История о Еде, Любви и о штандартенфюрере Штирлице

                “Шекснинска стерлядь золотая,
                Каймак и борщ уже стоят;
                В графинах вина, пунш, блистая
                То льдом, то искрами, манят;
               

                С курильниц благовонья льются,
                Плоды среди корзин смеются…”
               
                Г. Державин
                « Приглашение к обеду»
               
                “Sie sa;en und tranken am Teetisch
                Und sprachen von Liebe viel.”               
               
                H. Heine               
                «Lyrisches Intermezzo»



                “Штирлиц всегда найдет правильный выход из любой, даже               
                казалось бы безвыходной, ситуации.

                М.Д. "Повесть о настоящем Сверхчеловеке"



                ***

        Когда  мне говорят, что при коммунистах хорошо жилось, я всегда охотно соглашаюсь. Правда, затем уточняю: «А вы случайно не бывший номенклатурный работник?» Если отвечают отрицательно, тогда я делаю вывод: либо собеседник или собеседница брешет, либо у него (у неё) проблемы с памятью. У партийных или хозяйственных начальников, конечно, жизнь была совершенно иной. Шикарные пайки, поездки за границу, хотя и в соцстраны, но ЗА ГРАНИЦУ же! Квартиры, машины, мебель импортная без многолетней очереди, разные спецбазы, которые описывал Жванецкий, где любой товар, на любой вкус – всё это было доступно только  партийной элите. А простые советские труженики жили в другой параллельной стране, в стране тотального дефицита. Ни мяса, ни колбасы, ни одежды приличной. Чтобы получить квартиру для большинства надо было десятилетиями вкалывать. Да, раз или два в месяц на крупных предприятиях выделяли пайки. Полкило любительской колбасы или синий, тощий цыплёнок (как шутил мой отец: «Этот дрищ, помер от голода и холода по дороге к нам», пару пачек безвкусного, обезжиренного бутербродного масла, бутылка подсолнечного, какие-то дешёвые конфеты и, пожалуй, всё, в разных незначительных вариациях.  Одежда в магазинах была настолько отвратительно безвкусной, что её либо сами шили, либо переделывали оставшуюся от родителей. Валенки, представьте себе,  простые валенки для ребёнка, предмет первой необходимости, невозможно было достать! Это в столицу или в республиканские центры надо чапать, только там и можно было найти вот это самое, ну... разное, жизненно необходимое. 


В восьмидесятых приходилось мне часто езживать в родной город Х*. Там тогда  вся многочисленная родня моя ещё жива была.
Да, друзья мои, а город-то Х* не прост. Далеко не прост. И знаете почему? А оттого, что мой родной город Х* считается городом первого советского небоскрёба. Именно советского, поскольку одиннадцатиэтажный дом Гинзбурга в городе К* возвели ещё до революции, в 1912 г., из кирпича. А в городе Х*. здание «Госпрома» стало первой в социалистической России железобетонной тринадцатиэтажкой. Ну, по порядку.
В середине двадцатых, ни с того ни с сего, руководство коммунистической партии во главе с товарищем Сталиным взяли да и перенесли столицу одной большой западной Советской республики из древнего великого города К* в город Х*. А поскольку правительство республики нужно было где-то размещать, то решили отгрохать в новоявленной столице на деньги недавно созданных трестов первый в стране Советов небоскрёб.
Лишних ресурсов для воплощения этой идеи в стране особенно-то и не было. Маловато всего имелось. Основные человеческие и механические силы задействовались в индустриализации. Но делать нечего, команда Партией дана и тресты выделили деньги, которые, как это в России часто случается, очень скоро закончились. И тогда сам Ф. Э. Дзержинский взял дело в свои руки. Руководство страны выделило ещё денег и началось грандиозное строительство. Земляные работы при рытье котлована проводились вручную – лопатами, носилками, тачками. На дне ямы палеонтологов ждал сюрприз – обнаружились кости мамонта. Молодые инженеры вместе со строителями изобрели и соорудили вокруг металлического каркаса здания необычные леса с устойчивыми широкими сходнями, чтоб по ним могли свободно перемещаться гужевые подводы, гружеными цементом и гранитом, с этажа на этаж. Понагнали крестьян, студентов. Нередко бедные лошадки соскальзывали со сходней, падали, увлекая за собой рабочих. Бетон месили вилами. Но, так или иначе, дело продвигалось. На строительстве этого чуда конструктивизма побывали М. Горький, А. Барбюс и даже Теодор Драйзер, написавшие впоследствии хвалебные статьи о героизме пятитысячной армии советских трудяг. Через три года (небывалый срок для возведения здания такого масштаба), с немалыми потерями дошли до тринадцатого этажа. Дальше строить с такой «техникой» не решились.
Так вот и появился наш первый советский железобетонный небоскрёб «Госпром». Здание получилось необычное, состоящее из комплекса многоэтажных строений, которые по верху соединялись между собой двух-трех этажными переходами.



