На Риони

                Из сборника «Туристские очерки».

                на фото река Риони в Дарьяльском ущелье.

    В сентябре соревнования по ТВТ на Риони, матч 20-ти городов. От нас в сборную включили два экипажа – я с Шеломенцевым и Женя Бенейчук с Галкой Лобановой. Добирались самолётом до Адлера, поездом до Кутаиси, местным автобусом до села Твиши. Трасса была выше села, а палаточный городок в километре ниже, таскали байдарки на старт через село.
 
    До нас на трассе проводилось первенство СССР по гребному слалому: 30 ворот, поставлены жёстко, вода сложная. Смотрели их старты, в том числе заезд Жукова, сильнейшего в то время слаломиста. Он и в этот раз был первым, но в сборную Союза его не включили – Жуков инвалид и ходит с костылём. Одноногого чиновники от спорта «постеснялись» взять в сборную.

    Для ТВТ трассу упростили – убрали трое ворот. Опробовать трассу нам не дали – не хватило времени. В первой попытке мы неплохо прошли до 17-х ворот, а за ними перевернулись при выходе на струю из улова. Слава так и не понял принципов работы носового гребца, не владел отклонами и завесами. Всё это он до этого выполнял только с кормы, инстинктивно, но грамотно. Он не имел опыта носовика. Я взял его в экипаж как самого перспективного из наших молодых водников. Он и овладел байдаркой, изначально сев на капитанское место. Пересесть с кормы в нос сложно, тем более, не имея опыта. Я уже после понял, что мне самому надо было стать носовиком, как это было на Амате, с Беней.
 
    Сложности добавило ещё то, что мы выступали на непривычных для нас байдарках – «Эрзетах». До этого мы всегда выступали на «Салютах». Там фартук, хотя и самодельный, но не позволяет воде попасть внутрь при накрывании валом. Здесь же обруч и съёмная юбочка – вал её сбивает и обрушивается внутрь. Так и получилось во второй попытке – набрали воды, и она моталась внутри на всех маневрах – шли, лишь бы не кильнуться. Результат – 17-е место – хуже всех свердловчан. Это дало шанс позлорадствовать Володе Миськову – он выступил чуть лучше /за вторую команду/.
 
    Слишком суховат отчёт о таком важном событии. Матч 20-ти – это ведь первенство Союза! Таковым он и будет называться через два года. А я о нём как о заурядном событии. Придётся добавить несколько эпизодов из этой поездки.

    Первое – заезд. От Кольцова до Адлера едем на Ил-18. Уточняю: до Кольцова тоже ехали, но все самостоятельно, кто на такси, кого подвозят друзья на «запорожцах» и прочих «москвичах».
    Мы сторговали у диспетчера дежурный автобус, пообещав с Кавказа литр чачи. Забегая вперёд, скажу: с чачей не повезло, – мы её просто не нашли в подвернувшихся забегаловках. В них кавказцы глотают мутное вино из гранёных стаканов или пригубливают коньяк, преимущественно армянский. При слове «чача» закатывают глаза и мотают головами, показывая, что от такого дефицита не отказались бы и сами.
    Рассчитываемся дома литром «столичной», что принимается с удовольствием, так как главный диспетчер в середине очередного запоя и пьёт все, что пахнет спиртом.

    Но вернёмся в воздух. Мне повезло: место у иллюминатора, и весь полёт я любуюсь землёй в разрывах облаков. При перелёте через Кавказский хребёт вижу заснеженные вершины, за хребтом – сливающееся с небом бескрайнее зеленоватое море.
    Из аэропорта добираемся до ж/д вокзала. Главный вопрос – где переспать, поезд в Кутаиси будет завтра. Но на путников спрос. Возле вокзала толпа владельцев частных гостиниц – жильё на сутки, неделю, месяц. Нас устраивают сутки и, сдав байдарки в багажное, топаем по улицам и тропкам куда-то в гору. Впрочем, здесь всё рядом: прибрежная полоса у подножья хребта не более километра.
    «Гостиница» – это домик в небольшом садике. Разогреваем на плитке тушенку, ставим самовар. Ужинаем уже в наступившей темноте. Размещаемся кто на кроватях, кто на раскладушках. Койко-место – рубль в сутки. Мы не торгуемся: в городских гостиницах цены те же, но нет горного воздуха с запахом загнивающих фруктов и каких-то цветов.
    Мы подустали, надо бы расслабиться. Но рядом ребята из «факела» и «калининца», у них расслабуха не пользуется уважением. Трезвенники. Соблюдают спортивную форму.

