Вольноотпущенник, прости. Часть Вторая. Глава 11

Глава одиннадцатая
Нелепо было тянуть время, когда меня все отсюда выталкивало. Я бы мог найти не одно объяснение, почему завтра, а не сегодня. Какими бы вескими ни казались причины, все они были лишь моим самообманом. Единственное, что было правдой — Ник. Мне хотелось еще немного побыть с ним. И какая бы ни заключалась в нем тайна, я знал, что буду о нем тосковать, как о сыне.
Я сидел на скамейке, пытаясь разобраться в лабиринте страстей, неразрешимых вопросов, в который, как мне казалось, я загнал себя сам. В это время Ник вынырнул откуда-то из кустов.
— На речку, дядя Виталий?
— На речку, — улыбнулся я, взяв его за руку.
Мы, не спеша, шли по скошенному полю, вдыхая аромат отавы. Какая грусть была в природе. Все краски как-то помрачнели, и небо приглушило свою синь тоской. Мы подошли к месту, где вода сбегала с каменных порогов. Ник стал подбирать камушки и бросать их в воду. Я сидел, прислонившись к стволу березы, курил.
— Дядя Виталий, а откуда и куда течет наша речка?
— Из озера, а втекает в большую реку, которая отсюда далеко.
— Так вся вода из озера уйдет! — с ужасом воскликнул Ник.
— Не уйдет, — усмехнулся я. — Это озеро ключевое, подземные ключи постоянно пополняют его.
— Скорей бы Петька приехал, — неожиданно выдохнул Ник.
— Соскучился?
— Нет, просто надоело все. А почему мама сказала, что тебя должна была выгнать, разве друзей выгоняют?
Я растерялся. До сих пор Ник не расспрашивал о нас с Антониной. Он меня застал врасплох. В прошлом этой женщины я путался, как в сетях. Внезапно поймал себя на том, что не только не знаю, какой она была в эти двенадцать лет, я ее, пожалуй, не знал и тогда.
— Ты тоже не хочешь говорить? — обиженно протянул Ник.
— Нет-нет, просто это было так давно, что я сам многое не помню.
— Вы с мамой очень забывчивы, странно, а что за бумаги она хотела сжечь, а ты не дал?
— Бумаги? — и вновь я бился о стену. — Разве ты не знаешь… неужели она совсем ничего не рассказывала о себе?
— Почему же, о своем отце говорила, фотографии мне показывала, о своем детстве, а вот как с папой познакомилась, и про тебя, ничего. Мама не любит говорить о прошлом, а папа всегда молчит. У него характер такой. Я его всегда понимаю, нам и говорить не нужно. А с мамой мы обо всем, там, о книжках всяких, о школе, о моих друзьях. Я, дядя Виталий, в город хочу, — грустно выдохнул Ник. — Там лучше было.
— В город? Ты вроде часто бываешь с отцом…
— Да нет же, я домой хочу!
— Домой? Как это домой? — поразился я и одновременно испугался.
— Как-как, мы же в городе жили, это уж потом сюда…
— Постой-постой! — перебил я, утрачивая связь мыслей. — Разве они, то есть… вы не здесь…
— Ну, конечно, не здесь, — с досадой перебил он. — То бы я плавать не умел. Мы с папой там в мороженицу ходили, на всяких аттракционах катались. Папа мой ничего не боится, он сильный. Я теперь Петьке покажу, он больше не будет надо мной смеяться, я его перегоню, я на самую большую глубину уплыву, пусть догонит, только бы погода не испортилась, а то мать не пустит.
В голове у меня все путалось. «В городе, в городе», — повторял я, пытаясь осознать смысл этого слова. Ник уже мечтал о своем. Он забыл о скуке, увлеченно бросал камни, стараясь их перебросить на другой берег.
— Ник, а с кем ты жил в городе? — дрожащим голосом спросил я.
— С кем-с кем, с папой, конечно. А слабо тебе во-он в ту сосну попасть, та, что кривая?
Внутри у меня все горело. Недавняя моя догадка, похоже, лишь подтверждалась. Я не смел ее признать.
— А мама? – со страхом, отрывисто спросил я.
— Что мама? На, этот камень большой. — Я машинально взял камень. — Не знаю, папа говорил, что она болеет, я ее потом, позже помню, ну же, чего стоишь, кидай, — требовал он.
Я тупо посмотрел на камень, не глядя, бросил его через речку. Он с треском ударился о ветку сосны и отлетел в сторону, ветка надломилась и повисла.
— Класс! — восторженно подпрыгнул Ник.
