ч 4 гл 1-2

Часть IV. Сумерки

… А, возрадовавшись, наполнюсь неистовой силой, которую  суждено получить тебе даром бесценным, что поднесен в безвременье тому, кто слышит и видит, а узревший и услышавший —  неуязвим в достоинстве своем, ибо так совершается Чудо.
И близится тот неурочный час, когда исполнится предначертанное  не имевшее предначертания, и вдохновение содеянного уносит  за грани пространства мою великую и всеобъемлющую печаль...


ИЗ ИСТОРИИ СВАЛКИ

Никто и никогда не описывал историю Сумерек. Никто и никогда не задумывался,  зачем и откуда они появились.
Почти все теоретически знали разницу между Тьмой и Светом, или между  Злом и Добром, но Сумерки всегда оставались таинственными и непредсказуемыми.
И если возникнет у тебя, благородный и терпеливый читатель, желание,  коль ты дошел с героями до этого места, то ты можешь первым написать  Историю Сумерек.
Но лучше бы оно не возникло. Желание.

Глава 1

Парамита — небольшая лодка, покачиваясь на мутно-желтых волнах  густой массы, которая не была ни водой, ни землей, ни даже чистой  энергией, а чем-то спокойным и величаво дышащим. Утекающим более вглубь себя, чем в иное пространство, и шепотом, названная Имахуэмаихом,  течением с а т о р и  уносила взгрустнувших Петра и Ала  в пугающий золотистый туман, все больше скрывающий очертания  привычного им мира. Искрящиеся флюиды, словно летучие  рыбки, изредка поднимались над бесшумным течением и, окинув безразличным  взором друзей, снова исчезали в пучине. Парамита уверенно, будто   подчиняясь капризам невидимого Харона, держала курс к одной ей видимой  пристани, и, не успели в мысленных узорах друзей потускнеть образы  добрых проводников, как лодка остановилась, ткнувшись носом во что-то   плотное и ощутимое. А может, просто иное. Но ни у джинна, ни  у призрака не появилось желания это ощупать. Они переглянулись, и  Петр, чувствуя   волнение, первым ступил на  "берег". За ним сошел Ал, и парамита отчалила; ожидать следующих  безумцев.
— Нам надо идти, Алик, — слова джинна звучали неестественно  в золотистом свечении тумана, который поглощал  лишнее. — Арес говорил, что нельзя останавливаться.
— Я понимаю, Петя. Но... Ты знаешь, я, кажется, что-то увидел...  сейчас. — Ал говорил,  издалека, хотя находился на расстоянии  вытянутой руки. — Я словно обретаю что-то... что давно искал...
— Не думай, Ал. — Петр взял друга за руку. — Нам  надо идти. Не концентрируйся на мыслях.
— Да, конечно. — Шаги давались с трудом, и окружающая дымка  становилась плотнее. — Ты не чувствуешь нароста грязи на своих  мыслях... Тоненькую корочку, которая может вот-вот расколоться,  стоит немного постоять... — Ал, похоже, пересматривал свою жизнь, что не предвещало ничего хорошего.
— Алик, мы все грязны.—  Петр тянул его вперед, руководствуясь чутьем и стараясь закрыться  от проникающего внутрь сознания первого кольца, Сумерек. — Но если ты не хочешь пополнить энергию, которой кто-то  управляет, — думай о том, что ты свободен. Ты уже ВСЕ, поверь  мне... Нам надо идти.
— Нет, — Ал попытался освободить руку, но не настойчиво, —  Петя, ты не понимаешь! Я всегда стремился к свободе. Всегда... Петр! —  Ал остановился, но джинн, крепко сжимая руку, заставил его двигаться  дальше. — Я понял. Корочка, опоясывавшая мое сознание, наконец-то  спала! Как это просто, Петя!.. — Ал даже засмеялся. —  Я всегда стремился к свободе только для себя, но это невозможно! Если  остается хоть кто-то, кто выделяется, кто выше или ниже — свободы  быть не может. Мы обязаны слиться воедино и, став Единым, мы обретем  истинную сущность. Истинное предначертание наше станет доступным каждому...  Мы должны это осознать, Петя, пойми меня!
