Созвездие Псов

Ох, и разгулялась непогодушка…Даа…Вот тебе и зима….А ведь как приходит? То матушкой родной, этак тихонечко, чтоб не разбудить ненароком, а глянешь поутру за окно – всё белым бело. А порою-то, вон, как нынче: хмельною кумой нагрянула с посвистом разудалым, да хохотком заливистым . Теперь суток двое–трое куролесить будет, пока всю лесную округу не заметёт. Вот и пойдем мы с Буянкой зверька-соболька тропить по первому снежку… Спит моя собачка, дружок мой неразлучный …Ну что ж,.. пожалуй и мне пора на боковую. Вот сейчас лампу чуть притушим, радиоприемничек выключим, дров в печурочку…Ну вот,… порядок,.. добре….

Сколь хоть там?....Первый час... совсем ночь... А сна-то ни в одном глазу….Ох и задувает вьюжица….

….А хорошо, удачно ноне по осени на зимний промысел удалось заехать: вода большая, все перекаты свободно проскочил. А порою и по трое суток на себе деревянную лодку –«горнячку» свою тащишь, как в тот сезон….Да… Поохотился, называется!...Ить его…. И, как сейчас помнится, почему-то сразу все не заладилось. Сперва перевернулся на порогах, патроны подмочил, продукты все попортил, а с того и с хлебушком напряг пошел, да и соболь той зимой в капканы особо не стремился….

И вдруг, как то сами собой, одна за другой стали наплывать те, далекие, и вместе с тем самые близкие, на всю жизнь запомнившиеся, яркие картины прошлого. …

 …..Лёш, ну давай, давай, брат, колись, рассказывай, как это ты сумел так отличиться? И Лёха - молодой, ладно скроенный черноглазый парень, односложно и как-то даже обыденно забубнил: «Да я, вроде, как уже прошел ельничек-то и всего ничего осталось до избушки топать. Знаю, батя беспокоится, а тут собачки мои вдруг где-то справа и залаяли... Сперва Летчик, а там и Черный, слышу, подхватил. Ну, я по голосу-то сразу и понял, что серьёзного зверя держат, а не глухаря или соболюшку там. Ну чё, - подкрался - точно! Медведя крутят! Выбрал момент, да и шандарахнул, батиными пулями - самокатками с обоих-то стволов!.. Он у меня и завалился... Всё, а чё еще расписывать?..»

Я, скучая по простому человеческому общению, пока нет снега, а значит и охоты, пришел в гости к своим соседям по схотучастку, сижу распаренный, пью чай и восторженно слушаю Лёшкины байки. А в это время его отец - Василий Егорович - гремя сковородками и сноровисто орудуя у пышущей жаром железной печки, топит медвежий жир, с ласковой гордостью поглядывая на своего младшенького. Ну еще бы!? Из трех сыновей только он, Алеша, не спился, как это почти поголовно наблюдается сейчас у малочисленных народов Севера, а занялся своим делом; тем, которым занимались все его предки – охотой.

А я смотрел на Егоровича, этого улыбчивого, небольшого росточка, пожилого человека и просто физически чувствовал исходящую от него благодать. Как все представители народа манси, он был круглолиц, смугл, с раскосыми глазами и серебристо-кудлатой головой. Уже довольно пожилой, но, скажу я вам, еще весьма жив на ногу: и 25, и 30 км. в день для него - не предел. А что удивляться – всю жизнь проработал в оленеводстве, в поисках хороших пастбищ исходил весь наш Приполярный Урал и вот наконец-то, выйдя на отдых, закрепил за собой участочек по речке Тынаготе, да и занялся охотой.