    Утром разглядываем место ночёвки более подробно. Небольшой участок на двух террасах засажен плодовыми деревьями и виноградом. Кирпичный домик с верандой и три дощатых домика вроде нашего. Хозяйка утверждает, что одновременно могут проживать до шести семей отпускников. До пляжа – два километра, отдыхающих устраивает. Да, неплохой доход приносит это подворье. Работать хозяевам уж точно не надо: три летних месяца приносят сумму равную моему годовому заработку.
 
    И тут я вспоминаю эпизод десятилетней давности. Мой приятель по Канскому авиаполку, увольняясь в запас, воспользовался правом бесплатного получения контейнеров для перевозки домашних вещей. Я помогал ему загружать два пятитонника. Но не домашней мебелью, а пиломатериалами на ближайшей пилораме. Недоумевающих друзей Лёха Шиманский заверил, что в этих материалах вся его будущая жизнь.
   – У родителей домик в Сочи, пустующий участок у моря. Построю несколько летних домиков, буду сдавать отпускникам. Десять – пятнадцать человек принесут суммы, вдвое превышающие моё денежное довольствие правака. Нахрена мне армия.
    Далеко заглядывал человек. Может и его дом где-то поблизости. Жаль не взял адреса. Впрочем, Лёха адрес никому и не предлагал – боялся нашествий бывших сослуживцев на халявный отдых у моря. Было в его характере что-то одесское, если не сказать прямо: еврейское.

    Кутаиси запомнился двумя эпизодами знакомства с торговлей. В первом случае лотошник, всучивающий всем свою копеечную бижутерию, возмущён вопросом наших девиц: где же ценник его товаров? Не просто возмущён, а требует отойти и «не мешать работать». Здоровенный лбина считает лотошничество работой? Или работой называют произвольное назначение на эти безделушки цены, явно не соответствующей действительной стоимости?

    Во втором случае знакомства с чудесами местной торговли повинен Михальцов. Продавец заметил на груди Вити значок «Мастер Спорта» и возжелал его приобрести. Предлагал любой товар своего магазина одежды. Молодой человек настолько привязался, что мы едва вырвались и оглядывались уже на улице: не гонятся ли за нами?
    То, что значок «Мастера» номерной, что к нему положено и удостоверение, подтверждающее спортивные достижения, – его не волновало. Он хотел иметь значок, и точка!  Тяга к спортивным значкам и званиям у молодёжи наблюдается повсеместно, но в Грузии она просто необычайна. Заслуженный или незаслуженный значок на груди – неважно. Лишь бы он был! Мнимую значимость владельцу придают, что ли? В общем, как говорили классики: «Дикий народ! Дети гор».
 
    В Твиши нас разместили на небольшой поляне на въезде. Высохшая трава, ни одного деревца. А рядом в две-три улицы вдоль шоссейной магистрали утопающий в садах и виноградниках посёлок, известный своими удивительными винами.  Несколько магазинчиков, чайхана у автобусной остановки, два или три небольших заводика по производству вина. Но вино, пожалуй, делают в каждом доме. Иначе куда девать виноград? А его лозы обвивают все заборы, навесы из жердей и стены всех усадеб. Запах закисающего винограда чувствуется даже на нашей голой, выжженной солнцем площадке.

    Красота природы несказанная – кто сможет описать выходящую из гор расширяющуюся долину могучей реки? С места нашего бивака видно как река ещё в бурунах падает вниз и успокаивается в подпоре водохранилища, дальше – широкая гладь перед плотиной. А выше посёлка горы сжимают реку, подступают с боков каменными лбами и падающими осыпями и она скрывается за поворотом, будто в тоннеле. А дальше, горы и горы, вырастающие, чем дальше, тем выше. А за ними снежные громады главного хребта. Он из Твиши не виден, закрыт ближними вершинами.

    Питаться нам приходится в столовой-чайхане, на нашем биваке костёр не разведёшь – не из чего. Собранных веточек хватает только на утренний чай.
 