— Наше истинное предначертание — жить, Ал. И живя, себя  преобразовывать, — слова неохотно собирались в предложения. — Какой прок,  что ты войдешь в чью-то нирвану и постигнешь чье-то блаженство? Поверь  мне, Ал, я знаю, о чем говорю. Я был чистой энергией. — Петру  уже самому не верилось в то, что он произносил. — Я умел окунать  разумных тварей и в блаженство, и в ненависть, и в созидание, и в  разрушение. Это были мои действия, а не их. И я не хочу, чтобы кто-то  там, кем бы он ни был, обрушивал на меня самого... — но сознание шептало: не обманывай сам себя, ты хочешь этого, ты только  этого и ждешь... — Нам надо идти, Ал, нам нельзя останавливаться.
— Куда идти, Петя? — Ал, решительно остановился, что-то  обдумывая, и джинну ничего не оставалось, как обхватить спутника и, нести на руках. Ал не возражал, поскольку  это не мешало ему думать и говорить. — Куда бы мы не шли, —  он положил голову на плечо друга, и шептал  в ухо, блаженно закрыв  глаза, — мы все равно придем сюда. Ты не понимаешь, ты слишком  привык к насилию. Даже сейчас, в эти священные мгновения, данные нам  судьбой для очистки испорченного, забитого эмпирическими образами  сознания, ты проявляешь его совершенно бессмысленно и ненужно. Ты  скоро устанешь, успокоишься и поймешь то, что понял я, Петя. Поэтому  я так спокоен, а ты еще нет. Но я завидую предстоящему тебе откровению...
— Что за откровения ты мне сулишь, призрак? — Петр,  медленно, но продвигался. Шаг за шагом.
Свечение, усиливаясь, указывало на близость сердцевины кольца. Глаза уже не могли выносить яркости тумана. Вспыхивали ненавязчивые узоры, или  спокойные вихри взвивались фонтанами, слегка тревожа густую завесу  и обнажая сумрачное небо. И это было, пожалуй, самое странное.
— Оно очень простое, Петя, — Ал рассмеялся, — оно  до того просто, что, оглядываясь назад, я искренне наслаждаюсь им...  Откровение заключается в том, что нас с тобой НИКОГДА не было! И это  счастье, блаженство, Петя. Мы с тобой только что образовались из ничего,  и именно туда попадем, куда бы ты не шел. Как это приятно!.. Я давно  не испытывал такого счастья и радости, поверь мне.
— Как это, нас не было? — Петр остановился и опустил Ала. —  Ты хочешь сказать, что я никогда не был джинном?!
— Конечно. — Ал счастливо улыбался.
— И нам не надо никого искать?
— Никого... Ничего... Нигде...
— А Винг?
— Винг тоже никогда не существовал.
— Но этого не может быть! — Петр вспомнил Золотой Город,  который возвели фиджи, Винга, медитирующего на Горе, чай в Гималаях,  Кирси... Кирси, ставшую женщиной и джинном. И все это показалось  ему такой странной и бредовой идеей параноика, обуреваемого манией  величия. Болезнью скотника-кочегара Петра, перепутавшего двух идущих  коров с навеянными детскими комиксами существами.  Сама мысль,  что он был непонятно зачем живущим человеком, подбрасывающим  в глупой конструкции котел, бессмысленно загубленные деревья, которые  тоже не имели никакого смысла... Все это снизошло на Петра, и он  уловил, как корочка, — очень знакомое ощущение и не раз испытанное, —  словно скорлупа, откололась от его сознания. И в ту же секунду его  посетило невероятное, немыслимое чувство СВОБОДЫ, блаженства, растворения  себя во всем окружающем. С легкостью сознание выпорхнуло из тела  и взметнулось в распростертые объятья переливающихся собратьев. Оно  заметило, как засияло, расплываясь, тело, долго им владевшее,  и с высоты, недоступной физической субстанции, сознание упивалось чувством  неограниченной Свободы. Даже будучи могущественным джинном, ему  всегда приходилось контролировать потоки собственной энергии, готовые к уплотнению и материализации, и чужие, вечно стремящиеся  либо слиться с ним, либо оттолкнуть. Что-то вроде ностальгии промелькнуло на поверхности  мысленных флюидов, когда  сознание отметило, как распадается тело Ала и застывшую улыбку на некогда собственных губах. Этого оказалось достаточно.  Тело джинна перестало светиться, уплотнилось, и сознание с ужасом заметило  в глазах — одновременно чужих и своих — приказ, которому  оно не могло не подчиниться. "Вернуться... Немедленно".  