, ангел, и выслушай, дочитай. Ради Христа, не погуби себя. Бесценная моя, друг мой вечный, ангел мой небесный, ты понимаешь, конечно -- я все проиграл, все 30 талеров, которые ты прислала мне. Вспомни, что ты одна у меня спасительница и никого в целом мире нет, кто бы любил меня. Вспомни тоже, Аня, что есть несчастия, которые сами в себе носят и наказание. Пишу и думаю: что с тобою будет? Как на тебя подействует, не случилось бы чего! А если ты меня пожалеешь в эту минуту, то не жалей, мало мне этого! Телеграмму я тебе послать не посмел и не посмею, после давешнего письма твоего, где ты пишешь, что будешь беспокоиться. Вообразить только, как пришла бы телеграмма завтра Schreiben Sie mir... Ну что бы с тобой было! Ах, Аня, зачем я поехал! Вот как было дело сегодня: сначала получил твое письмо, в первом часу пополудни, но денег еще не получил. Затем сходил домой и написал тебе ответ (подлое письмо и жестокое; я же в нем почти упрекаю тебя). Вероятно, ты получишь его завтра, в субботу, если сходишь на почту не [позже] раньше 4-х часов. Письмо отнес, а он мне опять сказал, что нет денег, было уже половина третьего. Когда же я пришел в третий раз в половину пятого, то он мне деньги выдал и на мой вопрос: когда они пришли? отвечал преспокойно, что около 2-х часов. Зачем же он не выдал мне, когда я был в третьем? Тогда я, видя, что надо дожидаться половины седьмого, чтоб отсюда ехать, отправился в воксал. Теперь, Аня, верь мне иль не верь, но я клянусь тебе, что я не имел намерения играть! Чтобы ты поверила мне, я тебе признаюсь во всем: когда я просил у тебя телеграммой 30 талеров, а не 25, то я хотел на 5 талеров еще рискнуть, но и то не наверно. Я рассчитывал, что если останутся деньги, то я все равно привезу их с собой. Но  когда я получил сегодня 30 талеров, то я не хотел играть по двум причинам 1) письмо твое слишком меня поразило: вообразить только, что с тобой будет! (и воображаю это теперь) и 2-е) я сегодня ночью видел во сне отца, но в таком ужасном виде, в каком он два раза только являлся мне в жизни, предрекая грозную беду, и два раза сновидение сбылось. (А теперь как припомню и мой сон три дня тому, что ты поседела, то замирает сердце! Господи, что с тобою будет, когда ты получишь это письмо!). Но прийдя в воксал, я стал у стола и начал мысленно ставить: угадаю иль нет? Что же, Аня, раз десять сряду угадал, даже Zero угадал. Я был так поражен, что я стал играть и в 5 минут выиграл 18 талеров. Тут, Аня, я себя не вспомнил: думаю про себя -- выеду с последним поездом, выжду ночь в Франкфурте, но ведь хоть что-нибудь домой привезу! За эти 30 талеров, которыми я ограбил тебя, мне так стыдно было! Веришь ли, ангел мой, что я весь год мечтал, что куплю тебе сережки, которые я до сих пор не возвратил тебе. Ты для меня все свое заложила в эти 4 года и скиталась за мною в тоске по родине! Аня, Аня, вспомни тоже, что я не подлец, а только страстный игрок. (Но вот что вспомни еще, Аня, что теперь эта фантазия кончена навсегда. Я и прежде писал тебе, что кончена навсегда, но я никогда не ощущал в себе того чувства, с которым теперь пишу. О, теперь я развязался с этим сном и благословил бы бога, что так это устроилось, хотя и с такой бедой, если бы не страх за тебя в эту минуту. Аня, если ты зла на меня, то вспомни, что я выстрадал теперь и выстрадаю еще три-четыре дня! Если когда в жизни потом ты найдешь меня неблагодарным и несправедливым к себе -- то покажи мне только это письмо!). Я проиграл все к половине десятого и вышел как очумелый; я до того страдал, что тотчас побежал к священнику (не беспокойся, не был, не был и не пойду!). Я думал дорогою, бежа к нему, в темноте, по неизвестным улицам: ведь он пастырь божий, буду с ним говорить не как с частным лицом, а как на исповеди. Но я заблудился в городе и когда дошел до церкви, которую принял за русскую, то мне сказали в лавочке, что это не русская <...