Давай увидим

     «Давай увидим»                А.Вискалин



                Я когда-то давно имел дело с одним человеком, он был угрюм, малословен, жаден до еды и нетерпим к музыке  – узнал я это всё позже. Я как-то спросил его: «Чего вы любите Цаплин?». Мне показалось, он не сразу меня понял; он тёр свои густые выдающиеся седые брови, указательными пальцами своих длинных обезьяньих рук, покряхтывая, тяжело ёрзал на стуле, делал странные движения – как бы пытался оглянуться, но позади него была стена. С минуту он молчал, все тёр брови, затем быстро взглянув на меня и отведя взгляд, будто такого мимолетного взгляда ему хватило, что бы понять стоит ли мне доверять, да и вообще – говорить ли со мной – сказал, - Я жук;в люблю  Мыльников. Понимаете? Даже, –  он помолчал пару секунд, – Даже не жуков – клопов скорее. -  Конечно же, я не понял его. Жуки, клопы – вот тебе раз.
 – Знаете Цаплин, зря вы всё это…
 – Ну, вы спросили, я ответил. – Как казалось, отвечая, он специально делал тупой вид. Поглаживал свой маленький шарообразный живот под сильно потрёпанным свитером крупной вязки в поперечную серо-зелёную широкую полосу, почёсывался. Неевропейские его тёмные глаза всё искали чего-то в верхних углах кабинета. На меня он не смотрел, будто для него я был пустое место, манекен, окурок на площади.
  – Говорю я вам – зря вы так! Я договорился с охраной, что бы вас пока не били, что бы ночью иногда давали вам спать. Я, в конце концов, разрешил вам называть меня не «Господин следователь», а  просто – по фамилии. А вы!? Не забывайте, вы обвиняетесь в очень серьёзном преступлении Цаплин!  Всё что нужно мне, это откровенность. Все в ваших руках.  Я же вижу – вы умный человек. Я уже много раз объяснял вам, что откровенность может не касаться напрямую дела, по которому вы обвиняетесь. Это моя инициатива. Понимаете? Не для того что бы вас «расколоть» там или ещё как-то. Я должен понять вас. Этот особое дело, такие случаи единичны. Поймите вы Цаплин! Я вот с вами сейчас откровенен, я доверяю вам, можно сказать раскрываю перед вами карты, и говорю прямо – мне ваша откровенность в наших беседах нужна для того чтобы проанализировать вас.
 – Так, что же вы хотите от меня услышать, в конце концов? Раз не касаемо дела, по которому я прохожу, раз меня вот не бьют…Спасибо.
Да- да. Очень, конечно я благодарен. – Он забормотал, завозился, начал вдруг теперь попеременно тереть руками свои женоподобные бедра в коричнево-бурых засаленных невероятно брюках. Вдруг замер, уставился на меня не мигая, поднял брови, сделав удивленную гримасу, негромко спросил, - Так какого же чёрта вам рассказать?
 – Да что угодно! Что на ум вам приходит. Любой эпизод из вашей жизни. Чем вы жили то Цаплин? Клопы какие-то твою мать!.. – Почти не дав мне договорить, он начал рассказывать.

     Было время я жил в Ялте. Чудное было время. Мягкий, ласковый город. Я любил гулять по утрам. Мало что найдется в целом свете замечательней, чем прогулки по майской утренней Ялте, чем сидение на набережной в ранний час за столиком кафе: бессчётная чашка кофе, тысячная папироса, свежие булочки с курагой. Отдыхающие ещё спят. Я всегда гулял очень рано – встречал зарю, мечтал. Знаете, какой же это дар – мечтать ! Можно лишиться достатка и быть несчастным, можно найти себе приятное занятие, влюбиться, в конце концов, и быть счастливым, но всё это временно, всё это – не навсегда. А мечтать вам не может помешать никто и ничто – дар.
    На набережной у меня было любимое место – так, ничего особенного – две скамьи напротив, но вся прелесть в том, что с одной открывается изумительный вид на холм «Дарсан», а с другой, на море и  Гурзуф. Вы были в Ялте Мыльников?
 – Нет к сожалению.
Именно – к сожалению. Вы вот понять меня, проанализировать хотите, а в Ялте не были. Печально. В то утро я был очень удивлен, увидев в начале седьмого на моем любимом месте эту девочку…
    