Ноги меня не держали, я опустился на землю, закурил. «Нет, этого не может быть, не может!» — отгонял я от себя вещий голос, нашептывающий мне то, что я отказывался принять.
— Дядя Виталий, ты мне про Сократа не дорассказал. Его посадили, осудили, и что, он бежал?
— Что? — я рассеянно посмотрел на Ника. — Нет, он выпил яд.
— Но почему? Ведь его же хотели спасти?
— Видишь ли, за истину, мой мальчик, приходится дорого платить.
— Тогда зачем она нужна, если за нее платят смертью?
— Потому что только истина помогает человеку отличить доброе от злого, и она никогда не умирает.
— Я тоже хочу писать книги.
— Тоже? — удивился я.
— Ну да, ты же пишешь.
— Я? Нет, я пытаюсь издавать тех, кто пишет, а сам я пишу только короткие статейки, по необходимости. В общем, я занимаюсь никому ненужным делом, — усмехнулся я про себя.
— А мама говорит, нужным. Еще она говорит, если ты захочешь, ты можешь сделать свой журнал передовым, если ты подойдешь не с чувствами, а с головой.
— Это мама тебе говорила? — недоуменно протянул я.
— Ну да.
— Она всегда в меня верила больше, чем я в себя.
— Жаль, что вы завтра уезжаете, мы еще о многом с тобой поболтали бы, мне с тобой интересно.
— Мне тоже.
— И на озеро мы так и не сходили, я давно не видел, как мама
плавает, а она почти как ты плавает.
— Да-а, и это жаль тоже… Ну, пойдем, нас там, наверное, уже ищут.
Положив руку на плечо Ника, мы двинулись назад. Вечер медленно сползал на землю, солнце томно разливало свои тающие лучи, ветер робко пробегал по скошенному полю. Я старался ни о чем не думать, чувствуя близкое присутствие Ника, я наслаждался им.
—————
В то время, когда мы подошли к калитке, Антонина провожала какого-то молодого человека, оживленно с ним разговаривая.
— Вот и мой сын, Коля!
— Привет, меня зовут дядя Валера, я бывший ученик твоей мамы.
— Здрасте, — процедил Ник, недовольный тем, что его оторвали от меня.
— Сынок, дядя Валера поэт, — не без гордости произнесла Антонина.
— Хоть папа римский! — огрызнулся Ник, и убежал прочь.
— А я вас знаю! — обрадовался поэт, вперив в меня свои серые глаза. — Однажды вы в своем журнале напечатали мои стихи.
— Возможно. Мы приветствуем все талантливое, — сухо ответил я, желая, как и Ник, поскорее ускользнуть.
— Я думаю, — не унимался поэт. — Мы бы могли и дальше сотрудничать.
— Сотрудничать, это хорошо, но мы с женой уезжаем, к сожалению, не осталось времени.
Антонина измерила меня пронизывающим взглядом. Я мило улыбнулся, раскланялся и удалился.
Нет, я спешил не к жене, мне хотелось найти Ника. Внезапно,
неизвестно откуда появился Андрей, преградив мне дорогу.
— Оно поговорить, — решительно кивнул он головой, приглашая меня за дом. Чему я немало удивился.
Мы пришли на место, и решимость Андрея вдруг куда-то пропала. Он потерялся, неприятно запыхтел, но его лицо исказилось болью и ненавистью, как железо коррозией… Я уже видел это лицо, и мне стало не по себе.
— Короче, вернусь, и ты еще будешь здесь коптить воздух, удавлю! — пригрозил он.
— Послушайте, – начал я, совершенно опешив. — Вы напрасно тревожитесь и сердитесь. Вы правы, мы немного злоупотребили вашим гостеприимством, но мы завтра уезжаем. Только чем же я вам так досадил?
— Не понимаешь? — Андрей оскалил зубы, одной рукой схватил меня за ворот рубахи, а другой вдавил в стену. — Забирай свою расфуфыренную фифу и катись отсюда! И дорогу сюда забудь! Держись от Тоньки подальше… — прошипел он.
— Простите, вы неправильно понимаете…
— Не зли, сопляк! — для полного уяснения он лишь слегка надавил кулаком в пах. — Понял? — прорычал он, с трудом сдерживая себя, чтобы не оставить от меня мокрого места.
— Понял, — прохрипел я, чувствуя, как ноги отрываются от земли и, видя, как огромный кулак приближается к моему носу.
— Андре-ей! — раздался голос Антонины.
