пирожки

– Пирожки! Горячие пирожки!
– Иринка! Мне один с капустой и беляш с мясом.
Туго сбитая круглощёкая деваха поставила небольшую корзинку на прилавок, откинула полотенце, полоской резанной бумаги ловко подхватила пирожок, улыбнулась и вручила его маленькой неопрятной женщине, торгующей рыбой.
Та вытерла руки о тряпку – как будто от этого они стали чище и перестали вонять рыбой – отсчитала несколько монет и протянула Ирке.
– И беляшик не забудь, – утробно мявкнула она с набитым ртом, – да потолще дай, где больше мяса.
– Самый большой, тёть Клава, – пирожница протянула беляш, сунула мелочь в карман передника.
Наверное когда-то он был белоснежный, но теперь жирные пятна и многочисленные стирки превратили его в тряпку, скорее, это было хранилище для денег, чем передник. В кармане забренчали и зашуршали деньги, здороваясь с вновь прибывшими.
Ирка развернулась и неспешным чуть косолапым шагом пошла дальше вдоль рыбного ряда. Она ставила ноги носками внутрь, как это делают дети, и всем своим видом – пухлая, розовощёкая и курносая – походила на беспечную школьницу, которая что-то перепутала и вместо ранца взяла корзинку. 
– Пирожки! Горячие пирожки!
Одернув коротенькую юбку, из-под которой виднелись толстые короткие ноги с круглыми толстыми коленками, поведя такими же  округлыми плечами, она передала корзину из одной руки в другую и призывно глянула на молодого красивого парня, с густой кучерявой шевелюрой и огромным грузинским носом.
Он стоял около мангала, надевал на шампур куски мяса.   
Завернув за угол и оказавшись прямо за хлебным ларьком, где под ногами валялись окурки, пустые бутылки, пивные банки и ещё какая-то непонятная дрянь, она почувствовала, как чьи-то сильные руки схватили её за талию и, не дожидаясь одобрения, настойчиво полезли под юбку.
– Гиви, перестань, – но руки не останавливались, а Ирке пришлось, преодолевая неслабое сопротивление, повернуться к парню лицом, что слегка притормозило его дальнейшие действия.
Гиви был на целую голову выше Ирки и теперь мог совершенно непринуждённо глядеть в её шикарное декольте, пока она, хихикая, возвращала его непослушные ручищи обратно на свою талию.
– Прекрати, – смеялась она, убирая со лба выбившиеся из хвоста светло-русые волосёнки – такие редкие, что прямо надо лбом просвечивала молочно-белая кожа черепа.
 – Я же на работе. Потерпи до вечера. Помнишь, ты обещал меня в кафе сводить?
– Помню, помню, – пыхтел Гиви, зажав Ирку между ларьком и своим молодым смуглым телом. Он продолжал наступление, теперь правой рукой обхватив её за талию, а левой пытался забраться под блузку.
Этот хитрый манёвр Ирка пресекла сразу же. Она ловко вывернулась, оглянулась, улыбнулась маняще и вызывающе, а выскочив из-за ларька, степенным шагом победительницы направилась к своему киоску.

– Ты гдэ шлялась так долга? – Алик сердито оглядел Ирку.
Та никак на это не реагируя, откинула полотенце и стала складывать в корзинку новую порцию горячих, только что испечённых пирожков.
– Ты апят с этым шашлычныком , с этым Гиви обжималась? Мэнэ пулеват на эты ваши шманцы-обжиманцы-прижиманцы. Пачэму так долга за пырожками нэ прыходышь? А?!
Две тётки отвернулись от плиты, на которой жарили очередную порцию беляшей, и теперь с радостными оскалами наблюдали эту сцену.
– Алик, извини,  – Ирка состроила гримасу и подняла на начальника – седеющего добродушного армянина – невинный взгляд. При этом она продолжала, не глядя в корзинку, совершенно точно укладывать пирожки по своим местам. – Я так больше не буду.
