Взгляд в глаза смерти

В селе наступал летний вечер. Слышалось мычание коровы, единственной на несколько дворов, ждущей, когда загулявшая хозяйка её подоит. Хозяйка вместе с несколькими пожилыми женщинами визгливыми голосами пытались что-то спеть. Изредка по сельской дороге поднимая клубы пыли, проезжал трактор, гул которого вскоре затихал у околицы.
На кровати в одной из изб лежал, отдыхая, восьмидесятипятилетний старик. Одетый он лежал на спине поверх суконного одеяла. Звуки, доносящиеся с улицы, его не тревожили. Он к ним привык.
Размышлял о проведённых здесь последних двадцати пяти годах жизни. Село умирало. Молодёжь уезжала в города. Люди, оставшиеся здесь, в основном пенсионеры, получавшие маленькую пенсию, вымирали. Первыми умирали мужчины. Пьянство было безгранично. Чтобы вспахать огород для посадки овощей, а это было единственное, что давало оставшимся выжить, не умереть с голода, гнали самогон. Без него трактористы, работающие в совхозе, не хотели пенсионерам пахать землю. За бутылки самогона рано утром или вечером они это делали.
Одним из этих трактористов был Серёга. Вечно пьяный и грязный, лет сорока. Трактор с плугом всегда стоял возле его дома. Лежавший на кровати старик услышал его голос и брань женщин, гнавших его от себя. Значит, Серёге не хватило выпивки и он начал обходить избы, надеясь найти спиртное. Старик иногда давал ему с пенсии немного денег на самогон. Понимал, что это может продолжаться бесконечно. Он решил пресечь это.
В таком состоянии Серёга был настырным и наглым и был способен на всё, чтобы добиться своего. Старик, кряхтя, встал с постели, подошёл к книжной полке, висевшей на стене, достал оружие, приготовленное им на всякий случай. Это был рожок от вил. Рожок был отполирован наждачной бумагой, остриё отточено напильником. Вместо рукоятки была намотана изоляционная лента. Лёг опять на своё место, положив этот самодельный клинок под правый бок. Вскоре громыхнула дверь.
В избу вошёл Серёга. Всклокоченный, в расстёгнутой грязной рубашке.
- Что лежишь старик? Вставай! Дай мне денег на бутылку! Эти бабы-дуры сами пьют, а мне не дают, говорят, что всё выпили! Прогнали меня! Так что давай!
- Серёжа, у меня нет.
- Как нет? Ты же водку не пьёшь, не куришь, пенсию получаешь, учителем работал!
- Нет, Серёжа, остановись с пьянкой, а денег у меня нет!
- Как нет? Давай!
Серёга наклонился над стариком, схватил его за горло и начал душить. В глазах старика начало темнеть. Он выхватил из-под себя своё оружие и ударил им Серёгу в бок.
Почувствовав боль и отпрянув от старика, нападавший увидел брызнувшую кровь, с воем выскочил из избы и бросился бежать к фельдшерице, жившей метрах в трёхстах. Рана оказалась неглубокой. Фельдшерица промыла её раствором и заклеила пластырем. Немного протрезвевший и испуганный, Серёга отправился спать.
Старик, помыв свой самодельный клинок, спасший ему жизнь, спрятал его. Зажёг керогаз, вскипятил воду и заварил кофе. Прихлёбывая его из кружки, успокаивался.
Это был далеко не первый случай, когда он заглядывал в кровавые глаза смерти. До того, как попасть в это село двадцать пять лет назад, он отбыл десять лет в сталинских лагерях. Был обвинён как враг народа. Там он не раз встречался со смертью. Его морили голодом, травили собаками, в него стреляли, и страх перед смертью притупился. Каким непостижимым образом он выживал – он и сам не знал. Кофе взбодрил его. Память обострилась, и он стал вспоминать случившееся с ним много десятилетий назад.
Вот он, молодой поручик, воюет с Германией за ВЕРУ, ЦАРЯ и ОТЕЧЕСТВО. Его пехотный полк располагался в лесистой местности на западе Мазурских болот. Конец мая 1916 года. Солдаты полны боевым задором. Хорошо вооружены, обмундированы и накормлены. Большинство солдат и офицеров побывали на позициях. Да и сам поручик уже имел боевой опыт. Командование что-то готовило. Впоследствии поручик узнал, что готовился знаменитый прорыв Германо-Австрийского фронта под командованием генерала Брусилова.
