Вольноотпущенник прости Часть Первая Глава 4

Глава четвертая
Однажды я проснулся раньше обычного, лежать было муторно и я встал. Антонина привычно крутилась у плиты. Я пробурчал нечто похожее на «доброе утро», спеша выскользнуть во двор.
— Ты плохо себя чувствуешь? — неожиданно спросила она, не глядя в мою сторону.
— С чего вы взяли? — удивился я.
— Ты бледен.
— Голова болит, ночи душные.
— Да, нынче очень жаркое лето. Садись завтракать, сейчас Андрей придет, — ее голос звучал необычайно устало.
— Я не слышал, когда он вернулся. Ваш муж редко бывает дома.
— У него много работы. Это редкий сезон, когда выпадает много работы. Когда же он неделями сидит дома или стоит на ремонте, до того … — она осекла саму себя.
Как и прежде, все свое в себе. На семь замков заперт доступ к ее душе. Мне очень хотелось понять, чем был для нее этот человек, что связывало ее с ним, кроме сына. Я слишком хорошо знал ее свободный нрав, чтобы поверить в то, что она добровольно несла свое чудовищное бремя. Когда в сенях послышалось шарканье шагов, я заметил, как она напряглась. Андрей, ни на кого не обращая внимания, сразу прошел за стол. Лишь искоса на него взглянув, Антонина, с трудом сдерживая себя, спокойно проговорила:
— Зачем ты надел эту рубашку? Я ее в стирку бросила, чистая на стуле висит.
— Я пошарил, не нашел. Сойдет, все одно пачкать. Вы чего рано-то? — вдруг он обратился ко мне. —  Спали б, вы Тоньку бы не соблазняли, нельзя ей курить-то.
— Лучше скажи, когда вернешься? — спросила Антонина, подавая нам обоим кашу.
— Вечером.
— С дровами, когда разберешься? Или ждешь, когда дожди пойдут?
— Не видишь, зашиваюсь и без того.
— Тебе всегда некогда. Вечером бы пришел пораньше, парня надо на озеро сводить. Он иссохся весь, гоняясь целыми днями по двору.
— Скоро в Выборг поеду, возьму. Чай дай.
— Дай-подай, ты что, без рук, тоже мне служанку нашел!

Андрей часто вызывал в ней нетерпимость. Только сейчас, так мне показалось, она искала в нем поддержку. Он же не понимал, да и не мог понять. Само присутствие этого человека давило ее, словно бетонной плитой. Ей не всегда удавалось скрыть внутреннюю непримиримость существования с этим человеком. Поразительно было другое: Андрей не догадывался, он знал о ее подлинном отношении к себе. Он терялся под ее взглядом, часто инстинктивно пытался отодвинуться к окну. Он старался быть незамеченным. Странным образом на него действовало, когда Антонина повышала голос. Его поразительная кротость не сочеталась с его огромной фигурой, с его равнодушием, окаменелым лицом. В то же время в нем умещалась уверенность, жесткость. Он будто знал, за что терпит свое унижение. Казалось, в этом терпении была его сила, против которой была бессильна Антонина.

— Я пошел, а Кольку, вон, с молодыми отправь, все одно попусту слоняются, — пробасил Андрей, захлопывая за собой дверь. Плечи Антонины вздрогнули.
— Идиот, — прошептала она.
— Отчего же? — подхватил я. — По-моему очень разумно…
— Он ничего не понимает, ляпает, что ни попадя.
— А что он должен понимать? — насторожился я.
— Позавтракал? Займись делом, — прикрикнула она тоном, что обычно предназначался мужу.
— Антонина Ивановна, в конце концов, ваше упорство смешно. Почему вы боитесь отпускать Ника с нами? Нелепо, чтобы парень страдал из-за ваших амбиций…
— Все сказал?
— Нет, не все! Жизнь, конечно, многое меняет, но простите, я отказываюсь вас понимать, вы…
— Ты, — сдержанно перебила она, — как вихрь, налетишь, нашумишь, все перевернешь, и исчезнешь не то еще на двенадцать лет, не то навсегда, а я останусь! И лучше будет, если ты свои уставы прибережешь для своего монастыря!
Я готов был вновь вспылить, наговорить самых обидных дерзостей, Антонина же неожиданно улыбнулась и просто вытолкала меня за дверь.

Не без удовольствия я набирал из колодца в баки воду для полива. Я любил звук льющейся воды, особенно, когда она выплескивалась через край, и тонкими струями сбегала по серо-желтой дорожке, сбивая пыль в миниатюрные дюны. Антонина напрасно тревожилась о дровах. В утомительные часы ожиданий Аси, чтобы не скучать, я разминался с топором в руках. В это утро я работал с необычайным усердием. Вдруг память отбросила меня в прошлое, в зиму, когда я был по-настоящему счастлив.
——————
В ту зиму навалило невероятно много снега. Наши прогулки по лесу прекратились. По выходным мы часто пилили и кололи дрова, но разговоры нас так быстро увлекали, что вскоре мы забывали обо всем на свете. Лишь когда мороз начинал продирать кожу, мы возвращались домой.

