Татарская бляха

       Вечер. Поленья в костре трещат. Ушица в котелке бурлит. Двое, старый и помоложе, сидят у костра. Старатели, золото тут моют.
- Ты вот всё каку-то бляху поминашь, мол, лишь бы не она. Это ты про что?
- А, услыхал? Ну, это вроде как пустоцвет, зряшное дело. Попусту, в общем.
- Это к чему?
- Да всё к тому же. В нашем деле как? Либо фарт, либо работа. Мне фарту сроду не было. Я в работу верю. Ежели, к примеру, лопатить дённо и нощно, рано ли, поздно ли, а свою долю добудешь. Если, конечно, пуп не сорвёшь или на татарскую бляху не нарвёшься.
- Это что ещё за бляха такая?
- Ты слушай. При крепости ещё было. Обитал в наших местах татарин Ибрагим. Беглый, от барина убёг. Чем жил, чего творил, про то не ведомо. А была у него бляха золотая, от пояса, к которому булаву торочат. Так вот этой бляхой он и прославился. Зайдёт, к примеру, в кабак. Эй, говорит, бачка, водка давай, мяска давай, каравай давай, моя кушать пришёл! И хлоп об стол бляхой! Понятное дело, целовальник ему по полной фляге наливает, по полной мере накладывает. Да не оттуда, откуда всем, а получче и посвежее. А Ибрагишка только покрикивает: «Мала, мала кладёшь, мала льёшь, шибка жадный, клади больше, бляха три фунта весит, чистый золото!» Целовальник и рад стараться, он за эту бляху вдесятеро выручит.
       Поскидает Ибрагишка водку и снедь в мешок, бросит бляху на стол и в двери, только его и видели. А целовальник бляху скорей прятать. Утром хвать – а бляхи-то и нету!
       Ибрагим поест, попьёт, снова в лавку едет, али в кабак. Но уж в другой. Бляха-то всегда при нём оставалась. Его уж и ловили, отбирали, а толку никакого, вечером отберут, а утром бляхи нет, как и не было. Чудеса, да и только. Молва пошла, народ уже от бляхи этой шарахаться стал. Ну и Ибрагим пропал. Куда делся – никто не ведал. Только поговорка с той поры появилась – татарская бляха. Это вроде как чепуховина бестолковая, обманка блестящая, обзаришься на неё, а толку не будет. Во, как!
- Вона чё… Дык, а в нашем-то деле она каким боком?
- В нашем-то она как раз тем боком и есть. Пошла, к примеру, богатая порода, на смыве аж блестит. Понятно, старателю радость, бежит вешки ставить, в конторе место записать. Любые деньги готов заплатить, чтоб без волокиты, в долги лезет. А оно – раз и нету. Пустое место, обманка. Ни золота, ни денег, одни долги. Ровно как с бляхой татарской. Потыкинские ребяты так коня и коровы лишились. Чуть вовсе без портков не остались. Вона!
- Ишь ты! Тоже на смыве попались?
- На самородке. Сам же знашь, у нас золото песковое, самородного сроду не было. А потыкинские, значит, сунулись на чужой участок, заброшенный. Пробу копнули – хлоп, что такое?! Самородок! С кулак прямо! Они бегом в контору, так мол, и так, желаем место застолбить. Те посмотрели в бумагах, говорят, что место уже застолблёно, только давно. Потыкинские корову с лошадью продали, взятку дать. Изладили им доку;мент, кинулись они копать, ан золота и нету! И не было. По приметам – есть, а на деле – пусто!
- А самородок?
- А не золото это было, медь жёлтая, а внутри – свинец для весу. Это им подкинул кто-то, может и конторские, они на это дело ушлые.
- Вона чё… Ну, а потыкинские чего?
- Они сдуру чуть на каторгу не угодили.
- Это как?
- А так. Сунулись со своей медяшкой в скупку. Там их на смех подняли, гнать стали. А потыкинские не стерпели, кулаками давай махать, потом за кайло схватились. Тут пристав, ему тоже сгоряча наподдавали. Ну чё, отсидели в околотке месяц, с тем их и отпустили. У потыкинских, вишь, сват в присутственном знакомство имел, пошептался с кем надо, их судить и не стали.
- И чё?
- Ничё. До сих в батраках у Нефёдовых. Исть-то надо.
- Ишь ты… Во, как! Значит, тоже, вроде как бляха татарская!
- Вот и говорю, не зарься на то, что блазнится. Трудом да потом – оно надёжнее.
- И то! Твоя правда. Всё, готова ушица, доставай ложку, вечерить пора.
- А, вот и славно. Ну, Господи, благослови!...