Талаги - Архбум Спиртзавод

    Наш Ленинградский монтажный техникум я и Тата вспоминаем с нежностью и даже с ностальгией. Мы закончили его в июне 1968 года, Тата с красным дипломом пошла поступать в институт, а меня забрали в армию аж на Камчатку. Расскажу о преддипломной практике, которая проходила с июля 1967 по март 1968 года. Всех учащихся направили на различные стройки, где мы должны были понять особенности нашей будущей специальности: «Монтаж и наладка систем контроля и автоматики» – МИНСКА. Меня  и еще двоих парней отправили в Архангельск, в Северо – Западное управление. Напарники мои были совсем взрослые люди, после армии. Николаю  было 23, а Эдуарду (у него редкая фамилия: Сковорода) – 24 года, при том, что мне 18 и был я для них совсем пацан. По прибытию нас определили в общагу на улице Смольный буян (я так и не знаю, что такое буян) и мы вышли на работу на строительство будущего мясокомбината. Это через 10 лет он стал монстром  мясо-переработки, да и сегодня вроде еще жив, а тогда это была огромная стройплощадка, где остовы цехов находились в различной степени готовности. Наша задача заключалась в прокладке коммуникаций для будущей автоматики и подключении их в шкафах управления. Бригадиром нам назначили Геннадия Ивановича, опытного мужчину лет 35, который знал, что и как надо делать и брался обучить нас. Когда мы первый  день вышли на работу я даже не понял, что за люди – строители нас окружают. Оказалось это зеки, которых привозили на работу из тюрьмы, которую они сами называли Талаги. И зеки не простые, а отбывающие срок по строгому режиму, т.е. от пяти лет, за тяжелые преступления или рецидивисты и работа для них была привилегией. Их задача на стройке  заключалась в том, чтобы после выполнения наших работ по прокладке коммуникаций - залить пол стяжкой и проводить дальнейшие строительные работы. Не возможно не контактировать с людьми, которые работают рядом, хотя нас предупреждали об осторожности. Ну как отказать зеку, когда он просит купить три-пять пачек чаю или курить? Я ведь еще не знал, что такое чифирь и принимал все за чистую монету. Потом я увидел, как они его пьют, с каким удовольствием и никак не мог понять, почему это так им нравиться. Электрик, как и мы гражданский мужик, который подключал освещение, все время жаловался, что кто-то ворует колпаки от светильников и что они с ними делают – не понятно. Я даже пару раз водку приносил по просьбе зеков: ну день рождения, ну очень просили и за это зеки относились к нам и ко мне в частности очень хорошо. Особенно я подружился с дядей Мишей, рецидивистом – мошенником, 3-й раз отбывающим срок на зоне. Ему было тогда лет 40, но выглядел он лет на 7-10 старше и для меня он казался стариком, а его рассказы, думаю байки, я помню до сих пор. Но самое главное он объяснил мне, что можно в жизни пожертвовать многим, но только не свободой и в жизни предпринять все меры, лишь бы не оказаться за решеткой. Спасибо ему за науку, я принял его наставления к сведению и исполнению. Он много рассказывал мне о жизни зеков, о своих мошеннических операциях, о том, кто и за что сидит. Эти рассказы  сильно врезались мне в память, я понял, что примерно 70% зеков сидят «по пьянке» и отвращение к спиртному у меня выработалось навсегда. Однажды, видя,  как пьют чифирь, я не выдержал и попросил дядю Мишу разрешить мне попробовать вместе с ними почифирить. Меня посадили по левую руку от старшего, прямо на моих глазах взяли тот самый стеклянный колпак от светильника, высыпали туда целую пачку краснодарского чаю и залили водой. Кто-то скрутил газету, сделал факел и за 2 минуты чай закипел и чифирь был готов! Первым глоток сделал старший и передал мне (спустя много лет я понял степень уважения ко мне), я хлебнул и обжегся, напиток еще булькал и мне  это было непривычно. Колпак прошел по кругу 3-4 раза, человек 8-10 чифирнули и, довольные,   разошлись по рабочим местам. Я спросил у дяди Миши, что,  мол такой горячий пьете? «Чтоб не делали колымских глотков!» - сказал матерый жулик. Ничего я не почувствовал от этого чифиря и, к счастью, не пристрастился. Но со старшим - Николаем подружился и приносил ему чай и курево. Теперь я понимаю, что это был настоящий вор в законе. Как то зашел разговор с ним о том, что он,  мол самый сильный на зоне, держит всех в кулаке и я могу обращаться к нему, если кто меня обидит. Я сказал, что никого не боюсь, я хороший борец и даже он, такой большой и сильный меня на лопатки не положит.  