След на земле. Кн. 1, ч. 1, гл. 16 Поджог

Глава 16.  Поджог
1
   Проводив сына к мужу в город, Прасковья не собиралась ждать смерти, сложа руки. По утрам наделив детей картофелиной, она отправлялась на поиски съестного. Сначала выходила на поля одна,  в надежде найти брошенные или незамеченные колоски лжи, метёлки проса или поломанные шляпки подсолнуха, в которых возможно остались семена, не тронутые птицами. При уборке, в спешке, когда всего кажется много, на россыпь и технический брак  особо внимания не обращали. А зачем? Нужно собрать то, чего много, да и в душе каждый считал: «не своё же».
   Буквально, на второй день набрела в поле на островок, где просяных метёлок было видимо-невидимо. Несказанно обрадовалась. Быстро подвязала фартук,  и за какие-то четыре часа, почти не разгибаясь, собрала больше трёх килограмм проса. Пожалела, что не привела с собой старших дочек Вальку и Гальку.  Под конец, от голода и усталости в глазах потемнело, голова закружилась, ноги подкосились и она упала. Мелькнула мысль: «Неужели конец? Как же детки? Они умрут без меня». Лежа на боку, на холодной земле, где ещё не до конца сошёл снег она не чувствовала ни рук, ни ног. Осталась только сил на молитву, которую она без устали твердила, чтобы Господь смилостивился, не оставил её и малых деток без помощи.
   Видимо, Господь услышал горячую мольбу материнского сердца, сжалился  и дал ей сил. Через какое-то время головокружение прошло, тошнота прекратилась, с глаз сошла тёмная пелена. Силы стали постепенно возвращаться. Попробовала подняться. Пошевелила ногой, рукой. Вроде стали слушаться. Стала на корточки и сгребла в фартук рассыпанное при падении просо, как ухватила с землей и стебельками. Завязала в узел и встала. Пошатываясь  на слабых ногах, побрела домой, проваливаясь по щиколотки в оттаявшую рыхлую почву. Теперь уж было не до метёлок. Главным было добраться до подворья, чтоб хватило сил.
   Но придя домой и, вывалив просо в таз, осталась довольна своим походом. Этого проса, что она насобирала, хватит на три, а то и четыре дня. Валюшка принесла ступу и пехтель, стали толочь зёрна в муку. Потом Прасковья сварила ведерный чугунок похлёбки. Дети набросились на неё с такой охотой, что казалось, съели бы ещё столько же, если бы было.
   Утром следующего дня привела на поле весь свой выводок.  Даже младшего Мишку, которому шёл четвёртый год. Пяток метёлок отыщет и то польза.  Вернулись домой поздно вечером. Обшелушили собранное. Получилось килограмм шесть проса. Это значит ещё неделя жизни. Только когда легла в постель и вытянула усталое тело, вспомнила о муже и сыне. Где они? Что с ними? От Семёна уже больше месяца нет писем. Встретились ли они с Егоркой? Почему не пишут. Может быть, думают, что мы здесь уже поумирали и нам нет смысла писать? Господи, что за дурные мысли лезут мне в голову? Конечно, они так не думают. А не пишут потому, что самим сейчас трудно. Все же в чужих краях непросто освоиться. В городах, по слухам, и воровство и убийства случаются. Лихих людей там много околачивается. Не дай Бог и мои пострадали. Может, самих то в живых нету, а я про них думаю плохо. А может, письма приходят, но их здесь задерживают. Хотя Сафон бы мне принёс. Но и до Сафона, кто-то их тоже везёт?
   От этих мыслей на сердце стало неспокойно. Решила, что надо сходить к почтальону и выяснить про задержку писем. Не может такого быть, чтоб Семён так долго не писал. Она встала и, накинув полушубок,  пошла к Сафону. 
Тот был в недоумении.
   - Ты, что так поздно? Поутру, что нельзя было спросить? Зачем по пустякам среди ночи семью булгачить? – заверил, что с его стороны никаких задержек нет и быть не может. – С марта, после того письма, которое я вам приносил, ничего больше не было. Всё ж таки, мы с тобой, Паша, родственники. Хоть и дальние, но родственники. Мне можешь довериться.
   - По-родственному, не дашь картошки или ржи взаймы? Жива буду, сторицей верну.