В какой-то момент поручику дали команду произвести разведку за линией германских войск. С небольшой группой солдат он отправился в тыл германцев. Углубившиеся в тыл, они были окружены и взяты в плен. Принимать бой и отстреливаться было бессмысленно. Уставших и мокрых после лазания по водоотводным канавам солдат отправили в глубину вражеской территории.
Поручика везли на армейской телеге от сырых Мазурских болот и озёр. В памяти остались лишь мелкие кустарники по низинам да высокие сосны на возвышенностях. Здесь же, в западной Пруссии, светило тёплое солнце, отцветали сады, да слышалось пение птиц. Всех пленных офицеров Русской армии отправили под конвоем в офицерский лагерь в городок на границе Австрии и Германии. Городок находился в довольно живописном месте. За ограждением лагеря видны аккуратные дома с островерхими красными черепичными крышами. Видна кирха, окружённая ухоженными рядами деревьев. Кругом было чисто и тихо. Веяло умиротворением.
Что идёт война, было заметно по горожанам, бедно одетым и идущим с лукошками на рынок или в ближайшие деревни в поисках съестного. В Германии было голодновато.
У пленных офицеров питание было неплохое. Большим подспорьем был огород, устроенный с разрешения коменданта лагеря. Выращивали капусту, свеклу, картофель. Многим пленным офицерам родственники из России присылали посылки. Делалось это через Голландию с помощью организации «Красный Крест».
Получал посылки и поручик Гиреев. Их организовывал профессор Мейер, живущий в Москве. Он был другом родителей Гиреева. Родители умерли, но профессор не оставил юного Гиреева. Когда Гиреев учился в университете, то жил у Мейера. По окончании университета он решил стать военным и пошёл в армию. Попав в плен, Гиреев написал профессору письмо, и тот смог через «Красный Крест» отправлять ему посылки.
Получив первую, он с улыбкой вспоминал Мейера и его жену Софью. Она была доброй женщиной и очень толстой. Как-то, придя домой с покупками, она разулась в прихожей, оставив там сапоги громадного размера. Профессор, вечно рассеянный и думающий только о своём, увидев их, удивлённо поднял брови и спросил Гиреева: «Это чьё?». «Да это же обувь Софьи Антоновны!». Подняв сапог и разглядывая его, професор покачал головой и произнёс: «Надо же, а я и не знал!».
 В посылке были галеты, шоколад, кофе, консервы. Разбирая её, Гиреев обратил внимание на часового, стоящего рядом. Тот с голодным блеском в глазах протягивал руку, просил, чтобы ему что-нибудь дали. Солдат Кайзеровской армии кормили плохо, они были полуголодными. Пленные русские офицеры питались гораздо лучше. Получив несколько галет и немного шоколада, часовой отошёл, благодаря Гиреева: «danke», «danke» (спасибо, спасибо).
Свободного времени у Гиреева было много. В один из солнечных дней, усевшись не далеко от ограждения лагеря, положив на колени фанерку, а на неё лист бумаги, с воодушевлением рисовал кирху, стоявшую на пригорке. Рисунок цветными карандашами получался хорошим.
Вдруг за спиной он услышал покашливание, оглянувшись, увидел генерала – коменданта лагеря. На ломаном русском языке он спросил пленного: «Вы художник?». Гиреев ответил на немецком языке: «Нет, господин комендант, я военный. Живописью занимаюсь для души. Увлёкся, учась в университете, где изучал иностранные языки. Десяток лет назад был в Германии на практических занятиях».
Заинтересованный разговором с пленным, комендант пригласил его в кабинет на территории лагеря. Спросил его, не может ли он дать несколько уроков рисования его детям – мальчику 10 лет и девочке 8 лет? Также получить необходимую практику по русскому языку ему самому. Гиреев согласился. Первое время заниматься с детьми на квартиру коменданта он ходил с конвоиром. К вечеру приходил комендант, и они говорили на русском. Через неделю-другую за Гиреевым приходил безоружный денщик, он же и отводил его.
