Бестолковая жизнь. часть 1. глава 10

Голова кружилась, хотя вина она выпила совсем немного. В теле была приятная слабость, словно размягчились кости, и она стала как осьминог, крадущийся в скалистой морской мгле. Нина поставила бокал на стол и посмотрела на Ивана, а он подвинул к ней тарелку с тонкими ломтиками сыра. Он не шутил и молчал почти весь вечер, он вообще странным образом переменился, стал каким-то другим, с затаенной болью внутри. Бедный Иван, ему столько довелось пережить из-за нее… Бедный мальчик, навек любимый. Нине захотелось плакать от жалости к себе, к нему, или к этому вечеру, что смотрит на них синими глазами, с белой луной в зените, похожей на кусок тающего сахара.

Но она сдержалась. Больше ни одной слезы, никогда. Она тоже стала другой. После клиники, всего пережитого разве может все стать как прежде? Но она так желает этого, так верит в обещание Ивана, что жизнь наладится, они будут вместе, как прежде. Доктор уверял Ивана, что это не шизофрения, просто нервное истощение, большие эмоциональные нагрузки, последствия пережитого стресса. Милый доктор, которого она не любила, и которому была признательна. Говорили они негромко, но она стояла за дверью и все слышала. Доктор уверял Ивана, что она нормальна! А он? Верил ли в это он – вот что Нина хотела бы знать! Но она никогда не спросит его об этом, потому что страшится ответа. Между нею и Иваном отныне появилось недоверие, наверное, это и стало началом конца.

- Вот ты и дома, наконец, - сказал Иван и поцеловал ее в щеку. Она всегда любила прикосновения его губ, словно нарочно созданных для поцелуев.

- Да, я дома, - произнесла Нина, обведя глазами комнату. Почему-то не было ощущения возврата куда-то, где ее ждали. Не было чувства, что она вернулась домой. Глупости все это, сопли и метафизика, злобно подумала Нина. Дура я, и больше ничего.

- Я очень ждал этого дня, - тихо сказал Иван. – Часто представлял, как мы будем сидеть здесь, в этой комнате, вдвоем. Откроем твое любимое вино… - Он усмехнулся. – Бывало, когда ночами не спалось, я сочинял речь. Так много хотелось сказать тебе…

- Что же не говоришь?

- Не знаю. Все забыл… Хочу только смотреть на тебя, касаться тебя, любить.

По лицу Нины поползли крупные слезы. Он провел пальцами по ее впалой щеке, на которую уже легла рябь бледного осеннего солнца, по этой гладкой прохладной коже. Она заглянула в его глаза и поняла, что сейчас произойдет.


***


Нина спала сном младенца, откинув голову так, что щека касалась голого плеча, матово отсвечивающего в темноте. Иван всегда любил смотреть, как она спит, такая беззащитная, такая близкая. Раньше ее волосы волной лежали на подушке, теперь же  короткая стрижка делала ее похожей на мальчика, а черты лица казались совершенными.

Он предложил ей съездить куда-нибудь вдвоем, побыть вместе, развеяться предложил сходить завтра в турагентство. Нина доверчиво улыбнулась, соглашаясь с ним. Небо над городом оделось в черное, краски померкли. Прошел короткий дождь. Она спала, и он ловил ее глубокое размеренное дыхание. Пять месяцев он был одинок. Пять месяцев она была одна. Разве они смогут когда-нибудь забыть это время?

Как это могло произойти, почему Нина заболела? Он много раз задавал этот вопрос доктору, но так и не получил ясного ответа. Может быть, потому, что его не было.

Иван понял, что не уснет в эту ночь. Осторожно встал, оделся и тихо закрыл за собой дверь.

