Хитровка

               
                                                
Она переползала через дорогу, раскисшую от дождей и разбитую бесконечными
немецкими обозами, которые везли военные грузы на фронт. Стояло лето 1942
года. Уже почти год шла война. У старухи  ветхое домотканое платье, по самый
пояс было выпачкано дорожной глинистой грязью. Седые спутавшиеся пряди  волос обрамляли сморщенное старческое лицо. Ей было далеко за
девяносто. Точного возраста никто не знал,  да и сама она не помнила, когда
родилась. По имени её величали только тогда, когда обращались к ней
непосредственно, а за глаза  звали Хитровкой. В деревне почти все жители
имели меткие и липкие, как банный лист, прозвища. Одну жительницу вместо
Катерины называли Потеряшкой, которая славилась тем, что всё постоянно
теряла и забывала, поэтому часто попадала в нелепые ситуации. Однажды
она сварила щи вместе с мочалкой и мылом. До войны те, у кого не было бани,
мылись в печи. Дождавшись, когда она остынет до переносимой температуры,
выгребали кочергой угли и золу, со свода обметали сажу, а под выстилали
ржаной соломой. И лежать удобно, и вода впитывалась. В печь ставили котёл
с тёплой водой. После мытья в него клали банные принадлежности. Очевидно,
Потеряшка забыла их вынуть из котла и  на следующий день, не проверив и
не сполоснув  водой, сварила в нём щи. Старушку удивило то обстоятельство,
что щи  она варила постные, а тут сверху плавали какие-то блёстки жира.
Эту историю передавали в деревне из уст в уста, из поколения в поколение.
Другую оплошность незадачливая старушка допустила в колхозной лавке.
Поскольку она забыла, как называется халва, то просто попросила, чтобы
ей отвесили  полкило « вот этого серого». А когда вернулась домой и хотела
порадовать внуков гостинцем, то оказалось, что вместо халвы принесла она
полкилограмма хлебных дрожжей.
              Почему Хитровку так окрестили, не могу сказать. Какая такая у неё
была хитрость, осталось для меня загадкой. По всей округе она слыла «бабкой»,
но не возрасту, а потому, что «бабила», то есть лечила разные хвори: заговаривала
грыжу и рожу, принимала роды. В деревне проживали двое её сыновей – Тишка
и Пашка. Кроме того она воспитала и выдала замуж  с приданым  пятерых
падчериц. Те после замужества разъехались по городам и весям, и забыли про
свою мачеху. Родные же сыновья состарившую мать, доставлявшую им много
хлопот, старались сбагрить друг другу. Они содержали её по очереди, чтобы
никому не было обидно. Не совсем верно представление, что раньше дети
с большим почтением относились к своим родителям. Увы, далеко не все…
             К приходу немцев Хитровка как раз «отбывала срок» у младшего сына
Пашки. В семье у него было семеро детей от мала до велика. Старший сын 
уже окончил школу, а младшему едва исполнился год. Бабка почти безвылазно
лежала на печке  и еду ей подавали туда же. Так же, как у всех  жителей деревни,
в Пашкиной избе стояли немцы, бабка их очень раздражала. Они стащили её
с печи и просто выбросили на улицу. Первое время она обитала в небольшой
баньке через дорогу напротив избы. Но и банька чем-то приглянулась немцам,
и они снова вышвырнули её на улицу. 
Вот бедная старушка и ползла по  грязи, очевидно, это зрелище доставляло
немцам удовольствие потому, что они  ржали, как жеребцы. Свои же деревенские
боялись подойти и оказать помощь, так как фашистские солдаты были не
предсказуемы. Они могли расстрелять как бабку, так и помощников. Приютил её скотный двор у второго сына Тихона. Спала она на соломе и питалась тем, что
 приносили ей соседи из жалости.
            Наш дом тоже занимали немцы. Вдоль стен у них стояли двухэтажные нары,
а мы ютились в чуланчике вместе с семьёй маминой золовки. Всего детей было
четверо: нас с братом двое и у тёти Мани двое мальчишек. В каморке стояло две
кровати – одна у стенки, а другая у переборки. Как мы устраивались на ночлег,
я не помню. Наверно,  мальчишки спали на печке. В этот день все были в сборе.
Взрослые обсуждали насущную проблему: как выжить и как дождаться наших.
Мне разговоры взрослых были неинтересны, и я вышла на улицу. Там мне
встретился наш сосед Колька. Позднее я узнала, что он был правнуком Хитровки.
Колька рассказал, что у деда Тихона на дворе живёт старуха, которая не
отличает траву от перьев лука. Он специально подкладывал в лук листья
травы. Меня очень удивило то обстоятельство, что как это возможно не отличать
траву от лука. Колька предложил  проверить так ли  всё это на самом деле.
Я побежала в грядки и нарвала горстку луковых перьев, подложив т уда три
узеньких листочка пырея. Мы вместе пошли к Хитровке и сказали, что принесли
ей луку. Она очень обрадовалась и страстно благодарила нас. Столом ей служила
сенная корзина, перевёрнутая вверх дном. Старушка принесла маленький
ножичек и стала резать лук вместе с пыреем. На лице у неё светилась счастливая
улыбка. У меня защемило сердце и стало очень стыдно. – Бабушка, - закричала я, -
сюда попали травинки, сейчас выброшу!
                Мне уже много раз рассказывали, как Хитровка спасла меня, когда я
пребывала в младенческом возрасте. Я не переставая кричала дни и ночи
напролёт. Накричала себе пупочную грыжу. Лечил меня знаменитый доктор
Казаченко. Знаменит он был тем, что отбывал срок по делу сына Горького.
После освобождения,  ему не разрешалось какое – то время жить в Москве.
Таким образом  он и оказался в нашей сельской больнице. Доктор вставлял мне
в пупок медный пятак и надевал на меня корсет, но ничего не помогало - я
продолжала орать. Мать не обращалась за помощью к Хитровке, так как была
с ней в ссоре. Она сама, не выдержав, пришла к нам в дом. Вынула меня из
люльки и положила на сучок на пороге дома. Попросила голень (веник без листьев) и воды. Обрызгала меня водой и стала лить воду на голень, что-то
приговаривая. Вскоре я успокоилась и уснула. Проспала почти целые сутки
и потом, проснувшись, стала совсем другим ребёнком. Спокойным и здоровым.
Помогла Хитровка и моей матери, когда она порезала себе указательный палец
на правой руке. Палец распух и стал нарывать, причиняя сильную боль.
Она обратилась за помощью в больницу, там посмотрели и предложили
ампутировать палец. Мать заплакала и от операции отказалась. Какая  же
она работница без указательного пальца на правой руке. Об этой беде узнала
Хитровка и сказала ей: - Это у  тебя волос-костоед.

