Как звенит хрусталь

    Весёлая офицерская компания расположилась за добротным дубовым столом. С рюмкой в правой руке, капитан Трошин грузно встал и, опёршись левой рукой о стол, громко выдохнул:
    – За нашу Советскую Родину!
    Опрокинув в рот содержимое рюмки, закусив селедкой, он сел, мельком взглянул на гипсовый бюст Сталина, покрытый бронзовой краской, стоявший на письменном столе. Глядя через хрусталь рюмки на лампочку, висевшую в огромном матерчатом немецком абажуре над столом, сказал:
    – Хороший у тебя хрусталь, Вася. И абажур тоже хороший.
    Майор Василий Пальцев довольно улыбнулся:
    – Немецкий. Трофейный. Из Германии привез. Настоящий хрусталь, музейный.
    – Молодец, много ты вывез оттуда, – капитан Иванов осмотрел комнату, в которой мебель, посуда, скатерть, покрывала, дивандек и огромная фарфоровая ваза, стоявшая в углу, были трофейные, – а у нас механизация слабая была, и привез-то я только часы себе и жене, да фотоаппарат – то, что в вещмешок поместилось.
    – Хорошо хоть сам вернулся, – сказал майор Лебедев.
    Офицеры служили в военной приемке на авиамоторном заводе. В прошлом все воевали. Работали посменно, а сегодня – так совпало – они после ночной смены вышли из проходной одновременно и решили отдохнуть – купили водку, закуску и пошли к майору Пальцеву – у него ребенок был в детском садике, жена – школьная учительница – на работе. Никто им не мешал и они никому не мешали.
    – А вы слышали, как звенит хрусталь? – спросил Пальцев, и посмотрел на товарищей, – вот и я раньше не слышал. Расскажу. Родом я из деревни Прыковка, под Хвалыновым, что на Волге. У нас в селе никто и не слышал о хрустальной посуде. Ели из деревянных мисок, пили из стеклянных стаканов. Окончив школу, я подался в Казань на завод, а перед войной поступил в школу младших командиров, а уж из неё – сразу на фронт. Мне везло – хоть и ранен был два раза, да легко. Взводом стрелковым командовал, потом ротой. Тяжело было, когда мы отступали, но когда вперед пошли, веселее стало. Украину прошли, Польшу, вкатились в Германию. Есть там небольшой город Кренцлау. Заняли мы его, организовали оборону. А в городе был доминиканский монастырь. Монахов там, конечно, давно уже не было. Старое здание напоминало замок. Мне и говорит взводный Ветров:
    – Посмотрим?
    Мы и пошли. Улицы в городе вымощены камнем. Казалось, что война обошла Кренцлау стороной – город не был разрушен. Подходим к замку – дверь закрыта. Ветров стучал сначала, а потом как даст очередь из автомата по двери, а за дверью кто-то кричит:
    – Нихт шиссен, нихт шиссен, – не стреляйте, значит. Открывает нам дверь пожилая фрау. Ветров её отодвигает стволом автомата, чтобы, значит, проход освободила, а она возражает:
    – Найн, найн, музеум, – нельзя заходить, значит, музей то есть. Однако Ветров не обращает внимания и идет вперед, а потом говорит ей:
    – Фрау, штеен хир, – оставайся здесь, значит, за нами, значит, не ходи. И с такой издёвкой добавляет: «битте!»
    Я за ним иду. Фрау не обманула, это действительно был музей. Заходим в большой зал, а там фигуры первобытных людей, пещеры, каменные топоры. Поднимаемся на второй этаж – там экспонаты более современные – карета, рыцарские доспехи, шпаги. На третьем этаже картины, статуэтки и много посуды – сервизы фарфоровые, серебряные кубки, хрустальные рюмки, фужеры, графины и две большие хрустальные вазы. Я такой красоты не видел никогда. И даже оцепенел, когда все это увидел. Белоснежный фарфор, тончайшие рисунки на нем, игра света на хрустальной посуде! Я, деревенский парень, смотрел на эту красоту, забыв о войне.
    – Товарищ старший лейтенант, а ты слышал, как хрусталь звенит? Говорят, очень красиво, – вывел меня из этого состояния Ветров.
    – Нет, не слышал никогда.
    – Так давай, послушаем.
    Он открыл окно, подошел к хрустальной вазе, но поднять её не смог – очень тяжелая была. Я помог ему, и мы вдвоём поставили вазу на подоконник. Ветров сказал:
    – Слушай, – и вытолкнул вазу из окна.
    Ваза упала на каменную мостовую, искрящиеся ос¬колки разлетелись в разные стороны.
    – Ну как? – спросил Ветров.
    – Да вроде красиво.
    – А я не расслышал, давай вторую.
    А снизу вопль – фрау кричит:
    – Вас махен зи, вас махен зи? – мол, что же это вы делаете?
    А мы подтащили вторую вазу к окну и выбросили её. Ваза разбилась вдребезги. Но звук напоминал не звон, а скорее глухой удар.
    – Не очень-то красиво звучит этот хрусталь, – сказал Ветров.
    Загрузив свои вещмешки серебряной посудой, вилками, ложками, ножами мы направились в роту.
    На выходе из музея стояла фрау, она дрожала и плакала. Ветров замахнулся на неё автоматом, она закрыла руками голову от удара, но он не ударил её, а сказал:
    – Живи, сука.
    – Вот так мы слушали, как звенит хрусталь. Ничего интересного. А вот так он звенит гораздо лучше, – Пальцев, взяв аккуратно хрустальную рюмку за ножку, слегка ударил по ней серебряной чайной ложечкой. Раздался мелодичный звон. Хрусталь звенел долго, звук постепенно затихал, пока не исчез окончательно.
    И когда у всех военпредов вновь были наполнены хрустальные рюмки, Пальцев торжественно, медленно и громко, сказал:
    – За здоровье товарища Сталина!