Вольноотпущенник, прости. Часть Третья. Глава 5

Глава пятая
Осень отсчитывала последние дни, хотя зима давно ее оттеснила. Город вертелся в своей обычной суете. Восстановление журнала было лишь одной из малых частиц его всеобщей суетности.
Незаметно я втянулся в монотонный ход одноцветных дней. Бег жизни замедлился, все стало обыденным и неизбежным. По утрам я с трудом заставлял себя подниматься, с ужасом думая о том, что целый день предстояло колотить, пилить, вдыхать едкую краску, пыль. Наверное, я просто старел, и не замечал этого.
Ася, почувствовав некоторую уравновешенность в моем отношении к ней, обрела душевный покой и занялась переустройством быта. Целыми вечерами она трещала о том, какие занавески должны висеть в спальне, какую стенку поставить в гостиную, какую приобрести кухню. Она постоянно просила денег, как всегда, не спрашивая, откуда я их беру. По-прежнему я ей не отказывал, влезал в долги, не имея никаких понятий о том, когда и с чего буду их отдавать.
Первый погорельный номер вышел как раз к православному Рождеству. Он имел большой успех. Я же это воспринял, как естественную смену дня и ночи, и возможность, наконец, приступить к давно задуманному проекту издательской фирмы. «Нам это не потянуть, мы еще даже не раскрутились!» – испуганно воскликнул Морозов. Я же не видел другого выхода увеличения доходов.

Вот уже несколько недель как меня мучила бессонница. Я понимал, что это сказывалась усталость. Мы еще не докончили ремонта, и принялись за создание номера. Средств на восстановление не хватало, поэтому приходилось спешить, чтобы расплатиться с долгами. Бессонница делала меня злым и раздражительным. На работе я старался сдерживаться, но дома, видя все новшества Аси, невольно выпускал пыл. Меня злило все: шум за окном, работающий телевизор. Ася не вступала со мной в спор, она просто уходила в ванную и там плакала.
Я сам не понимал, что со мной происходило. Меня пугал бессмысленный бег, которого я не осознавал. Днем еще как-то выдерживал, но как только наступала ночь, я сходил с ума. Я дожидался, когда заснет Ася, вставал и, как тень, бродил по квартире, мечтая вздремнуть хоть полчаса.

Однажды я сидел в кабинете редакции, просматривал оттиски. Морозов как вихрь ворвался, бросил на стол бумаги и хриплым голосом спросил:
— Что это?!
— По-моему, расходный, — недоуменно ответил я, бросив беглый взгляд на бумаги.
— Расходный! – завопил Морозов. — По миру пустить нас захотел? Где ты взял эти космические цифры!
От его крика у меня зазвенело в голове. Внезапно потемнело в глазах, а сердце точно оторвалось, будто его кто отрезал ножом, от нестерпимой боли я потерял сознание.
Очнулся я уже в больнице, рядом сидел перепуганный Морозов, а надо мной колдовал пожилой доктор.
— Не бережете вы себя, голубчик, ишь, до чего здоровье свое довели, сердце перетрудили, так и до инфаркта недолго. Это только в песнях поется, что сердце – пламенный мотор. Сердце осторожного обращения требует. Я направление вам дам…
— Нет, доктор, если это не опасно, я в больницу не лягу, ни за что! — запротестовал я.
— Вам покой нужен, режим…
— Доктор, – вмешался Морозов. — Вы скажите, что нужно, я все сделаю!
— Ему покой нужен, режим, опять же уколы…
— У него жена хорошая, она за всем проследит, а если что, так мы сиделку наймем…
— Ох уж эти мне предприниматели, думают, что с деньгами все можно, но подорванное здоровье никакими деньгами не исправишь. Хорошо, вот рецепт, тут все расписано, что и когда принимать. Он уже сегодня спать будет. Если хуже станет, придется отправить в больницу.
— Доктор, все будет хорошо! – обрадовался за меня Морозов.
————
Непривычно и странно было ничего не делать. Целыми днями я лежал, читал, смотрел телевизор, не ощущая усталости, чувствуя себя вне пространства. Я безучастно наблюдал за ухаживаниями Аси, отмечая в ней сдержанность и даже некоторую сухость. Впрочем, может быть, мне это казалось из-за пустоты внутри, во мне словно не было ни души, ни сердца. Так тянулись дни и недели. Ко мне давно вернулся сон и физически я достаточно окреп, но Морозов еще не позволял возвращаться к работе, к своему удивлению, я и не рвался.