Запыхавшись, она выбежала из-за кустов сирени. Вероятно, она заметила нас, когда мы пошли за дом. Услышав ее голос, Андрей замер, с огромным усилием подавляя в себе нестерпимое желание, ударить меня.
— Андрей! — вновь повторила Антонина, и что-то
многозначительное было в ее приказном тоне.
Он буквально оторвал от меня руку, при этом не забыл еще раз встряхнуть, и, потупив взгляд в землю, втянув голову в плечи, шаркая ногами, побрел прочь.
— Черт! — прошептал я, ощущая неприятную дрожь в коленках.
— Когда-нибудь твоя нерешительность тебя погубит! — бросила Антонина, собираясь уйти.
— Стой! — схватив, я прижал ее к стене, как давеча меня Андрей. — Что происходит? — срывающимся голосом спросил я. — Сначала ты, теперь этот, почему вы меня гоните, как паршивого пса?! Что я вам сделал? Чем не угодил? Отчего бежишь ты? Я устал путаться в твоей лжи. Уедем мы, уедем!
— Вит…
— Вит? Здесь нет никакого Вита! Здесь и тебя нет! Здесь…
Беспомощность Антонины совершенно обезволила меня. Всякий раз, когда она оказывалась так близко, я терял ясность сознания. Чувство жалости и еще чего-то разъедало мне грудь.
— Тоня! — глухо воскликнул я, неожиданно для себя, обнял ее голову. — Тоня! — я целовал ее лоб, глаза, щеки.
Упершись в мою грудь руками, она пыталась ускользнуть от моих поцелуев. Я чувствовал соль ее слез на своих губах.
— Не-ет! — с внутренним отчаянием выкрикнула она, вырвалась и убежала.
Когда она скрылась из виду, я обессилено опустился на землю.
—————
Никто из нас не знал, зачем мы длили этот последний вечер. По телевизору шел какой-то бессмысленный боевик, никто не вникал в суть действия, однако все неотрывно смотрели на экран. Антонина
Нику разрешила в этот вечер посмотреть кино. Он сидел у меня на руках и по-детски комментировал, постоянно обращаясь ко мне.
— Дядя Виталий, смотри, он сейчас его тум, а тот его бах! Дядя Виталий, смотри, сейчас грохнет, во, бу-ум!
Постепенно его комментарии становились тише. Вскоре он заснул, откинув голову мне на руку.
Ася посматривала на часы, нетерпеливо покачивая ногой. Антонина сидела, не шевелясь, украдкой наблюдая за нами с Ником. Наконец, на экране появились титры.
— Давай, я его уложу, — поднялась Антонина.
— Нет-нет, я сам.

Я раздел парня, уложил в кровать, накрыл одеялом. Он чему-то улыбался во сне. Я внимательно всматривался в его лицо, будто ища ответа на мучившие меня вопросы. Меня удивила аккуратность его черт, тонкость линий. Я не столько видел, сколько чувствовал всю нежность этой детской души. И вдруг до странности что-то знакомое показалось в этом личике, когда Ник повернулся на бок. В груди больно сдавило, я поспешил уйти.
— Спит? — спросила Антонина.
— Спит. Даже не проснулся.
— У него крепкий сон, если заснул, пушкой не разбудишь.
Настала пауза. Никто не знал, как разойтись. Ася боялась что-либо произнести, устремив взгляд на дверь комнаты. Я же просто ничего не мог сказать, зная, что больше уже никогда не увижу эту женщину, которую так и не сумел ни разгадать, ни понять. Антонина не дала затянуться паузе, первой подошла к Асе:
— К сожалению, я не смогу вас проводить. Школу готовим к учебному году. Ник вас проводит, он не проспит. Девочка, не сердись
на меня. Поверь, ты очень милый и хороший человек, ты просто еще сама себя не знаешь. Я желаю тебе счастья.
Ася растерянно смотрела на нее, обескураженная искренностью ее слов, совсем не иное, чувствуя по отношению к ней.
— Спасибо, — тихо проговорила Ася, незаметно пятясь к дверям.
— Ну, прощайте! — уже обращаясь к нам обоим, выдохнула Антонина. — Легкой вам дороги.
Она уже выходила, как вдруг задержалась в дверях. Подбежала ко мне, лихорадочно вцепилась в мою руку.
— Не сдавайся. В жизни не так важно кем быть, главное — быть, надеюсь, ты меня понимаешь. Не держи на меня обиды… — ей не хватило сил, бросив на меня украдкой грустный и в то же время с какой-то затаенной радостью взгляд, она выскочила из дома.