    Последняя попытка слаломистов на каяках-одиночках прошла под овации толпы собравшихся для пробных заездов и знакомства с трассой байдарочников ТВТ. Занять трассу нам не разрешили, дали понять, что мы здесь находимся из милости Спорткомитета и все вопросы решает этот солидный орган. В том числе и использование не нами навешенной трассы. Вот придурки! Была бы здесь у них хотя бы тренировочная база, а то ведь просто отрезок реки с временно натянутыми тросами, без всякого пирса и эллинга для каяков и каноэ. Голое место. И размещаются участники первенства Союза в арендованных общественных зданиях – школе и общежитии для временных рабочих винзавода.

    Нет ещё тренировочных баз для водного слалома. Ввели этот вид спорта в Олимпийскую программу, вот спортивные деятели и решили создать его на голом месте. По разнарядке создали в крупнейших городах Олимпийские школы. А вот о базах на горных реках позаботится не успели. Хорошо хоть народ есть – перешёл из ТВТ, заранее овладев техникой управления пластиковыми судами. Привезли их из Европы контрабандой через прибалтов и демонстрировали на многочисленных соревнованиях по ТВТ.

    Огорчённые возвращаемся в лагерь. Завтра старты, а трасса не опробована.  Даже с берега её осмотреть проблематично: по берегу не пройти – обрывы и частные участки вдоль них.

    Но нет худа без добра. Случайно попадаем на двор хлебозавода и наблюдаем, как готовят лаваш. Тесто месят в небольших вращающихся барабанах, наподобие бетономешалок. Пекут на стенках, врытых в землю больших глиняных кувшинах. Диаметр этих посудин метра полтора, вниз и вверх они обужены.  Пришлёпывают лепёшки лаваша к вертикальным стенам. Внизу кувшинов раскалённые добела спирали и тэны электронагревателей. Удивляемся: как пришлёпнутые лепёшки держатся на стенках и не падают вниз на тэны.
    Готовность лаваша определяет пекарь. То ли по времени, то ли по внешнему виду – мы так и не поняли, хотя он и пытался объяснить на смешанном русско-грузинском жаргоне. Пекарь, опираясь одной рукой на горловину кувшина, наклоняется над жерлом этого огнедышащего вулкана и второй рукой с зажатым в ней деревянным кругом снимает со стенок каравай за караваем. Одно неуловимое движение и лепёха лаваша оказывается на повёрнутом горизонтально круге. С поднятого до уровня горловины круга помощник пекаря снимает лаваш и укладывает в один ряд на стол. А на круге у пекаря уже второй отлеплённый лаваш. Всё быстро и точно. И не один хлебец не упал вниз в процессе снятия.

    Хлебозавод – это громко сказано. Весь двор окружён тонкими стенами из жердей, увитыми виноградной лозой, над «печами» только навес на столбах.  Покапавшись в уголках памяти вспоминаю, что такую печь именуют «тандыр». Вот только точно не могу вспомнить: в Средней Азии, или здесь, на Кавказе.  Пекарь называет печь как-то по-другому, но её местное название я не запомнил. Нас завораживает уже сама экзотика хлебопечения. И запах.  Аппетитный запах хорошо выпеченного белого хлеба, называемого лаваш. Кажется, этот запах пропитал всю округу и преследовал нас и за пределами «завода».
    Угостить нас, уральцев, свежим, «с пылу, с жару» лавашем пекарь не догадался. Но мы не в обиде, мы увидели весь процесс, а это главное.

    В харчевне, не помню, как называется это заведение по-грузински, мы пристроились рядом со стойкой бара. Услуги бара нас не интересовали, но бармен рекомендовал к салату из помидор и каких-то трав белое столовое вино. К харчо он рекомендовал что-то другое, но мы ограничились одной бутылкой «Столового». Харчевня  была безлюдна, только в противоположном углу за столиком два парня не спеша потягивали такое же винцо. Да периодически из остановившихся автобусов заскакивали аборигены, пили прямо у стойки свой стакан вина и бежали назад к автобусу.
    Автобусы были редки и бармен явно скучал. Зашло ещё несколько наших водников, но и они услугами бара не пользовались.

    И вдруг, без всяких наших поползновений что-то заказать бармен водружает нам на стол две бутылки.  Осклабясь, поясняет: от их стола – нашему столу. И жестом показывает в сторону парней, улыбающихся в нашу сторону. Что ж, мы тоже знаем приличия и заказываем их столу четыре бутылки. Те в ответ присылают восемь.
    Такое противостояние могло продолжаться долго, но я вовремя останавливаюсь и жестом приглашаю ребят за наш стол. Они с удовольствием пересаживаются.
    Вот здесь мы только и разглядели  ребят, воспылавших дружескими чувствами к нам.

