Я служил на флоте. 1961 65г

Я знаю, что надо писать «во флоте», но после консультаций, мне сказали, что можно «так и так».

Перед службой.
 Комиссии, комиссии каждые три месяца. Сдача крови и других анализов, крутили на крутящемся стуле, бег на 400 и 800 метров, лекции, а вернее рассказы офицеров о службе и ее особенностях .
Куда пойдем служить, ни слова, все говорят о каких то загадочных покупателях, которые и решат нашу судьбу. Ну, что ж, поживем увидим, а пока только рассказы соседа, который вернулся со службы два года назад. Любой « дембель « пользовался всеобщим уважением, еще жива была память о войне и все отслужившие были военнообязанными. В военном билете так и писали- отпущен в долгосрочный отпуск в звании и т.д. А когда я работал (в 15лет) в геодезической экспедиции наш начальник рассказывал, что когда он пришел со службы, а было это на Украине, собрались все взрослые мужики села и я им рассказал как сейчас в армии, какое оружие, какие командиры, одежка, питание и всякое другое и так поступал каждый демобилизовавшийся. Отношение к служивому люду у тех кто был на оккупированной территории очень и очень уважительное. Не зря же когда создавалась армия России, после развала страны , оказалось, что 70% офицеров родом из Украины. Кто сменил гражданство, кто отказался и уехал на Родину, кто ушел досрочно на пенсию (как им казалось) ведь платить им ни Россия ни Украина отказались. Одни за то, что служили в другой стране, другие за то, что ушли в другую. Бедные люди- «Баре дерутся, а у хлопцев чубы летят»- народ мудр, но беден, бесправен и панически боится начальства.
Призыв.
 Но вот и получена повестка-«Прибыть в 9.00 в железнодорожный военкомат для отправки к месту службы» . Собрались, пересчитали, познакомили со старшим лейтенантом, который будет нас сопровождать и обьявили-«Поезд отходит в 5 вечера, а пока, по домам».
Странно, но ни одного провожающего и пьяного, разве что, один из нас чуть навеселе. Служба в армии, действительно, воспринималась как почетная обязанность, без всяких натяжек.   И  если человек не служил в армии все знали, что он забракован и что-то в нем  не то, чаще всего- не совсем здоров, их называли белобилетниками и они как бы оправдываясь показывали военные билеты, где было написано-«Запас первой категории».
Все происходит буднично и мы загружаемся в вагон №8 Москва – Владивосток, нам отводят три купе, ну не купе, а отделений, ведь вагон плацкартный. Знакомимся- нормальные парни, кто после техникума, двое были вожатыми в пионерлагерях, трое секретари комсомольских организаций, один сын большого начальника, остальные кто от куда-но все комсомольцы. Старший лейтенант назначил старших в каждом купе, секретаря комсомольской организации и ответственного за поход в вагон- ресторан. Кормят три раза ,очень даже прилично, ведь мы все из обычных семей, где кормежка на 3 блюда, только в праздник.
А сам я еще помнил работу в геодезической экспедиции, где мы питались только два раза в день и состояло питание из гречневой каши с китайской свиной тушенкой емкостью один литр. Какой вкусный был завтрак и ужин. А однажды у нас кончились продукты и мы пришли в условленное место куда должны были доставить продукты еще на один месяц, осталась у нас банка сгущеного молока и примерно полкило лапши. Все это сварили , но есть не стали. Вы не представляете насколько противна сладкая лапша без соли. И вот мы, пять мужиков, смотрим на это варево, голодные, но очень лениво пробуем втолкнуть в себя сладкую лапшу- так и не доели. До прихода гречневой каши и китайской тушенки, а главное соли, еще три дня и надо как -то жить. У начальника партии оказалось метров 10 рыболовной лески и крючки. Ведь не зря же говорят, что если хочешь помочь человеку- подари ему удочку. Сооружаем удочки, речка рядом и прямо перед нашим носом плавают рыбы, это окуни, щуки и хариус. Ничего удивительного, до ближайшего жилья более 200км, да и разве  это жилье-10- 20 дворов с расстоянием между ними 100- 150км, связь летом только по речке, а зимой зимники (зимняя дорога).
Всегда хочется поймать рыбу побольше, а побольше это окуни, они стоят в воде на одном месте по 3 -4 штуке, но на наши наживки в виде остатков лапши даже не реагируют. Надо забросить наживку так, чтобы она попала ему прямо в рот, а при скорости  течения 1-1,5м/с это совсем не просто и требуется до 30 попыток. Поймали одного и бросили эту затею- перешли на хариуса. Главная проблема при поимке этой рыбы, это поймать паута, его на крючок и набрасывается на него 2-3 особы, успевай только ловить паутов. Каждый ловит себе сам и жарит на костре, вместе жарим только вечером по 2-3 штуки на каждого. Чистим рыбу от чешуи, потрошим, прокалываем вдоль тушки прутиком и на огонь. Вкус без соли отвратительный, но жить хочется и пропихиваешь этот харч себе в желудок. Но как говорят, «голь на выдумки хитра» , так и у нас, стали обваливать рыбу в золе и немножко насыпать ее в брюшко и ничего-есть можно. На второй день нашли избушку охотника, всего в 200м от нашей стоянки, а в ней треть мешка с отрубями, ими охотники кормят собак- пекут лепешки или делают болтанку, а главное соль, как она была сладка. Замешиваем круто отруби, добавляем соль и пекем на раскаленном камне – вкус божественный, не нарадуемся. Рыба, лепешки, соль- прямо как в ресторане и всего досыта- курорт. На третий день приходят харчи, а мы уже сами угощаем конюха рыбой и лепешками. Рыбу он сьел, а от лепешек отказался и отдал их лошади, но и она от них отказалась, а мы то восхищались их хлебным вкусом. Все познается в сравнении, а сравнивать тогдашнюю еду с сегодняшней ресторанной да еще три раза в день, за чистыми столами, официантами, стуком колес и хорошей компанией, просто невозможно.

Пункт сбора.
 Вот и Владивосток, утро, необычный вокзал, который я помнил по фильму «Поезд идет на Восток». Все так, рядом морской вокзал, даже кажется, что они вместе, а на самом деле их разделяют 20-50 метров. Военных больше чем гражданских, горы, а на них каменные дома, зелень, памятники, трамваи и корабли – просто глаза разбегаются. По моему, все мы видим море в первый раз и оно нас завораживает, а еще больше производят впечатление корабли- белые ,серые, с полосами по борту, военные с пушками, катера и буксиры, моряки, офицеры с кортиками на боку, легкий бриз и мечты о нашем будущем.
Сроимся по три в ряд и идем на малый сборный пункт где нас уже ждет человек 200-300. Нас кормят, опять строят уже по 6 человек в ряд и уже колонной длиной 60-70 метров движемся, как нам сказали, на Вторую речку. Уже понимаем, что ничего домашнее нам не понадобится, поэтому портфели, рюкзаки, сумки летят в кювет и некоторые гражданские потирают руки. Хотя, по моему мнению, ничего стоящего в этой куче хлама нет,ведь все уже знали с чем придется расстаться. И вот мы на сборном пункте, там еще 2-3 таких же колонны прибывших 1-2 дня назад. Кормят в три очереди, перед столовой, а вернее, под навесом, список продуктов, которые положены служивому в сутки. Спим на двухэтажных нарах без матрасов и даже соломы, никто не жалуется –спим «как убитые», у нас отличное здоровье и еще нет никаких грехов. Я помнил как мы спали в экспедиции, работа от восхода до захода, варим уже в сумерках ужин, стелем ветки, а вместо одеяла береста с березы. Накрываешься ей, но толи от тепла костра, толи от тепла человека она выгибается в обратную сторону ее переворачиваешь и так каждые 20-30 минут.
Чтобы мы не страдали от безделья- чистим картошку, два раза в день подметаем территорию, копаем какую то подозрительную траншею с уже мягкой землей, видимо, именно здесь родился приказ-«Копать вот отсюда и до обеда!», действительно, безделье страшнее эпидемии. Все проходит весело и беззаботно, ни о чем заботиться не надо- накормят, пересчитают, кино покажут, спать уложат, а перед сном анекдоты. Народ с Волги, Москвы, Урала и Сибири, оттуда же и анекдоты, и так каждый вечер, а таких вечеров было десять.
Но видимо, подметать территорию 2 раза в день и копать второй раз траншею посчитали, что это уж слишком, и стали нас распределять на работы вне сборного пункта, а нас троих вообще отправили на стратегические склады, где то в Уссурийской тайге. На складах военная одежда тридцатилетней давности – буденовки, обмотки, как их называли солдаты «восемь раз вокруг нога», фуражки 20-30 годов и многое другое. Один день мы отработали на складе, а еще два дня варили обеды, ходили по удивительной тайге, где растет дикий виноград, лианы и грецкий орех, который лежит прямо на земле. Весь вечер, сидя у костра, колем грецкие орехи, вкусно, но в диком орехе слишком много перегородок. Командует нами солдат, старослужащий, как он говорит-«До дембеля месяц». Никакой дедовщины, поет песни и нас заставляет подтягивать, для этого раздает листки с текстом. Репертуар  узок – мама, невеста, которая не дождалась, служба- тяжелая и почетная.  Вот анекдоты которые рассказывали и были смешны в то время я помню, а песни нет – слишком жалостливые. Хотите проверить анекдоты: –самый короткий –еврей грузчик, самый длинный- доклад Хрущева на 22 сьезде КПСС (нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме).
Прощальный день на сборном пункте – обедаем, час на отдых, выстраивают на плацу и начальник произносит такую речь-« Вы все можете служить на флоте, носить красивую форму и всю жизнь гордиться этими четырьмя годами, а кто хочет служить в армии три года – три шага вперед»- вышло 4 человека.
Престиж армии был высок и мы его готовы были поддержать, а сейчас даже год стараются «откосить» и это поощряется обществом, не гласно, конечно, но так сказать, с молчаливого согласия.