Он вышел на улицу, вдохнул сырой, прохладный, немного горьковатый ветер. Взгляд его скользнул по фасадам домов, уже погруженных в гипнотический сон, подсвеченных уличными бледными фонарями. Автомобили, слегка поредевшие толпы пешеходов в блестящих от дождя куртках и плащах, интернет-клубы, пивные, кафе, запах бензина, парфюма, сигаретного дыма – словно кадры увиденного когда-то кино, торопливая, запароленная, зыбкая жизнь. Он свернул за угол, прошел немного, где на асфальте лежали круги от фонарей, где при свете, обливающем фронтон, шарахались каштановые листья. Вывеска кафе матово светилась, у входа курил мужчина, не обративший на Ивана внимания. Иван вошел в кафе и сел у окна, чтобы видеть улицу с изредка проезжающими автомобилями и начинающимся дождем. Подошла официантка в коротком облегающем платьице, и он заказал чашку кофе. Девушка кивнула ему и улыбнулась. Это была дежурная улыбка, но все равно было приятно.

Он сидел и смотрел на улицу, на ночь, которая никак не может стать настоящей ночью, словно огромная бабочка распластав свои черные мокрые крылья с узорами городских огней. Странный час, когда из винтажных светильников льется приглушенный свет, и тихая музыка и разговоры сливаются в нечто неясное, печальное, далекое, какое-то смутное воспоминание.

Он закурил, погруженный в свои мысли, когда услышал, как кто-то окликнул его по имени. На столик легли женские руки и зеленая лакированная сумочка. Иван выпустил изо рта дым и поднял глаза. Ему показалось, что он знает эту девушку со светлыми волосами и расфокусированным от алкоголя взглядом.

- Привет! – звонким голосом сказала она. – Я так и думала, что кого-нибудь встречу здесь!

- Привет. – Иван кивнул.

- Тогда так по-дурацки получилось! Ты пропал. Я звонила тебе, черт возьми! – Девушка уже сидела напротив, закинув ногу на ногу, обнажив свои прелестные коленки, и прикуривала его сигарету. – Я даже звонила твоим друзьям. Хотела тебя найти. – Она наклонилась к Ивану и сказала: - Любишь, когда за тобой бегают девушки, да? Тебя это заводит?

Иван отхлебнул кофе. Что ей надо? - подумал он. И вдруг он вспомнил вечер, кафе в двух кварталах отсюда, куда он пришел, потому что повелся на уговоры приятелей. И эту девочку, которую Леха подвел к столику, девочку, предназначенную для Ивана. Олеся – вот как ее зовут. Тогда он крепко повздорил с Лехой, сказал, что роль сводника ему не к лицу, и что он, Иван, не страдает спермотоксикозом. Леха даже зубами заскрипел. К дьяволу Ивана и его несчастную любовь, и вообще, я теперь сто раз подумаю, прежде чем что-то сделать для тебя, кричал Леха, бледный от бешенства. Вечер был безнадежно испорчен, да он с самого начала был таким…

  Она что-то быстро говорила, Иван почти не слушал ее. Он едва вспомнил эту девушку, присутствие ее тяготило его, и он толком не знал, о чем говорить с ней. Он потер подбородок и усмехнулся. Девушка засмеялась тоже.

- Что-нибудь выпьешь? – спросил он.

- Пожалуй. Хотя, - она оглянулась через плечо, - не надо… Вон там моя компашка и мой бой-френд. Я к тебе на минуту. Если хочешь, можем встретиться.

- А как же бой-френд?

- А мы ему не скажем. – Она вновь рассмеялась, прижмурив накрашенные глаза.

- Олеся, - сказал Иван, стараясь казаться спокойным, - я понимаю тебя, тебе хочется погулять, узнать мужчин, это захватывающее приключение, правда. Но, знаешь, как бывает: начнешь и не можешь остановиться.

Глаза ее зло сузились. Она раздавила в пепельнице окурок. Весь ее облик переменился, на него смотрела фурия, казалось, скажи он хоть слово, и она завизжит. Иван молчал. Молчала и Олеся. Потом она фыркнула и сделала движение, чтобы подняться. Он задержал ее за руку.

- Послушай меня, - сказал он, - учись разбирать людей, ладно?