Мы заспорили и он предложил устроить соревнование.  Я спустя годы осознал опасность этого предприятия, мне бы, дурачку, поддаться, лечь под него и тем повысить его авторитет. Нет! Мужчина он был под 190 см, весил около 100 кг, маслатый, огромный и я для него был, как муха со своими 170 см и 68 кг. Зеки сделали площадку из песка, расселись вокруг, мы договорились о правилах, что боремся по вольной борьбе до лопаток. Я не боялся, т.к. знал, что даже профессионалу меня положить будет сложно, так как опыт к тому времени у меня был уже 6 лет. Мы начали борьбу и я стал «прощупывать» противника. После 2-3 аккуратных толчков и обманок я понял, что он полный «чайник» и подхватом руки, перевел его  в партер, а от туда простым движением на лопатки. Он даже не понял, как это у меня получилось, очень огорчился, вскочил в стойку и, схватив меня за руку, стал вращать вокруг себя, как метательный снаряд. Я изловчился и сделал ему подсечку под ближнюю ногу, он упал прямо на лопатки, но извернулся и встал в партер. Я не понимал, в чем дело: мы еще и не боролись, а он весь покрылся потом, глаза на выкате и очень тяжело дышит. Приятель – мошенник дядя Миша, объяснил мне уже потом, что чифирем зеки подбадривают себя, но подсаживают сердце и выносливости у них ни какой, но во время схватки я об этом не знал. Я применил в партере свой любимый прием – рычаг  и стал  давить на его шею сверху вниз. Он хоть и чифирист был,  но очень здоровый,  хрипел и мои усилия на него не действовали. Тогда я выполнил запасной вариант: обратный рычаг, когда не поддается давлению вниз – резким движением, прижав к его спине свою голову, ты вырываешь его назад и он мгновенно на лопатках, что я и выполнил, дурашка. Он опять не понял, как очутился на лопатках и в ярости схватил меня, но увидев его глаза – я дружески похлопав его по плечу  сказал, что устал, у нас ничья и поднял его руку. Зеки вокруг захлопали, загалдели и схватка мирно закончилась. Спустя годы я думаю, что все могло бы быть иначе, но мне как-то удалось замять проигрыш настоящего вора в законе и не уронить его авторитет.
Через пару месяцев нас перекинули на другой объект: Архбум – Архангельский бумажный комбинат,  в поселок Мирный, что в 20 – 30 км от города. Это совершенно циклопическое производство, по тем временам весьма современное,  и мы должны были установить там новые приборы контроля и автоматики. Я выяснил, как делается бумага и в последующие годы мне  всегда было жалко, когда листы белой бумаги, исписанные только с одной стороны,  выбрасывались.  Когда вы увидите, как целый вагон леса пропадает в измельчителе и за 5-7 мин от туда высыпается древесная труха – это впечатляет и заставляет задуматься о разумном расходе бумаги. Правда, не всех. Там мы проработали до зимы и  нас перевели на новый объект - Гидролизный завод, за Саломбалой – место такое, окраина  Архангельска. Оказывается, для производства искусственного каучука необходим спирт, который получают путем гидролиза древесины. Сначала получают щепу, её варят в щелочи, потом сбраживают  специальным грибком и перегоняют обычным способом в гигантском  перегонном аппарате. На стене в цеху висел лозунг: «Добьемся крепости спирта 96,6%!». В этот раз нам назначили бригадиром Витю, парня немного  старше нас, из местных, активно пьющего. Он был пьян всегда: до работы, во время и после, но градус его брал не сильно и работал он грамотно. Но водки то на свои трудовые не накупишься! А мы на гидролизном заводе, где спирта тысячи декалитров! Но спирт никому достать не удавалось, все лазейки были перекрыты: единственное место,  где это можно было сделать - цех -лаборатория, был надежно закрыт и туда никого не пускали. И весь завод мечтал познакомиться с женщинами – лаборантками и втереться к ним в доверие. Наконец, уже зимой, морозы тогда были под -25 градусов, дошла очередь по установке новой системы автоматики до цеха-лаборатории. И нас, бригадира и  троих студентов – практикантов, направили туда, как наиболее стойких и ленинградцев. Мы там работали дней 10, за это время прокололись все, т.