SOS

2. (Продолжение: см. "Начало")

Суворов мчался в густой темноте  зимней камчатской ночи не разбирая дороги. Как и поселок, режимная зона разбита на террасах достаточно крутого склона. Тут по дорогам двигаться сложно, а напрямки — безумие. Собственно, безумие и охватило мичмана. Он совершенно не думал зачем и куда бежит. Как заяц всегда безошибочно берет направление на спасительную нору, так и моряк инстинктивно выбирает кратчайшую дорогу к морю.

Море уже было рядом, но неожиданно земля закончилась и Суворов слетел с высоченной опорной стенки и камнем ухнул вниз, во тьму. Инстинкт морского диверсанта сложил руки крест-накрест на груди и натренированное тело вертикально вошло в глубокий сугроб метра на три. Мичман вернул контроль над дыханием, а значит и над эмоциями. Опасность разворачивает профессионала к реальности, когда обычные люди впадают в панику.

Оценив ситуацию, осторожно прощупав руками снег вокруг, подвигавшись внутри пробитого в сугробе хода, Суворов пришел к выводу, что самой надежной тактикой выживания является терпение. Нужно ждать подходящего момента, ведь его будут искать. Попытка выбраться может закончиться погребением заживо, лучше не рыпаться. Даже, если придется простоять в снегу часов 8 — 10, для профессионального водолаза, боевого пловца это не смертельно. Глупо получилось, но что уж тут поделаешь...

Время шло медленно. Сознание очистилось от эха эмоций, наполнилось ясностью. Боевым пловцам часто приходится мерзнуть, подолгу испытывать перегрузки, а уж с таким чувством, как одиночество они пребывают  в привычном, крепком союзе.

«Господи, живу как рак-отшельник,- размышлял Суворов, стуча зубами от холода,- сейчас бы оказаться в постели с женщиной... Ощутить тепло тела, положить голову на мягкую грудь...»

Зубы продолжали лихорадочно клацать, сменив синкопированный ритм на непрерывную дробь. «А сколько у тебя было женщин, Казанова? Спроси себя, вспомни? Сто? Десять? Пять, и ты же все помнишь. Больно, когда любишь безответно, тоскливо, когда выдумываешь себе любовь. Когда персонаж и декорации из картона, а мир нарисован. Как огонь очага в каморке Папы Карло».

Безрадостные мысли о собственной пуританской жизни вгоняли в тоску. Почему-то отчетливо всплывала не школьная драма первой безответной любви, а сцена «любви» с девушкой по имени Снежана. Трудно ожидать от обладательницы подобного имени страсти, как от какой-нибудь Кармен или Кончитты, но Суворов всегда искал чувства в отношениях.

Было это в августе 81-го, когда еще служил срочную. Артемовских морпехов, как и всю «пехоту» стали лихорадочно готовить к отправке в Польшу, подавлять ростки здравого смысла. Суворова послали затариваться всяким барахлом во Владик, на склад. Там он и встретил молоденькую кладовщицу — эффектную крашеную «платиновую» блондинку.

«Снежная королева»,- размечтался морпех. Суворов «блистал» остроумием и ловкостью, разделся «чтобы не испачкать форму», играл мускулатурой...». Королева быстро растаяла и сама потащила возбужденного кавалера в каптерку, предварительно выгнав всех лишних вон, закрыв на ключ железную дверь в воротах склада и вывесив на них табличку «Обед».

Каптерка отделялась от склада пыльной невысокой стенкой, сколоченной из разномастной фанеры. Железная кровать с панцирной сеткой, армейское одеяло. Крашеная тумбочка, на ней железная кружка. Два больших сейфа, стол со стулом — вот и вся обстановка. На вешалке ватники, под ней резиновые сапоги и короткие валенки. На стене керосиновая лампа, на случай отключения электроэнергии с красной табличкой: «Осторожно с огнем!».

- Ща интим создадим,- пообещала Снежана, вешая серое «вафельное» полотенце на спинку кровати,- гандоны у тебя есть?
- Не-а...
- Так и знала. В меня не кончай только — мне беременность ни к чему,- сообщила хозяйка, зажигая керосинку.

Суворов сел на кровать и рассматривал медленно раздевающуюся Снежану. Пожалуй слишком мускулистая, а может просто так кажется в пляшущих пятнах света от огня керосинки. Когда на ней остались лишь короткие сатиновые трусы, перешитые из обычных армейских семейных, «королева» завалила Суворова на кровать и присела рядом, на краешек. Тяжелый ремень попытался зацепиться за спасительные шлевки, но после недолгой борьбы повис в руке победительницы, как дохлый змий-искуситель. Стянув с кавалера штаны вместе с трусами до колен, Снежана  замерла на секунду, оценивая открывшиеся перспективы.

- А какого он цвета, Пятачок?- простонала Снежана, подражая ослику Иа.
- Розового,- ответила она сама себе, голосом поросенка из мультфильма.
- Мой любимый цвет... - заключила Иа-Снежана печально, поглаживая оторопевшего Суворова шершавой ладонью. - А какого он  размера?- полюбопытствовала креативная кладовщица, сверяя теорию с измерительной практикой.
- Вот такой... - ответил «поросенок»-Суворов.
- Мой любимый размер,- заключила Снежана жизнеутверждающе и собственным голосом.

Суворов в сугробе ощутил прилив внутреннего жара, как тогда, на складе. Воспоминания продолжали всплывать, вытаскивая такие подробности, о которых мичман Суворов, вроде и рад бы забыть совсем:

Снежана вытерла руку и самого, все еще содрогающегося, Суворова полотенцем, удовлетворенно заметив: «теперь самая масть, не дадим ему пасть». Сняв трусы, она присела на Суворова сверху. Кровать неистово заскрипела. Снежана то упиралась Суворову в грудь руками, то сжимала свою небольшую грудь с твердыми, торчащими сосками. Страсти внутри самого Суворова поулеглись и он наблюдал за процессом несколько отстраненно, хоть и не теряя потенции. Партнерша превзошла его в хладнокровии, взяв с тумбочки кружку. Вероятно, это был чай. Снежана прихлебывала не прерывая процесса и тонкие темные струйки стекали по ее волевому подбородку.

Может тебе борща хлебнуть?- поинтересовался Суворов.
Было бы неплохо,- ответила невозмутимая Снежана, возвращая кружку на тумбочку,- ща вот кончу...

Кончила она или нет, Суворов так и не понял. Просто снизила темп, закрыла глаза и предупредила: «не вздумай!» Передохнув несколько секунд она встала, намочила из чайника полотенце и тщательно вытерлась. Одев валенки и бросив полотенце Суворову, осведомилась: «как я выгляжу?». Не дождавшись ответа добавила: «заканчивай, а я — поссать».

Тепло откатилось куда-то внутрь организма. Озноб усилился и колотил Суворова мелким бесом. Он засмеялся и смех, похожий на кашель, чуть не задушил его. Почему-то вспомнился финал любовной истории с волевой кладовщицей, когда уходя он дописал на табличке ниже «Обед»: «Ушла е...ся». Теперь ему даже стыдно за такие глупости, но ведь взрослый мужик уже. Хотя как сказать. Много ли взрослых мужиков часами торчит в сугробе?

Над головой у Суворова пробивался рассвет. Через некоторое время послышались голоса. Суворов сунул холодные пальцы в рот и несколько раз оглушительно свистнул: три коротких — три длинных - три коротких...

Иллюстрация Васи Ложкина))