- Пошел ты, - зашипела она.

- Нет, Олеся, ты не поняла. Есть вещи, которые женщине лучше не делать.

- Сама разберусь.

- Сама? Ладно.

Иван выпустил ее руку, и она поспешила к своей шумной компании. Иван смотрел ей вслед, ощущая легкие приливы и отливы раздражения, недовольства собой. Какое ему в сущности до нее дело? Какое ему дело до всех? А где-то, в десяти минутах ходьбы отсюда, спала Нина, светлая, невесомая, вновь обретенная в октябрьской ночи. Он одним глотком допил кофе, поднял воротник куртки и вышел под дождь.

В спальне горел ночник. Он вошел и присел на край постели.

- Не спишь?

- Я ждала тебя. Ты знал это?

- Да.

Нина с тихим вздохом подалась к нему, вытянув руки, он обнял ее со всей нежностью и страстью, на какие только был способен, и некоторое время они сидели так, в объятиях друг друга. Потом она подняла голову и посмотрела на него.

- Мне кажется, все кончилось. Что-то сломалось… мы уже не сможем вернуться, - сказала Нина. Свет уличных фонарей отражался в ее глазах, они мерцали тревожным, диким блеском, настоящий взгляд тонул в нем, они казались искусственными.

- Мы уже вернулись, - возразил он. – Мы вместе. Дома. Я все исправлю, ты только больше никуда от меня не уходи.

Утром за завтраком они много болтали и смеялись. Нина сидела на стуле, подтянув к подбородку колени; с всклокоченными волосами и без косметики она была похожа на  подростка. Ее пижама с крупными китайскими цветами была очень ей велика, и Иван отметил с болью, как сильно она исхудала.

- Мне пора, - сказал Иван.

- Надолго?

- До вечера. Я позвоню. Ты приедешь во время перерыва?

- Зачем?

- Ниночка, мы договорились сходить в турагентство, помнишь? Выберем тихое место, маленький отель… Я возьму недельный отпуск…

Она опустила глаза.

- Хорошо. Только не сегодня… потом.

Иван не стал настаивать, поцеловал ее и направился в прихожую одеваться. Было 8:40 утра, и на улице беззвучно лил отвесный дождь.

Когда он ушел, Нина долго сидела неподвижно на стуле, все в той же позе, поджав колени, и глядя в одну точку. Потом допила остывший чай с лимоном, который приготовил для нее Иван. Как-то вдруг странно, с невыносимой ноющей болью сжалось сердце, уснувшие воспоминания возвращались к жизни опять, манили, звали куда-то. Быть может, в один из дней прошлой осени, когда так чист и прозрачен был воздух, на синем небе лежали белые левиафаны, и птицы пролетали с тревожными криками. Все было пурпурным и золотым, они с Иваном шли по проселку, по обе стороны тянулись кусты, похожие на дым, и деревья, как всадники, кланялись им при каждом порыве ветра. А они шли рядом, вдвоем, были откровенны и не стеснялись говорить друг другу все, что чувствовали. Это было так хорошо, что выдержать это было невозможно. Нина закрыла лицо руками и плакала долго, безудержно.




***

Проходили дни один за другим, серые и однообразные. По утрам Иван уходил на работу, а она оставалась в одиночестве, в этой квартире, где каждая вещь имела свою историю, рассказывала Нине о том, что когда-то она была счастлива. Из квартиры Нина не выходила, просто бездумно проживала день в ожидании жидких влажных сумерек, часа, когда он придет домой, когда она снова его увидит.

Иван поступил в институт, сменил работу. Теперь он служил в охране банка, в свободное время писал книгу. Он все делал для нее, для нее одной, а Нина ничего не могла дать взамен, она словно застряла где-то между сном и явью, затерялась в таких глухих пустошах, где только небо и яростный багрянец заката, и мертвые ломкие травы. Никак не могла найти дороги назад. И это больше всего мучило ее. А еще прошлое, эти воспоминания, поднимающиеся из темных глубин, где свет, солнце и плеск, речные чайки, скользящие над мелкой волной, улыбающееся дитя… Она бежала от этого, она не хотела обладать этим, не хотела быть одержимой. Очевидно, что нарушены причинно-следственные связи, Нина заблудилась в чужом краю.