    Один – типичный грузин в нашем представлении, другой – огненно рыжий и больше напоминает еврея, чем жителя Кавказа. К тому же он не только не говорит по-русски, но даже не понимает русского языка. Первый называет себя сваном, категорически отказываясь считаться грузином и служит переводчиком второму, который тоже принадлежит к диковинному и малочисленному из грузинских народностей. Название этой народности я не запомнил. Живёт он в далёком горном ауле, или кишлаке – я не особенно разбираюсь в наименовании их горных поселений, на границе горных степей и снежных вершин. В цивильную «населёнку» он спускается впервые, до этого не только в Кутаиси, но даже здесь, в Твиши, не был. Дикий горец.
 
    Но что он действительно дикий мы поняли, когда он начал сватать у нас Галину. Обещал ей золотую жизнь в своём ауле, а нам любое вознаграждение. По его понятиям невесты продаются. Продать могут и друзья невесты. А родителей потом ставят перед фактом. В общем, пропала бы наша туристка, но выручил Беня. Сбегал на автобусную остановку и объявил, что отходит последний автобус на Кутаиси, до утра других рейсов не будет. С величайшей неохотой, не закончив сватовство «дети гор» поплелись к автобусу, оглядываясь и посылая приветственные жесты несостоявшейся невесте. А рыжий даже пытался взять её за руку и увести силой.

    Кто знает мы ли их дурили или они нас. Но я понял, что ещё немного и казавшееся многим из нас  шуточное сватовство может перерасти в серьёзный скандал. «Калым» то мы, хотя и вином, но приняли. И ни что не мешало посчитать невесту проданной. Кто знает эти их горские правила?

    Но самое крупное событие случилось уже в последнюю ночь, перед отъездом.  Соревнования закончились, для кого удачно, для кого – нет, и мы снова завалились в эту же чайхану. Да других в селе и не было. Пили всё то-же сухое вино. Только сейчас узнали, что оно не местного производства: здесь культивируются полусладкие вина «Твиши» и «Хванчкара», а чисто сухие являются домашним вином и фабрично не производятся. Беня раздухарился и потребовал у бармена местных вин. После нескольких бутылок Женя потихоньку слинял. Много позже он признается, что не помнил как добрался до палаточного городка. Я до сих пор подозреваю, что тащила его в лагерь на своих девичьих плечах Галка – нельзя же бросать своего пьяного капитана.

    Мы со Славой пошли бродить по улочкам-тропкам селения. За одним, чисто символическим заборчиком обнаружили валяющиеся под деревьями горы фруктов. Пока мы спорили, что это за фрукты из домика вышел абориген. Узнав причину разногласий, он завёл нас в дом, где комната в первом этаже была сплошь завалена этими фруктами. Оказалось, айва. Ни я, ни Слава в жизни никогда её не пробовали. Ничего, немного жестковата, терпка, но приятна на вкус и обоняние. Для нас, уральцев, экзотический фрукт. Как бананы Мартиники и каирские финики в популярной в старые времена песне.

    Потом появился второй абориген, вытащил из угла бутыль литров на двадцать и наполнил стаканы слегка мутноватой жидкостью. Мы пытались отказаться, но хозяева уверили нас, что это свежее домашнее вино и пьют его вместо сока. Что ж, кисленько, приятно, в голову не бьёт, не чета нашей самогонке или бражке. Затянулась беседа обо всём, а значит – ни о чём.

    Просидев в беседе пару часов, я вдруг почувствовал, что не только идти в лагерь, а даже стоять не могу. Слава сразу уловил ситуацию и сбегал в лагерь за спальным мешком. Так и коротали мы ночь в одном спальнике на жёсткой сетке армейской кровати. Со времён военной курсантской жизни спать на такой сетке мне не приходилось – в быту тогда уже восторжествовали панцирные.

    Утром, простившись с хозяевами, прибежали в лагерь, наскоро собрали пожитки и уехали на автобусе в Кутаиси. Дороги я не запомнил, как и на чём добирались до Свердловска тоже в памяти не сохранилось. Видать, сухое домашнее вино действовало несколько суток. А может, и запоминать было нечего – дороги домой после неудачного выступления всегда однообразны и скучны.