– Ладна, иды работай. Если мэна не будэт тут, значит я в кафе. В Прыдорожном. Принэсош туда выручку. Я тэбэ зарплату отдам.
– А чего это, Алик, ты ей каждый день платишь и всё время лишние даёшь… - заверещала одна из тёток, упершись тонкими длинными руками в костлявые бока.
– Я теэбе мало плачу?!
– Нет, что ты. Хорошо платишь, но…
– Вот и не суй нос куда нэ нада! За пэрожками слэды! Горят.
Ирка схватила корзинку и выскочила из киоска.
Гиви крутил шашлык над мангалом, осторожно сбрызгивая его водой.
В этот раз пирожница прошла мимо, не оборачиваясь и неся свое, во всех местах округлое, молодое и уже много чего повидавшее тело как подарок миру. Гиви тут же забыл про шашлык и замер, следя за плавными движениями бёдер совсем не модельной фигуры.
***
Ирка как всегда опоздала. Влетела в ларёк как вихрь – красная, запыхавшаяся, растрепанная – бросила сумку на ящик, по дороге сбив со стола стакан с чаем.
Пластиковый стаканчик упал, чай разлился по полу коричневым озерцом.
– Заполошная! Глаза разуй!
Тощая тётка нашарила ногой под столом тряпку и ногой же стала мусолить лужу.
– Теперь весь день липнуть будет, курва ты безрукая. Бери вон тряпку и полы помой, пока Алик не пришёл.
Другая тётка отодвинула подальше от края огромную кастрюлю – там белело и дышало дрожжевое тесто. Рядом стояли ещё две посудины – с картошкой и капустой – готовые начинки для пирожков. На четырёхконфорочной плите уже шковорчали и подрумянивались в разлитом по сковороде масле готовые пирожки, рядом на огне грелась вторая сковорода – чуть большего размера, но пока ещё пустая. 
Тётки привычными отработанными движениями раскатывали тесто, запихивали в него начинку, ловко слепляли края и, будто соревнуясь на скорость, укладывали на сковороду. 
Кастрюлю с фаршем Алик держал двумя руками за алюминиевые ручки, он стоял в дверях, наблюдая как Ирка трёт пол.
– Ты у мэнэ тэпэр ещё на полставки уборщицей, а? – загоготал он.
Ирка подняла голову и улыбнулась.
– Я быстренько, щас всё подотру и побегу пирожки разносить.
– Да, ринок уже полным полнёшенек. Торгаши-шмаргаши – всэ трудятся. Всэ ест хатят и тэбе ждут, – он бросил взгляд на плиту. – Готовий пырожки ест?
– Конечно, Алик – с капустой и с картошкой, а теперь и беляшей наделаем, – радостно сообщила худая тётка. 
– Ира, вчэрашную выручка давай. Нэ занэсла мне. Ай, нэхарашо.
Ирка так и замерла с грязной тряпкой в руках.
Развернулась всем телом, уставилась на Алика огромными карими глазищами. Она их так выпучила, что стала видна сеточка капилляров на глазном яблоке.
– Я от-да-ла-вы-руч-ку, – пробормотала она и схватилась за дверь, - вче-ра...
Алик с грохотом поставил кастрюлю на стол и ошарашено уставился на девушку.
Тётки притихли. Только масло продолжало шипеть и плеваться на сковородках.   
Ничего не нарушало тишины.
Тут Ирка громко икнула и Алик вздрогнул:
– Ты мэнэ нэчего нэ отдавала.
– Да как же так, – затараторила Ирка оживая. Беспорядочно дирижируя руками, она растерянно оглядывала тёток, словно ожидая от них поддержки.
– Я отдавала! Алик, я заглянула в кафе, вы там с друзьями сидели… Вышли ко мне, взяли деньги… не глядя сунули мне в руки несколько купюр…  я ушла.