Учебка.
 Через час пути приходим в учебный отряд в котором должны проходить службу ближайший год- чему то нас будут здесь учить? По списку нас отбирают и разделяют на группы, в нашей группе 60 человек. Ведут в баню, офицер сообщает-«Сейчас, после помывки, вам выдадут морскую форму, а старую одежду вы можете отослать домой за счет ВМФ. Но все же знают, что через 4 года эта одежка им уже не подойдет, а может быть ее сьест моль, поэтому ее рвут на себе и отбрасывают в кучу. Я стараюсь оторвать пуговицу и кто-то восклицает-«Поможем товарищу» и мой костюм за одну минуту превращается в обвисшие клочья и летит в обьщую кучу. Снимаем даже трусы и заходим в баню – каждому тазик в руки, кусок мыла и мочалка. Предупреждают, что на помывку 20 минут, в молодости и этого достаточно.
 Нашу одежду уже собрали и увезли, это тряпье может пойти только на ветошь, а если б это было в наши дни, то мы бы все отдали на благотворительность, но в то время бомжей не было, и слава Богу.
Подходим голые к сараю где много окошек, из каждого тебе выдают одну вещь. Сделано это для того, чтобы выдающий определял , на глаз, твой размер и выдавал то- что тебе надо. Глаз у них действительно наметанный, никто из наших ничего в дальнейшем не обменял, даже обувь и бескозырку.  Одежды выдают целый ворох. Это рабочая ,будничная и парадная одежда, зимняя и летняя, даже носки и носовые платки -экипированы полностью, пора служить.
Ведут на ужин, который чуть лучше чем на сборном пункте- как ни как, морской паек. В то время, где бы ты не служил. Считалось. Что тебя кормят на рубль и пять копеек, и когда уезжал в командировку или отпуск пайковые были именно такими. Хотя негласно, все знали . что на флоте кормили на рубль восемьдесят, по подлодке 2 рубля, а на атомной подлодке на 3 рубля- там печенье, фрукты и другие изыски постоянно, но лучше всего кормили заправщиков стратегических ракет- им даже давали отбивные, но за их жизнь боролись только они сами, своим здоровьем, и когда они уходили на гражданку , их каждый год призывали на переподготовку и так 10 лет подряд, и не только для службы но и для двух медкомиссий за месяц.
Я думал, что нас будут стричь перед баней, ан нет, стричь стали после бани, логика не понятна, наверное, чтобы сберечь машинки. Никто не сопротивляется и не жалел свой чуб ибо мы все помнили, что в школе нам разрешали носить волосы на голове  только с седьмого класса. Вши были, почти, у всех, виной наша бедность- мыла не было даже в магазинах, а о порошках мы даже не слыхали. Нам мальчишкам еще ничего, а как девчонкам- не стричься же наголо? Я  помню рассказы солдат, которые служили в начале пятидесятых и вши тоже были и раз в неделю производилась проверка. Солдаты называли этот процесс –«форма номер ноль», оголялись по пояс, а гимнастерку выворачивали наизнанку и врач обходил строй и проверял на вшивость. Виной – грязь, плохое питание, недостаток моющих и главное, несоблюдение личной гигиены, а как ее соблюдать если горячей воды нет, помывка раз в две недели и привычке к чистоте, далеко не у всех, люди призывались неграмотные, из «медвежьих углов» - где закон тайга, прокурор медведь. Глядя с высоты наших дней мы знаем, что надо делать, но мы тем и знамениты, что крепки задним умом.
Опять медкомиссия осматривает нас, все как обычно, но с добавлением барокамеры, она представляет собой бочку диаметром два метра со скамейками внутри. Заходим (12 человек), дверь закрывается и давление поднимают до 4кг/см2. Всего у одного из нас начинает идти кровь из ушей. Но это не смертельно и его тоже признают годным. Моряки ,которые ее обслуживают, говорят тем кто заходит во внутрь, что надо в чан, который стоит перед дверями сбросить ножички и авторучки – это развод! Если вы при выходе об этом вспомните то вам предлагают нырять в этот чан самим, а всяк ли на это способен? Маленький развод- маленький трофей и говорить, что мы лохи не стоит, все выглядит очень даже правдоподобно.
В каждой профессии есть свои разводы, а на море их «воз и маленькая тележка». Вот самые безобидные-«Сходи на кухню и спроси кока, будут ли сегодня жареные шпации» (расстояние между шпангоутами), или-«Возьми ведро, сходи в машинное отделение и принеси, для протирки палубы, отработанное диз.  топливо». Когда ступаешь на палубу корабля- держи ухо востро, хотя все эти розыгрыши безобидны и помнят и х 1-2 дня. Хотя я сам попался на-»Сходи к боцману и спроси, надо ли нам чистить контрофорсы?». В якорной цепи для повышения ее прочности в каждом звене есть распорка-контрофорса.
Когда я пришел на корабль, я был под покровительством «дембеля» целых три месяца, мы вместе занимались уборкой верхней палубы и это был кладезь всех историй на флоте, прибауток, розыгрышей, загадок и нравоучений. Но об этом потом, а сейчас учебный отряд подводного плавания, где готовят всех специалистов для подводных лодок.

Нас 60, опять медкомиссия, опять все годные и начинается так называемый- курс молодого бойца. Шагистика, подход и отход от начальника, поворот на право и налево, отдание чести и приветствие начальника в строю. Вот об этом особо- взвод должен не теряя строевого шага поприветствовать вышестоящего начальника. Нас муштровал старшина второй статьи и ему, наверное, было в кайф, когда мы в 30 глоток громко шлепая подошвами об асфальт горланили-«Здравия желаем товарищ старшина второй статьи». Он добился слаженности и, я бы сказал, музыкальности этого приветствия и когда нас поприветствовал контр адмирал – начальник этого училища, мы громко ему ответили-«Здравия желаем товарищ старшина второй статьи», он улыбнулся, махнул рукой и не останавливаясь пошел дальше. Без муштры нет военного обучения, а нужна она для того, чтобы поднять бойца под огнем противника. Голос командира- голос Родины , и главное что бы об этом командир помнил еще до отдачи приказа.
Любая армия добивается беспрекословного исполнения приказов и это стремление доходит до «дубизма» и это не привилегия нашей армии, так везде. Все хотят иметь в армии творческие личности, но ограничения в одежде, питании, отдыхе, обращении друг к другу и жизни по уставу делают многих служаками у которых вместо мозгов- устав ,в котором так же как и  в библии есть ответы на все вопросы.
Шагистика продолжается 2 -3 часа, остальное изучение устава, устройства подводной лодки, традиций ВМФ и конечно, кто нам грозит. И оказывается, это более полмира и если раньше я это воспринимал как один из дубизмов армии, но после «перестройки»- наверное в этом есть здравый смысл – предали даже самые близкие.
 Прошел месяц. Строевая, занятия в классе, раз в неделю баня. Дневное расписание составлено так умно и жестко, что только 30 минут вечером, так называемое личное время, наверное, оно было предусмотрено для написания писем, но не тут- то было – это подшив воротничков, чистка пуговиц и ременной пряжки, обуви, стирка носков и белого чехла для бескозырки – вот уж воистину, все для себя. Днем на это времени нет, в расписании предусмотрено даже время хождения в гальюн (туалет) вечером.
О бане отдельно. У моряка два комплекта рабочей одежды, тельняшек и трусов. В баню берем все чистое, а грязное должен постирать, а дают то всего 45 минут. Но все предусмотрено. У каждого два тазика, в одном происходит стирка, а в другом моешься сам. В первой лежит грязная намыленная роба и ты топчешься в ней ногами, а в другой теплая вода для тела. От такой напряженной мойки, как правило, прошибает пот и только успевай намыливаться. Выходишь, а там уже другая команда раздетая для мойки и стирки. Вы не поверите, но мы все успевали. Труднее зимой, белье сохнет 1-2 дня на вешалах, которые мы по очереди охраняем. Хотя вся одежда подписана, а сделана она хлоркой на всем белье- головных уборах, носках, ремне и шинели, нет надписи только на носовом платке. Но как говорят –«Меченую овцу волк тоже режет».
За чистотой следят ежеминутно- в субботу все выносят постельное белье и его вытряхивают, казарму убирают три раза день, хотя моряки шутят, что это просто равномерное распределение грязи по палубе. Гальюн, умывальная сияют, а ведь это все на 200 человек. Врач каждую неделю читает мораль- как пользоваться туалетной бумагой, чистить зубы, бриться и мыться. Каждый день осмотр – как вымыт, как одежда и как выбрит , и подстрижены ли ногти, и опрятна ли прическа.