Глаза несли  то, чем не обладало сознание, — в них  сверкала ВОЛЯ. И только что распахнутые объятия нирваны тут же превратились  в темные отростки кошмарных монстров. Лавируя между ними, наполненное  страхом сознание, подавленное потерей единства с окружающим, метнулось  к полыхающим очам, и через них ворвалось в привычное тело. Но к  его огромному удивлению место было уже занято. "Кто ты?" —  спросила оно. "Ты... ты... ты..." — ответило другое.  И вошедшее сознание слилось с тем, что так внезапно выдернуло его  из нирваны. Глаза перестали полыхать, и руки, вытянувшись красными  потоками пламени, поймали в свое кольцо  остатки Ала, вселяя все тот же  приказ. Раздробленное сознание призрака (или, точнее, всех призраков, что существовали  в создателе Но) влетело в тело безумца. Петр, пересчитав все ли на  месте, поднял Ала и, не задумываясь ринулся прочь от круга,  где они только что распадались. Золотистое свечение потускнело,  и вскоре джинн вынес своего друга на  полосу земли, разграничивающую дымку нирваны и беспросветность сатори.  Интуитивно джинн знал, что  не далеко находится самостоятельно  движущаяся сущность, даже две, а если быть еще точнее, то четыре. Два наездника и два коня. Но сейчас было важнее  восстановить рассудок Ала. Он вошел в его сознание, расправил оборванные нити-связи, распределил по местам обломанные кусочки мышления, наполнил образованные пустоты и, вернувшись в себя, немного расслабился. Ал  глубоко вздохнул, его губы сжались, гася блаженную улыбку, и только потом открылись глаза. Он увидел туман, потом руки, ноги, после чего, уставился на Петра, и глубокомысленно  изрек:
— Да-а...
— Да, — подтвердил Петр.
— Как мы выбрались?
— Рок исполнил обещание, — вернул мне еще одну четверть. —  Петр наморщил лоб, вздернул руку и выпустил факел пламени. —  Но, кажется, забрал обратно. Сволочь...
— То есть это была смертельная опасность, как я понимаю? —  глядя на палец, то ли спросил, то ли сказал Ал.
— Как видишь...
— Тогда я не представляю себе, — что же такое смерть. —  Ал поднялся. — Пойдем дальше?
— Дай чуток отдохнуть. Устал...
— Хорошо, — произнес призрак и, как подкошенный, повалился  на землю. Еще падая, он всхрапнул. Громко и протяжно.
Разбудил его легкий толчок. Ал сразу открыл глаза, и увидел приставленный  к губам палец Петра. Джинн смотрел за спину призрака. Ал обернулся.
Прямо за ним неподвижно возвышался Сумеречный всадник. И даже его  конь стоял, не моргая.
— Уже давно стоит. И мысли не прочитать. То ли идиот безмозглый,  то ли крепкий барьер. Минимум второй, — задумчиво сказал джинн.
При звуке слов, всадник дернул поводья и, развернувшись, скрылся в  нирване.
— Галлюцинация? — Ал не мог поверить, что кто-то может  свободно, проходить сквозь этот кошмар.
— Нет, реален. В нем чувствуется сила. Одного не пойму —  как здесь прорывался Арес?
— Он же говорил: на злобе.
— Тогда надо разозлиться и в путь. Пора...
— Пора так пора. — Ал поднялся. — Пошли.
И они сделали первый шаг.
Едва серая стена пыли скрыла полоску земли, разделявшую кольцо Сумерек,  как картина видимого мира преобразовалась. Везде, куда долетал взор,  полыхали оранжевые костры, освещавшие густую бесцветную лаву, лениво  вытекающую из недр дрожащих вулканов. Коралловые молнии вспыхивали  над самым небосводом необозримо пыльного купола, откуда беззвучно  валились глыбообразные валуны, отскакивавшие от земли. Метеоритные потоки метались по сатори, проносясь в угрожающей  близости от путников. Петр шел впереди, обходя костры и, то наклоняясь,  то подпрыгивая, умудрялся избегать столкновения с маленькими болидами.  За ним, повторяя движения, поспешал Ал. Они ловко уворачивались от  неожиданных опасностей, почти половину пути, но неосмотрительное любопытство —  постоянный бич гениев и джиннов, не позволило беспрепятственно пройти  испытание. Огибая очередной костер из холодного пламени, Петр заметил,  что один из его лепестков выделяется, отсвечивая темно-коричневым  цветом. Задержавшись, чтобы бросить еще один взгляд на узор, он тут  же получил мягкий удар по затылку.