   - Верю, что отдала бы, но поделиться нечем. Сам кручусь, как белка в колесе.
   - Ох, врёшь ты всё, куманёк. Из чего же ты самогонку то гонишь, этих выродков колхозных потчуешь? Небось, к пойлу-то и закусочку подаёшь? – Прасковья не стеснялась сказать то, о чём судачит вся деревня.
   - Если я и варю для кого-то самогонку и ставлю на стол закуску, то из давальческого сырья. Дадут – сварю. Ты дашь – тебе сварю. Принесут с собой закуску, нарежу и на стол поставлю, – слова соседки задели его самолюбие. – Если от них перепадает и мне кусочек, говорю Богу спасибо. Мне тоже жить нужно. Мне и моей семье. А в основном семью кормлю ракушками. Уходу из дома на рассвете за почтой в Перевёсенку, а получив её иду на Хопер и часа три ловлю ракушки.  Потом только иду домой. Хочешь, я  тебе покажу, где на Хопре хорошо ракушки ловятся?
   - Покажи.
   - Тогда готовься. Завтра рано утром зайду за тобой.
   Но у Сафона поход за почтой сорвался. Он прислал дочку предупредить Прасковью об этом. Его задержали колхозные активисты, во главе с Костькой Акимочкиным. По какому поводу гулянка Сафон так и не понял, но выдули самогонки много, почти по литру на рыло.
    Раз сорвался поход на Хопёр за ракушками, Прасковья снова повела своих на дальнее поле. В этот раз поход оказался неудачным. По приходе на просяное поле Прасковье снова сделалось худо, и она пару часов пролежала на меже. Как только почувствовала себя лучше, пошла домой, захватив Мишку, поскольку работать, была не в силах. Девчонки остались на поле. Пусть хоть, сколько наберут, и то лишний день жизни продержатся.
   Но вскорости вернулись домой и девчонки.
   - Почему вернулись домой так рано? Где ваши котомки? Что случилось? – допытывала дочек Прасковья. Она видела, что глаза Галки и Лариски были ещё влажными от слёз.
   - Тимонечка на поле нагрянул и у всех оклунки позабирал. Да ещё и плёткой по нашим спинам прошёлся, гад, - пожаловалась Валька. – Пригрозил, что если ещё раз в поле ему попадёмся, то в тюрьму посадит. Вот только, то что по карманам рассовать успели, то и принесли и она, подойдя к тазику, стала высыпать содержимое карманов, выворачивая их на изнанку. Младшие сёстры последовали её примеру. В тазике набралось около стакана проса.
   - Опять этот Тимонечка, паразит, - всплеснула руками Прасковья, - Вот уж кому Бог смерти не даёт. Господи, накажи ты его, ирода поганого, за слёзы людские. Знает же, гад, что люди голодают и берут с полей бросовое, а свирепствует. Детей, паразит, не жалеет. Накажи его, Господи. Ниспошли ему кару за дела сатанинские.
   - Господь накажет или нет неизвестно. До сих пор не наказал почему-то. Но я накажу это точно, - заявила Валька решительно.
Прасковья внимательно посмотрела на старшую дочь. На её, ещё детском лице она видела твердость и вдумчивость. Уж она-то от плётки точно не заплакала, но обиду затаила лютую, и сомневаться не приходится, что она придумает, как поквитаться. Мать узнавала в дочери себя и не знала радоваться ей этому или нет. Девчонке всего десять лет и что она может придумать в отместку этому здоровому мерзавцу?
   - И как ты его накажешь? – спросила Прасковья, беря за руку Вальку и привлекая ближе к себе.
    - Потом увидишь как, – попыталась отстраниться от мамкиных объятий Валюшка. – Я ему, гаду, рубцы на спине никогда не прощу.
    - Он у вас одних сумки позабирал или ещё у кого?
    - У всех, кто был на поле. И вот терпит же на земле таких подонков твой Бог, ничего им не делается, - скрипела от злости зубами дочь.
   - Не богохульствуй. Не гневи Бога, - сделала замечание ей мать, прибавив властных интонаций.
   - Я хочу понять, мам, почему Бог, если он всесильный и справедливый не наказывает колхозных активистов, которых все люди проклинают? А вот нас, наказывает голодом и страданиями. Может, он сам партийным стал? Вступил в партию большевиков и теперь с ними заодно?