В общем, в этот город я и отправился в канун Московской Олимпиады из города В*, где обосновался к тому времени вместе с семьёй. С продуктами в провинциальных городах, к числу которых относился город В*, имелись сложности. Да что там с продуктами, самых необходимых вещей, ни в магазинах, ни на рынках не было. Всё свозили в центральные города. Весь Союз на столицы работал.

       Коллега, у которой родственники в самой М* жили, приехав от них, рассказывала один занятный эпизод, свидетельницей которого ей довелось побывать. Стоит она в очереди за мясом в магазине на К* проспекте. Видит, как крупная, крестьянского типа женщина, впереди, набирает килограммами куски говядины, баранины, свинины, просит ещё и печёнки взвесить. Очередь зароптала, испугавшись, что не хватит всем, и стала требовать, чтобы покупательница как-то поумерила свои потребности.
Сзади, интеллигентный седовласый мужчина в сердцах вскрикнул: «Понаехали тут, трам-тарам-пам-пам! Не успеешь к прилавку подойти, как всё заканчивается!»
Так эта тётка резко оборачивается, пуховый платок с головы её сполз, открыв химическую завивку жидких, светлых волос, щёки раскраснелись, и громко парирует с акцентом на «О»: «Своё вологодское беру. Бер-ру своё. Всем ясно?» Руки в бёдра упёрла, а навскидку в ней килограмм 120, затем снова обратившись к продавщице, так же громко, чтобы все услышали, добавила: «А ещё сальца, да с прожилочками, килограмма два дайте!” Очередь  быстренько присмирела при виде столь грозного явления, оставив внутри себя лишь невнятное бурчание и гневное сопение.
Вот так и жили мы в стране развитого социализма и недоразвитого гастрономизма. Каждый кумекал по-своему: кто придумает себе экскурсию на выходные в М*, а если поближе - в Л*, или же в  командировки туда просились. А я наведывался в мой родной Х*. Совмещал покупки с визитами к родственникам. Всё ж бывшая столица, поразнообразнее были прилавки.
Забитые до отказа «колбасные электрички» сновали по стране туда-сюда. Люди выручали друг друга. Отъезжающим давали заказы списками. И никто не отказывался, потому, что сам, в другой раз, просил что-либо прикупить к празднику, семейному торжеству или так, для повседневных будней.
Если приходилось на один день приезжать в нашу дорогую М*, придумали сразу же на вокзалах, в автоматические камеры хранения пустые объёмистые сумки складывать, а в течение дня наполняли их, будто пчелки, бегая за «взятком» по магазинам. Наберут несколько авосек мяса, колбас, сосисок, масла и на обратно на вокзал. Открывают камеру хранения, загружают сумки, закрывают ячейку. И дальше, за другим товаром – закупят по нескольку килограммов  конфет, лимонов, апельсинов, мандаринов и опять к камере бегут. А как программу минимум по списку продуктов выполнят, то и за сапогами могут постоять. Югославскими или финскими. А так как очереди огромные были, то успевали в это же время сбегать и за другим: меха, платья, комбинации или украшения из бижутерии посмотреть и прикупить.  Некоторым, особо прытким, удавалось даже в театры или в музеи сходить.
Домой приедут, раздадут всем, кто чего заказывал, засунут мясо в морозильные камеры, забьют всякой всячиной  холодильники и успокоятся на какое-то время, пока запасы не иссякнут.
Особенно трудно было тем, у кого дети. Растущий организм нельзя оставлять без главных продуктов, а их-то как раз  и не хватало. У меня  в ту пору две девочки подрастали. Пока мамку сосали, всё бы ничего, кухни детские помогали, а подросли, прикармливать как–то надо, вот тут трудности и начались.