>. Меня как холодной водой облило. Прибежал домой; теперь полночь, сижу и пишу тебе. (К священнику же не пойду, не пойду, клянусь, что не пойду!) У меня осталось полтора талера мелочью, стало быть, на телеграмму есть (15 грошей), но я боюсь. Что с тлобой будет! И потому решил написать письмо и завтра в 8 часов утра отправить тебе, а чтобы ты получила без задержки в воскресение, то пишу по адресу, а не на   р_о_s_t_e r_е_s_t_a_n_t_е. (А ну как ты бы, ожидая меня, не пошла совсем на почту!). Но я завтра, может быть, еще пошлю тебе письмо на p_o_s_t_e r_e_s_t_a_n_t_e, отнесу только поздно, а послезавтра, в воскресение, наверно еще напишу. Аня, спаси меня в последний раз, пришли мне 30 (тридцать) талеров. Я так сделаю, что хватит, буду экономить. Если успеешь отправить в воскресение, хоть и поздно, то я могу приехать и во вторник и во всяком случае в среду. Аня, я лежу у ног твоих и цалую их, и знаю, что ты имеешь полное право презирать меня, а стало быть, и подумать: "Он опять играть будет". Чем же поклянусь тебе, что не буду; я уже тебя обманул. -- Но, ангел мой, пойми: ведь я знаю, что ты умрешь, если б я опять проиграл! Не сумасшедший же я вовсе! Ведь я знаю, что сам тогда я пропал. Не буду, не буду, не буду и тотчас приеду! Верь. Верь в последний раз и не раскаешься: Теперь буду работать для тебя и для Любочки, здоровья не щадя, увидишь, увидишь, всю жизнь, и достигну цели! Обеспечу вас. Если же не успеешь выслать в воскресение, то вышли в понедельник пораньше. Тогда в среду, к полудню, я буду у вас. Не тревожься, если в воскресение нельзя будет выслать, а обо мне не очень думай, мало еще мне этого, не того я достоин! Но что мне сделается! Я вынослив до грубости. Мало того: я как будто переродился весь нравственно (говорю это и тебе, и богу), и если б только не мучения в эти три дня за тебя, если б не дума поминутно: что с тобою будет? -- то я даже был бы счастлив. Не думай, что я сумасшедший, Аня, ангел-хранитель мой! Надо мной великое дело совершилось, исчезла гнусная фантазия, мучившая  меня почти 10 лет. Десять лет (или, лучше, с смерти брата, когда я был вдруг подавлен долгами) я все мечтал выиграть. Мечтал серьезно, страстно. Теперь же все кончено! Это был вполне в последний раз! Веришь ли ты тому, Аня, что у меня теперь руки развязаны; я был связан игрой, я теперь буду об деле думать и не мечтать по целым ночам об игре, как бывало это. А стало быть, дело лучше и спорее пойдет, и бог благословит! Аня, сохрани мне свое сердце, не возненавидь меня и не разлюби. Теперь, когда я так обновлен -- пойдем вместе, и я сделаю, что будешь счастлива! А Люба, Люба, о, как я был подл! Но я об тебе только думаю: воображу только, что с тобой будет, когда ты это прочтешь! Да и до этого письма сколько измучаешься, видя, что я не еду, надумаешься! Принесут ли письмо тебе это вовремя? А что, коль затеряется! Но как же затеряться, если телеграмма дошла по этому же адресу? Напишу на всякий случай еще p_o_s_t_e r_e_s_t_a_n_t_e несколько строк. Завтра и отдам в продолжение дня. Думаю: получу иль не получу от тебя завтра письмо? Верно, нет! Ты ждешь меня завтра самого и писать не будешь. Если в воскресение тебе не удастся выслать мне деньги, то напиши мне письмо. Я так буду счастлив, хотя бы ты и прокляла меня, хоть несколько строк твоею рукой. Если же не успеешь в воскресение написать, то пошли письмо в понедельник пораньше вместе с деньгами (если и деньги не поспеешь в воскресение). Письмо во всяком случае прежде денег придет. А я [тут] так был бы счастлив твоим письмом! Аня, как подумаю, что с тобой будет, когда получишь это, то точно обмираю весь. Только эта и будет мука. А прочее все (скуку, тоску, неизвестность), все это я вынесу. Мало мне! Постараюсь заняться чем-нибудь; сяду писать в эти три дня два нужные письма -- Каткову и Майкову! Аня, верь, что настало наше воскресение, и верь, что я отныне достигну цели -- дам тебе счастье! Цалую вас обеих, обнимаю, прости, Аня!