   - Я тебе сказала: не богохульствуй! – повысив голос, гаркнула на неё Прасковья. – Бог всё видит и знает, что делает.
   - Если этот паразит отобрал последнее у детей и поднял на них руку, значит, наказание за это должно быть страшным. Только смерть! – понизив голос до шёпота, произнесла Валька.
   - Иди, займись делами. Смерть. Принеси-ка воды.
Урезонивая дочку, Прасковья в душе была согласна с ней полностью. Бог воистину отвернулся от неё и таких, как она, преданных ему прихожан.  Каждый день в деревне в какой-нибудь избе появляется покойник. Умирают дети, ни в чем не провинившиеся, не знающие жизни, не успевшие нагрешить. А эти твари, представители колхозные власти, на которых от ереси и грехов, клейма негде ставить, жируют и живут припеваючи. Где же справедливость?
   Спать в этот вечер, впрочем, как и в другие вечера, легли рано, когда стемнело. А что в темноте делать? Керосина в доме осталось мало, ещё из прошлых запасов. Купить его сейчас не за что. Поэтому и берегли на крайний случай, а сами ложились спать, когда стемнеет. Конечно, сразу не засыпали. Прасковья, а иногда и Валюшка рассказывали младшим сказки и всякие интересные истории. Но бывало, от усталости засыпали сразу. Сегодня они обсуждали, как будут добывать пропитание, когда потеплеет и наступит май. Можно будет добывать корешки, и ставить капканы на сусликов и хомяков. Ещё можно будет ловить рыбу на озёрах, как это делал Егорка. Теперь нужно и девчонкам научиться рыбной ловле и охоте.
 
2
   В следующий вечер над деревней нависла огромная тяжёлая туча. Вдалеке, за Водопойной сверкала молния, и гремел гром. Но в деревне дождь ещё не начинался. Спать легли опять рано и вскоре после очередной сказки все уснули. Вальке не спалось. Вторую ночь зудели рубцы от Тимонечкиной плётки, как только ложилась на спину. Вторую ночь, комкая подушку, она мучительно думала, как отомстить Тимонечке за отобранные сумки с просом и порку плёткой. Она выдумывала ему различные ужасные наказания, от которых он должен мучиться, корчась от боли и моля о пощаде, но сама же понимала, что почти все эти наказания несбыточны. Она всё-таки девчонка, и наказание вроде воткнутого кола ему в живот, чтоб кишки наружу вылезли её не под силу. Или разбить камнем голову. Это какой камень нужен и как его до этой головы добросить? Было бы ружьё, застрелила бы, но ружьё забрали после Егоркиной стрельбы. Жаль, что он тогда не попал.  И всё же, мысль о мести в который раз приводила её к заключению сжечь гада.  Поджечь его дом и пусть горит синем пламенем. Она с пелёнок знала, что пожар – это страшно. Огонь беспощаден и остановить его очень трудно.
   Идея о пожаре стала разрастаться в ней с быстротой молнии, которая то и дело вспыхивала за окошком. Валька поднялась с постели и прилипла к стеклу. Непроглядная тьма была ей на руку. Никто не сможет увидеть, что это я подожгла проклятого Тимонечку. Она нашарила в темноте на грубке коробок со спичками и, зажав их в кулаке, потихоньку прокралась в сени. Там, накинув пальтишко, выскочила во двор и почти бегом направилась к Тимонечкину подворью.
   Снова в стороне Водопойной вспыхнула молния и прокатилась волна раскатистого грома. Валька не останавливалась и не крестилась как обычно, хотя грома всегда очень боялась.  Она боялась не успеть до дождя, который мог спутать все её планы на поджог логова этого зверя в человечьем обличие. Она ведь много слышала разговоров в деревне, особенно женщин и старух, осуждавших свирепые поступки Тимонечки, желавших этому ироду жестокого наказания. Многие молили Бога ниспослать на голову злодея заслуженную кару. Все их мольбы остались неуслышанными, и Тимонечка продолжал свирепствовать. Но теперь я выполню их просьбы, я покараю проклятого подонка огнём. Она злорадно улыбалась своим мыслям о возмездии. Пусть думают, что это молния, посланная Богом, его подожгла. И пусть думают. Главное, чтобы он сгорел в муках.
.....
(продолжение главы можете узнать приобретя книгу)