Нас учат, как покидать подводную лодку через торпедный аппарат. На тебя одевают резиновый костюм с двумя баллонами смеси кислорода и инертного газа, которого должно хватить на 2 часа. Залезаешь в торпедный аппарат, диаметр его таков , что локти раздвинуть невозможно, в руке держишь звено от якорной цепи, и когда залезли все 4 человека , задняя дверка закрывается и каждый из нас стучит по корпусу один раз, что означает- все нормально дыхательный аппарат включен,торпедный аппарат заполняется водой, опять подаем сигнал, что все нормально. Затем открывается передняя дверка торпедного аппарата и мы готовы к выходу по буйрепу- длинная веревка с круглыми шарами на ней, чтобы можно было ориентироваться по глубине, и поплавком на поверхности. Но был среди нас моряк, который после заполнения аппарата водой начинал часто стучать звеном цепи, что означало – авария, я в опасности. Всех четверых выстреливали сжатым воздухом из аппарата, а это могло привести к травмам, но здесь всегда были страхующие, чтобы они не ударились об цементный пол, так он и не сдал ни одного выхода из торпедного аппарата. Надо сказать, что среди моряков никто и никогда не смеялся над недостатками другого – боится качки, боится  выхода из тор. аппарата, не успевает в учебе, не улаживался в спортивные нормы или приходит письмо от подруги , которая выходит замуж – никаких подколов и намеков. Все знают, что все это временно и на гражданке все будет по другому.
Через месяц нам обьявляют, что мы будем учиться целый год  на шифровальщиков, но это будет после принятия присяги, а пока изучаем переговорные таблицы, как заполнять журналы, завертывать , перевязывать  и опечатавыть  пакеты и как их распечатывать , ну и конечно, печатать на машинке десятью пальцами , последнее всем нравится, все хотят удивить знакомых по выходу на гражданку, и мне это удалось. Когда я работал на экскаваторе, к празднику надо было напечатать грамоты передовикам, а секретарша заболела. Вот здесь я и показал класс, печатая быстрее чем она – уважение. В те времена личная печатная машинка могла быть у человека только с разрешения КГБ, и даже в организациях на время праздников, все печатные машинки собирали в одну комнату и ее опечатывали. Первую печатную машинку я собрал сам из списанных машинок, которые вывезли на базу металлолома, каждая из них подверглась ударами, видимо кувалдой, но из шести собрать одну было возможно.  Собрал и я, и никому ни гу-гу. Первые мои рассказы были  напечатаны именно на ней.
    Но вот и присяга. Все проходит буднично, в коридоре учебного корпуса, форма одежды у нас рабочая, в руке текст присяги, хотя мы ее и учили наизусть, на груди автомат (без патронов), с таким же успехом он мог бы быть и деревянным, читаем ,расписываемся и идем на обед.

          Был у меня друг, Киселев Генка с которым мы просидели  за одной партой шесть лет. После окончания школы мы разьехались по разным городам, но договорились, что когда нас призовут в армию мы будем связываться через моих родителей. И вот ко мне приходит письмо с  адресом его военной части. Да это же моя часть, мы служим через дорогу, встречаемся, разговариваем до отбоя и нам есть что рассказать. Я всегда удивляюсь что встречаешь человека, которого не видел 5-6 лет и казалось бы есть , что рассказать, ан нет- где работаешь, как дела, созвонимся, а ведь дома с женой разговор каждодневный  по несколько часов практически ни о чем,  видимо, « надо чаще встречаться», или, наверное зависит от интереса друг к другу . Мы еще встречались раз в Совгавани , после его любовной драмы, держался, но было видно, что все рухнуло, а что у моряка срочной службы есть- надежда на любимую, дембель и удачная гражданская жизнь. Он дружил с Лерой – распущенные светлые волосы, рост 1,8 метра, на два года старше его, актриса, играет на аккордеоне и фортепьяно, остроумна и ищет мужа. Приехала к нему в Совгавань из Иркутской области, а он в походе на подлодке, устроилась в гостиницу, познакомилась с офицером и уехала с ним на Балтику. В песне поется, что если невеста уходит к другому , то неизвестно кому повезло – но это только в песне.

             Занятия идут по 8 часов, потом самоподготовка, выходной в воскресенье и только с обеда и только согласно рассписанию. Преподаватели все разные, но их можно разделить на две группы – те кто пришел в учебку из действующих частей- кораблей и подлодок и вторая группа это штабисты- те кто после училища сразу попал в учебный отряд, штаб или строевую часть. Вторые ходят в наглаженных брюках, начищенных ботинках или сапогах, верх фуражки натянут так, что он вот- вот должен лопнуть, честь отдают красиво и по каждому поводу, говорят громко, а если строевой смотр – на них можно просто, любоваться- носок тянут, все под музыку, руками машут просто загляденье, никогда не пройдут мимо курсанта не сделав ему замечание. А фронтовики и офицеры из действующих частей носят фуражку как кепку, форма на них мешковатая, с курсантами держат себя запросто, рассказывают интересно , но никогда не задерживаются на службе больше положенного и со штабистами находятся в натянутых отношениях.
            Я рассказываю вам о делении офицеров на штабистов, и рабочих лошадок, но такое разделение есть и среди старшин и матросов. Наш командир взвода, всего на год старше нас , старшина второй статьи, а требовал к себе, даже вне службы, обращаться на ВЫ- вот его слова-«Даже на гражданке если кто ко мне обратиться на ты, я ему дам в морду». Интересно, сколько раз он получал в ответ. И почему обращение на ты у нас, у некоторых,  ассоциируется с оскоблением, ведь даже к президенту США обращаются на ты и только по имени- восточное в нас очень живуче.

           Увольнение в город (Владивосток) положено раз в два месяца и мы этим всегда пользуемся. Если назначают в патруль по городу, то желающие –все. Как – никак в город, посмотреть на него, на корабли в бухте, ну и конечно, на девчонок – куда же без этого. Попал в патруль и я, перед раздачей повязок и выхода на улицы нас инструктируют и проверяют строевую подготовку. Нас трое и мы выполняем 5 различных команд, и получаем 5 замечаний и все они мне. Вывод – военная служба не для меня и когда проходили строевые смотры меня ставили в наряд, и я понимал мотивировку. Но был в наших рядах курсант Корнашенок Игорь, который демонстрировал чудеса шагистики, извините, но мне здесь приходит на ум документальный фильм о германии 30-40 годов и выучка, которую показывали офицеры на парадах – это был балет в сапогах. Всем проверяющим показывали именно его строевую подготовку и у него была куча благодарностей за это, его сразу назначили командиром отделения, затем командиром взвода и это всего за год, а впереди было еще три года.
Занятия идут своим ходом, у каждого свой чемоданчик, сдаем их под роспись(опечатанные). У каждого своя печать, с которой не расстаемся 24 часа в течении четырех лет, чтобы ее не потерять, она привязана на шнурке к хлястику штанов. Никто не знает почему, но после обеда так тянет в сон, что только преподаватель за дверь, как у всех головы падают на стол и в классе, тихо – тихо. Но был у нас и специалист, который мог спать во время занятий, он листал кодовую книгу и при этом крепко спал, но когда доходил до корочки и страницы не переворачивались, а был только слышен скрип пальца о корочку, все понимали- морфей его победил. Никто его не подкалывал, все ему завидовали.