– Вот дэрьмо!  Ты прыносыла дэнги? – Алик наклонился к Ирке, видимо пытаясь разглядеть на её ошалелом лице хотя бы тень вранья, а затем выругавшись по-русски и почти без акцента, выбежал из ларька.
Ирка сползла по стене и, усевшись прямо на пол, закрыла лицо руками.
Вначале она плакала тихо, только слёзы просачивались сквозь пальцы и стекали по рукам, но потом зарыдала в голос, дёргая плечами и постанывая. Когда она набирала воздух для очередной порции слёз, было слышно, как у неё внутри что-то булькает и надрывно свистит.
– Ну перестань, – худая тётка опустилась перед ней на корточки и стала гладить по голове.
От этого Ирка заголосила ещё громче, между всхлипами пытаясь что-то сказать.
– Я не… ла… отда… небра…
– Да видим, что не брала! Перестань рыдать, – вмешалась тётка потолще, перекладывая деревянной лопаткой беляши со сковородки в пластиковый тазик. – Он пьяный наверное вчера был, вот и не помнит нихера, пердун старый.
Она громко и хрипло засмеялась. Ирка убрала от лица руки и тоже улыбнулась покрасневшими опухшими губами. Всё её лицо было красным, а на щеках и подбородке оно пошло белыми пятнами.
– Не боись, девка. Если этот бизнесмен хренов упрётся рогом, я скажу, что сама видела, как ты ему деньги отдавала, – худая тётка протянула Ирке стакан с водой и осклабилась чёрными пеньками зубов.
– Правда, тёть Том? Вы мне верите?
– Чё ж я, первый день как на свет родилась? Враньё от правды не отличу? А вот и он, красавчик, явился, не загрязнился.
– Так, стоим пачыму? Пачыму нэ жарым пырожкы? Что нэ продадытэ, самы вэчэром доедать будэтэ. Понали?
– Поняли, Алик, поняли. Пил бы ты поменьше, что ли.
– Женшына – твоё место у плыты, – Алик одновременно приобнял тощую и полную тётку, они взвизгнули и густо разхохотались.
– Ах, ви маи красавыцы!
Потом он обернулся к Ирке.
– Нэ рэви. Нэ рэви, ныкто воровкой тэбэ нэ назвал. Сложила пырожкы – иды работай! Иды, иды, нэ стой, как статУя!

***
Гиви нетерпеливо перетаптывался за хлебным ларьком.
Он слышал крики и видел, как Алик выскочил из пекарки. Но Гиви понимал, что припёршись к ларьку выручать Ирку, сделает ей только хуже. А судя по звукам, доносившимся оттуда, хуже было уже некуда.
Гиви бросил окурок и жестоко раздавил его, как будто это была гремучая змея, которая и стала виновницей всех несчастий.
Он сплюнул, а подняв голову, увидел Ирку – по её красному, опухшему лицу  расползалась счастливая улыбка.
Она подбежала к нему и, бросив корзинку, стремительно и нежно обняла. Гиви на пару секунд замер, пытаясь вникнуть в ситуацию, но тёплое мягкое Иркино тело повисло у него на шее, и его мыслительный процесс тут же сменился физиологическим – его длинные руки ловко обвились вокруг её талии и стали стремительно спускаться вниз.
На этот раз Ирка не сопротивлялась. Возможно от радости, или от избытка чувств к этому настойчивому красавцу, она позволила Гиви ещё немного вольностей, после чего шлёпнула его по руке и, чмокнув в разгорячённую щёку, шепнула на ухо:
– Сегодня мама уезжает в командировку. На неделю.
Гиви даже не попытался её удержать, он так и остался стоять застывшей античной статуей, глядя вслед Ирке.
Она подняла корзину и беззастенчиво вертя попой, пошла как модель, занося ногу за ногу, чувствуя  спиной его вожделенный взгляд.
– Пирожки! Горячие пирожки!