И все-таки прожитые в скитаниях годы наложили свой, особый отпечаток на весь образ жизни и мышление этого удивительного, по детски доброго, человека. Не в пыльном поселке, а в тайге, в постоянном движении, он чувствует себя бодрым и и здоровым, и самое главное, что важно, видимо, любому человеку его возраста: обязательно быть кому-то нужным.
А повидать-то, скажу, всякого лиха старому оленеводу пришлось ох, немало! И трех вечеров зимних , поди, не хватит, чтобы все порассказать, как замерзал, горел, тонул, попадал с оленями под лавину,.. в тревожные пятидесятые прошлого века отстреливался от бежавших из усеявших Приполярье лагерей зэков. Более 40 медведей пересекли его охотничью тропу. И оружие-то его, если оценивать с высоты сегодняшнего дня, уж больно несерьезное было: берданка 32 -го, да малопулька. Так с ними и проохотился. Жизнь на излете, детки выросли, у каждого из них своя дорожка, и только в самом младшеньком - Алёше - с неукротимой силой проявился этот инстинкт охотника. И есть (слава те Господи!), кому передать накопленный опыт. Тем и счастлив был старый охотник.

Я вышел из жарко натопленной избы на свежий воздух. Как всегда, в ноябре, очень быстро вечерело. Стылые сумерки затянули дальнюю излучину реки, соединив высокие береговые елки и небо в единое фиолетовое целое. Лёшкины собачки: Черный и Летчик – остроухие оленегонные лайки, натасканные Василием Егоровичем по зверю и соболю, набегавшись за день, дремали свернувшись калачиком, абсолютно не реагируя на привычный гул сверхзвуковых лайнеров. Подойдя к висевшей на перекладине меж двух сосен медвежьей шкуре, я еще раз осматриваю продолговатое белое пятно на груди, большущий черный нос, массивные пятисантиметровые когтищи, а про себя думаю: везет же людям – у Лёхи это уже второй. Я вон, все последние три года выкупаю лицензии на медведя, в поисках берлоги избродил все сопки в округе, неоднократно тропил по первому снегу, а желанная встреча так и остается недосягаемой мечтой. А медвежий-то жир, ну, просто край как нужен! У тетки моей жены туберкулез уже самой, что ни на есть открытой формы, или вон - дядя Петя - батин брат, язвой желудка который год мается, ему желчь нужна. Болезни-то приходят, никого не спрашивая, а какие лекарства могут быть в глухом таежном поселке? Только природные. Сам вон у костра прошлой осенью спал, да рука в огонь и сползла. Если б не пихтовая смола родимая, так без кисти, считай, и остался бы, - уж больно страшно ожог.

Когда я зашел, на середине стола уже исходила, дразня, вкуснющими запахами сковорода нажаренного медвежьего мяса с распаренным в черемуховой водице хлебом. Вот так, за поучительными охотничьими байками старого охотника и нескончаемым чаепитием незаметно пролетел вечер.

Рассвет лишь только вызолотил полоску небосвода, а хозяин уже вскипятил чайник и, осторожно позвякивая посудой, готовит завтрак. От этих звуков я и проснулся. Наскоро, но сытно перекусив, мы с Алексеем, пожелав Егорычу всего доброго, а друг-другу "ни пуха, ни пера", разбежались в разные стороны. Он - по своим путикам поднимать капканы, а я - к себе на участок.

Бобка - мой трехгодовалый, рослый, белорыжего окраса, крупный кобель - неискоренимый молчун, бежит впереди, равнодушно провожая взглядом поднявшихся с черничника и рассевшихся вокруг на листвянках глухарей. Мать Бобки, Дымка – западносибирская лайка - женЧина самых, что ни на есть благородных кровей, с длиннющей родословной, а отец - тот из наших, без всяких там чинов и званий, был привезен старым охотником дедом Бересневым из родной Кировской области. Уже с полугодовалого возраста таскаю Бобку с собой по тайге, а так ничего путного от него пока и не видел.

Тихо и как-то неожиданно ночью выпал первый снег. Тайга мгновенно преобразилась. В душе такая же светлая радость, словно обновление коснулась не только окружающего мира, а и самого себя. На руках две лицензии – одна на медведя, вторая на лося. Конечно, голубая мечта -побороться с медведем - все так же недосягаема, а вот лося добыть можно и, кстати, нужно: самое время и собачку притравить, и мясо для семьи добыть на всю зиму. Погода-то вон какая – не испортятся запасы, считай, до самой весны.

