История третья - Разбой...

Путники потерянного каравана спали. Из немоты ночи иногда всплывала нетленная музыка тварей, сверчков, стрекочущих дьявольские проклятия всему свету неугомонному и злому, и вновь утихала. Иногда, как вселенский грохот, вздымал высь одинокий выстрел и уносил за собой заливистое шакалье тявканье. И топот потревоженных в связках лошадей, бегущих по кругу, тамтамом отдавался в степи, куда приподняв голову с лёжки,  посмотрела старая верблюдица.
Вернулся караульный, подсел к костру, таяком (пастушья палка) шевельнул дышащие жаром угли,  и отрезав ломоть очередной мысли, раскинул с плеча лёгкий тулуп на брошенный ширдак (коврик) - лег спиной к огню, вслушиваясь в ночные звуки и храп товарищей. Потревоженные  выстрелом, ворочались путники.  Перебивший сон, из походной юрты вышел Данила  Белотуркин  и,  потягиваясь до хруста костей и ёжась от прохлады,  поглядел  вверх - небо мерцало слезинками звёзд; вот, вспыхнул и погас яркий росчерк - «Чей дух, покинул землю для дальних миров»? - Подумал он и подсел к костру.
- Не спится? - приподнял голову дежурный монгол.  Данила поразился чистоте его речи - без акцента.
- Что-то душе неймётся! -  и потянулся к стоящей у костра треноге, встряхнул козий мешок, где зрел  кумыс.
- Напиток богов! - встал  стражник и пошёл к верблюдице, где лежал кожаный футляр для пиал. Достал пару, встряхнул,  сбросив прилипших букашек, вернулся, с беспокойством оглядываясь на шевельнувший траву ветер.
-Чутьё у этих тварей (имея в виду шакалов) - сказал он, наливая кумыс и протягивая пиалу:  - Который день пасут нас, но свою требуху выстрадают.
- А, ты что, один дежуришь сегодня?
- Пусть поспит, - (имея в виду товарища) - ответил он. У меня слух с детства, я корень звука из-под земли слышу, пусть только шелохнётся, всегда упрежу.
- Смотри! Здесь часто пошаливают! - протяжно проговорил Данила, сам,  вслушиваясь в звуки и думая о словах седобородого купца Афанасия, спавшего в юрте с командиром стражи. « Наша задача до времени быть при караване, сопровождать, усыпляя бдительность стражи. А, когда,  ночью нападут»? - и он рассказал о воровском сговоре и своих замыслах.
Данила передёрнулся, - Надо же,  влип?  Небось,  разбойники - вспоминая роскошь купеческого дома в Петербурге,  - думал он.
-Плохо, маржа (русская женщина) у водопоя нас видела, наведёт бандитов; сама сказала, что кого-то ищут, сбились видать. А, то станешь камнем,  молчащим и недвижным; ножи то у низ вострые! - вздохнул монгол. - И будешь так-то лежать,- шевельнул он камень у ног палкой, жмурясь от всполоха, - с сердцем молящим, видя идущие  знаки событий, а сам безучастный, томишь любопытство к тому, где течёт река мыслей мимо тебя!
- А, что же сюда подался? Сидел бы дома!
- Эх, сказал бы я! - и прихлебнув из своей пиалы, вымолвил: « Однажды Будда ночевал в юрте кочевника, разразился ветер, разъярённым волком наскакивал на  трепыхавшую кошму, рвал верёвки, гнул полог. Изогнутой тетивой дрожала ива, заломив ветки в порыв ветра, как волос на голове бабы…
Допив кумыс, встряхнул пиалу, поставил у ног, чувствуя лёгкое головокружение.
…Билась ива растрёпанными до земли косами - продолжил монгол, проводив его руку глазами - Словно бегущий по ветру человек, размахивая руками, как ухватиться за что? Стая ворон серым пеплом посыпалась с ветвей, клубясь и сталкиваясь - унеслась вверх. Вопрошающе заскрипел дуб. Будда заслонился от ветра  рукой, что-то прокричал ему и ветер стих. Из юрты выскочили кочевники:
-Что ты сделал, что он утих?
- Моё слово. Джорго - иноходец,- скачи, помоги нуждающимся! - Сказал я.
- Суюнчи (радостная весть)! Это у ветра в пазухе воздух, а у разбойника камень, как спастись от того и другого? - воскликнул кочевник.
Вглядываясь в серо-чёрные крестики слетающихся  назад ворон, Будда засмеялся:
-Нужно вовремя отвернуть от беды. Любящий пастух - утроит стадо»!
 Монгол встал, забрал с земли пиалу, вложил в свою.  Понёс в футляр. Небо посветлело, обникло.
Алтын-Кызык (полярная звезда) сияла высоко, подмигивая с замутненного неба. Данила подбросил курай в угли. Костёр весело затрещал, пожирая окровавленными зубами пламени, сухой толстодревый курай.  В темноте скучено сбились телеги,  тёмными неподвижными массами лежали верблюды. С одной из ближайших телег свисали ноги стражника. Монгол растолкал его и молча полез спать.  Рядом с походной юртой спал стражники, путники,  укутавшись с головой,  храпели. Говорливо шуршала трава. Данила задремал у костра. Выстрел разжал звук. Данила вздрогнул, и звук, спрессованный в маленькой душе патрона,  расширяясь в пространстве, сотряс воздух гремяще взвизгнувшим голосом и пуля вжикнув, унеслась, ища добычи. Все повскакивали спросонья кидаясь руками в стороны, ища одежды и оружия и сталкиваясь в темноте.