— Ал, — спросил он, остановившись и, сразу же, забыв о костре, —  что здесь делают всадники?
— Петя, надо двигаться... — Ал перевел дух, и тотчас  бесшумная молния вонзилась в него, рассыпавшись на осколки. —  Я знаю, что!
— Скажи.
— Не могу. Я знаю без слов.
— Тогда пошли дальше.
Они стали передвигаться гораздо медленнее, чем не замедлил воспользоваться  каменный поток.
— Джинн, ты идиот! — выкрикнул Ал, получая пятый шлепок. —  Ты всегда был кретином! Мы здесь загнемся!!!
— Ты посмотри лучше на себя, призрак! — взбесился Петр. —  Ты всегда был ничем! Несуразностью, для чего-то имеющую волю!.. —  огромный булыжник опрокинул его, и джинн покатился к огненному цветку.
— Кем был я, — не имеет никакого значения. Потому что это  просто звуки, изрыгающиеся через наше само обманывающееся самосознание!..
— Это не твои слова, призрак. — Петр не обратил внимания  на угрожающий огонь, который внезапно исчез.
— Разве важно, чьи слова мы произносим. Если я говорю это, значит  несу полную ответственность за то, что изливает мое сознание и, в  соответствии с этим, призываю на себя карму своих изречений. Мы вечно  все путаем и не понимаем простой истины, что получаем только востребованное  нашим убожеством у великих сил, выклянчивая у них то, что нам совершенно  не нужно!..
— Ты болтаешь чушь. Я сам — великая сила и знаю, о чем ты  мелешь, а ты — нет.
— О! Ничтожество! Чем больше ты получаешь, тем меньше оставляешь  себе Свободы. А это самое главное. И те двое, что довели меня до суицида —  тоже ничтожества! Стой... — Ал, в очередной раз получил тычок  в грудь. — Я знаю, ЧТО они такое. Они — союзники. У них  одна задача, просто различные подходы. Тот, кто командует Белой, —  терпелив. Он согласен собирать урожай по зернышку, тщательно сортируя.  А его напарник, который командует Черным, хочет получить все сразу,  оптом, тяп-ляп — и готово. И если сразу не получается, то он  стремится заново перепахать все поле. Это же так просто! А мы все уже перегной. Пустышки. Готовый продукт отбросов, неспособный  к перерождению. Как это жестоко...
— Постой, — Петр схватился за голову, и молния потекла  по его спине, — так черные джинны, про которых рассказывал Винг,  присоединились к Мыслящему Облаку, желающему убыстрить процесс пополнения  Мыслящего Облака, которое пополняется. И они нашли себя и свое место  в структуре Вселенной. Но это значит, что и мы, — оставшиеся  джинны, можем обрести СВОЕ место. Надо только искать, а мы остановились  в поиске. Это действительно просто, Ал. Ал!!! — выкрикнул он,  увидев, как на месте товарища витает рой вопящих друг на друга призраков,  вышедших из под контроля. — Ал, прекрати!
Призраки не обращали на него никакого внимания.
— Ан-уттара-самяк-сам-бодхи! — воскликнул джинн, обретая  ясность и кое-что из пластов ранней памяти.
Призраки замолчали и остановились, вслушиваясь в слова. Метеоры замерли,  а костры перестали трепетать.
— Ан-уттара-самяк-сам-бодхи! — повторил джинн.
Призраки бросились друг к другу, соединяясь в Ала.
— Ал, ты помнишь какую-нибудь песню, известную нам обоим?
— Не знаю... — память не могла выцепить из прошлого ничего  подходящего.
— Напрягись. Мы с тобой жили в одно время. Я пел только псалмы,  но что-то может нас объединять, чтобы мы не потеряли друг друга! Ан-уттара-самяк-сам-бодхи!  Мы должны соприкоснуться!
— Сейчас, сейчас... Черное, белое, смерть, ванна, вода, цвет,  жизнь, звук... - Ал, словно в бреду нес бессмыслицу, пока Петр старым  заклинанием удерживал остановившийся мир.