Здоровье у всех «что надо», но для атомных подлодок еще одна комиссия и на службе не спрашивают – хочешь не хочешь, а надо и идешь. Зачитывают первые по списку 12 фамилий, последний Козлов, а я перед ним. В глаза закапывают какие то капли, зрачки становятся величиной с черешню и через шесть часов их рассматривают в специальном станке, забраковали только Козлова. Один из нас, по моему Залуцкий, панически боится попасть на атомную подлодку и именно он через год попадает в аварию и пол экипажа списывают на гражданку,  или предчувствовал, или накаркал, но в итоге инвалидность второй группы. В то время на атомной подлодке было два экипажа, которые по очереди ходили на ней в море. И так 4 года, а затем  она становилась в ремонт на 5 лет. Сейчас  ее безремонтный «пробег» увеличили многократно , но служба на ней так и осталась- «и опасна и трудна».
 
И вот весной обьявляют большие учения, с выездом главного штаба из Москвы на «запасной командный пункт» расположенный на Дальнем Востоке, таких ЗКП по стране без счета, они все в скалах и не боятся никаких ударов, и чтобы их не рассекречивать, штаб, как правило, располагают рядом с этим ЗКП. Так и в этот раз, штаб расположили на одном из курортов на берегу океана. Чтобы усилить шифровальную службу штаба, из наших курсантов отобрали лучших пять человек, в том числе и меня. Ничего особенного в этом штабе нет, разве что, люди, портреты которых в учебке висели повсеместно. Кормят в одной столовой и тех кто в армии, и тех кто в ВМФ, но последним дают по два вторых- не зря же служим 4 года.  На этом же курорте отдыхает экипаж подводной лодки пробывшей в море более 30 суток, таков закон и там же отдыхают отпускники- морские офицеры. Когда они ухаживали за дамами, а этого не избежать, мы не видели, но какие они танцоры, поэты, музыканты и чтецы, мы просто ахали – таланты!

Вот и настал день когда нас стали распределять по штабам, подлодкам и надводным кораблям, мне достался Сахалин. Дают билет, сажусь на корабль и вперед, куда там меня распределят? Держусь бодро, еще не зная, что такое качка. Часов через 6 попадаем в шторм, море 5-6 баллов, вначале качка приятна, чувствуешь себя как на качелях, потом надоедает, потом тошнит, а потом переносишь ее только лежа. Я еще не знал, что попаду в десятибалльный шторм , смерч, мертвую зыбь и во все то, что так ценится в моряках. Но это потом, а сейчас иду в штаб, как там решат мою судьбу?
Корабль (начало).
 Распределяют на тральщик, показывают мою каюту, между каютой командира и радиорубкой,  каюта длиной два метра, шириной полтора, в каюте стол с настольной лампой, электрозвонок, чтобы я не проспал тревогу, кровать на высоте метр сорок, которая наклоняется к переборке и фиксируется крючками и стул, который тоже может фиксироваться к полу, чтобы он не ездил по нему во время качки.  Мне показалось, что я попал, как граф Монтекристо, в каменный мешок. Как дальше жить, просто жуть, дневной свет только из иллюминатора, здесь же сгниешь « не за грошь». Только потом я понял, что у меня лучшие условия из всей команды. Отдельные каюты только у командира и у меня, даже офицеры в каютах по 2-3 человека, а ведь так, иногда, хочется отдохнуть от общества – повезло мне, повезло!

Свою профессию ты должен знать назубок, спросить, помочь некому- все сам, этим и ценится шифровальщик. Не важно обедаешь ли, спишь или сутки не спал , страдаешь ли от качки или заболел – свою работу должен выполнить, за тобой команда. Даже если ты умер, то должен подняться, сделать свою работу и снова лечь,  уже с чистой совестью. Специальность моя была хороша еще тем, что не привязан к одному кораблю, перебрасывают без проблем, кто то ушел в отпуск, кто то заболел, где то идут учения, а когда корабль у пирса, дежуришь в штабе. Лично мне, это очень нравилось.
Когда приходишь на корабль сразу заставляют знакомиться с его устройством и уж сам знакомишься со всей командой. Сразу у меня не заладились отношения с помощником командира, я пришел рядовым, но на старшинскую должность, а платят-  то за должность и я получал 24 рубля в месяц, это как сейчас, примерно , две тысячи. К званию я не стремился, зная что это все временно, деньги же платят за должность. Через два месяца приходит финансовая комиссия, видит нарушения и с помощника командира высчитывают 48 рублей, а мне присваивают звание старшины второй статьи. Ясно, что это не прибавило любви ко мне и даже когда на четвертом году мне присвоили звание главного старшины, я неделю не пришивал эту широкую лычку на погоны – все временно. Меня перед строем отчитали, пристыдили, дали 4 часа, чтобы все было по уставу- пришил, доложил и стал ходить главным старшиной. Я, наверное был единственным моряком на флоте, который за 4 года не получил ни одного поощрения, а они были нужны, чтобы продлить отпуск, который у моряков, служившим на Сахалине, составлял 45 дней, у некоторых моряков , за счет поощрений он доходил до 90 суток.

Пом. командира был старым волком, как он говорил ,во втором поколении. Однажды к кораблю подошла машина с картошкой, которую надо сгрузить в наши трюмы, он вызывает двух радистов и приказывает им разгрузить машину. А в то время существовало стремление   сделать подчерк всех радистов если и не одинаковым, то очень близким, Ибо наш потенциальный противник по почерку радиста мог определять тип корабля и его место в океане. Поэтому издали приказ радистам не поднимать более 20 килограммов, чтобы мышцы были эластичными. И вот наши радисты сбегали к себе в рубку, принесли ему этот приказ и стоят улыбаются, ждут реакции. Любанский прочитал,  сказал, что все правильно, он с приказом знаком и выдал-«Разложить картошку по 20 кг и носить в трюм».

Каждую осень кто- то демобилизуется, кто- то приходит вновь, кто- то из дембелей устраивается на работу здесь же в порту и приходят на тральщик к своим бывшим сослуживцам. По моим наблюдениям, те кто служил очень рьяно- на гражданке не приживаются, начинают злоупотреблять (ясно чем), не выдерживают распорядка на работе, не дорожать семьей и вообще, если над ними нет командира они становятся бесхозными, безвольными и просто разгильдяями. А те с кем мы намучались на службе- разбирали на комсомольских собраниях , имели выговоры и даже сидели на гаупвахте, выпивохи, бегающие в самоволку, любители женского пола и главное в их жизни,  это дождаться дембеля, приходили на тральщик в новых костюмах, с девушкой, чисто выбритые и  глядя на них была уверенность, что и дальше будет так.

Друзья.
 Я сразу подружился с Тимохиным и Непейводой- это мои годки, один был минером, а второй, если сравнить с гражданской работой- секретарем машинистом. Вместе ходили в увольнения, знакомились с девушками, выпивали и ходили на танцы в клуб моряков. Тимохин уже в то время писал статьи в газету но никогда это не афишировал, если его статью не печатали,  то присылали подробную ее разборку и он постепенно повышал свою журналистскую квалификацию, наверное, он стал кем хотел.  А так как он был минером, то им выдавали минный сахар, твердый как камень со сроком хранения 6 месяцев, весом 20-30 граммов, по истечении гарантированного срока он доставался минерам и от Тимохи часть нам с Непейводой. Этот кусок сахара вставлялся в разьем ободка, который стягивал взрыватели, пока мина на борту корабля она безопасна, но как только попадет в воду, сахар растворяется и мина приходит в боевое состояние.
А вот Непейвода был знаменит тем, что тяготел к зеленому змию. Командир дивизиона, при всех выстроенных команд кораблей, командует-«Непейвода, шесть шагов вперед! И вот этот Непейвода, самый горький пьяница, сколько я могу вам обьявлять выговоров?» и все в том же духе. Но когда мы втроем ходили в увольнение и старались переходить улицу перед близкоидущим транспортом , он нас останавливал и произносил мудрые слова, которые я помню до сих пор-«Лучше одну минуту побыть трусом, чем всю жизнь лежать в земле», а в то- то время, можно сказать, что автомобильного движения не было совсем.
А еще он мастерски делал парусники из купроникеля (медь+ никель)- это произведения искусства , парусники с 3-4 мачтами, парусами и кливерами. Как то так получилось, что все на нашем корабле заразились изготовлением парусников, но превзойти автора никому не удалось, он каждый раз преподносил что то новое. Самое трудное в изготовлении игрушечного корабля, это шлифовка корпуса и парусов. Этим занимались где только можно и когда можно, но чаще всего на политзанятиях. Каждый вторник был обьявлен днем политзанятий, запрещались увольнения, какие –либо работы, передвижения по городу и дивизиону. Изучали какие военные обьединения существуют в мире, чем они опасны для нас и что нам надо держать ухо востро. А так как одно политзанятие было, как две капли воды, похоже на предыдущее, то интерес к ним падал и во время занятий каждый занимался чем хотел. Одни шлифовали паруса, для этого бралась кусок сукна, насыпался порошок и легкими движениями производилась шлифовка, на один парус требовалось 1- 2 часа непрерывной работы. А кто не был заражен парусниками – считали сколько дней и минут им осталось служить, сколько еще сьесть масла, селедки, сахара, котлет, выпить чая и компота. Попробовал и я сделать себе на память кораблик, но меня хватило только на полкорпуса и три паруса- в чужих руках все кажется легко и просто!
 