В будни я оставался один. Никогда прежде, никогда потом, не испытывал той радости особого домашнего уюта, как тогда. Я обожал носить воду, дрова, расчищать дорожки, топить печь. Мне представлялось, будто это мой дом, мой двор, что я здесь живу тысячу лет. Зима дарила ощущение вечности. Когда за окном темнело, я брал книгу и садился в кресло в ожидании Антонины. Вскоре в сенях скрипела дверь, в груди сладко щемило от приятного шороха веника, сметающего снег с валенок. Я не помню грусти на ее лице, не помню, чтобы она вносила тревоги и заботы в дом. Все свои печали она оставляла за порогом. Разрумянившаяся с мороза, с солнцем в глазах, она скидывала пальто мне на руки, и сразу шла к печке. Потом мы ужинали, обменивались происходящим за день. Именно тогда она заставила выкладывать свои мысли на бумаге, готовила к будущей профессии. Она находила мои выкладки очень интересными, поддерживала. Пожалуй, она в меня верила больше, чем я в себя. Скорее я вдохновлялся ее верой, чем своей мечтой. Первым делом она спрашивала о том, что я написал. Она не подозревала, что я писал не столько для себя, сколько для того, чтобы длить общение с ней. Затем мы рассаживались поудобнее: теперь она в кресло, я к печке. На несколько минут она закрывала глаза, сгоняя с себя усталость дня. Я смотрел на нее, на ее лицо, которое не отражало, а было самой душой, и мне безумно хотелось, чтобы она никогда не исчезала, чтобы зима никогда не кончалась. Я не умел объяснить того, что чувствовал, это был захват всего моего существа, всего моего сознания. Возле этой женщины моя мятущаяся, вечно одинокая душа – отдыхала. Я обожал ее грудной голос, ровный, мягкий, любил, когда она читала стихи. Часто нарочно вызывал ее на спор, наслаждаясь тонкостью и точностью ее замечаний. Наши беседы походили на быстрый подъем в гору. Может быть, в те незабываемые часы главным были не наши жаркие беседы о литературе, культуре, Боге, земном бытии, а треск дров в печке, завывание ветра в трубе, лунная ночь за окном, и еще мягкий свет торшера, что слегка падал на вдохновенное лицо Антоны.

Сердце ныло от воспоминаний. Они меня преследовали, как назойливая мошкара.
—————
Я не заметил, когда подключился Ник. Он с радостью сносил дрова в дровяник. Лишь когда мы закончили и сели на крыльцо сарая, Ник осмелился заговорить.
— Это здорово, что вы приехали. Папе нынче некогда, а то бы он давно бы тут разобрался. И с поливом теперь легче. Маме-то нельзя, потом, у нее и без того забот хватает, сами видите, она никогда не отдыхает. При вас мои даже ругаться меньше стали.
— Они часто ругаются? — спросил я, закуривая.
— Бывает, мама ворчит, а папа молчит.
— А тебе одному здесь не скучно?
— Я не один, у меня Петька есть, еще ребята в центре, где школа. Иногда я к ним бегаю. Петьку предки нынче на море увезли. У него батя крутой, свою лесопилку имеет. Он Петьке компьютер подарил. Мой папа, когда не занят, всегда со мной. Он только на озеро не любит ходить. Он учит меня плавать, а я дерусь, кусаюсь. Папа сердится, а потом отходит.
— Воды боишься?
— Ага, потому только с папой хожу, маме так спокойней.
Ник был парнем хитрым, я сразу догадался, к чему он клонил. Я же не знал, как сломить сопротивление его матери, этой женщины я не знал, может быть поэтому меня все чаще уводило к той, у которой мне было так легко, так просторно.
— А у тебя мяч какой-нибудь есть? — спросил я, чтобы отвести разговор.
— Есть, футбольный! — обрадовался Ник. — Я мигом.
Через несколько минут Ник вернулся из дома уже с мячом.
Я подкинул мяч, ударил ногой… Двор оживился, будто после многолетней спячки, наполнился шумом, визгом. Мне хотелось лишь развеять парня, а я сам втянулся в игру, вошел в азарт, и совсем серьезно оспаривал право бить по мячу. Ник, как все дети, оказался упрямым и требовал уступок. Вскоре мы просто пытались отнять друг у друга мяч, валяясь в пыли. В безотчетном порыве я схватил Ника на руки и поднял его над головой. Вдруг…

Показался мне или нет взгляд Антонины в окне? Это был особый взгляд, с затаенным страхом. Через секунду она сама вышла
на крыльцо, позвала Ника завтракать. Он соскользнул с моих рук и бросился в дом.
— А ты будешь есть? — обратилась она ко мне.
— Спасибо, я два раза не завтракаю. Вы там Асю поторопите.
— Хорошо.
На этот раз Ася не заставила себя долго ждать. Обворожительная, воздушная, она выпорхнула во двор. Я обнял ее за талию, и мы пошли. У калитки я обнаружил, что у меня кончились сигареты.
— Родная, подожди, я за сигаретами вернусь, я быстро.
— Да уж, а то я тут спекусь, — капризно произнесла она.