— ...Ночь, день, дочь, тень... Ничего не помню... Концерт,  смерть, стук, песня, рифма, вечер, утро, утро... Вечер — есть!  У тебя было радио?
— Радио? Да, кажется, было. Ан-уттара-самяк-сам-бодхи.
— Утром. Помнишь, утром играла музыка, и слова были. Вспомни.
Джинн заставил свое сознание углубиться в почти стертые и забытые анналы  памяти, о которых он и не подозревал, но это была реальная нить, способная  связать двух застрявших существ в Сумерках мифической Свалки.
— Союз нерушимый республик свободных!.. — затянул он на  свой лад мотив, и Ал, еще более фальшиво подхватил.
— Сплотила на веки великая Русь...
Образы, только что бывшие пугающими и осязаемыми, начали таять, расплываться,  меркнуть под воздействием непонятного этому миру единства двух странников,  вышагивающих в ногу и горланящих во все горло:
— Да здравствует, созданный волей народа, единый,  могучий Советский  Союз!..
И вскоре ничего не окружало их, кроме пыли, мельтешащей и порхающей  в глаза, на которых то ли от нее, то ли от слов, наворачивались слезы,  и не одного обманчивого образа не возникало на их пути. Только эхо —  вечный и верный проводник.
— Свободных... Свободных... Свободных...
А когда они внезапно вынырнули из серой стены и неожиданно для себя  оказались на ровной полоске земли, то увидели, как Сумеречный призрак  развернул своего коня и безмолвно исчезнул в пыльной завесе. Ал оглянулся  назад и с удивлением спросил:
— Что с нами сейчас было? Как мы проскочили это?
Но Петр успел почувствовать только конец энергетической ниточки, втягивающейся  в сатори из его сознания.
Кольцо просветления отобрало всю память и откровения, полученные ранее.  Джинн только пожал плечами в ответ. И ни тот, ни другой не испытывали  удовлетворения от пройденного пути, ибо невозможно постигнуть то,  от чего отказался.


Глава 2

Вполне обычный грунт под ногами Петра и Ала, сменился  и влажной  студенистой массой, наподобие недоваренного холодца. Ноги вязли в  ней по щиколотку, и приходилось ступать медленно и осторожно. Ал просто  млел от ужаса, что под ней может оказаться глубокая яма,  на дне которой покоится огромная мокрица. Однако открыто страха  не выказывал, но время от времени скрежетал зубами.
— Ты чего это? — ворчал Петр, жаждущий быстрее  проскочить все эти царства и долины. — Никак обиделся на что-то?
Ал сосредоточенно поднимал ноги.
— Чего? — сообразил он, что его спрашивают.
— Погода, говорю, хорошая.
— И то верно. — Ал, снова смотрел вниз. — Погоди, —  он встрепенулся, — какая погода?
Здесь они обнаружили, что находятся в пространстве, окруженном красновато-зеленым   светом, более похожим на большую завесу из спутанных волокон  пыли.
— Вот это да! —  Петр восхитился. —  Таких глюков я что-то не припомню!..
— Чего это ты стихами заговорил, — неожиданно Ал раздвоился, —  романтическое настроение возникло? — каждый из Алов поделился  еще на двоих.
— Ой, как вас много стало, — Петр развеселился и, понимая,  что творятся совершенно ненормальные вещи, засмеялся.  Но ничего  не смог  поделать — царство иллюзий не оставляло место  сомнениям; оно просто предлагало свои  глюки.
— Петрухи! — в один голос воскликнула толпа Алов. —  А ну-ка, собирайтесь сюда, сейчас биться будем смертным боем!..
Петрухи дружно ржали.
— Это мы еще посмотрим, дешевки. Идите лучше пинать дерьмо,  на задворках Свалки! Ха-ха-ха!!!
Панорама резко сменилась на желто -малиновую, и все стало на свои места.
— Что это было? — Ал тряхнул головой, пытаясь сбросить  оцепенение и сонливость.
— Глюки, — раздраженно заключил Петр, ощупывая шею, —  сосущие из нас энергию глюки... Ты о чем сейчас думал? — Петр  двинулся вперед.
— Не помню, — ответил Ал.