Значит, выбил я командировочку и поехал на родину с поручениями от домашних маслица им привезти сливочного и топлёного, обязательно. Плюс всё, что попадётся из дефицита.

***

Прибыв в Х*, я пообщался с племянниками, двоюродными братьями и сёстрами, навестил  всех своих тётушек и дядюшек, а жили они в разных районах, сходил к предкам на могилки. В оставшееся время я принялся обходить гастрономы и продуктовые лавки, дабы выполнить заказы. Но, увы, ни в центре, который я как свои пять пальцев знаю, ни на окраинах, нигде, ни в одном магазине не смог раздобыть масла. Никакого. Разве, что на рынках. Но, во-первых, там цены запредельные и резона нет, рынки и дома есть. А, во-вторых, качество оставляет  желать быть лучшим, да и торговцы не всегда честные, могут обвесить или маргарин подсунуть…
«Куда делось масло? В более чем миллионном городе ни в одном магазине нет сливочного масла, не говоря уже о топлёном. Может такое быть? Не может. Но это есть. Что за чертовщина?» – сей возмутительный факт никак не выходил из головы. Но что поделаешь? Так и возвратился я тогда несолоно хлебавши.
Утром по дороге с вокзала заглянул к Моему Другу. Застал его во дворе. Он чистил пиджак.
– Прости, не смог масла привезти. Ни детям, ни тебе. Полгорода прочесал, нигде не нашёл. Первый раз такое.
– Да ладно, ситуация, конечно печальная, но не смертельная. Я тебе благодарен за беспокойство, дружище, и просто обязан тебя отблагодарить. Хочешь попасть в будущее?
– Какое будущее? – Я выпучил глаза.
– В коммунистическое. Не удивляйся, сегодня юбилей нашего КБ, приглашение выдано на два лица, а мне, кроме тебя, и взять  некого. Любопытное мероприятие. Пойдёшь?
“Спрятаться от домашней толкотни, да с Другом пообщаться, двойная удача”, подумал я и согласился:
– Всегда рад составить тебе компанию.
– Тогда к пяти подгребай ко мне. Оденься поприличнее, как на официальный  приём, и  не забудь ботиночки начистить до блеска.

***

Я пришёл к Моему Другу, как он и велел, к пяти. Друг был уже почти готов. Впустив меня в коридор, он остановился перед зеркалом: пригладил торчащие над ушами волоски, слегка поправил чёрно-белый шейный платок, эту франтовскую деталь очень любил, имел их в большом количестве, завязывая только по особым случаям, проверил равномерность выпуска белоснежных, накрахмаленных манжет из рукавов коричневого вельветового пиджака. Быстро поменял шлёпанцы на сверкающие от крема туфли, помогая длинным язычком легко войти пятке и, придирчиво окинув взглядом меня с ног до головы, снял с гвоздика ключи. Спускаясь по лестнице, поинтересовался у меня о поездке, о здоровье родственников, еще о каких-то пустяках. Так, беседуя ни о чём, мы вышли из дому, дошли до остановки, сели в троллейбус, где продолжили общение.
– Всё, приехали! - оборвал он разговор через несколько остановок. Мы вышли и направились к недавно отремонтированному пятиэтажному зданию. Перед ним, на большой парковке, уже стояла дюжина легковушек. Тут ещё две чёрных «Волги» подъезжают. Друг, глядя на них, сбавил ход, затем и вовсе остановился. Дверцы распахнулись. Из них неспешно выбрались одетые в дорогущие импортные костюмы, солидные люди.
– Руководство. Пройдем мимо – будет невежливо, – шепнул Друг мне на ухо.
Поравнявшись с нами, люди директората, по очереди, приветливо  пожали руки Моему Другу, а заодно и мне. Один из них задержался возле моего спутника, интересуясь его мнением о надежности точечной сварки, и, получив короткий и исчерпывающий ответ, двинулся дальше, оставив нас, с приклеенными на лицах улыбками, провожать корифеев секретной промышленности уважительными взглядами. Через минутную паузу мы прошествовали за ними, миновав проходную, где никто даже не спросил у нас пропусков и пригласительных билетов.