Не успел я переступить порог, как мне пришлось отступить назад. Я увидел Антонину, опустившуюся на колени перед Ником. Пряча свое лицо на его узкой груди, она жалась к нему так, будто хотела раствориться в нем. Через долю секунды она оторвала лицо от его груди, подняла на него сверкающие от слез глаза. Ник в них улыбнулся самой душой. Одновременно заговорив, они начали перебивать друг друга. Впрочем, им слова были не нужны, за них все говорили глаза. Ник что-то шепнул на ухо матери, она неохотно разомкнула руки. Ник, чем-то очень обрадованный, проскочил мимо меня, даже не заметив. Минут пять Антонина не могла подняться, наконец, пересилив себя, перебралась к столу, опрокинув лицо в ладони.
Какой беззащитной и несчастной, безмерно одинокой  была она в эту минуту.
Меня будто кто подвел к ней.
— Хотите, хотите пойдем на речку? Помните, как мы ходили ночью по мокрому полю, любовались звездами. Помните нашу
упрямую березу, она стволом клонилась к воде, а ветвями росла
ввысь…
Антонина не удивилась моему появлению.
— Напрасно ты пытаешься отыскать что-то живое в груде пепла, — утомленно проговорила она. — Той березы давно нет, ее срубили под самый корень и, меня вместе с ней.
— Я не верю! Это не вы, не вы…
— Нет, это я, а что ты здесь делаешь? — очнулась она. — Ты что, следишь за мной?
— Бог с вами! Я… у меня сигареты кончились… я… Вы действительно все забыли? Наши прогулки? Нашу зиму? Тот новый год? Все-все?!
— Чего тебе от меня надо?! — срывающимся голосом воскликнула она. — Оставь меня в покое! Ты мне надоел, мне не нужно твоего сочувствия, ничего не нужно, оставь меня, оставь!
— Вы словно нарочно заставляете себя ненавидеть! — бросил я, уходя, вновь забывая сигареты.

Выскочив на улицу, подхватив Асю под руку, я думал только об одном: «Сегодня же уедем! С меня хватит!» Тут я увидел Ника. Он сидел под деревом, делая вид, будто нас не замечает. Я позвал его.
— Пойдешь с нами? — спросил я, точно делал вызов самой Антонине.
Ася испуганно сжала мою руку. Ник настороженно заглянул мне в глаза, а потом доверчиво улыбнулся, крепко вцепляясь в другую мою руку.
Ася шепнула мне в ухо:
— Хочешь, чтобы нас отсюда выперли?
Не знаю, может именно этого я и добивался, но, видя сияющие глаза Ника, я чувствовал, что поступаю правильно.
—————
Когда мы вернулись, я удивился, услышав смех Антонины. За все время, что мы находились здесь, я впервые слышал ее смех. Она была с двумя молодыми женщинами, что-то показывала им на огороде. Они весело о чем-то разговаривали. Руки женщин были полны зелени, цветов. Антонина то и дело наклонялась к грядкам, женщины уже начали протестовать.
Ася ушла в дом, к своему сериалу, Ник побежал к матери. Антонина обняла его обеими руками. Женщины тотчас сосредоточились на парне. Я сидел на скамейке и не спускал глаз с Антонины. Сейчас это была свободная женщина с легким дыханием. Как все матери, она гордилась своим сыном. Наконец все двинулись к выходу, за разговором не заметили, как остановились около меня и, наверное, так бы и не обратили внимания, если бы не Ник, который с упоением рассказывал, как плавал у меня на спине.
— Вы, вероятно, помните моего гостя?
— Неужели это ваш бывший постоялец?! — в один голос воскликнули женщины. — Помните! — вдруг рассмеялись они. — Помните, Антонина Ивановна, как Люська по нему сохла, а мы так и вовсе его боялись. Лена, кажется, была вашей невестой? Люська терпеть ее не могла.
— Я не знал, что вокруг меня бушевали такие страсти, — сухо заметил я.
— Да вы, кроме своей Лены, никого не видели. Антонина Ивановна, вы Валерку помните? Он за вами хвостом бегал, мы все смеялись над его стихами, а он, вон, поэтом стал.
— Он иногда меня навещает.
— Ой, — спохватились женщины. — Нам бежать пора, нас мужики ждут, они не любят сидеть с детьми, мы и без того два часа проболтали.
— Я вас провожу до калитки.

Когда Антонина вернулась, усталость и грусть сразу упали на ее лицо. Она машинально опустилась рядом со мной.
— Вижу, ученики вас не забывают.
— Эти девочки моя молодость…
В это время Андрей поравнялся с колодцем. Антонина тяжело поднялась к нему навстречу.
— Завтра тебе придется Ника взять с собой, его обувь вся прохудилась, ему необходимо что-нибудь купить на ноги... — Андрей невнятно промычал в ответ, видимо, соглашаясь.