Край

Дверь была открыта. В большинстве новостроек двери на крышу закрывались на замок. В былые времена, добравшись до девятого этажа девятиэтажки, легко можно было обнаружить приоткрытую железную дверь, ведущую на крышу. То место, где любят собираться школьники и делиться своими сексуальными первооткрытиями. И хотя он пришёл сюда с более тонким намерением, дверь оказалась открытой. «Что же, не придётся ломать замок», - подумал он.

Пришлось немного пригнуться, пробираясь сквозь этот проём: впечатление складывалось такое, что при создании проекта здания было предусмотрено, что только коротышкам придётся забираться на крышу – настолько узким был проём. Тем не менее, это было не преградой, а скорее небольшим затруднением. Если уж лезть на крышу, чтобы с неё прыгнуть, то глупо останавливаться из-за таких незначительных неудобств.

Оказавшись наверху, он огляделся. Время было достаточно раннее, около четырёх утра, солнце еще не взошло, и темнота еще пробирала своим морозом. Очень тихо, только ветер. Холодно и промозгло. Темно-синий ноябрь.
Он с удивлением заметил несколько шприцов, разбросанных неподалёку. Очевидно, в таких местах собираться любят не только школьники. Место было выбрано правильно, равно как и время:  было достаточно пустынно и лишь в некоторых окнах был виден свет.

Всё, что отделяло его от края – несколько шагов. Последние десять шагов до конца. Пройти их нужно без спешки, но и без промедления, без суеты и без остановок. Если уж подходить к своему краю, то уверенно и равномерно.
Он пошёл.

Он не чувствовал бессонницы, как и не чувствовал особой сонливости. В последнее время он вообще мало что чувствовал. Но пришлось поставить себе будильник – всегда была вероятность, что он проспит самый ответственный момент, тем более учитывая, что предыдущей ночью так и произошло. Когда он услышал звон будильника, его рука двинулась к тумбочке молниеносно. Даже сквозь сон.

Шесть шагов.

Вопрос о том, что одеть, тоже не стоял этим утром – его лучший костюм аккуратно висел на вешалке, выглаженный и свежий, ожидая своего шанса. Пожалуй, как ждут его и все костюмы. Он почувствовал свою вину перед ним. Купив костюм для особых случаев, которые почему-то наступали крайне редко, он так и не решался одеть его. Всегда казалось, что он только зря его испортит или запачкает. «Ну и ладно», – подумал он, – «это уже не важно». Мало что теперь важно.

Пять шагов.

Квартиру он оставил убранной. Все счета были оплачены. Собаку он отдал в приют. Даже за интернет заплатил наперёд. В таких случаях обычно оставляют записку. Он попытался склеить слова во что-то осмысленное, но лист бумаги так и не заполнился предложениями. Наверное, ему нечего было сказать, да и некому, да и незачем – его поступок будет гораздо красноречивее слов. Единственное, что осталось лежать на столе – его завещание. Не то, чтобы он успел накопить коллекцию золотых статуэток и пару стеллажей книг, но его скромные пожитки вполне могли сгодиться кому-то.

Четыре шага.

Когда решение созрело в нём достаточно, он прочитал много статей в интернете. Как ни странно, эта тема вызывает в обществе большой резонанс. Что удивило его, так это с какой точностью указана статистика – по странам, по полам, расам, вероисповеданиям, возрасту и даже сексуальной ориентации. Полезная статья. Оказывается, многих останавливают близкие. Не физически, хотя, наверное и такое случается, когда жена в Висконсине, приехав из супермаркета, застаёт своего мужа в гараже с включенным двигателем. Многих останавливает чувство вины перед окружающими. Семья в такой ситуации – это практически абсолютный тормоз. К счастью, никакие из его отношений не закончились созданием социальной ячейки.

Выбрать способ тоже оказалось непросто. Тут нельзя спешить, нельзя просчитаться. Выберешь что-то недейственное – и надолго окажешься в неудобном положении. Газ, яд или передозировка снотворным – это удел женщин. Самосожжение или голодание – удел монахов. Он не был американцем, соответственно застрелиться было бы проблематично, равно как и заснуть в гараже под сладкие звуки двигателя внутреннего сгорания. Он не был японцем, поэтому резать свой живот коротким мечом ему тоже не улыбалось. Оставалось повешение или прыжок с крыши. Как бы глупо это ни звучало – в квартире не было возможности повеситься – ни одной балки или перекладины. Значит, крыша.

Три шага.

Многие пьют, чтобы набраться храбрости для последнего рывка, или просто пьют с тоски а потом резко решают закончить всё. Он не пил. Точнее, он выпивал иногда, когда было тяжело и одиноко, но закончить жизнь он хотел с трезвой головой. Многие решаются на это только после тяжёлой травмы, ссоры, развода, увольнения или диагностирования смертельной болезни. Он был здоров, занимал достойное место в цепи пищеварения своей корпорации, никогда не был женат и никогда, собственно, не испытывал тяжёлых травм. Если подумать, его вырастили послушным мальчиком, который вырос в достойного юношу, который превратился в уважаемого сотрудника. На каждом отдельном этапе его взросления можно было с уверенностью заявить, что его ждёт достойное и яркое будущее. Как если бы хоть кто-то на этой планете мог с уверенностью заявить что-то о будущем.