Твой весь отныне.
Федор Достоевский.
P. S. К священнику не пойду, ни за что, ни в каком случае. Он один из свидетелей старого, прошедшего, прежнего, исчезнувшего! Мне больно будет и встретиться с ним! P. P. S. -- Аня, радость моя вечная, одно впредь мое счастье -- не беспокойся, не мучайся, сохрани себя для меня! Не беспокойся и об этих проклятых, ничтожных 180 талерах, правда, теперь опять мы без денег, -- но ведь не долго, не долго (а может, и Стелловский выручит). Правда, наступает время проклятых закладов, которые так тебе ненавистны! Но ведь уж это в последний раз, вполне в последний! А там я добуду денег, знаю, что добуду! Только бы в Россию поскорее! Напишу к Каткову и буду умолять его ускорить, и я уверен, он примет в соображение. Так напишу, что примет. Ради бога, только не беспокойся обо мне (ведь ты ангел, ведь ты меня и проклянешь, а пожалеешь), а стало быть, будешь беспокоиться. Но не тревожься: я перерожусь в эти три дня, я жизнь новую начинаю. О, кабы скорее к вам, поскорее вместе! Только одно и страшно: что с тобой будет, как получишь письмо это? Одному только верь -- моей бесконечной любви к тебе. И теперь уже не буду мучить тебя никогда, ничем. P. P. P. S. Всю жизнь вспоминать это буду и каждый раз тебя, ангела моего, благословлять. Нет, уж теперь твой, твой нераздельно, весь твой.  А до сих пор наполовину этой проклятой фантазии принадлежал.

23. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ -- А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
Висбаден. 29 апреля <18>71 г. Суббота.
<В Дрезден.> Милый друг Анечка, я уже послал тебе сегодня (в 9 часов утра) мое вчерашнее, ночное, письмо, по адресу Moritz-Strasse и т. д., это же посылаю теперь в предположении, что то не дойдет или как-нибудь замедлится, и адресую на poste restante, по всегдашнему, и таким образом буду уверен, что во всяком случае завтра, в воскресение, ты получишь от меня известия. Я тебе описал все в том письме; я проиграл твои последние тридцать рублей и прошу тебя еще раз спасти меня, в последний раз, -- выслать мне еще тридцать рублей. ...Предстоит суток трое мучений нестерпимых, нравственных, конечно. Телом я здоров, кажется. Но ты-то, ты-то здорова ли? Вот что сокрушает меня! К священнику не пойду. ...Аня, все об тебе думаю и мучаюсь. ...Ты представить не можешь, Аня, как я надеюсь, что мы воскреснем и отлично поправимся, к зиме же. Бог поможет, и я верую в это.  ...Аня, не тоскуй по деньгам. Понимаю, как тяжелы тебе заклады, но скоро, скоро все кончится навсегда, и мы обновимся. Верь. Ах, береги себя, для будущего ребенка, для Любы, для меня. Не тоскуй и не сердись, что я так пишу: я сам понимаю, каково мне говорить тебе: береги себя, когда сам тебя не берегу. Аня, я так страдаю теперь, что, поверь, слишком уж наказан. Надолго помнить буду! Но только бы теперь тебя бог сохранил, ах, что с тобой будет! Замирает сердце, как подумаю. Сегодня дождь, сырость, мокрять. Так все уныло и грустно, -- но о будущем думаю с бодростию. Мысль о будущем даже обновляет меня. Если только чуть-чуть будет у меня спокойного времени и роман мой выйдет превосходен, а стало быть, второе издание, в журналах кредит вперед [и примем опять поклон]; и мы на ногах. Поскорее бы только в Россию! Конец с проклятой заграницей и с фантазиями! О, с какою ненавистью буду вспоминать об этом времени. Прости только ты меня и не разлюби. До свидания, друг мой, обнимаю тебя и Любу, завтра опять напишу.
Твой весь Ф. Достоевский.