                ***

Банкет по случаю юбилея проводился в новой двухэтажной пристройке, которая совмещала в себе актовый зал и столовую.
Я с удивлением рассматривал апартаменты, крутя головой в разные стороны. Глянцевые панели стен и огромные стеклянные стены, создавали впечатление открытого свободного пространства, в котором, как в гигантском парнике, размещалось множество самых экзотических растений.
– Видел такое когда-нибудь? – улыбнулся, глядя на мою ошарашенность, Друг.
– Не-е, никогда, – проблеял я, продолжая озирать окрестности.
– Пару лет назад у нас создали суперсовременный отдел «Экологии». Штатные ботаники и психологи совместно работают над тематикой – «Технология озеленения производственных и вспомогательных помещений для повышения производительности труда».
Далее Мой Друг повёл рассказ о том, что отдел, существующий лишь второй год, неожиданно стал катализатором для экологической революции в их организации. За короткие сроки в коридорах и холлах возникли многочисленные уголки отдыха с небольшими двуместными, уютными диванчиками в окружении ласково свисающих, вечнозеленых растений, вьющихся по специальным лесенкам. Окна рабочих кабинетов теперь не аккумулировали вездесущую пыль, а грамотно, с любовью, украшались весёленькими горшочками со всякими фиалками, глоксиниями, комнатными розами, фуксиями, лилиями и прочей растительностью, названия которых ведомы лишь профессионалам. Весь этот живой гербарий приятно радовал глаз своим попеременным, разноярким цветением и зелёной сочной листвой, создавая ощущение непрекращающейся, вечнопребывающей в данной организации, весны.
– Так ты понял или нет? – вдруг спросил меня Мой Друг. Я затряс головой в некотором недоумении.
– Слушай дальше. Деятельность экологов настолько заразила всех сотрудников, что каждый старался внести посильный вклад для украшения своего рабочего места, подбирая полюбившиеся растения, либо растения с особенными значениями. К примеру, отдел бухгалтерии строго следил за самочувствием, стоящей в самом солнечном месте их помещения, большой древовидной «Толстянки» или, как все её нежно называли – «наш кошелёчек», опасаясь, лишний раз, прикоснуться к ней, дабы, не приведи Господь, не отпал от нее листик, что предвещало урезание средств, либо штрафные санкции за финансовые упущения.
Особенно расстарались экологи обустроить новую пристройку. Во-первых, столовая – место отдыха всех сотрудников. Во-вторых, она же и актовый зал, служащий для приёма многочисленных отечественных и, изредка, даже зарубежных делегаций.
В просторном вестибюле, около лестницы, ведущей на второй этаж, нас встретили огромные фикусы и финиковые пальмы, в массивных добротных деревянных кадках. Пальмы были настолько большие, что их макушки доходили почти до второго этажа.
Настолько сей мир экзотической флористики, в сравнении с окружающей эту чудную организацию серой действительностью, потряс мое воображение, что я долго не мог унять в себе восторг.
В зале нижнего уровня воздушно-белые тюлевые гардины защищали посетителей от солнечного света и, в то же время, не затеняли, в изобилии расставленные возле окон, растения.
Столики, помещенные между диванчиками, дополняли мягкую, интимную обстановку, располагающую к полноценному отдыху. Для абсолютной гармонии не хватало лишь щебечущих птичек. Но тогда, подозреваю, сотрудники забыли бы о работе напрочь, правдами и неправдами сбегая со своих кабинетов в этот райский уголок.
Белые скатерти с красными салфетками гармонировали с расстеленными по полу бежево-коричневыми ковриками и с фиолетово-красной обивкой диванчиков.
Мы с моим Другом поднялись по лестнице, отделанной финской плиткой, на второй этаж, ступая по роскошному ковру коричневых тонов. Упругий бархатистый ворс вначале податливо принимал каблуки, но затем пружинил и выталкивал, поторапливая и убыстряя наше продвижение. В расставленных по краям лестницы кашпо были высажены традесканции, настолько разросшиеся, что свисали вниз по шпалерам, образуя живую занавесь, скрывающую от глаз уголок первого этажа, возможно, альковный, который, впрочем, никогда не пустовал.