Ранним ноябрьским утром под хруст снежка бодро шагаю по извивающейся вдоль ручья тропинке. Редкие облака вяло плывут по бледно-голубому небу мимо неяркого солнца.
На иголках елок и ветвях берез искристо переливаются алмазики изморози, и только заполошные крики ронжи время от времени нарушают прозрачную тишину леса.
Большие чистые просветы впереди свидетельствуют, что начинаются старые гари.

Я поднимаюсь на сопку и понимаю, что представшие моему взору ближайшие предгорья когда-то были покрыты могучим светлохвойным лесом, о чем говорят спасшиеся в пожаре, а затем иссохшие от горя и тоски, сосны - великаны. Мне кажется, деревья, как и люди, не могут жить в одиночестве. На десятки километров тянутся монотонные горельники с наперегонки растушими тонконогими березками.

Пойма извивающегося ручья плотно заросла тальниками, местное его название "лесная рука" - самое, что ни на есть излюбленное лосинное лакомство. Наискось, в мою сторону, тянет ветерок, обзор отличный: просто идеальное место для охоты с подхода... был бы лось. Легкий и очень удобный на ходовой охоте карабин «Сайга» - два магазина по пять патронов в каждом с полуоболочками - придают мне полную уверенность в исходе встречи. А вот пошлет ли Велес мне удачу, это действительно вопрос….

Внимательно осматривая тальники, осторожно иду вдоль ручья. Мой рыжий молчун челноком ходит по горельнику: то появится сбоку, то мелькнет впереди. Третий раз подсекаю свежий след россомахи. «Что она здесь крутится?» Мелькнула и тут же погасла мысль, так как впереди, напряженно вытянувшись и судорожно втягивая носом воздух, Бобка не отводил взгляда от противоположного склона.

Место вроде как хорошо просматривается; ничего, заслуживающего внимания, кроме далекого черного выворотня... Стой, да он же шевелится! Ба, да это ж медведь! И что он делает?! Движется,.. идёт куда-то? Нет, вроде лежит, … точно! Вот... боком повернулся... Метров 350, может, чуть более. Середина ноября: странно, почему ж он не в берлоге?

Вот и пришел мой звездный час! Этот шанс я уж никак не упущу. Ветерок веет в пол-лица, тихо спускаюсь к ручью и хорошо вижу медведя. Мой Бобка без всякой ретивости плетется сзади. Ладно, трусишка, учись у хозяина, смотри, как я с мишкой управлюсь. Поднимаясь по противоположному склону ручья, сердцем чувствую, что зверь где-то рядом. Но куцые, при взгляде сверху, березки, при подъеме превратились в непролазную чащу. И тут я осознаю, что иду неизвестно куда. Ну, где же ты, мой желанный противник?! Где?
Гулкий собачий взлай заставил вспомнить о Бобке и оглянуться назад. А в 10 – 12 метрах, прижав голову к земле, вытянув передние лапы и поджав задние, черная мускулистая глыба замерла перед прыжком. В голове мелькнула мысль: "Стрелять только в голову, иначе не остановить!". Делаю серию из трех выстрелов, при которых голова медведя откидывается назад. Продолжаю стрелять, а тут и следующая мысль: «Пульки-то свинцовые!»
Вставляю второй магазин и методично, скорее обреченно, расстреливаю последние патроны. От каждого выстрела, как от боксерской перчатки, контуженную голову медведя отбрасывает то в одну, то в другую сторону. Девятый по счету патрон оказался с экспансивной пулей. По счастливой случайности, при очередном отмахе головы, пуля, пойдя под левое ухо, раскрылась и выпустила свой всёразрушающий стальной сердечник. Зверь рухнул.