— Постарайся вообще ни о чем не думать.
На пару мгновений над ними зависла черная бесформенная тень и голосом Петра повторила: "Ни о чем не думать". Затем в них  ударила струя воды, но, не долетев, бесследно испарилась.
— Ты видел? — Ал, словно вкопанный, замер на месте.
— Видел, — подтвердил Петр, — и даже слышал.
Ал с сомнением разглядывал блики.
— А мы ведь можем здесь заблудиться, если уже...
Петр огляделся и увидел смуглого индейца с копьем и в  боевой раскраске.
— Может, ты попробуешь что-нибудь. — Петр топтался на месте,   всеми силами отгоняя  навязчивую идею, что он  еще не галлюцинация.
Ал осторожно стал, — не увязнуть бы, — чертить пентаграмму сохранения силы и ясности мышления. В  ответ на его действия округа вспыхнула матовым туманом, да таким  плотным, что им пришлось взяться за руки.
— Ал, ты где?!! — изо всех сил кричал джинн, но звуки гасли  в тумане-молоке, доносясь до Ала едва различимым скрипучим шепотом.
— Я здесь!!! — вторил Петру голос такой мощный и сильный,  что, казалось, разорвет от потрясения.
Как только они прошли метров десять, туман рассеялся и показались  бесформенные нагромождения — то ли дома, то ли пирамиды —  не понять. Правда, воздух стал прозрачным и чистым, но за строениями  отчетливо виднелась полукруглая граница черноты.
— Все, устал. Давай передохнем. — Ал опустил руку и попытался  присесть на корточки.
Тут же услужливо появился деревянный табурет, и Ал, сам того не хотя, сел на него, Как  только он коснулся  края, табурет исчез. Раздался звучный шлепок, и пренеприятно запахло.
— Фу! — Петр отвернулся, а вонь моментально исчезла.
Ал резво вскочил, стряхивая с рук коричневую жижу.
— Вот это засада. — Петр усмехнулся. — Похоже, нам  долго выбираться придется... — он увернулся от пролетающего  ядра. — Тьфу, зараза! Никак не пойму, что делать. Реагируешь  на них, — появляются, не реагируешь, — все равно появляются...  Эй, вы, как вас там, не надоело еще? — крикнул он, задрав голову.
Мгновенно послышался звон битого стекла, урчание, и огромный кот размером  с доброго слона, сверкая бездонными глазами, стал точить когти о косяк,  уходящий за горизонт, потом мяукнул, и сожрал всю округу подчистую,  оставив Петра и Ала на ровном, как зеркало, полигоне. Тут же появились  маленькие вертлявые артиллеристы с восьмидюймовыми гаубицами и стали  палить друг в друга картечью, но пушки плевались вяло, в основном  по сторонам, и вояки злились.
В руке Ала возникла кривая секира, и движение, последовавшее вслед  за этим, заставило прыгнуть вперед. В самый последний момент Ал успел  зацепиться за одежду и полетел вместе с джинном.
— Ты чего это? — Ал встал, скользнул по поверхности и опять  упал. — Вот незадача, ты куда удираешь?!
Петр внимательно следил за Алом. Руки были пустые.
— Ты убить меня хотел.
— Я?! — изумился Ал.
— А может, и не ты...
— А может, и не ты... — эхо прокатилось в вышине, стократно  повторяя: "Не ты... Не ты... Не ты..."
— Давай бегом вон к той серой полоске, — предложил Ал,  и они, петляя, побежали.
Зеркальные отражения их самих внизу дрыгались и лягались,  не  желая повторять движения своих собратьев. А потом и вовсе  отделились. Дурачась и кривляясь, строили козьи морды, плевались, трясли  друг друга за грудки, снимали штаны и творили непристойности.
У полосы фон сменился на бордово-коричневый, а вместе с ним перед  товарищами появилась овальная чугунная сковородка. Под ней полыхало  пламя. Четверо чертей шурудили кочергами дрова, а пятый бегал по краю  и сталкивал пытающихся вылезти за пределы сковородки грешников. Обходя  иллюзию (а кто знает, может, это и не иллюзия вовсе?), Петр увидел,  что вся сцена быстро сформировалась в фонтан с тугой сверкающей струей,  а в лазоревых волнах плескались русалки, напевая: "Милый Петр,  милый Алик, вы спускайтесь к нам, родные. Мы умоем, ублажим, и немного пошалим..."