На втором этаже находился актовый зал с большой сценой, на  которой стоял белый рояль, и висели вишневые, плотные драпри.
Ряды стульев, в случае надобности, могли убираться, освобождая большое пространство для проведения массовых мероприятий: танцулек по поводу разнообразных праздников, банкетов или новогодних ёлок для детей сотрудников.
Вот и на этот раз стулья сдвинули к окнам, а  на их месте были расставлены столы. Столы со стульями. Сцену заняли музыканты, размещавшие свою аппаратуру с новинкой сезона, цветомузыкой. Сверху открывался неплохой обзор, было видно, что народ потихоньку собирался. Одни расхаживали, рассматривая диковинные растения. Другие стояли компаниями, что-то оживленно обсуждая.

***

Встретив знакомых коллег, Друг разговорился и устроился с ними за одним столиком, а мне указал пальцем, чтобы  нашёл себе место за столом напротив. Я прошёл между столиками и уселся там, куда направил меня Мой Друг. Сел, обратил внимание на сервировку и очумел. «Ничего себе! Такого даже по телевизору не показывают. Из каких закромов, из по каких прилавков они это все понадоставали? Или это спецзаказ. Скорее всего».
На тарелочках нежились прозрачные кругляшки финского сервелата, розовые ветчинные трубочки с зеленью внутри, невообразимо притягательно пахнущие кусочки карбоната, буженины, корейки… Нарезанные треугольниками аппетитные плотные сыры нескольких сортов. Аккуратно разложенные шпроты на крупных листьях салата с зелёным горошком. Красная рыба тонкими ломтиками соседствовала с балыком из осетрины. Заливное мясное, заливное рыбное, семга в кляре, селедочка с зеленым лучком, маслины, два вида икры. А мясного! Чего только не было: и свиные ребрышки, и тушеная говядина в грибном соусе, и золотистые котлетки по-киевски, и шницеля из телятины, и рульки с чесночком и перчиком, картошечка в маслице, посыпанная укропчиком, салаты, салаты, и-и-и многое другое, язык проглотишь и пальчики оближешь.
Водка «Столичная» и «Посольская» – в изобилии. Виски «Вайтхорс» и джин «Бифитер» – высший экзотический пилотаж. Шампанское, вина: красные, белые, сухие, полусладкие, крепленые… Невозможно было глаза собрать в одну кучу, они так и норовили разбежаться. Вазы с крупными нарезанными кругами ананаса, апельсинами, виноградом, крупными сочными грушами и пузатыми, лопающимися от собственной гордости за своё великолепие, яблоками… Фу… Столы ломились от яств!



Слева от меня подсели два молодых человека в одинаковых серых костюмчиках. Во время застолья мы вели дружеские, ни к чему не обязывающие беседы, чокались, выпивали, произносили тосты за процветание данного учреждения. Хотя куда уж дальше процветать, итак всё вокруг в цветах. Все-таки кое-где кое-кто у нас достиг - таки вершин коммунистического благолепия. Под действием алкогольных паров я и высказал эту мысль вслух.
– А вы, из какого сектора будете, товарищ, я забыл? – повернулся в мою сторону ближайший «серый костюмчик», глядя мне прямо в лицо неожиданно трезвым немигающим взглядом.
– Видите ли, - замялся я, неловко ковыряя вилкой салат в тарелке. – Наш завод связан с КБ опосредованно, поставки, командировки там всякие…
– Друзья, неужели это вы? – вдруг, пошатываясь, привалил откуда-то мужчина и, обняв нас обоих, заплетающимся языком забуробил,  – а я вас… сразу… и не при-и-метил. Надо ехать на Чусовую. Там у меня.., – обратился он к моему визави в сером костюме. Я, извинился, встал и пошёл в сторону звучащей музыки.