Два шага.

Уже было видно внутренний дворик. Пустой, как он и надеялся. Он не хотел, чтобы дети или случайные прохожие, спешащие на работу, стали свидетелями кучи мяса на асфальте. Первым, кто найдёт его тело, будет дворник, который тут же наберёт милицию и до шести утра всё должно быть чисто. Было немного неудобно причинять окружающим столько неудобств, но что делать? Не снимать же квартиру с балками на последние деньги? Очень двузначное словосочетание получилось – последние деньги.

Он заметил, что сердце его бьётся всё сильнее. Пожалуй, его сердце давно не превышало лимит стандартной частоты биения в минуту. Правду говорят – более всего чувствуешь жизнь, когда ты у края смерти. Еще говорят, что жизнь проносится перед глазами. Всё, что пока что проносилось перед его глазами – это статичная панорама еще не проснувшегося города. Тем не менее, его мысли вернули его в детство. Если быть точнее, в его юношество – последние курсы института. Он очень ясно вспомнил один день.

Это было где-то ранней весной, когда лето еще очень далеко. Он сидел на паре, отвлеченно размышляя о своих делах, когда понял, что дел у него никаких и нет. В одну секунду его ударило жёсткое осознание, что будущее не светит перед ним неоновыми обещаниями радости и успеха. Будущее обещало быть долгим, тусклыми и незаметным. Будущее держало его за ничтожество. Он понял, что никогда не сможет быть тем, кем хочет, и что не хочет быть тем, кем может.

Тогда, еще будучи многообещающим неглупым юношей, он понял, что боится. Этот страх, однако, не прошёл с годами. Наоборот. С каждым годом, с каждым прошедшим днём рождения, он всё яснее видел перед собой свои тусклые перспективы, ему становилось всё страшнее. Не потому, что он боялся жить – он боялся существовать.

Один шаг.

Забавно, как никто вокруг не замечает. То есть, они, конечно, могут подумать, что с тобой что-то не так, ты непривычно (или даже привычно) угрюм и молчалив, мало улыбаешься и не особо общителен. Но никто толком не всматривается. Оно и понятно – каждый занят своими проблемами, своей жизнью или существованием.

Проблемы, или точнее, абстрактные понятия, которые так его беспокоили, всегда упирались в приземленность его собеседников. Почему-то в бедной стране никого не заботил вопрос реализации своего потенциала или духовного роста. Окружающие его люди по большому счёту хотели обеспечивать себе жизнь, чтобы обеспечивать себе жизнь.
Интернет в этом деле тоже не помогал: в эру свободы, открытости и независимости, все было до удивления замкнуто, закрыто и зависимо. Те редкие и случайные контакты, которые ему удавалось установить, никогда не закреплялись и всегда таяли. Его социальный круг только расширялся с годами. На почтовый ящик приходили рекламные предложения, а диалоги в социальных сетях становились всё более редкими и обрывистыми.

Его работа, или точнее, здание, куда он заходил с отвращением и выходил с облегчением, обеспечивала его только финансово – ни крепких друзей, ни радужных перспектив ожидать в этом здании не стоило, и, если честно…

Край.

Он понял, что смотрит вниз с высоты девятого этажа. Даже выше, если вникать в детали. Мокрый и темно-синий холод успел заставить его дрожать. Изо рта шёл пар.
Со своими семью шагами он справился достойно, теперь остался последний. Он не хотел медлить. Его нога поднялась над краем крыши и начала движение навстречу неизбежному.
Рвение, решительность и уверенность, которые никогда не были ему присущи, и с которыми он так тщательно прошёл весь свой путь до этой точки, моментально покинули его. В момент, когда время почти остановилось, когда пространство между секундами заполнилось днями. В этот момент он понял, что зря. Одна микросекунда животного страха пересилила долгие месяцы тяжелых умозаключений. Он хотел отпрянуть назад, но было слишком поздно и скользко. Большая часть его веса уже была по сторону края.

===

В последние дни ему не спалось. Он проводил свои дни, засыпая, чтобы проводить свои ночи без сна. Он возвращался домой, полный желания писать. Его голова была полна идей, которые очень быстро куда-то исчезали, стоило ему сесть за дело. Компьютер был включен и ждал движений его пальцев.

Тишина.

К четырём ночи он потерял всякую надежду что-то выдавить из себя. Все ниже склоняя голову над монитором под звуки лёгкой музыки, он услышал глухой стук. В тот же момент, краем глаза ему показалось, что-то промелькнуло у окна. Он немного испугался.

Встал, включил свет. В комнате никого. Подошёл к окну – что-то на улице. Человек. Кровь. Быстро одел шлёпки и выбежал. Первый этаж – не надо ждать лифта. Вышел из подъезда. Да, человек. Уже труп. Весь в крови. Это был достаточно молодой мужчина в приличном отглаженном костюме. Он, наконец, дождался своего часа.