Как-то раз я проснулся посреди ночи. Ася, склонив голову мне на плечо, сладко посапывала. Осторожно переложив ее голову на подушку, я встал, накинул халат, вышел в кабинет. Сел за стол, зачем-то достал из ящика бумаги и тут же их убрал на место. Пересмотрев все ящики рабочего стола, книжные полки, я уже собрался вернуться в спальню, погасил свет и зачем-то обернулся. Уличный свет фонаря бился в окно балкона. Я подошел, отворил балконную дверь. Ночь стояла тихая, необычная для города. Не спеша, падали крупные хлопья снега, даже было слышно их шуршание. Я блаженно вдыхал морозный воздух, не ощущая, как мороз покусывал щеки и колени. Чудилось, будто эта ночь уже когда-то была в моей жизни. Я помнил эту редкую тишину, белую кисею, спадающую с неба. Сердце заныло тревожно и сладостно. Антонина! Неожиданно я осознал: меня томила тоска безнадежного ожидания.
— Чокнулся! Тебе только простуды не хватает. Закрой сейчас же балкон!
Я медленно повернулся. Ася стояла в халате, наспех, прибрав запутавшиеся волосы. Ее присутствие совсем не тронуло меня.
— Оглох! – закрывая балкон, Ася жаловалась на мой несносный характер, на равнодушие к ней.
Осматриваясь, слушая причитания Аси, я понимал, как далека от меня вся эта жизнь. Мне вдруг нестерпимо захотелось до боли, до тоски увидеть Антонину. Я почувствовал жгучую необходимость быть с ней, сейчас, всегда.
— Ася, нам нужно поговорить, решительно проговорил я.
— О чем? — робко спросила она, настораживаясь.
— Так не может больше продолжаться… я устал…
— Пойдем спать, — умоляюще улыбнулась она, протягивая ко мне руку. Я жадно ее схватил.
— Ася… девочка! — надтреснутым голосом воскликнул я. — Так не должно быть… я больше не могу тебя, себя, обманывать, так нельзя…
— Ты не простил меня? — прошептала она, впиваясь в мою руку.
— Вовсе нет… это ты, ты должна меня простить… ты должна меня понять… Ты молода, ты еще можешь начать все сначала, а я несчастный, погибший человек… я безнадежно болен… — путался я в словах и мыслях.
— Болен? Но врачи сказали… — Ася замолчала, внимательно посмотрела на меня, вероятно, она все прочитала на моем страдальческом лице. Она побледнела, напряглась. — Зачем, зачем я уговорила тебя поехать туда!
— Асенька! — я упал перед ней на колени. — Ася, я гибну… всю жизнь я пытался жить без …
— Нее, — глухо договорила она. — Ты был с ней, был! Ты…
— Ты сама виновата, не устрой ты тогда истерики…
Ася опустилась на диван, какое-то время сидела в полном оцепенении. Вдруг она крепко обняла меня.
— Виталик! Давай все забудем, давай все начнем сначала…
Виталик, ее нет, нет! Виталик, я молода, красива, если хочешь, мы из детдома возьмем ребенка… – Я отбросил ее от себя, и заткнул уши.
— Боже, какой дикий разговор! – с отчаянием воскликнул я. — Ася, пойми, я не могу, не могу жить с тобой и постоянно думать о другой! Я ухожу, совсем ухожу!
— Ты никогда не будешь ей принадлежать, никогда! – холодно и ненавистно выкрикнула она, захлопывая за собой дверь.
Я устало рухнул в кресло, закурил. Голова раскалывалась от взбесившегося роя мыслей. Уйти? Куда? Как когда-то, мне вновь не было места на земле. Все мое существо рвалось к Антонине, но что-то пугало, держало, делало меня безвольным. Может быть ее молчание? Она не ответила ни на одно письмо, ни на одну телеграмму. Ждала ли она? Верила ли? Чем была та ночь? Да, я боялся услышать ее – «нет», оно разом бы разрушило мою жизнь. Но разве моя жизнь не оборвалась в тот момент, когда я понял, чем была эта женщина для меня все эти годы, всегда? Мысли продолжали путаться. Сколько просидел в кресле, не помню. За окном стояла глубокая ночь, и слышно было, как работали снегоуборочные машины. «Чтобы завтра ни случилось, я поеду к ней, а там, там…», – не позволив себе додумать, я подошел к балкону. Память воскрешала события прошлых лет, дробя душу чувством безвозвратного. «Неужели уже тогда я любил ее, и она… Нет-нет, мы просто долго жили вместе…».

И тут же вклинивались мысли об Асе. Хотел я того или нет, а эта девочка была частью моей жизни, лучшей частью. Мне вспомнился тот день в ресторане, когда мы с Морозовым отмечали самый первый выход номера нашего журнала. Я слышал чей-то звонкий, беззаботный, заразительный смех, чувствовал на себе взгляды. «Оглянись, – сказал Морозов. – Вон, за соседним столом девушка, она с тебя глаз не сводит. У нее чудные черные волосы и черные глаза». Я обернулся, девушка, действительно, была мила и очаровательна. «Я женюсь на ней!», – внезапно вырвалось у меня. Через месяц мы действительно поженились.
В первое время нас переполняло чувство восторга, но он скоро прошел, и я убедился, что мы очень разные люди, тем не менее, я был уверен: любви Аси и моей нежности достаточно для создания полноценной семьи. На протяжении пяти лет я с нетерпением ждал, когда Ася обрадует меня вестью о ребенке. Сам, того не сознавая, я относился к Асе, как к матери моего будущего ребенка. Если бы мы с самого начала были правдивы друг с другом, быть может, мы смогли бы быть семьей и по сей день.
Наконец ночь начала сходить с земли, где-то высоко над крышами появился просвет. Ася уже давно суетилась по дому, не решаясь войти в кабинет. Часто звонил телефон, трубку я не брал, и Ася разговаривала на кухне. Я собирал вещи, документы, бумаги, не зная о том, где буду вечером, однако, твердо решив, что сюда не вернусь. Я слышал, как позвонили в дверь. Ася кому-то открыла, но не впустила, затем затихла на кухне.
«Ну, вот и все!»
Я еще раз оглянулся, поднял чемодан и уже собирался выходить. Робко отворилась дверь, вошла Ася. Она была бледна и чем-то испугана.
— Что? – спросил я, тоже вдруг испугавшись.
— Вот, – дрожащей рукой она протянула телеграмму.
 «Неужели от нее!»
Но нет, телеграмма была от Ксении, она сообщала о смерти отца. Я долго не мог понять содержания, тупо посматривая на Асю.
Машинально сунув телеграмму в карман, пошел к выходу. «Отец умер!» – ударило в самое сердце, и вдруг все поплыло, закачалось…