P. S. Я слишком понимаю, что в воскресение тебе никак почти нельзя будет достать и выслать денег. Буду ждать до вторника, но и в понедельник на авось наведаюсь на почте. На почте я по крайней мере два раза в день бываю. В среду, может, и увижусь с вами, то есть наверно, если бог поможет и получу не позже, чем во вторник в три часа. Я потребовал себе счет в отеле. 18 флоринов, но зато цены варварские. Значит, ко вторнику будет флоринов тридцать или немного больше, на остальные доеду в третьем классе. До свидания, ангел мой, до свидания, цалую тебя
Ф. Д.

24. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

Висбаден. 1 мая <18>71-го. Понедельник.
<В Дрезден> Милый друг мой Аня, пишу тебе только несколько строк в ожидании твоего письма. Иду сейчас на почту, и если не получу от тебя хоть какого-нибудь письма, хоть несколько строк -- буду очень несчастен. Денег получить от тебя я сегодня, разумеется, не надеюсь. Только и думаю о том, как бы поскорее воротиться. Живу как в лихорадке, но очень тошно. Вчера был очень тяжелый день для меня и к тому же дождь. Вечером только прояснилось, и я ходил гулять. Но вечером мне всегда грустнее. Беспрерывно думаю о тебе: как на тебя подействовало, представляю себе это. Сплю дурно, с дурными снами. Что Люба? Расцалуй и скажи ей, что папа цалует. Напоминай ей обо мне изредка, чтоб она не забыла. Страшно боюсь, что при расчете не хватит на все денег. Но я как-нибудь обделаю. (Будь уверена -- не пойду туда. Впрочем, об этом и писать лишнее). Вот уже неделя, как мы не видались. Ну до свидания, милая, я как в лихорадке, что-то почта скажет сейчас! Проклятый почтмейстер, он, пожалуй, не выдаст письма или затеряет. Если б ты знала, какая здесь небрежность и высокомерность в почтамте. Если надо будет тебе еще что-нибудь приписать, то ворочусь домой, распечатаю и припишу. До свидания, бесценный друг мой. Обнимаю всех троих.
Твой Ф. Достоевский.
1/2 второго. Сейчас (ровно в час) получил твое бесценное письмецо 105 и приписываю несколько слов. Всего больше (совсем не шучу) огорчило меня то, что Люба принимает хозяина за меня. Неужели успела забыть? Но ведь она и всех мужчин называет папа. Легкомысленное создание! и легкосердечное; но таковы все женщины. Кроме тебя одной: спасибо, Аня, заслужу тебе, выручила. Теперь о самом необходимом: Я получил только письмо, а денег еще нет. Я объяснил все почтмейстеру, и он мне положительнейшим образом объявил (толково обо всем расспросив), что раньше 7 (семи) часов вечера я сегодня денег не получу. Я все-таки зайду на почту в три часа. Ну что теперь делать, Аня! Если не выеду отсюда в 4 часа, то не выеду сегодня и из Франкфурта. Нет поезда. Ночевать, стало быть, в Франкфурте (здесь дорого и хлопотливо, а счет ужасный, вряд ли хватит денет). Если ночевать, то где? В гостинице? Но разбудят ли утром? Просидеть ночь на станции? Но ведь станция все-таки на ночь запирается. Как-нибудь решу. Вернее всего жди меня завтра до 12 часов ночи. Поезд приходит к одиннадцати. Ради бога, не сделай глупость, не выйди на станцию в этот час. Ради бога, слышишь, прошу тебя. Важнейшее замечание; если я не приеду завтра (то есть во вторник) к полуночи, то, ради Христа, умоляю тебя, не отчаивайся и не подумай, что я опять проиграл. Не будет этого и не может быть! А если случится, что опоздаю, то каким-нибудь образом был задержан в дороге. Мало ли случаев, мало ли задержек? Последнеее: вероятно, я [буду] приеду голодный, потому что, кажется, не хватит денег для обедов в дороге. И потому прошу приготовьте кусочек чего-нибудь (ну хоть чего-нибудь) к моему приезду. И если ты вполне христианка, голубчик Аня, то не забудь приготовить к моему приезду пакет папиросок, потому что у меня наверно ничего не будет курить. Я и теперь весь измок, и дождь все льет, а зонтика нет. Плохо, если не обсохну к отъезду. До свидания, до скорого. Обнимаю тебя
твой Ф. Достоевский.