Когда он ушел в отпуск, меня оставили вместо него и как всегда в начале месяца пришла «бумага» со световыми сигналами самолетов на месяц.   Она предназначена если откажет радиосигнал -«Я свой самолет», тогда нужно включить бортовые огни, которые работают, например, так- 3 синих справа, один зеленый  слева и каждый день идет смена этих сигналов. Замыкаю каюту, прихожу утром, а бумаги с сигналами нет, ищу везде - нет, к несчастью оставил иллюминатор открытым. Все переискал- нет, нужно докладывать командиру, он в штаб и смена сигналов по всей стране- дадут лет 5, совсем не смешно. НО, замечаю клочек бумаги под шкафом, это крысы, почти, сьели ценную бумагу. Собрал клочки, наклеил на чистый лист, не хватило 20-25%, но это не смертельно, главное сигналы не пропали. Ух.х.х.

Торпедные катера.
  Пока наш тральщик проводит текущий ремонт, меня направляют в бригаду торпедных катеров. Моя работа заключалась в том, чтобы я будучи на головном катере предоставлял командиру бригады переговорные таблицы, коды которых менялись каждые 12 часов.
 Когда я еще был курсантом, мы сами составляли эти таблицы и срок замены кода был 3 дня. Проходили учения и наши противники, не знаю  японцы или американцы заметили, что получив такие то цифры корабль делает тот или иной маневр и они стали сами подавать такие команды нашим кораблям – учения провалились, Знатоки скажут, что есть еще позывные для радистов, которые меняются , вообще, каждый раз, но этот нюанс ими был просчитан, рассчитанный на наше разгильдяйство и чинопочитание.
И прослужил я там 3 месяца и таблицами не пользовались ни разу. Между командирами торпедных катеров была другая связь, например «Кочерга, плюхай» - перевод – Кочергин атакуй.
Торпедные катера того времени на вооружении имели две торпеды, корпус был деревянным, из дубовых досточек наложенных в два слоя, вибрация от 4 двигателей была такая, что сталь не выдерживала, выдерживали только люди, но уже стали появляться ракетные катера. На этих катерах команда жила на катере, а мы, оставляя дежурного, жили в казарме, как говорили офицеры, что до освобождения Сахалина от японцев, в этом доме была бордель.
Если катер был в море более 2 часов, то всей команде выдавали «шишку», которая содержала галеты, баночку сыра, бекона, сгущенку и шоколадку, которая в магазине стоила рубль тридцать. Моряки сдавали знакомой продавщице шоколадку за рубль и на троих покупали  0,5 водки. Один раз и меня взяли третьим. Выпили, закусили беконом и галетами и мне Серега Рожков поведал такой рассказ.
Во время шторма торпедные катера уходят в другую бухту, до которой ходу чуть менее 2 часов, и которая защищена от ветра и волн со всех сторон. Катера уходят по очереди и выстраиваются в кильватер (линию). Мы вышли последними, идет дождь и ничего не видно и на середине пути мы потеряли впереди идущего из виду. Моторы натужено гудят, катер ударяется форштевнем о волну, это как удар по катеру громадной кувалдой, взбирается на волну, наклоняется,  чтобы устремиться вниз, винты вращаются в воздухе, затем схватываю воду и вновь удар о встречную волну. Не первый раз мы в  шторме, не первый раз море испытывает нас, но в этот раз нас испытывало не только море, но и сидящие там нечести. Мы услышали страшный треск и с ужасом увидели, что лопнула верхняя палуба от носа до кормы, три двигателя  заглохли сразу. Все!  При таком шторме не выжить, страх в каждом из нас , но быть трусом никто не хочет, как говорят на Руси –«На миру и смерть красна». Мы вышли на палубу, обнялись и запели -«Врагу не сдается наш гордый Варяг….». Но командир замечает летящую чайку, это верная примета конца шторма, и действительно вначале просветлело и мы увидели берег и направили катер к нему. С ходу, учитывая и набегающую волну, мы на полкорпуса на песчаном откосе. Командир достал спирт, который выдают на катер для протирки радиоаппаратуры и контактов в торпедах, а чтобы его не пили, в него уже сам командир добавляет чернила. Как убедился он сам, для нас это не препятствие, и мы мокрые, усталые и такие счастливые – мы стали как братья.

Рыбоохрана.
 И вот я снова на нашем тральщике, этот корабль моряки называют      « пахарь моря», у пирса стоит только чтобы заправиться топливом, харчами, пресной водой, получить письма, получить новое задание  и снова в море. Преимущество его в том, что у него малая осадка и экономичный ход . В этот раз уходим на рыбоохрану проверять японские рыболовные суда. На каждом судне должно быть разрешение на вылов морепродуктов где указана зона вылова, длина сети, размер ячейки, вид рыбы, норма вылова , время вылова и многое другое. На борту у нас рыб инспектор и переводчик  мы спускаем шлюпку и моряки на веслах доставляют их на японское судно. Пока идет проверка документов и вылова, наши моряки торгуются с японскими, а что у нас есть – папиросы, наши журналы и значки, они нам предлагают порно журналы, зажигалки, сигареты и ночные лампы. О порно отдельно – шлюпка подходит к нашему кораблю, замполит ощупывает каждого и отбирает только такие журналы, но осмотр продолжается круглосуточно и в тот момент когда замполит спит, проносятся журналы и прячутся в самые потаенные места. Хотя, когда пришла «перестройка» я понял, что там была не порнуха, а обнаженка и причем очень скромная .
Судя по докладам, которые проходят через меня, японские маленькие рыболовные суда оснащены как наши самые современные, а в кое  в чем и более совершеннее – связь, радиолокация, гидроакустика и другое, но по сравнению с  нашими рыболовными судами у них все сведено к добыче , а человеку, его удобствам, минимум внимания, на некоторых судах даже нет гальюна (туалета), человек держится за леера (ограждения) и свешивает свой зад за борт.
Как рассказывает переводчик, однажды к нему во время осмотра японского судна подошел моряк и сказал, что он коммунист-«Я боялся что это провокация и попросил партбилет, моряк отошел и мы больше не разговаривали. Компартия была под запретом и никто партбилеты с собой не носил. Я просто не был готов к такой встрече».
Питание на их судах строго по норме, если хочешь больше – за деньги, а на наших ешь сколько хочешь и когда хочешь. Я и сам в этом однажды убедился, пришел на рыболовный сейнер обмениваться фильмами и они усадили меня в столовую и подали полную миску котлет из кеты, их было штук 10, я подумал, что они шутят и хотят меня разыграть, но оглянулся, нет, все занимаются своими делами. Я сьел 3 котлеты, очень даже вкусных, забрал обменный фильм и отправился на свой тральщик, нас ведь и там не плохо кормили. Меню составлялось на две недели, вывешивалось в коридоре и никогда не было от него отклонения. Четырехразовое питание, а когда корабль в море, то кормежка, вообще, круглосуточная. Находили японские глубоководные сети  на окуня, их видно по радиобуям окрашенных в красный цвет. Подходим, достаем сеть, берем не более 2 штук- каждый по 60-70 кг, от резкого перепада давления у окуня глаза выходят из глазниц, как – никак он плавал на глубине около километра. Но окунь это не деликатес, вот когда находим крабовые ловушки, это уже лакомство. Закидываем их в железную бочку с морской водой, на дно опускаем шланг с паром и через 30-40 минут блюдо готово. Целый день команда питалась только крабами, а куда девать обед и ужин, конечно, за борт. Командир опечалился этим и приказал-«Вначале сьедаем обед, а затем уже крабы – ешь сколько хочешь!» Нет, что ни говори, а питание на корабле было отличное, единственное чего не хватало, так это зелени, да мы и не привычные к этому, поэтому все было нормально. А когда мы дежурили в заданном квадрате, то ночью свет прожектора направляли в воду, а там косяки сайры и кальмара. Связываешь  три крючка, образуется подобие якоря, обвязываешь красной ниткой и успевай только выдергивать улов на борт, а еще интереснее наблюдать как идет охота кальмаров на сайру. Кок (повар) готовит из них дополнительные блюда, но сама ловля их доставляет большее удовольствие.