Комендант делал успехи в изучении русского языка. Иногда, перед уходом Гиреева, угощал его чаем. Но в какой-то день денщик не пришёл за ним. Всех пленных собрали на лагерном плацу. Перед строем был установлен пулемёт. Появился комендант, окружённый вооружёнными солдатами. Он объявил, что обнаружен подкоп под ограждением лагеря, что готовился побег. Необходимо выдать организаторов, зачинщиков. Строй молчал. Стояла гнетущая тишина. Комендант дал три минуты на раздумье и добавил, что по истечении этого времени данной ему властью, если не будут выданы зачинщики, он должен дать команду расстрелять из строя каждого десятого.
Время истекло. Строй молчал. Солдаты отсчитали десятого, вывели из строя. Трое солдат подняли винтовки и по команде выстрелили в пленного. Отсчитали второго. Третьего, … седьмого. Строй молчал. Следующий счёт остановился на Гирееве.
Чтобы вывести его из строя, подошёл солдат, которому он давал угощение из посылки. Комендант смотрел на Гиреева светлыми, как олово, глазами. В них светилась ярость и злоба. Ноги Гиреева онемели. В висках застучало. Он не слышал никаких звуков. Он знал немецкую педантичность и обязательность. Видел водянистые глаза коменданта и шевелившиеся тонкие губы, что-то говорившие. Вдруг солдат отошёл от него. Гиреев увидел спину уходящего коменданта. Только тогда до него дошёл смысл слов коменданта: «Прекратить всё! Этих упрямых русских всех перестреляй, ничего не скажут!».
Гиреев понял, как он близко был от смерти. Увидел смерть не в бою, когда солдат умирает от пули или разрыва снаряда не успев осознать смерть, не успев испугаться. Он заглянул в глаза смерти.
Коменданта отправили в действующую армию. Новый комендант ужесточил порядки. Часть пленных отправили в другие лагеря, заменив их другими пленными офицерами. Начали доходить известия, что в России происходят перемены, что царь отказался от престола. В феврале произошла революция и у власти временное правительство.
Война с Германией продолжается. Через какое-то время пленные узнали, что произошла Октябрьская революция и власть захватили большевики. Пленные ждали перемен в своей судьбе. В марте 1918 года начал происходить обмен пленными между Германией и Советской Россией.
В марте же произошёл первый обмен, и Гиреев возвратился в Россию, к своему другу студенческих лет в село Рязанской губернии, где уже не было ни царя, ни веры и отечество было под большим сомнением.
В селе он пробыл совсем недолго. Советская власть призвала его как военспеца в Красную Армию сражаться за ВЛАСТЬ СОВЕТОВ. Он не был членом никаких партий, а умел только воевать.
Был сформирован отряд из рабочих, вчерашних солдат, крестьян центральных губерний. Их вооружили, кое-как обмундировали и стали называть красноармейцами. Их командиром был назначен Гиреев. Комиссаром в отряде был большевик грузин Беридзе. Обучением военному делу, задачами по снабжению боеприпасами, питанием – занимался командир. Комиссар являлся полным контролёром действий командира. Без него командир не мог сделать и шага. Задачей комиссара являлось политическое воспитание красноармейцев. Командир учил, как воевать, комиссар внушал, за что воевать.
Отряд был направлен на борьбу с махновцами-анархистами. В Ставропольских степях и степях Южной Украины рейды и стычки были постоянны. Снабжение отряда всем необходимым постоянно прерывалось. Гиреев с комиссаром из-за нехватки пищи для красноармейцев и фуража для лошадей были вынуждены изымать продукты в хуторах и сёлах. Это вызывало недовольство крестьян, и они уходили в отряды махновцев.
В одном из хуторов, зайдя в хату, увидели на постели бледную женщину. Её тошнило. У вошедшей в хату старухи они спросили, что с ней. Старуха сообщила, что у них в хуторе тиф, много людей болеет. Красноармейцы, боясь заразы, спешно покинули хутор. Отряд расположился на отдых в паре километров на берегу небольшой живописной речки в берёзовой рощице. Красноармейцы начали разводить костры, готовить на них из остатков крупы ужин. Звон котелков, в которые набирали воду из небольшого родника на берегу речки, треск сучьев в костре, фырканье лошадей, пасущихся возле берёз под присмотром дежурных. Всё было как всегда в подобных случаях.