***

Ансамбль негромко исполнял какую-то джазовую зарисовку.  Верхний свет в зале приглушили, включили неяркие боковые светильники. На стенах весело и мягко плясали красно-жёлто-зелёные сполохи, излучаемые цветомузыкальным ящиком. Приятная, располагающая к отдыху атмосфера. Смотрю, кто-то машет, похоже, мне.
– Э-э, э-э, иди сюда!
«Во, – думаю. – На бреющем иду, никого не знаю, а и тут знакомый затесался.» Приближаюсь неспешно, вспоминаю. «Кто таков? Где я его видел? Кажется, это тот малый, не без странностей. В университетские годы мы как-то ездили на пикник в лес к озёрам. Четыре на четыре. Высокий, чернявый, интересный. Первый раз там повстречались. Но потом он подошёл ко мне на общеуниверситетской «Весне». Привет – привет, то да сё. Ну, пошли вместе к девчонкам. Одна молодая, другая чуть постарше. Он оглядывает вначале ту, что постарше. «Ля-ля, ля-ля, а это ваша сестра, угадал? Очень похожа». А та покраснела, да как заорёт: «Какая ещё сестра?! Я тебе такую сестру покажу, что всех своих братьев вспомнишь и тут же забудешь!» Так заорала, что на нас уже оглядываться стали. Я за плечо его взял, развернул, говорю: «Пошли, пошли отсюда. Нам здесь не светит...»
Да, чудной малый. Нельзя ему первому к бабам подходить. Вроде ничего глупого не говорит, но получается какая-то чепуха. А если потом, после нас, то всё нормально получается. Непонятно…»
Приближаюсь к нему, напряженно размышляя: “Как его зовут? Чёрт, забыл. Вертится что-то в голове – Валя, Лёва… Да нет, хоть убей, не помню!”
- Ты чего тут делаешь? Неужели на работу  сюда устроился, ну-у слушай, тебе несказанно повезло. А я тут по блату, от смежников. Пришлось кое-кому бутылку «Вана Таллинн» презентовать и не жалею нисколько!
В течение этого монолога, Валя-Лёва, привстав, усердно тряс в рукопожатии мою руку, не давая мне и слова вставить.
Он снова уселся, откинувшись на стуле, напротив двух дам, уже далеко не девочек, за сороковник или выше. Я вежливо, не без труда, выдернул свою руку из его настойчивых клешней, поклонился дамам. Подсел к ним за столик. 
– К вам как обращаться, сеньор? – спросила, та, что посветлее.
– Можете называть меня просто, Ферапонт, мадам.
– Поведайте нам, любезный Фер-р-рапонт, что вы думаете о любви?
– О чём, простите?
–  У вас проблемы со слухом? О любви спрашиваю я вас. Вот, ваш знакомый утверждает, будто бы любви не существует. Нет её, не было и не предвидится в дальнейшем.
– А вы уверены, что она есть? Какие же у вас на этот счёт   имеются доказательства?
– Да их пруд пруди! Видите ли, я работаю в районо. Во время очередного тестирования старшеклассников, заметила, как одна ученица, не успев сесть за парту, сразу достала фотографию юноши и положила её перед собой. Как потом мне стало известно, фотографию эту девочка носит постоянно с собой и даже спит с ней. Разве это не любовь!? Она самая в чистом виде! Как говаривал один восточный поэт: «Любовь – как весенняя степь, где цветут и благоухают маки. Любого, кто ступит туда, ослепит и одурманит».
– А у нас, в третьем подъезде, молодую девушку едва спасли – надышалась газом из-за неразделённой любви к женатику, –  включилась подруга с тёмными волосами. – Года два длилась история. Вначале они находились в весьма близких отношениях, но, как это водится у вас, у мужчин, он быстро остыл, женился на другой, перспективной. А она всё продолжала встречать его у подъезда, поджидала днём и вечером, и вот решилась сводить счёты с жизнью. Так что же это означает? Изначальную склонность к суициду? Нет, нет и нет – это и есть настоящая, захватывающая всё существо Любовь, шекспировская великая страсть. Вы же не станете пошатывать  авторитет Шекспира? Разве «Ромео и Джульетта» – чепуха?
– Ну, они же совсем ещё зелёные, что они понимают? – заметил мой знакомый (Как же его звать-то, а?)
– Конечно,  конечно, это же юность, – поддержал я его. – В этот  период жизни, ещё нет ничего устоявшегося, головы забиты книжной романтикой.
– Не помню, чтобы Ромео с Джульеттой были завзятыми книгочеями, не говоря уж об Отелло, далеко не мальчике, – проворчала светловолосая дама. 
– Дамы, Юность сначала влюбляется, потом – ищет в кого, – процитировал я афоризм Константина Мелихана. И добавил: – А у некоторых юность продолжается всю жизнь.
Обвёл всех взглядом и вдруг заметил, как в нашем направлении вышагивает Мой Друг. Идёт, как ни в чём не бывало, поглядывая по сторонам. Наконец, обернувшись на нас, улыбнулся и ткнул в меня пальцем.
По характерному блеску его глаз, я сразу понял, что Друг нынче уделил алкоголю особое внимание. Подойдя к нашему столику, он оперся на него и измерил нас всех взглядом, задержавшись на женщинах.
– Леди и джентльмены! Товарищи! Что вас так волнует, о чём речь держите?
– О главном, о любви, – сладко улыбнувшись, ответила светловолосая, на которой остановил он взгляд.
– Ну, эта тема вечна и бесконечна, притом дискуссионная, но сегодня, в праздничный день, лучше расскажу я вам одну историю, произошедшую со знаменитым штандартенфюрером Штирлицем. Назовём её условно – «Подвиг разведчика».
               