Через неделю поступил приказ, осуществить подводные взрывы на глубине сто метров для ориентации подводных лодок. Если известно место и время взрыва и этих взрывов несколько и в разных местах ,то вычислить свое местонахождение , это уже дело техники. Идем дежурить в заданный район и на горизонте появляется остров, штурман смотрит на карту и говорит, что никакого острова не должно быть. Оказалось, что это мертвый кит и вокруг него тысячи буревестников, они то и создавали видимость острова. Вообще, служба на корабле гораздо поучительней чем служба на берегу, но желающих мало.
Производим дня через два взрыв и всплывают штук двадцать наваг. Спускаем шлюпку, чтобы собрать их, а налетевшие чайки клюют их и когда мы рассматривали рыбины, они были без потрохов, а возле голов были маленькие, едва заметные отверстия. Я задался целью изготовить такой же искусственный клюв, чтобы потрошить рыбу не разрезая ее. Но, как вы догадались «воз и ныне там» - превзойти чайку, ни мне, ни кому- либо другому, не удалось.
Заправляемся водой,   топливом и харчами на курильском острове где находится крупный рыбзавод, на котором трудится около тысячи человек,  работа там сезонная, рассчитанная  на время путины. Коллектив там на девяносто процентов женский и когда светит солнце, в обеденный перерыв, они выходят на пляж загорать, а так как  одни женщины, то загорают топлес. А на корабле все моряки, захватив дальномеры, секстанты, бинокли и вообще все, что может приблизить изображение, направляют на них.
Как то мне удалось поговорить с одной из этих работниц и первое, что я спросил, было-«А вот рыба вам не надоела, вы ее в пищу потребляете?»
Мы делаем консервы и к каждому обеду мы делаем несколько банок для себя. В банку кладем плавники, брюшки, сердце и печень, чтобы эти банки после стерелизации не спутать с остальными их заполняем наполовину и они всплывают. Каждый обед, новая рыба с новыми пряностями и ничего, со сложностями, но проходит внутрь. Когда я побывал в их общежитии, а это остатки от японских военных казарм, построенных еще до 1945г, то вспомнил японские корабли, на которых нет заботы о человеке. А у нас?  Кровати стоят без прохода между ними, проходят прямо по ним, ни тумбочек, ни шкафов, работа в три смены без выходных и праздничных дней – путину не остановишь.
На этом же острове находится мыс-«Край света», а я так мечтал там сфотографироваться, поставить одну ногу в море, а другую на берег и всем говорить-«Я был на краю света» и это была бы правда. Но действительность несколько иная, там обрыв 30-40 метров и моих ног , явно бы не хватило. Так обрываются юношеские мечты!
Как рассказал мне знакомый моряк, который служил на этом маяке целый год, там в море, каланов, видимо- не видимо. Мех этой морской выдры, один из самых ценных в мире. Их оберегают, стараются не тревожить, а уж про охоту и говорить нечего. Все корабли, которые уходят с острова, пограничники шерстят так, что и мышиной шкурки не пронесешь, но военные корабли не досматривают, и этот моряк привез одну шкурку калана своей подруге на  Сахалин. А что с ней делать? Если увидят на улице шапку или воротник их калана- затаскают по следователям и судам, не рад будешь дорогому подарку. И она сделала из него прикроватный коврик- из меха, цена которого, на вес золота. Чудны дела твои, Господи!

Рассказы бывалых.
  При моей службе нами часто командовали те кто прошел войну и на западном и на восточном фронтах. Их рассказы воспитывали, вдохновляли и поддерживали нас. Они требовали уважения к себе, хотя мы и так их уважали, любили и по возможности, оберегали от мелочей жизни. Командир дивизиона, его заместитель и еще трое офицеров участвовали в освобождении Сахалина и Курил. Я помню их рассказы и наши внимательные и загипнотизированные лица, рассказывали они офицерам во время ночного дежурства на КПП.
Подходим к берегу, вблизи Корсакова, видим, что отмель начинается метров за 70-80, если подойти ближе, то корабли (нас 3) сядут на мель, высаживаем десант прямо в воду, глубина полтора метра.  С берега бьют пулеметы, мы стараемся их подавить своими пушками, но когда видим, что от десанта остались только трупы, снимаемся и идем обратно. Через три дня возобновляем операцию, но решаем сменить место высадки, подходить вплотную к берегу, чтобы десант даже ноги не замочил. Подходим, ни одного выстрела, десант занимает доты и здания, японцы ведут себя тихо и спокойно. Оказывается они уже знали, в отличии от нас, что Квантунская армия разгромлена, Хиросима и Нагасаки в руинах и хотя еще нет капитуляции, но дух подорван –«Не до жиру, быть бы живу».

А это уже другой рассказ и из других уст. Служил я на крейсере и дали приказ, который мы долго ждали, освободить Курилы. Подходим, производим несколько выстрелов, в ответ град огня, но до нас не долетает ни один снаряд.  Ага!  Постойка, брат мусье! Наши пушки и дальнобойнее и калибр побольше, и мы с перерывами долбим их около суток. Подходят суда с десантом, но погода портится, высаживаться, смерти подобно,  но такая погода может продержаться несколько суток, а что делать с десантом – они набиты как сельди в бочке, их надо кормить, ходить в туалет ,да и многие ли выдержат качку? Приказ- «вперед», люди прыгают в ледяную воду иногда скрываясь под ней, но дух крепок, да и наша поддержка делает свое дело, первая цепь закрепилась, второй уже легче, огонь японцев, в основном, направлен на тех кто на берегу. Огневые точки засечены и подавлены на «все, про все» уходит , около, суток, идут пленные. Как меняется вид человека сдавшегося в плен, плечи опущены, глазами упирается в землю, одежда грязная и бесформенная, если и поднимает глаза то , это глаза волка загнанного в угол, идет медленно, спотыкается, винтовку или наган бросает в кучу зло, как будто говоря-«Мы еще посмотрим, чья возьмет». Слава Богу, мне не пришлось пройти через это и не испытать такой позор. Нет, нет, я не осуждаю тех ,кто был в плену, я им сочувствую.

А года через 3-4 я опять захожу в бухту на этом же острове, уже у пирса стоят наши корабли, на берегу пограничники, работает маяк и рыбзавод. У причала стоит «краб - завод», это большое судно на которое сдают свой улов краболовы, а на матке (так моряки называют плавбазу), все это перерабатывается в консервы.  Как правило, уходят в море на 3-6 месяцев, плав состав , около 300 человек, 250 из них женщины. Швартуемся рядом с этим судном, заправляемся топливом, водой, продуктами питания и ссаживаем одного моряка с переломом ноги, обещая зайти за ним через 10 дней, на это уходит 3 дня. На второй день, при вечерней проверке обнаруживается, что отсутствуют два моряка, добавлю, что в то время моряки служили семь лет, и мне поручается их найти. Я уже был не тот младший лейтенант, который был младше некоторых моряков и совсем недавно окончил училище. Беру двух автоматчиков и сразу иду на плавучий краб- завод. Вахтенный даже не обращает на нас  внимание, и мы держим путь в спальные помещения. Нас встречает миловидная девушка и спрашивает зачем пожаловали. Обьясняем, понимающе кивает и обещает нам посодействовать- «Как – никак, я секретарь комсомольской организации». Приглашает меня в свою каюту и начинает переодеваться ни сколько меня не стесьняясь, все это в метре от меня, я понимаю к чему все это делается и для чего. В голове одна мысль –«Я советский офицер, за дверями меня ждут два моряка, а здесь…..». Нет, нет, вы меня извините, я на службе, надо идти. По моему, я что то еще бормотал , стал пятиться и задом открыл дверь. Оглядываюсь, моряков нет, на полу лежат два автомата, что делать, взвалил на себя два автомата и пошел искать уже четырех моряков. Обошел спальные места, смертельно устал, закралась мысль, о той каюте, но как представил, что зайду с двумя автоматами, пистолетом и  не вернутся ли мои моряки раньше меня? Больше, в подобных ситуациях, я моряков не искал, придут, куда им деться!