 

 Сделай вот что: рано утром нарви колосков ржи и на шестке - место перед устьем
печи – лей воду на ранку и води по ней колосками. При этом приговаривай: - Волос,
волос, иди на мой голос, на кошкин волос, на мышкин волос. Действительно через некоторое время из ранки начали выползать черви, и ости колосков все были перепле-
тены тонкими белыми нитями. Палец зажил, а мать всем давала щупать его. На пальце не хватало половины одной фаланги - костоед успел отъесть. Позднее я узнала, что на самом деле в природе есть такой паразит, у которого два хозяина: основной и проме-
жуточный. Цисты паразита проникают через ранку под кожу человека. Для откладывания своих яиц ему необходима вода и растительность. Приговор же – это просто
 так, можно и без него.
         То, что я сделала потом, был,  пожалуй, самый смелый поступок в моей жизни.
 Даже спустя много лет я боялась рассказать об этом, словно меня задним числом
могли догнать и отнять драгоценную ношу. Прибежав домой, я на глазах у всех
взяла из тарелочницы полбуханки чёрного  хлеба. Не зря говорят, что нахальство -
второе счастье. Я бежала, как по раскалённым углям, не чуя под собой ног.
Сердце колотилось в груди от радости и от страха. Хлеб во время войны был
слаще шоколада и дороже золота. Запасы довоенной ржи были на исходе. Помню,
 как немецкий конвоир разрешил нашим пленным солдатам на минутку забежать
 в избы, чтобы попросить что-нибудь из еды. Пленный трясущимися руками хватал со сковороды засохшую картошку и хлебные сухари с зелёной плесенью. Мать ещё
не успела отрезать ему ломоть хлеба, а немец уже кричал: - Шнель, Шнель!
Другой наш пленный  солдатик таскал вместе с бабами брёвна. Он был очень
истощён  и вскоре упал в обморок. Немец тут же на месте пристрелил его. Бабы
нашли у него в кармане только горсть сырых картофельных  очисток. Они вырыли
могилу, прикрыли ему глаза вафельным полотенцем и похоронили безымянного
 солдата у дороги под берёзой. А дома кто - то ждал его и надеялся. Можно это
 забыть?               
        Я отнесла хлеб Хитровке, и когда вернулась домой, то никто ничего мне не
 сказал и  никто не спросил, куда девался хлеб. Пронесло. Хитровка не дожила
 до холодов. Смерть сжалилась над ней и приняла её в свои объятья, сразу избавив
 от всех страданий.
 

                Н.И. Цветкова