                ***

Наступил март, предпоследний месяц войны. Германию давили с двух сторон: с Востока – наши войска, с Запада – американцы и англичане. Но началась весна, и пробуждение природы зародило в заскорузлых душах фашистских злодеев надежды на всё-таки благополучный исход и не провальное разрешение сложившейся ситуации.
В связи с напряжённым положением, снабжение столовой рейхсканцелярии сильно урезали, не то, что раньше. Макс Отто фон Штирлиц зашёл в столовую пообедать, и на этот раз его рацион состоял из пары сосисок, сделанных неизвестно из чего, тарелки горохового пюре, и кружки пива, как водится.
Штирлиц съел сосиски и пюре. Тщательно вытер остатки хлебом, уж очень кушать хотелось. Принялся за пиво и осушил бокал. Закончив трапезу, вытер рот салфеткой, встал и направился в ставшие ему родными  рейхсканцелярские коридоры.
Поворачивая голову, то вправо, то влево, приветствуя проходивших мимо нордических воителей, он прислушивался к состоянию своего нутра. Там что-то подозрительно начинало бурлить и бурчать.
Идёт он себе по коридору, идёт, как вдруг из-за поворота выныривает, как чёрт из табакерки, Мюллер, а сзади него – Штольц.
– О, дружище! – вскинул руки Мюллер, – где вы пропадали? А ведь я два дня ищу вас, что бы вы, именно вы, дружище Штирлиц, ответили мне на мучающий меня, в эти непростые для Германии дни, вопрос. ЧТО МОЖЕТ ПРОИСХОДИТЬ МЕЖДУ МУЖЧИНОЙ И ЖЕНЩИНОЙ? Верите ли вы в Любовь? Прошу вас, ответьте и разрешите мои недоумения, дружище.
С этими словами Мюллер, прищурил глаза и, склонив голову, уставился на Штирлица.
“Всё, мне конец, – подумал Штирлиц. – Это ловушка. И из неё нет выхода. Если я скажу, что любовь есть, Мюллер скажет: «Ага, вы начитались Тургенева. Вас пленили его женские образы. Следовательно, и в том нет никаких сомнений, вы – русский шпион».
Если же я скажу, что не знаю, есть ли на свете любовь, то он скажет: «Выходит, вы начитались Чернышевского, а сделать так мог только стопроцентный русский шпион».
 А если же я скажу, что любви на свете нет и быть не может, то группенфюрер разведёт руками: «Э-э, да вы начитались Лермонтова. Ваш идеал – Печорин, а это такая личность… более чем подходящая на роль русского шпиона, такого же каким, бесспорно, являетесь вы».
Штирлиц напряг все свои душевные и физические силы, чтобы найти единственно правильный ответ на данный вопрос. И тут гороховое пюре сработало и оказало своё действие. Он пукнул, да так громко и звучно, что эсэсовцы, стоящие на карауле, вздрогнули, подозрительно посмотрели в его сторону и крепче сжали свои автоматы.
– Э-э, – обмахивая нос рукой, пробормотал Мюллер, – к вам, дружище, так просто не подъедешь.
Обернулся назад:
 – Пойдёмте отсюда, Штольц.
И они быстро удалились в сумрачные глубины коридоров рейхсканцелярии.
Вот так, группенфюрер СС, шеф гестапо Генрих Мюллер, снова не сумел разоблачить Штирлица, тем самым спровоцировав  русского разведчика, Героя Советского Союза, на очередной незапланированный подвиг.