- Ложись! -зычно хлестнул незнакомый голос - кто двинется, стреляю без предупреждения! И для острастки пальнул вверх. Замелькали люди, ярко вспыхнули факелы, покатились вскрики:
-Собери оружие, гони их а кучу! - донеслось позади.
- Ах, ты! - рявкнуло  сбоку и хлёстко отозвалось чьё-то тело, получившее удар.
- Беспечность, мать вашу! - и тут же подавился выстрелом. Заржали кони, рядом загремели опрокинутой посудой, где-то струясь, потекла жидкость. Через несколько минут полусонных пленников согнали в кучу. Рядом толпились седобородый купец, вахмистр Попов и есаул охраны Прыткий, чуть в стороне лежало тело убитого. Данила зажмурился, это был монгол. Потревоженные шумом лошади и верблюды рвались со своих мест. Всадники и пешие теснили их собирая кучнее. В сумраке отчётливо белели косынки -полумаски, свисающие белыми бородками треугольников вниз, обтягивая причудливо выпирающие носы и выше с прорезями для глаз и с кончиками торчащими на затылках в виде белых усов из узла за ушами. Тот же волевой голос, голос Маковского, приказал:
-Все отошли десять шагов назад! Марш!
Толпа неуверенно потеснилась и шагнула вновь ещё раз, отодвигаясь от него,  идущего с плетью на них.
- Связать всех! - повысил он голос. И часть всадников, спрыгнув с лошадей,  устремилась к толпе с приготовленными верёвками,  и смешалась с вооружёнными пешими товарищами, охватывая в кольцо пленных. Связанных погнали толпой, оставив часть разбойников потрошить и укладывать тюки. Вторая часть, во главе голосистого теснила людей к пропасти.
- Стой! -последовала команда. Колонна остановилась со связанными руками сзади спины. Вывели из толпы двоих, седобородого Афанасия и Данилу. Отвели от группы и для острастки по команде выстрелили холостыми.  Притворившиеся Данила и седобородый купец упали будто убитые.  Стон ужаса прокатился по пленникам. Не давая им раздумывать,  погнали.  У пропасти подвели лошадь и набросив на луку седла верёвку захлестнули прочным узлом. Сутулый длиннорукий  разбойник, перекинув  ружьё за спину  проверил затяжку ногой,  упираясь в круп лошади.   Бросил конец верёвки другому. Тот быстро обвязал пятившегося пленного особым узлом по поясу и вложил в рот конец верёвки:
-Ты сейчас будешь опущен  вниз, в пропасть, и там потянешь конец зубами на себя, петля разойдётся, и ты будешь,  свободен - засмеялся он сквозь шевелящуюся косынку.
- А, руки развяжи! - выплюнул он верёвку.
- Э, нет! Пока нет!  - и взмахнул плетью, как выстрелил ударом бича у ног пленника. Тот подпрыгнул,  его схватили  и, подтащив к пропасти, сунули ногами  вниз,  и он повис на натянутой верёвке. Лошадь повели к пропасти,  и пленник заскользил вниз, отталкиваясь от уступов отвесной скалы. Вскоре все пленники оказались со связанными руками в каменном мешке.
-Эй, купчики! - закричал сутулый, - как вы там, живы?
Гробовое молчание было ответом. В ужасе каменного мешка шок запер рты. Каждый кружился в ужасе собственной беспечности, личной дури самоуспокоения, оборачивающейся всегда против вас, зачастую распознаваемым злом в противовес которому, кто-то нашептывал вам - берегись, но вы беспечно отмахнулись, обойдётся. Ан, нет!
Во время нападения на караван был тяжело ранен монгол. Разбойники,  приняв его за мертвого, бросили в котлован за холмом. С их стороны тоже был раненый, в которого стрелял монгол, проснувшийся на шорох. Второй стражник, как и Данила задремал и проявил непростительную беспечность…
Караван не отметился вовремя на маршруте и на его поиски был направлен поисковый отряд Шабдина, с которым шли по пути в Караколу поп Иннокентий и английский посланник к ламе Чейз.
Джигиты Шабдина нашли в поле свежую могилу. В ней оказался труп, который добили выстрелом в затылок. Лица на нём не было - месиво. Но. по одежде, найденной в кармане косынке с отверстиями для глаз признали в нём разбойника. А, по наколке на руке - человека Рюрика.
Спустя несколько дней,  в Сазановке был задержан подозрительный человек.  Следователь Разумовский допрашивал его:
- Вы утверждаете, что ничего общего не имеете с разбоем! Тогда скажите, откуда у вас документы убитого? Лысоватый кореец молчал.
- Есть свидетельство, что в конюшне стоят лошади  с этого каравана, и на них приехали вы!
-Сразу на двух? - выпалил кореец.
-Ну, что вы? Видимо кто-то с вами был ещё!
- Моя вас отвечать не будет! - выпалил в запале кореец.
- Власов! - крикнул Разумовский,- зайди! Кинь его в яму к задержанным, - приказал он, - и позови Шабдина.  А, этот, пусть подумает, там  ему сейчас порасскажут, чем яма пахнет! И он засмеялся едким смехом…
Разумовский понимал, что участившиеся нападения на караваны, организуют те, кто знает о выходе на маршрут, тот,  кто имеет поддержку в правительственных кругах, группах сыска, охранке. Вот почему у них так часты удачи и наоборот - разорение у купцов,  и провал у групп сыска. Кто? Думал он и мысленно просчитывал варианты…
                Продолжение следует.