…Звонок как всегда прозвучал неожиданно. Нина вздрогнула, но  к телефону не прикоснулась. Мелодия продолжала звучать, по-видимому, тот, кто был по ту сторону, очень хотел, чтобы она отозвалась. Потом телефон замолчал, и подсветка дисплея погасла. Через несколько минут пришел Иван, Нина слышала, как в коридоре он снимает куртку и туфли. Заглянул в открытую дверь.

- Ниночка!

Она сидела на диване, укутавшись в красный плед, и медленно подняла на него глаза.

- Как ты?

- Нормально.

- Как провела день?

Нина неопределенно пожала плечами. Что она могла ответить? Каждый вечер одни и те же вопросы, каждый раз она отвечает одно и то же. Обряды каждого дня. Но разве теперь можно что-то изменить? И она вздыхает и снова говорит:

- Нормально.

Они сидели перед телевизором. Шла какая-то скучная программа. За окном в длинных невидимых облаках плыла голая луна. Был девятый час вечера. Иван обнимал Нину за плечо, рука его была неподвижна, и сам он недвижим, как маяк, и все-таки, по неясной причине, Нина чувствовала, что он уходит от нее, ускользает все дальше и дальше. Он поднялся.

- Куда ты?

- В душ, - коротко ответил Иван.

Нина уставилась в телевизор, потом нервно прошлась по комнате, потом взяла телефон и проверила пропущенные вызовы. Так она и думала. Звонил Егор. Она не встречалась с ним с того самого дня, когда он приходил к ней перед выпиской. Она сама просила его об этом, о разрыве их непонятных и двусмысленных отношений, не напрямую, конечно, нет… Намеки, намеки, нечаянные прикосновения и шорох палого листа в саду клиники. Она прислушалась. В душе шумела вода. Набрала номер Егора. Он тут же отозвался.

- Зачем вы позвонили? – тут же спросила она.

- Я не мог не позвонить, я хотел услышать вас.

- Но ведь тогда мы все решили, правда? Помните?

- Я помню. Я все помню, к несчастью. Это вы решили, Ниночка, вы, не я.

- Егор, это нечестно.

- Знаю. Не бойтесь меня. Я – последний человек, кто мог бы желать вам плохого.

- Я и не думала об этом!

- Правда? А мне показалось, вы сторонитесь людей.

- Нет! Нет-нет, какая глупость!

- Скорее всего, я ошибаюсь. Простите меня.

- Какая глупость, - шепотом повторила Нина. Закружилась голова, хотя этого не было уже несколько дней. – Егор! У меня все хорошо, правда. И это совершенно неважно, что я раздавлена, что карьера моя погублена, что я, возможно, больна! Не смейте жалеть меня, слышите? Никогда!

Несколько секунд он молчал. Потом сказал совершенно серьезно:

- Нина, я завтра улетаю. Я не думаю, что вернусь. Сказать откровенно, я и не хочу, мне некуда возвращаться. Но, я не могу все так оставить, не увидев вас.

- Нет, Егор, этого не надо, - быстро сказала Нина.

- Я сейчас в кафе, недалеко от вашего дома, - продолжал он. – Я жду вас, Ниночка. Поверьте, я терпелив.

- Не надо, Егор, уходите…

- И когда вы придете, нам принесут кофе с корицей, как вы любите.