«Облаком, сизым облаком
Ты полети к родному дому,
Отсюда к родному дому»,

– пропел Мой Друг, оторвался от стола, развернулся и удалился нетвёрдой походкой в сторону выхода. В этот вечер больше я его не видел.
Потом ещё было кое-что… Мы выпивали опять с теми, которые в серых костюмах. После курили с ними на балконе, о чём-то толковали. Я, правда, не курящий, но после хорошей выпивки могу и курнуть разок, и о том о сём потолковать. А вечером, занесло меня на окраину города, занесло меня туда на всю ночь, на квартиру к одной… ну, ладно.

                ***

Рано утром я приехал в центр и первым делом зашёл к Моему Другу. Открыл он мне дверь, а у самого голова перевязана. Из-под повязки выглядывают капустные листья. Впустил меня, а сам сзади идёт, охает. 
– Ну, как вечерок, понравился?
– Да так, ничего себе. Слушай… Если жена позвонит, скажи, что сегодня я заночевал у тебя.
– О-ох, и это на мою бедную больную голову, опять врать, ох, как не хочется. Не могу и не хочу. А приходится.  Уже звонили в пять утра, потом опять. Наверное жена твоя. Я не подошёл, видишь, голова какая. Потом ещё телефонили. Хорошо, скажу, что с тобой поделаешь? Но за это тебе задание: сбегай на базар и принеси мне огурцов, солёных, но чтоб рассолу было много.
 Я сбегал и приволок трёхлитровую ёмкость. На кухонном столе открыл банку, налил полный гранёный стакан рассолу и преподнес страждущему Другу. Он жадно опрокинул содержимое  в рот, – ещё!
– Другое дело. Жаль, не холодненький, но и так сойдёт, – проговорил Друг после второго стакана. Ожив, встал, сорвал повязку с капустной листвой с головы и бросил рядом с диваном. – Что-то я вчера уж больно как-то… чересчур расслабился. Если уж собираешься крепко выпить, употребляй только водку. Да под хорошую, грамотную закуску. А виски так, баловство. А ты как сам? Впечатления какие?
– Ой, впечатления огромные. Особенно от тех двух, с которыми ты посадил меня.
– Куда я тебя посадил?
– Да, за столик, а там двое были, в серых костюмчиках. И ты знаешь, они всё и обо всех знают. Это я понял по их отдельным коротким репликам. Кто какие сигареты курил, кто с кем танцевал, кто откуда, кто во что одет, обут, кто чего кому сказал. Они всё засекают и помнят. Причём сразу.
– Так это ж гебисты. Где КБ, там и КГБ. Без них такого рода мероприятия не обходятся. Они же наши глаза и уши, настоящие профессионалы. Потомки Штирлица! – воскликнул Мой Друг.
– Да я их зауважал, снискали они моё, так сказать, глубокое почтение.
– Поэтому я и говорю всегда, – подытожил Мой Друг,  подняв вверх стакан с рассолом. – Штирлиц – величайший разведчик всех времён и народов!