Малый противолодочный корабль.
 И вот меня снова перебрасывают на другой корабль –МПК - узкий, длинный, хищный и грозный. На нем нет каюты для шифровальщика, вернее , она есть но это всего один квадратный метр, не то что лечь, а сидеть негде. Моя кровать в кубрике на баке (нос корабля), открываешь люк, вертикальный трап, примерно 2,5 метра, койки в 3 этажа, на каждой матрас из пробки (лежать твердо, она сбивается в одно место), снизу дует, стенки корабля изнутри не утеплены и когда зимой -10, внутри, почти столько же, чтобы моряки не замерзли им выдают теплые тельняшки и свитера, в них и спим. От дыхания людей конденсат скатывается по стенкам и собирается в специальные приемники, которые дежурный освобождает каждое утро, примерно, два ведра. Камбуз находится в середине корабля и если ты дежурный, то в бачках пищу спускаешь в кубрик и потом обратно. А когда мы в море и через люк, который ведет в наш кубрик, перекатываются волны, мы едим прямо на камбузе. Пробковые матрасы предназначены не только для спанья, но и должны служить как спасательные жилеты – как это может быть в боевых условиях, трудно представить. Мы, между собой, говорили, что тот кто служил на МПК, ему никакая одиночка не страшна – там хоть не качает.
         Качка.
Об качке отдельно. Их мало с крепкою душой,
                Кто стойким в качке оставался .
Я уже как то тяготел к научной работе и приглядывался к тем, кто ее переносит легко, а кто валится с ног даже при 3-4 баллах. На корабле было только два человека, которые не реагировали на нее даже при 9-10 баллах, это рулевой, родом с Волги и радиометрист с Урала. Один совсем не пил, а другой  зашибал » что надо», и какой вывод, а никакого. Я сам переношу качку до 6 баллов, если больше- нет сил, даже командир при 8-9 баллах ложился на кровать отдыхать и было видно, что жизнь стала для него не мила. Вначале приятные ощущения, затем чувствуешь, что в животе, что то не то –корабль то опускается между двух волн, а затем волна поднимает его на высоты 3-4 метра и когда корабль уходит вниз, ты как- будто в состоянии невесомости. Через 20-30 минут тебя начинает тошнить и вся пища выходит наружу, ты начинаешь блевать (на флоте  говорят - травить), а качка продолжается, и когда желудок пуст, начинает идти желчь, во рту кислота, остро чувствуешь свои  зубы (скрепишь ими), но вот и желчь кончилась, а рвотные позывы продолжаются и наступает очередь печени, которая отдает кровь. На флоте есть положение, которое говорит, что как бы ты плохо не переносил качку, один год ты должен отслужить на корабле, а потом тебя переведут на берег.

В давние времена, если моряк провинился, то его списывали на берег, а сейчас наоборот. Что-  то в нас меняется, а вернее в государстве. Раньше из Москвы на заработки ездили в Сибирь, а сейчас наоборот. Так был списан с берега к нам на корабль Сергиенко, а был он до этого шофером у командира бригады, добрейшего дядьки. А списал он его -«Вначале он украл ковры в моей машине и пропил, я терпел, затем он украл гуся из моей ограды и продал, я терпел, но , вы представляете, он стал подбираться к моей дочке – мое терпение кончилось». Как говорят-«Горбатого могила исправит» - так оно и было. Он украл десять литров спирта у командира, напоил пол команды и один даже умер. Сергиенко в дисбат на два года, корабль замучали проверками и мы в течении полутора месяцев занимали последнее место на флоте. Но где то на Балтике перепились и отдали концы сразу пять человек и от нас отстали.
 Но в качке  главное, делать свою работу и ее делают, потравят и опять за механизмы и аппаратуру. Во время качки кок готовит пищу только на треть команды и только второе. Стол за которым я питался, а было нас 10 человек, был и радиометрист, который не боялся качки. К пище никто не притрагивается, он заходит, накалывает на вилку 10 котлет и идет на свой пост и ест их без хлеба. А мы не можем даже смотреть на пищу. Старые моряки, говорят, что перед качкой не стоит есть гречку ибо она выходя наружу, работает как наждачная бумага, а лучше употреблять рис – он скользкий.
Борьба с качкой, это мировая проблема, пробуют создавать корабли с минимальной раскачкой, выпускают специальные таблетки, закаляют людей на специальных тренажерах, но заметных успехов нет. Говорят, что если человеку поставить укол из соды, он на некоторое время становится более стоек к качке ,  но как это скажется на нем в дальнейшем?
Некоторые различают качку бортовую и килевую, но я разницы большой не почувствовал. Однажды мы попали в шторм и началась бортовая качка, военный корабль не может без приказа изменить курс, корабль наклонялся так сильно, что я думал -«Ну вот, это последний раз». Но, нет, корабль опять становился на киль, все , что было не привязано, каталось от борта к борту и мы их ловили и привязывали. То что,  кто то плохо переносит качку, это не главное, над этим никто не подтрунивает, а главное, чтобы ты выполнял свою работу. Был у нас моряк, который укачивался даже у пирса, где качка едва достигала одного балла.
Этот опыт помог мне, когда мы с семьей отдыхали  на Черном море и на катере совершали путешествие на 3-4 часа. Подул свежий ветер. Началась качка 4-5 баллов, я отдал приказ своей семье, ничего не есть, а когда стало совсем плохо, вывел их на верхнюю палубу, где дул ветер, брызги от волн покрывали нас с головы до ног и надо было крепко держаться за поручни,  чтобы не оказаться за бортом. Все это отвлекало внимание от качки и мы выстояли, остальные расстались со своими уже пережеванными продуктами, жаль команду. Уборка займет не мало времени.

Лямур (любовь).
 Я уже начал служить по четвертому году и именно в этом году стали призывать в армию девушек, так как молодых людей рожденных во время войны было совсем мало, а численность армии поддерживать надо . Они занимали должности радисток, телеграфисток, машинисток, завскладом и тому подобное, в основном, крутились в штабах и возле них.
Меня назначают преподавателем к телеграфисткам – как заполнять журналы, как составлять отчетность и какие у них должностные инструкции. Занятия идут три дня по четыре часа, расстаемся и никогда бы даже не вспомнили об этом, но встречаемся на танцах, как говорится – судьба. Знакомимся еще раз- Люся, Игорь, приглядываемся  вроде все у всех на месте, обещаем встретиться через неделю и все завертелось как в ускоренном кинофильме. Я ведь еще не целовался, а здесь такая красавица, фигура как у Гурченко, но килограммов на 10 потяжелее. Мне все завидуют и не зло подкалывают.
Она жила в общежитии на первом этаже. В комнатке на двоих, подруга всегда находила причину уйти и оставить нас одних. В некоторые зимы наш корабль уходил в незамерзающие бухты, а в эту зиму остались в своем порту и мне приходилось дежурить в штабе, который находился в 500 метрах от порта, сутки через сутки, как говорят моряки- через день на ремень. Когда Люся не дежурила, мой день складывался так- завтракаю на корабле, захожу к Люсе, иду на обед, опять к ней, с обеда тоже и так же с ужином. Никаких  извращений, даже в мыслях этого не было, мы даже не слышали о камасутре,  даже когда я хотел заглянуть под одеяло, она хлопала по нему –нельзя.

 Что может подарить моряк срочник своей любимой на день рождения и я придумал, в то время был в моде одеколон «флора». Это бутылочка, емкостью двести граммов. В которую налит спирт и туда опущен цветок. Выглядит оригинально, цветки самые разнообразные, цена средняя. Через неделю спрашиваю, как мой подарок-«К моей подруге пришли еще подруги и твой подарок выпили». А цветок? Цветок сьели! Да, надо было подарить, что то не сьестное, пошел и купил шарф.