    Цаплин вздрогнул от неожиданности: «Боже! – что это!?». Девочке было не больше четырнадцати. Как часто слышишь «…мне семь, двадцать два, сорок пять, шестьдесят три…», и как редко: «мне четырнадцать…».
– Доброе утро! Как странно видеть столь прекрасное создание, особенно в этот ранний час! Вы тоже пришли насладиться зарей? – Девочка была прелестна. Белое кружевное платье, темные волосы, голубые глаза – она была сейчас для Цаплина как некий подарок из детства перевязанный голубой лентой, как поцелуй матери, как похвала отца. – Заря  сегодня решила задержаться подольше. Не уступает неба дню. Очень отрадно, что такая очаровательная особа пришла посмотреть на чудо, которое доступно только тем, кто рано встает. – Цаплин улыбался искренне.
– Я не пришла посмотреть. Я не могу «посмотреть» – я слепа с рождения. И встала я рано, потому что меня разбудила бабушка. Мы приехали позавчера, моя бабушка на процедурах в санатории «Ливадия», который как я понимаю, находится, где-то совсем рядом. Бабушка придет за мной в одиннадцать часов. Меня зовут Вера. Здравствуйте! – Девочка говорила это, не напрягаясь, свободно и открыто, передавая без сожаления данность.
     Нельзя сказать что Цаплин смутился, или был сильно удивлен услышанным. В какой-то мере он был даже готов к подобному, он всегда чего-то такого ждал.
– Здравствуйте Вера! Меня зовут Цаплин, - он присел на скамью рядом с ней, и на секунду, всего на мгновение его сознание затуманилось от накатившей волны запахов: сирени, моря, роз, и непорочности. – Вы правы Вера, – исподволь выдавая свои ощущения за не сказанные девочкой слова, сказал Цаплин. – Поверьте, многие не видят того, чего вы не можете видеть в прямом смысле. Тут важно не то на что ты смотришь, а важно, что ты видишь. Вы читаете книги Вера?
– Да.
– Вы любите книги?
– Да.
– Вы ведь порой не понимаете чего-то в книгах. Да? – она кивнула, – Как вы думаете почему?
– Потому что я слепая. Я не могу понять некоторых слов. Мне не доступны ощущения связанные с этими словами.
– Ощущения?
– Да, – вновь кивнула она.
– Вы читали Вера «Слепого музыканта» Короленко?
– Конечно! Много раз, как же иначе. Мне эта книга помогает.
– Хорошо написано, – потер брови Цаплин. – Там же есть все, не правда ли?
– Не все, – возразила девочка, – некоторые вещи мне не понятны, а бабушка объяснить их не может.
– А у вас есть родители Вера?
– Нет. Только бабушка.
– Так чего же она не может вам объяснить?
– Цвета Цаплин. Я не понимаю понятия – цвет. У Короленко это объясняется предметом музыкальных звуков, а я музыки не люблю. Мне грустно от нее. Глупо, да?
– Ну почему же глупо. Я вот тоже далек от музыки, но тут вы конечно правы. Я думаю да, основа всего что видим мы и чего не можете видеть вы это цвет, это свет. Я не художник, но если хотите я попробую объяснить вам, донести до вас свои ощущения. Запахи…может вам будет понятнее почувствовать цвет через запахи?
 – Но как же? Вот человек курит – мне неприятно, но человек рядом, а как мне понять Цаплин, что …заря задержалась? Заря на небе, что такое небо я понимаю, вытягивая свою бесконечную руку вверх и чертя ей там – где-то вверху воображаемый полукруг. Но заря – что это?
– Вы знаете, – Цаплин посмотрел на горизонт, – заря задерживается это тогда, когда дневная бель и голубизна неба не могут, долго не могут заслонить собой, вытеснить розовость утреннего неба.
– Розовый? Это цвет? Какой он?
Цаплин встал, дошел до клумбы сорвал розу, размял ее лепестки в своих пальцах.
–Вот, ощутите запах. Розовый почти всегда такой. Вера, это очень странно, но розовый цвет и розовый запах одинаковы. То наслаждение, которое мы испытываем, видя и чувствуя розовый, оно ни с чем несравнимо. Я расскажу и покажу вам большее…– Цаплин положил свою ладонь девочке на колено. – Розовый цвет несравним ни с чем не только в цвете и запахе, но и в физических ощущениях. – Девочка не закрылась, не испугалась, не напряглась. Рука Цаплина стала смелей, уверенней. – Розовый цвет Верочка, уникален тем, что мы его не столько видим, сколько чувствуем, – Цаплин уже шептал, – мы чувствуем его в первый раз и не можем забыть уже никогда. – Рука его дрожала, шепот его был горяч. Оттянув трусики, Цаплин ласкал лоно девочки, смело проникая внутрь. Нащупав клитор, он начал его массировать. Девочка молчала не сопротивляясь, лишь приоткрыла губы поддаваясь тайне.
– Розовый цвет Вера и у того места которое я сейчас трогаю. И ощущения у вас и у меня сейчас розовые. – Клитор девочки стал набухать, она инстинктивно чуть раздвинула ноги, руки ее крепко держали деревянную рейку скамьи. Она задышала чаще в непонятности и волшебстве происходящего. Цаплин стал чуть западать сидя, на бок. Розовый цвет ворвался в их естество, объединил их, заполнил все собой. В эту минуту на их сознания обрушились розовые водопады наслаждения. Темнота, которая окутывала всегда девочку, а Цаплина в данную минуту, взрывалась салютом из бутонов роз. Розовый жар жег их тела через кровь, которая наэлектризовываясь, стремительно неслась по их венам, создавая энергию, превращаясь в розовые электрические разряды, заставлявшие их тела уже дрожать в экстазе. Со стороны могло показаться, что к скамье подключили электрический ток…

       Мыльников молчал, курил, смотрел в узкое окно еще несколько минут. Затем, подойдя вплотную к Цаплину, спросил, – Причем же здесь клопы?
– Клопы? – Цаплин улыбался. – Я пришел домой в тот день и рано лег спать. Мне снились чудесные цветные сны, и всю ночь нещадно кусали клопы. Так вот укусы тех клопов я запомнил навсегда, как одно из самых приятных ощущений в моей жизни.