Проверив расставленных часовых, командир и комиссар, несколько поодаль от красноармейцев, устроились на лужайке у берега речки. Поговорили о том, о сём. Гиреев, слушая плеск воды, гомон птиц на деревьях, перемежающийся с лягушачьим хором, предложил: «А давайте, комиссар, и мы сготовим что-нибудь вкусное. Смотри, какая дичь прыгает!» - И показал на прыгающих лягушек. Комиссар, весёлый грузин, заулыбался: «А это идея! Давай, командир, лови их!».
Гиреев позвал своего вестового Кузьму: «Давай-ка, братец, налови самых больших лягушек». Кузьма приладил палку к торбе – получилось что-то вроде сачка, взял мешок, и отправился ловить лягушек, бросая их в мешок. Он не понимал, зачем он это делает, но приказ есть приказ. Что он, жарить их, что ли, будет? Раздумья Кузьмы были недалеки от истины. Через полчаса половина мешка с лягушками лежала перед командиром.
Отпустив Кузьму, командир с комиссаром начали доставать из мешка лягушек и отрезать ножами у них задние лапки, освобождая их от коготков. Полученные окорока от задних лап лягушек складывали в котелок. Набрался полный котелок. Разделили пополам в другой. Залили водой, посолили, поставили на костёр вариться. Комиссар добавил какие-то травки, найденные на берегу. Аромат от их варева разносился слабым ветерком. Аромат был приятен, но красноармейцы, знавшие, что там варится, плевались.
Когда сваренное было готово, сняли его с огня, командир с комиссаром начали есть. Варево оказалось вкусным, мясо нежным и напоминало вкус цыплёнка. Кузьма, помыв котелки после еды, принёс их. На каждом из них было выцарапано: «комиссар», «командир». Больше этими котелками никто не пользовался – только их хозяева.
После года боёв – стычек с махновцами, отряд был переброшен командованием на Западный фронт. Там шла война с белополяками. В одном из боёв при атаке лошадь под Гиреевым была убита. Она упала, придавив его. Он не успел высвободиться из стремян. При падении он ушибся и потерял сознание. Придя в себя, обнаружил, что он разоружен, руки его связаны. Рядом с ним было несколько польских солдат. Красноармейцы ушли вперёд. Поляки подняли его на ноги. Голова кружилась. Всё тело болело. Из разговора польских солдат понял, что они говорят: «Попался, красный! Повесить его! Расстреливать – жалко патронов!»
Из разбитой повозки достали верёвку и начали сооружать петлю. Закинули верёвку и закрепили её на суку большого дерева, стоящего на краю леса. Подкатили пенёк, валявшийся здесь же. Надели петлю, поставили на пень и столкнули с него Гиреева. Верёвка натянулась от тяжести тела, и через миг он оказался на земле. Верёвка оказалась гнилой. Поляки выругались: «Ах ты, собака!»
Сняли верёвку, связали и процедура повторилась. Дважды оборванную верёвку бросили. С разбитой телеги начали снимать один из тяжей, протянутых от оглобель до передних колёс. Тяжи были сплетены из гибких медных проволок. Вот это уже не оборвётся! Быть трижды повешенным, это уже что-то! Пока поляки возились с новой петлёй, к ним подскакал на лошади молодой офицер. Он оказался чехом, понимающим немецкий язык. Во всех странах верёвка, оборванная при казни, служит предлогом для помилования. Это и сказал Гиреев офицеру. Тот выслушал, и приказал оставить его, добавил, что красные возвращаются и всем нужно уходить в лес. Поляки исчезли. Гиреев сидел на пне, не веря в случившееся. Слышался шум ветра в кроне дерева и шелест его листьев. Жизнь возвращалась. Через несколько минут прибыли красноармейцы, вернувшиеся за своим командиром.
Воспоминания не волновали старика. Картинки прошлого, возникшие в его сознании, как будто говорили, что это происходило не с ним, а с кем-то другим, воевавшим за Веру, Царя и Отечество, а затем и за Советскую Власть, обещавшую сделать народ счастливым. Какая она «счастливая» жизнь он узнал позже. Он не знал, что такая власть исчезнет через двадцать пять лет. Всё вернётся «на круги своя».