Он что-то еще говорил, но она уже не слушала. Отключила телефон и бросила его на диван, словно он внезапно стал горячим. Затаила дыхание, слушала: там до сих пор льется вода. Что же Иван? Уснул он, что ли? Сердце стучало, гулко отдаваясь в ушах, ничего не осталось, кроме этого грохота. Я не пойду к Егору. Не хочу его видеть, подумала Нина. Ничего мне от него не нужно, зачем тревожить боль, которая чуть-чуть утихла? Пусть уезжает поскорее, так будет лучше… Он пришел в мою жизнь, когда у меня съехала крыша. Я не смогу простить его за это.


Нина подошла к окну. Тучи разошлись, неистово светила луна. Ближайшие дома и часть площади сияли огнями. Чудесный вечер парил над городом. Когда Иван в халате вышел из ванной комнаты, Нина стояла в прихожей и торопливо застегивала пальто. Он положил руку на ее плечо и развернул к себе.

- Что происходит? – спросил он.

- Ничего, - с вызовом ответила Нина. В ее глазах вспыхнул и погас недобрый огонек. – Просто я хочу прогуляться, вот и все.

- Все?

- Конечно.

- Мы можем сделать это вместе.

- Не зачем. – Она сбросила его руку. – Я самостоятельный человек, Иван, хватит меня контролировать.

Он побледнел. Заложил руки за спину. Она отвернулась и смотрела на свое отражение. Впалые щеки, болезненно-красные губы. Расширенные зрачки, затуманенный взгляд усталых глаз… разве она может такая кому-то нравиться? Иван все врет, он не любит ее. И Егор тоже…

- Я скоро вернусь, - бросила она, закрывая дверь.



***


В кафе было полно народа – это было странно для начала недели. Нине не нравилось здесь, она уже давно отвыкла от всей этой дешевой суматохи, она не понимала, как люди могут называть подобное времяпровождение отдыхом. Столик, за которым они с Егором сидели, стоял в самом дальнем углу, они выключили светильник и погрузились в рассеянный свет, лившийся из-под потолка и слева, где за соседним столиком сидела пожилая пара.

Они почти не разговаривали, так, о всяких пустяках. Егор много курил, а Нина глядела на сложенные перед собой руки. Он смотрел на ее лицо, в котором для него теперь был весь мир, все, что он когда-то знал и любил, было заключено в этих чертах. Ничто не имело над ним такой власти, как эта женщина, которая, в общем-то, и не хотела этого, не хотела приближаться к нему. А разве не он сам наделил ее такой властью? И зачем? В насмешку ли над самим собой, или из глупого стремления мучить других? Но ведь получилось все не так, как он рассчитывал, потому, что все зашло слишком далеко, Егор чувствовал, что без нее погибнет. Но, ни в чем, никогда не обвинит ее.

- Сама не знаю, почему пришла, - сказала Нина.

- Потому что я очень хотел этого, - слишком поспешно отозвался Егор. – Я загадал, что, если вы придете, для меня, может быть, не все еще потеряно.

- О чем вы?

- Чепуха. – Он отвернулся и обвел медленным взглядом зал: все то же – столики, люди, суета… Он волновался, из-за волнения хотелось курить, он чувствовал, что выглядит глупо.

- Мне кажется, я не на своем месте. Я не должна быть здесь, - сказала Нина. Она начинала злиться. Ей хотелось уйти и остаться. Она думала об Иване, всегда, всегда, и даже теперь, когда Егор смотрит на нее такими преданными собачьими глазами, одинокий и какой-то потерянный в этом рассеянном свете. Чего он от нее ждет? Что она может дать ему? Он тянется к ней, как к солнцу, но это не нужно ей, потому что, несмотря ни на что, он чужой.

«Какая гадость, - подумала она. – Я, наверное, совсем свихнулась, если пришла сюда».

- Да нет же, нет, вы ничего не понимаете! Ну откуда вам знать, где ваше место, да и при чем тут это! Совсем не то, Нина. – Егор закурил новую сигарету. Она заметила, как подрагивают его руки. Мимо прошла официантка, на ходу поменяв пепельницы. Нина уныло помешивала уже остывший кофе. – И вот он снова в Париже, и вечер мягок, как грудь женщины…  Это Ремарк, - пояснил Егор, заметив ее удивленный взгляд. – «Триумфальная арка». Читал сегодня днем… такое произведение… чистое. – Он потер лоб. – Нина, если бы мы познакомились при других обстоятельствах, если бы у меня не было тех проблем… Если бы с вами не случилось несчастья… Что было бы тогда, Нина?