В ушах колокольный звон от стрельбы, а в голове пустота. Прислонясь к сухостоине, я машинально вытягиваю из кармана сигареты, но прикурить, увы, не получается – спички одна за другой ломаются в пальцах. Немного успокоившись, я зашел сзади и стволом карабина с последним патроном, ткнул медведя в спину. Он не шевелился.

Пройдя по медвежьим следам в «пяту», то есть по обратному следу, я и нашел отгадку столь позднего нахождения мишки в горельнике, а не в берлоге. Из кучи свеженарытой земли торчала передняя нога лося и рога с четырьмя отростками. По всей видимости, во время гона лось получил смертельную рану и погиб, а скорее всего косолапый и помог. Зарыл он его для протушки, а сам устроился сверху и по мере необходимости отрывал себе куски. Вот когда он лениво ползал по своей негаданной радости, тогда и был замечен Бобкой, а я, по своей глупости и безрассудности, из охотника превратился в дичь.

Неторопко раскидал по периметру белые от сала куски мяса и чуть в сторонке растянул огромную шкуру, с круглыми ушами и черным, размером с донышко кружки, носом. Осторожно вынутая из печени драгоценная желчь уже была перевязана ниточкой и покоилась на дне рюкзака. Началось смеркаться, когда мы с Бобкой побежали по тропке в ждущую нас на дальний конце участка палатку. Допинг от удачной охоты сделал путь удивительно коротким.

Ранним утром следующего дня, прихватив пустые ружейные патроны и кусок старой полиэтиленовой пленки, бежим с Бобкой "поднимать" мясо. Потрескивание от атмосферных изменений и шелест целлофана под ветром будут отпугивать осторожных и очень уж пакостливых росомах, а воткнутые с четырех сторон заостренные палки и насаженные на них блестящие ружейные гильзы будут длительное время отгонять воронов, соек, горластую ронжу и другую пернатую мелочь.

Миновав подстывшее болото по старой оленеводческой тропе, споро шагаем к месту вчерашней схватки. Ядреный утренник, ярко светящее в лицо солнце, бодрящий морозный воздух и удачно состоявшаяся охота, наполняли все мое естество радостным возбуждением.

Недалекий Бобкин взлай заставил молниеносно стряхнуть с плеча карабин. И буквально тут же на поляну в 20 метрах выскакивает лось! Приспущенная к земле под тяжестью ветвистой короны голова, темно коричневый, чемоданоподобный на стройных белых ногах корпус, просто-напросто заставили забыть об оружии. Меня полностью захватывает восхищение совершенным созданием природы: столько красоты, мощи и грации было во всех его движениях. Развернувшись на месте и величественно, гордо, я бы сказал, по-царски откинув голову, лось стал уходить в горельник. И тут на полянку выскочил мой рыжий помощник. Недоуменно, и даже с какой-то укоризной, бросил на меня взгляд и умчался следом.

Поднимая на березовую треногу подстывшие куски медвежатины, затем шкуру и затягивая все полиэтиленом (когда еще придется сюда добраться на снегоходе, а мыши тоже не дремлют), я еще долго слышал по распадкам Бобкин лай. Он держал зверя и ждал меня. "Надоест, бросит и догонит" – успокаивал я себя, устало шагая в избушку. К вечеру он не пришел. Не пришел и на следующий день.

После неудачной охоты на лосенка, которого все же отстояла обезумевшая от страха старая матка, два волка, след в след, оставляя в снегу четкие отпечатки лап, трусИли в горы по оленеводческой тропе. И тут, выбежав на запорошенное снегом болотце, с наветренной стороны вдруг почуяли запах собаки, которых они уже немало передавили на реке в сентябрьскую пору у беспечных охотников. Следуя своему излюбленному плану, волки, разойдясь в стороны, устремились в погоню.