— Ал, не поддавайся! — крикнул джинн. — Чем быстрее  мы будем двигаться, тем быстрее вся эта порнография закончится!
Ухватив Ала за руку, он бегом пустился по прямой, вжав голову в плечи  и, стараясь не наступать на многочисленные предметы, появляющиеся под ногами.
И это доблестный джинн рассчитал верно: по мере изменения скорости  глюки появлялись и исчезали в точном соответствии с движением. Точно  так же менялось  освещение декораций, на фоне которых возникали иллюзии.  Запахи тоже претерпевали изменения, и атмосфера — от густой  и тягучей, словно мазут, до естественной.
Препятствие возникло молниеносно в виде длинного и высокого пласта  полупрозрачного льда с замерзшими в нем пузырьками воздуха. Иллюзия  была настолько реальна, что продираясь через нее, путники нешуточно  замерзли. Им открылась опушка леса, а за ней красивый деревянный дом,  охраняемый чудищами. Дверь в дом открылась, выглянула привлекательная  женщина и самым елейным голосом, который только может быть, сказала:
— Все думают, что Любовь ходит по свету. Все об этом думают и  верят. А на самом деле я сижу вот тут взаперти, под охраной  этих непутевых громил, и ничего не знаю. Ни о ком...
Дверь закрылась, иллюзия растаяла. Но не так быстро, как это случалось  раньше.
— Постарайся ни о чем не думать, — вновь повторил Петр,  но тихо.
Реакции на фразу не последовало.
Сбавив темп, они направились по колдобобинам, напоминающим дорогу. Ал  сосредоточенно, а Петр выжидательно, —сюрпризы еще  не закончились. А может, их движение вперед тоже иллюзия. Может это  бесконечный бег по кругу, о котором не упомянул Арес, желая заманить  их в ловушку, что похлеще лепестков Чень-Юня?
— Уф! — Петр ущипнул себя. — Они уже и до моих мозгов  добрались.
— О чем ты подумал? — спросил Ал.
— Что нас Арес подставил.
— А я — что Рок, — он засмеялся. — Да-а...  После этого здесь, второй раз не захочешь появляться.
— Это точно. — Петр приободрился.
Картина в очередной раз изменилась, предоставив скитальцам лицезреть  распадок с журчащим ручьем, собирающимся у ног в живописную заводь  с лилиями. Обходя его справа, Ал споткнулся о настоящий камень. Чертыхнувшись,  Петр успел подхватить его.
— Знак, — философски заметил он. — Или мы сейчас  отсюда выйдем, или останемся насовсем.
— Мрачная перспектива. — Ал присел.
Джинна тронули за плечо. Теряясь в догадках, он обернулся, и увидел...  ВИНГА!!! Петр, аж подпрыгнул от удивления. Сколько лет он  не видел эти добрые и одновременно холодные глаза, умудренные веками,  испытавшими столько побед и поражений.
— Винг, дружище!!! — Петр обнял друга и заплакал.
Победоносный, гладил джинна по голове, похлопывал по плечу, успокаивал.
— Все, Петенька, все уже закончилось. Ты нашел меня... После  стольких сомнений и разочарований, после перипетий и событий...  Все закончилось. Мы вместе, и теперь ничто не сможет разлучить нас...
— Ну и что ж дальше, Винг?.. Я так долго искал тебя... мы искали.  Что нам суждено теперь делать?
— Пойдем, друг, — Винг потянул Петра, — я расскажу  тебе обо всем, что пришлось испытать мне. Зови своего друга, ведь  он друг?
Петр обернулся и увидел расширенные от ужаса и сожаления глаза Ала.
— Петр, — спокойно сказал он, — это не Винг. Это  галлюцинация, — и молча указал на другой берег заводи.
Там, будто в отражении, стоял Петр и сидел Ал. И джинн, воспринимая  себя в двух местах одновременно,  ощущал обе свои  ипостаси.
— Нет!! — рванулся из него, неконтролируемый крик  отчаяния и боли. — Нет!!!
И все встало на свои места.
Распадок выровнялся в дорогу, ручей в кювет, а заводь оказалась  простым указателем: через двести метров вы войдете в долину Маниту-Ками.  И ниже, коряво, было приписано: если пойдете по этой дороге.