Она похолодела. Только не это, только не объяснения на ночь глядя в этом прокуренном насквозь баре! Дома пахнет кофе, и роза в бутылке из-под коньяка еще не увяла…

- Все, я ухожу, - она даже сделала попытку подняться, но он схватил ее за руку. Она вскрикнула от испуга – так неожиданно это вышло.

- Сядьте! – свистящим шепотом произнес он. В лице его была ярость. – Сядьте немедленно, я не отпускал вас! Вы, женщины, все одинаковы, вы как змеи: ядовитые, быстрые. И холодные! Нина, почему вы делаете вид, что ничего не понимаете?

- Я все поняла, - ответила она, растирая запястье. – Я давно все поняла, Егор. Ты идиот, и идиотизм твой возведен в абсолют. Оставь меня в покое.

- Да… да, все правильно. Может быть, я идиот, но не импотент.

- Какая гадость!

- Почему? А разве то, как вы поступаете со мной – не гадость?

- Теперь синяк будет, - сказала она с горечью.

Он взял ее руку, стал целовать пальцы, ладонь, запястье, с жадностью вдыхать запах ее кожи, рукава ее блузки. Она стиснула зубы и смотрела куда-то в угол.

- О, прости меня, прости меня, Ниночка. Прости меня, - все повторял и повторял он, и ей вдруг захотелось плакать.

Она отдернула руку. Вынула из подставки салфетку, смяла, взяла другую. Бред какой-то, разве можно так-то! И тут взгляд ее упал на соседний столик, где сидела пожилая пара. Они во все глаза смотрели на них – на Егора и Нину – и не известно еще, что там себе напридумывали. Нина обернулась к Егору, лицо его выражало страдание. Когда-то она поддалась его очарованию, но и подумать не могла, что все так далеко зайдет. Хотя, нет, зачем лгать, можно не лгать хотя бы себе – она думала, что с его стороны дойдет именно до такой степени страданий. Она хотела его мучить, и теперь видела, что все произошло именно так. Она могла в полной мере насладиться своей властью и его бессилием, ведь как иначе можно почувствовать свою власть над другим? Только заставив его страдать. Зачем? Просто так. Просто так…

- Дай мой номерок из гардероба, - попросила она.

- Ты уходишь?

- Да.

Он встрепенулся.

- К нему?

- Что это значит? Он почти мой муж!

- Да, но всего лишь «почти».

- Это не твое дело.

- Я хочу, чтобы ты осталась со мной. Не возвращайся к нему.

- Отдай номерок, - сквозь стиснутые зубы прошипела она.

Егор усмехнулся и затянулся сигаретой, пуская дым глубоко в легкие. Нина побледнела. Она была в ярости. Такой она нравилась ему еще больше. Прищурившись, он молча смотрел на нее.

- К черту! Еще минута, и я уйду отсюда без пальто, - произнесла она с угрозой.

Он положил перед ней номерок.

- Ну, что ты, - сказал он, - я не желаю таких жертв. Ты в самом деле уйдешь?

- Да.

Она повернулась и быстро направилась к выходу.

- Нина, постой, - закричал он ей вслед, перекрывая шум в зале, музыку. Все обернулись. Стало вдруг как-то очень тихо. – Ты не можешь просто так уйти! Слушай!.. Завтра я уезжаю.

- Счастливого пути, - бросила она, не оглянувшись.

- Ниночка, ты же не знаешь ничего. Я еду в Европу. Едем со мной!

- Ни за что.

- Это все? Все, что ты мне скажешь? – в отчаянии крикнул он.

Но ее в зале уже не было.