Не смотря на усталость спалось плохо. Снился желтый оскал клыков, смрадное дыханье в лицо и безумный рев. Проснулся в разбитом состоянии с каким-то гнетуще - тревожным чувством. Тяжелые серые тучи, цепляясь брюхом за верхушки елей, устало ползли на запад. Сделав по хозяйству какие-то мелкие дела, я собрал рюкзачок, закинул карабин и пошел вчерашним следом в горельник искать собаку. И только миновал кедровый лесок, что островком торчал посреди болота, как увидел на снегу широкие мазки алой крови, собачьи и волчьи следы. Что-то тяжелое волоком затащено на торфяной бугор. С мыслью: «лишь бы не Бобку», я, путаясь в карликовой березке, залетаю на вершину……Под разлапистым кедром лежал мой пес. В горячке прижимая его к своей груди, я не сразу заметил, что Бобкина голова безвольно катается из стороны в сторону. Вскочив, я взбежал на самую вершину и вот они - в сосновой мелкоте болота, скаля клыки, застыли две серые фигуры…..Пот или слезы, или все вместе застилают глаза….иступленно жму на спусковой крючок…..Затвор карабина, выплюнув последнюю гильзу, застыл в заднем положении…. Волки истаяли, как наваждение, словно их и не было….Но кислый запах свежесгоревшего пороха и неподвижно застывший рядом верный пес говорят мне, что это не дурной сон.

С тугим комом в горле я вырубил в податливом торфе яму и опустил в нее своего Бобку….

Через три дня, под вечер, непредсказуемая охотничья тропа привела в мое зимовье соседей - старого охотника и его сына. С горечью поведал им о произошедших событиях, на что старик по-отцовски строго, стал меня отчитывать; «Та кто же так на метветя-то хашивает, а!? Ох, клупец! Веть таже мы, манси, потомственные охотники, сная все метвешьи поватки, никогда ему на клаз не покасываемся. Ты так поткратывайся, чтопы таже после плохой выстрела он кинулся на сопак, и эта время телай точный выстрел. Эх, молото–селено, учить вас, молотых тураков, некому»….

В незаметной суете пролетел остаток дня. Вечером мы по очереди сходили в протопленную мною ради гостей баню. Перед ужином налил, как принято по таежному обычаю, по 150 разведенного спирта. Однако мое удрученное состояние никак не располагало меня к обычной в таких случаях длительной и задушевной беседе, которая, едва завязавшись, обрывалась, наполняя желтое от керосиновой лампы пространство зимовья тягостным молчанием.

И неожиданно, сперва еле слышно, потом возвышаясь, в сумраке избы поплыла незнакомая мелодия с непонятными для русского слуха гортанными словами. Это старый охотник на родном языке пел песню предков. Я слушал ее и недавние события вновь вставали перед моими глазами, а по щекам тихо катились слезы….

После недолгого молчания Василий Егорович сказал, обращаясь ко мне: «Не печалься, Волотя, я попросил нашего Торума отправить твоего Побку моему теду – великому охотнику, он выполнит мою просьпу, у них пудет славная охота»….

Перед сном мы вышли на свежий воздух. Вокруг стояла вязкая, сторожкая тишина.
Ночь погрузила лес в кромешную темноту, только зыбкая грань разделяла зубцы соснового бора от звездного неба. Усыпавшие небосвод и Млечный путь звезды, интенсивно мерцали, опять предвещая скорую непогоду.

И тут я услышал, как старый охотник, подняв голову и неотрывно глядя на яркие гроздья звезд, что-то тихо шепчет. Я проследил его взгляд и…. Нет! Да этого просто не может быть! Этот, пусть малограмотный, но живущий в полной гармонии с окружающим миром, воспитанный на устных легендах своих предков человек, являясь живым связующим прошлого с настоящим, смотрел…..на созвездие Гончих Псов. Мне, наверное, показалось, но в вечно бегущей стае я узнал и своего Бобку….

Иногда я достаю патрон,.. тот самый, последний,.. долго смотрю на него и думаю:"прав ли я был в той ситуации?.." - и не нахожу ответа. Но одно знаю точно: мы в ответе за всех, кого встречаем на своей охотничьей тропе, и всех тех, с кем наравне делим эту неутолимую страсть – охоту.