Наказание израильского мужа

Самое страшное наказание для мужа-израильтянина — не налоговая проверка и даже не пробка при выезде из Иерусалима в Тель-Авив в часы пик. Настоящий ад — это юбилей подруги в русскоязычной компании. А если компания ещё и бывших жителей солнечного Тбилиси — всё, можно заказывать оркестр траурных маршей.

  Народ медленно заполняет зал ресторана. Приветствия тянутся не минуту и не две… Как можно только встретить человека, которого не видел месяц, и не спросить, как дети, внуки, родители (если живы)… Причём всё это на повышенных тонах и под музыку живого оркестра с популярными грузинскими мелодиями.

— Раваа сакмееби? — орёт какой-то мне совершенно не знакомый тип с запущенной зеркальной болезнью. Я, в силу воспитания, отвечаю: Каргат вар, батоно… Муж недоумевает:
— Кто этот пузатый господин? Откуда ты его знаешь?
— Да поверь, понятия не имею, кто такой… Видимо, из причастных.

Народ, наконец определившись, усаживается за пронумерованные места. Кажется, что это не ресторан, а зал суда: каждому строго определён стул, и не дай Б-г перепутать — можно обидеть родственников до седьмого колена.

Официанты бегают с тарелками так, будто это олимпийский забег с препятствиями. Столы ломятся: зелень, сациви, разнообразные пхали, и в самом центре — хачапури, гордый, как генералиссимус, возвышается над всей армадой закусок. Муж смотрит на это всё глазами солдата, попавшего в плен: вроде кормят, но выхода не видно.

«Первый тост раскатывается, как гром небесной молнии:
— За юбиляра! И чтоб каждый осушил до последней капли!»

Рекой льётся французское шампанское за здравие моей подружки, которой исполнилось далеко за «сят»… Тамада, словно опытный фокусник, ловко обходит цифры, но с упорством бухгалтера умудряется целую минуту перечислять её достоинства: красива, умна, хозяйственна, добра, щедра, талантлива…

Каскад комплиментов обрушивается, как Ниагара — шумно, бесконечно и с брызгами на первые ряды. Это уже не тост, а симфония лести, где каждая скрипка играет в унисон: «Ах, какая женщина!»
  Я слушаю и думаю: да, это не застолье, а настоящая ярмарка тщеславия, где товаром служат громкие эпитеты, а валютой — восторженные возгласы.

Все вскакивают с мест, чокаются, как будто подписывают мирный договор мирового масштаба. Муж, вжавшись в спинку стула, еле держит бокал.
— Ты хоть понимаешь, — шепчет он мне, —  они будут пить за каждого? Сначала за родителей, потом за детей, потом за соседей, потом за собак и кошек? Я завтра не смогу встать!
Я улыбаюсь:
— Сиди и молчи. Это наши традиции.
— Окстись, какие это ваши? Ты 100% ашкеназка.
— Я тбилисская и это и мои традиции, отрезаю я...

Оркестр берёт новую высоту: « Гаихаре» так мощно льётся в зал, что хрустальные люстры дрожат, словно участники ещё одного тоста. Муж закатывает глаза и тихо шепчет:
— Господи, почему я не остался дома?..

  Под лезгинку вскакивают почти все со своих мест. Зал моментально превращается в бурлящий вулкан: женщины в каблуках цокают так, будто отбивают чечётку для самого Бродвея, мужчины кружатся с руками, раскинутыми в стороны, словно хотят обнять весь Кавказ сразу.

Официанты в ужасе жмутся к стенам: ещё секунда — и поднос с хинкали уйдёт в космос, как спутник. Музыка громыхает так, что даже ложки в тарелках начинают танцевать сами по себе.

Муж смотрит на это безумие глазами археолога, внезапно оказавшегося в доисторическом племени. Он вжимается в стул, как в спасательную шлюпку:
— Они сумасшедшие… абсолютно сумасшедшие…
— Не смей! — шикаю я. — Это не сумасшедшие, это традиция!
— Традиция? У нас традиция — вечером смотреть новости. А у вас традиция — устроить землетрясение в ресторане!

Муж наблюдает, как я, увлечённая музыкой, развожу руками в танце. Глаза его округляются, будто он видит не жену, а инструктора по управлению аэропортом «Бен-Гурион».
— Ты можешь не размахивать руками, как на взлётной полосе? У меня ощущение, что сейчас сюда зайдут самолёты!
— Это грузинский танец! — огрызаюсь я.
— Грузинский? Да наши курды точно так же пляшут!

Я замираю и вскидываю брови:
— Курды?! Это святотатство!
— Говорю тебе, курды, и всё тут! Размахивают руками — один в один! И ногами крутят так же...

И тут я вспоминаю мою ленинградскую родственницу, для которой все кавказцы были «грузины». Никаких различий — все «грузины», и точка. Муж явно решил пойти по её стопам — только вместо «грузин» у него теперь «курды».

Я развожу руками ещё шире, как дирижёр оркестра, и в этот момент люстра над головой начинает покачиваться в такт.
— Всё! Последний раз я пришёл в такую компанию! — клянётся он.
— Последних раз у тебя уже коллекция, — улыбаюсь я. — Скоро альбом выпущу.

Он ворчит, но тут же тянется к тарелке:
— Ну… хачапури у них, конечно, гениальный. Ради этого можно и пострадать.
— Вот и молчи, терпи и не ворчи, — отвечаю я. И пирожки ты уже не первый тянешь. — Это второй...— Ну, допустим четвёртый, но кто считает?

А в зале снова звучит потрясающая музыка из репертуара грузинских мелодий, и кажется, что вместе с музыкой поднимаются стены, потолок и конечно терпение моего благоверного.