Великолепный дерюгин

ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ДЕРЮГИН / ретро /


В ресторане было весело. Дамы танцевали с рэкетирами, а инвалид ВОВ Дерюгин грозно бряцал медалями всякий раз, когда мимо пробегал официант. Дерюгина возмущало, что официант всё внимание уделяет рэкетирам с дамами сопровождения, а не заслуженному участнику великой отечественной войны. Он даже выразился в этом смысле довольно определённо, но официант, вытирая носовым платком тарелку, не только не залился краской стыда, но даже огрызнулся:


– Если ты такой замечательный победитель, почему мы эту войну проиграли? – И убежал, не дождавшись, когда Дерюгин придёт в себя от возмущения.


И тогда Дерюгина взорвало:


– За что я воевал? – громко вопросил он густо населенное пространство ресторана. – К чему награды и прочая суетность, коль скоро это не вызывает у обслуги положительных эмоций.


Один из рэкетиров, повидимому главный, оставил посреди танца фокстрот свою пышнобёдрую блондинку, напоминающую Марику Рокк, известную немецкую знаменитость советского периода, сел супротив него и стал пристально глядеть ему в глаза, как бы желая разгадать причину дерюгинского возмущения. И бывший солдат, тронутый неожиданным вниманием столь ответственной и потому заметной личности, едва дождался вопроса: «На что жалуешься, отец?», чтобы начать излагать свои скорби, неутишенные временем: и как в разведку ходил, и как в плен попал, за что был обвинён в измене родине и, хотя сегодня, вроде, прощённый, но всё равно оставленный на подозрении.


– Стало быть, у нас в Чечне блудил? – обрадовался рэкетир. – Скажи спасибо, что тебя не пристрелил, а то бы сейчас не калякал со мной так задушевно. И такой хлам посылали против нас, настоящих абреков. А теперь удивляются, что получилось не по расписанию.


– А что получилось? – не понял Дерюгин. – У меня медаль за победу имеется.


– Медаль не доказательство. Твоя медаль — тьфу.


– А что доказательство?


– Тем, что я здесь у тебя,  а не ты там, у меня. И ресторанная обслуга не тебе, а мне в глаза заглядывает, стараясь не ошибиться в понимании. А  та, белорыбица, что стоит посреди зала, меня дожидается, а не тебя. Воевал бы хорошо, не я ел бы твой шашлык, а ты мой.


– Шашлык хорошо, – облизнулся Дерюгин.


Рэкетир, не шевельнувшись, и не глядя в сторону официанта / на что Дерюгин обратил особое внимание /, подозвал его и распорядился насчёт кормёжки Дерюгина, отчего отношение между бывшим солдатом и ресторанной обслугой изменились так круто, будто поменялись местами.


Дерюгин поел и выпил больше, чем допускал его изголодавшийся организм, после чего настроение поменялось к лучшему, сделавшись из плохого хорошим, а спустя даже прекрасным. И Дерюгин посчитал своим долгом отблагодарить того, чьим стараниям обязан неожиданной своей радостью. И, не без сложностей, выпроставшись из-под стола, отправился, пошатываясь, туда, где широко расположились рэкетиры с дамским эскортом.


Приблизившись, Дерюгин снова заметил улыбающуюся Марику Рокк и пригласил на танец. Она заартачилась, но после взгляда рэкетира, повлиявшего на неё, словно обнажённый электрический провод, отдалась объятиям ветерана, как невозможному существованию. А тот сразу пошёл  вприсядку, под тяжёлый, как голова с похмелья, рок.


Тогда эта самая Марика, несмотря на запрет, отпихнула кавалера и отправилась на предназначенное место рядом с рэкетиром. Дерюгин, где-то слышавший, что мир спасёт женская красота, если ею правильно пользоваться, возмутился до глубины души, всё ещё живущей в условиях отсутствующих боевых действий.


– Шлюха немецкая, – заорал он на невиновную и невинную, как бутылка боржоми,  Марику, – пока мы отстаивали твою свободу и нашу независимость, обслуживала шоблу-воблу фашистскую.


И, сгоряча, надел недоеденную салатницу на физиономию подбежавшего официанта, размахивающего руками наподобие ветряной мельницы. Вдруг появились, явно ждущие своего часа, омоновцы, порасхватали рэкетиров по трое на брата и увели, несмотря на протесты заслуженного воина. А когда вознамерился пойти вслед увидённым в качестве свидетеля защиты, на пути возникли официанты, заявившие, что не успокоятся, пока не покроет убытки после съеденного и разгромленного.


– Воля ваша, – покорно отвечал поостывший от борьбы противоположностей Дерюгин, – только у меня в кармане две блохи на аркане.


Официанты, как водится, понимали только прямую речь, а не иносказания, но, по счастью, явился рэкетир, а когда радостный Дерюгин бросился к нему, не только не ответил тем же, а строго предупредил о неуместности его пребывания:


– Иди-ка, недобитый вояка в свою конуру и оближи перед сном свою сучку.


И так поддал ногой, что Дерюгин вылетел из ресторана, промигал на бреющем полёте две трамвайные и одну автобусную остановки, мягко приземлившись на домашнем диване. Большую половину которого занимала жена, смотревшая по телевизору, что-то вроде танца с саблями, но что именно, не разобрал.


– Где шлялся? – поинтересовалась жена, не утруждаясь от экрана.


– С рэкетирами воевал, – ответил, указав на синяк под носом и почесав ушибленную область.


И хотя жена состроила гримаску неудовольствия, но на самом деле была рада-радёшенька, что муж и в преклонные годы не утратил задора, присущего их общей комсомольской молодости.

Борис Иоселевич