е. все замечены были в нетрезвом виде, кроме меня. Ну не пилось мне, да и раньше тоже, а теперь особенно, после знакомства с зеками из местечка Талаги. И меня полюбили лаборантки и даже подкармливали чем-то из дома. В свободное время, вечерами,  я изготавливал электрогитару – эра  Битлсов, купить электро гитару было невозможно, но можно смастерить. Некоторые детали требовали  механических работ  и я заказывал их в ремонтном цеху, но плату деньгами у меня не брали, только спирт! И я осмелился обратиться к  лаборанткам с просьбой  налить мне немножко спирта для расчета за работу. Мне женщины говорят, узнав, что не  для себя беру, давай тару, а у меня какая-то посудинка грамм на 200. Они смеются, дурачок маленький, давай настоящую тару! Настоящая тара – это гнутая фляга из нержавейки, которая стоила столько, сколько в неё  влезает спирта. Обычно влезало около трех литров, вот это была тара. Выносили такую тару, закрепив её на животе, а на мне худом ничего видно не было. Мои напарники разузнали, что мне дают спирт и вынужденно я стал курьером. Поскольку сам я был всегда трезвый – спирт мне давали, сколько попрошу, примерно 2 раза в неделю, а учитывая, что у лаборантов были смены, то в их глазах я не частил. Однажды мы работали на крышке варочного котла, где кипела целлюлоза, прокладывали новую трассу для кабелей. Варочный котел – это огромный цилиндр, высотой метров 15 - 20 и диаметром метров 8, внутри кипит щепа в щелочи и запах отвратительный. Нам с бригадиром Витей надо было наверху котла сварить конструкцию, установить её на место, закрепить и уложить на ней кабели. Умение  сварщика, полученное на практике в техникуме, мне еще не однажды понадобилось в жизни. Мы сварили конструкцию и стали закреплять её на высоте 20 метров, находясь на крышке котла. Я держу конструкцию на вытянутых вверх руках с одной стороны, Витя с другой и пытаемся «прихватить» её сваркой к потолочной балке. Я вижу, что сзади Вити открытый люк в котле, кричу ему, чтобы был осторожен, но он меня не слышит: в цеху шумно, пар, вонища и Витя на моих глазах делает шаг назад и падает в кипящую щелочь! Я все вижу и ничего сделать не могу: в руках огромная железная конструкция и я сообразил, что управляя  ей,  я смогу удержать Витю на поверхности.  Что и удалось сделать: Виктор провалился в котел только одной ногой, а руками рефлекторно удержался за конструкцию. Я положил её на бок, бросился к нему и выдернул его из кипящего котла. Мы работали в резиновых сапогах, я с трудом сдернул сапог с его ноги, сорвал брюки и даже не понял: кожа на ноге висела лохмотьями от паха до стопы. Уж не помню, как я смог стащить Витю вниз по длинной лестнице, а он был на 15 кг тяжелее меня. Потом отнесли его в амбулаторию. Чтобы Вите оплатили  больничный я сказал, что дал ему спирта от боли, хотя Витя, как обычно, был просто пьян. Больше я его не видел вплоть до своего отъезда весной. Мои напарники пили спирт, принесенный мной, я обеспечивал закуску, уборку их пьяных дел, а сам не пил, ну если чуть пригублю для вида. Как то в выходные, когда пьянка была в самом разгаре, я сидел в соседней комнате и занимался своей гитарой, вдруг кто-то входит в дверь, но зная своих пьяных напарников  и их речи, не обращаю внимания на вошедшего. Но чувствую, что-то не так, я поднимаю глаза и стоит... мой папка, в унтах, овчинном полушубке и зимней шапке-ушанке. Я даже не верю своему счастью! Отцу тогда было 45 лет, расцвет жизни! Он из-за меня  специально взял на заводе командировку на архангельский аэродром, только чтобы увидеть сына. В тот период отец работал в эксплуатационно-ремонтном  отделе – ЭРО и постоянно ездил по командировкам по ремонту и настройке  радиолокационного самолетного оборудования. Причиной этому, т.е. работа не в цеху – было негласное указание убрать из цехов всех евреев (после их победы в Израиле в войне 1967 года). Мы уехали с отцом в его гостиницу в город, где я прожил неделю. На работу отец меня не пустил, все оформил за меня, согласовал с прорабом  окончание практики, получил документы и в середине марта  мы вместе улетели домой. Этот вид отца в зимнем одеянии, со счастливыми глазами навсегда в моей памяти. И память о том, что пить нельзя!
Санкт-Петербург 2007 год.