Мать Люси жила в Южно Сахалинске и она раз в месяц к ней ездила . И вот однажды она приезжает из дома и обьявляет мне, что она вышла замуж. А что, ты ведь ничего не предлагаешь и даже не намекаешь. А годы мои идут. А что я мог предложить, специальности никакой, то что я шифровальщик на гражданке, это не специальность, жилья тоже нет. Ну мог я остаться на Сахалине,  ну, дали бы место в обьщежитии, работал бы    в порту, а без специальности только грузчиком, о том ли я мечтал, а ведь я должен отвечать за семью. Это так я успокаивал себя, хотя осознавал, что случилось непоправимое. А ее избраник демобилизовался, имеет жилье и специальность электросварщика.  А через много, много лет, когда я разошелся с женой ,с которой прожил 37 лет и она вышла замуж за электросварщика, у меня появилась стойкая реакция и неприязнь к этой профессии. Наши встречи продолжались в таком же ритме- корабль, Люся, штаб и обратно, при регистрации она оставила свою фамилию, никто ничего, кроме меня и двух ее подруг, не знал и относились к нам как к перспективной семейной паре.
                Пускай любовь тебя обманет,
                Пускай не стоит ею дорожить,
                Пускай она печалью станет,
                Но как на свете без любви прожить?
Ну, просто из жизни. После демобилизации мы еще переписывались год или два, но как то все затихло. Люся, где ты теперь, я получил от тебя письмо, последний раз 47 лет назад, кажется, из Находки, вот уж действительно-
                Где вы теперь , кто вам целует пальцы.

Были ли другие отношения, конечно, и самые экстравагантные. Старший матрос Пименов познакомился с дамой, которая торговала на улице газировкой. Как мы узнали, ее сослали на Сахалин из Краснодара и как мы поняли, на бессрочный срок. Пименов был человеком ехидным, ну и мы не оставались в долгу, подтрунивая над их отношениями,  а он любил , как мы поняли позже, просто прихвастнуть. Я прихожу к ней в комнату в обьщежитии, мы раздеваемся и так ходим по комнате, чистим картошку, варим суп, обедаем и даже делаем мелкий ремонт. Перед тем как демобилизоваться, он собрал чемодан со старой флотской одеждой и отнес его к ней, уверяя, что он с корабля сразу к ней и никуда более , хотя уже имел билет до Свердловска. Подтрунивая над ним, мы говорили, что он боится бабы, какой он моряк, а он на полном серьезе говорил – «Да вы ее не знаете. Она зарежет и глазом не моргнет. Вы уж меня, ребята, не выдавайте!» Да! Действительно – любовь зла.

Наследие.
 Само время службы не проходит зря, если его правильно использовать. Часто приезжают популярные артисты, выставки картин и фотографий, идут концерты (бесплатные), а лекции по искусству, международному положению, кино каждую неделю, людей приучают к личной гигиене, видишь новые места, новую технику, получаешь новые знания от твоих сослуживцев. Главное, все это усваивать, а не относиться пренебрежительно, как – будто делаешь одолжение.

И вот одна из лекций по секретам японского пребывания на Сахалине и Курилах. На некоторых курильских островах японская армия всю свою технику закопала в землю на 5-10 метров, наверное надеялись, что она им пригодится в самое ближайшее время.
 И уж совсем фантастика – на одном острове работала японская электростанция , аж целых два года. Ее так и не смогли найти, предполагают, что вход в нее по подводному тоннелю, а на Хокайдо  поставили памятник двум японкам, которые работали на этой электростанции и выполнили долг до конца и конец этот был совсем безрадостным. Что здесь скажешь?  Солдаты гибнут, а генералы получают ордена. Электричеством пользовалась наша воинская часть, а искать откуда дармовое электричество, не было ни сил, ни денег, ни специалистов, да и было совсем, не до того.
А в заливе Анива, один из кораблей бросил якорь в 2-3 милях от берега и зацепил кабель. На картах всегда есть отметка, мест где якорь бросать запрещено, а здесь никаких отметок. Вызвали спецов, стали поднимать его и метров через 300 он кончился. Осмотр кабеля показал, что  это электрический кабель, который с Сахалина был проложен на Хокайдо. Стали искать электростанцию, даже нашли людей которые на ней работали, но они говорят, что их возили в закрытых машинах и только ночью. Потом эту затею бросили, если даже ее найдут, то за 20 лет все механизмы пришли в негодность и пользы не будет никакой. Хотя, может быть,  энтузиасты ищут ее до сих пор.
Как правило, возле моря всегда дефицит пресной воды, потому- что  первые поселенцы не рассчитывали на большие поселения, а выбирали – удобную бухту и удобное место для постройки и однажды в Корсакове офицер копал  в огороде яму под туалет и наткнулся на керамическую трубу, пробил ее и пошла чистейшая пресная вода. Стали искать откуда она идет, но не перекапывать же весь город и труба то всего 100мм, но он сам и его соседи пользовались этой водой круглогодично.

Секретность.
 Любое государство имеет свои тайны с которыми не хочет делиться ни с кем, просто у некоторых это доходит до паранойи и судя по известиям в СМИ, эта паранойя очень заразна. Шифровальная служба в этом списке одна из первых – взял бумажку - расписался, положил обратно – расписался, сжег – расписался. Усилия всех государств направлены , чтобы узнать как там у вас, тратятся такие деньги, время и людские резервы, что диву даешься, какое у всех любопытство к чужим тайнам.  И здесь главное,  чтоб никто не догадался  о твоем любопытстве и положительном результате. Во время войны немецкие шифры знали английские и наши военные, прошли годы ,и оказалось, что и они знали наши. Вот уж действительно -«Нет ничего тайного, чтобы не стало явным».  Мы расписывались за каждую бумажку по несколько раз, а из канадского посольства сбежал в США шифровальщик, а через несколько лет все случилось наоборот. Поэтому, надежда на шифр – как на вешний лед.

Это было в штабе дивизиона и однажды обьявили боевую тревогу, а офицер сидел в библиотеке и читал книгу –«Устройство ракеты №..», он сунул книгу в стол и побежал на свой боевой пост, пришел через 2 часа, книги нет. Как ее искали, все и всех переворошили! Как сквозь землю. Дело дошло до суда, но опомнились, эти же ракеты продавали в  другие страны и даже капиталистические, суд отложили, обьявили выговор и на этом поставили крест.

Был у нас моряк со странной фамилией Гагал, мы ведь раньше даже не интересовались национальностью, было, действительно «все равно», а я  в тот год  был секретарем комсомольской организации.  В середине лета, как только закончились учения, нас –командира, замполита, Гагала и меня вызывают в КГБ на беседу. Полковник  рассказывает-«На моряка Гагал поступило докладная от секретаря комсомольской организации и замполита, еще когда он учился в учебном отряде. Двоюродный его брат (Гагала) работает на торговом судне и бывает за границей и Гагал, наслушавшись его рассказов о той жизни, стал эти рассказы передавать окружающим и задавать нежелательные вопросы на политзанятиях. Я понимаю, у Гагала отец отсидел в тюрьме 10 лет, он в колхозе украл мешок картошки и наверное, осталась горечь и у его сына. Но. Сейчас новые времена и если вы положительно охарактеризуете его, и через год подтвердите это, я при всех сожгу эти бумаги! Это были годы Хрущевской оттепели. Она кончилась и кончились беседы в КГБ, и никаких сожений бумаг мы так и не дождались, хотя и выступили за нашего моряка единогласно. После этой беседы Гагал стал замкнутым, даже со своим другом стал разговаривать только о службе, стал очень послушным и даже в одежде стал как то опрятнее. Я не подходил успокаивать его, чтобы лишний раз не напоминать о прошлом, да и сам не был уверен, что и на меня где- ни будь есть похожая бумага.

Дембель.
 Вот и пришла пора прощаться с флотом, как один день пролетели четыре года и одиннадцать дней. Меня отпускают в августе, хотя массовая демобилизация идет в сентябре – октябре, это потому, что я поступаю в институт. Собираю в чемодан (в то время сумки были не в моде)  вещи, получаю суточные, прощаюсь со всеми и по тихому хочу покинуть  корабль, но радист бежит в рубку ставит пластинку с «Прощание славянки» и музыка через громкоговоритель льется по всему пирсу. А я иду и плачу, слезы невольно льются ручьем. Все! Здесь мои друзья, здесь кормили, одевали, было где спать, показывали кино, здесь остается Люска, хотя и замужем но такая красивая, а с этой минуты,  я сам за себя. Захожу в КПП, буднично проверяют документы, отдаю честь. Говорю, прощайте, и выхожу за дверь. Всё! Я отслужил на флоте.