Там, где кончается ночь...

                Чтобы увидеть, надо вслушаться

 

     Далекое серебро звезд заполнило небосвод. Звезды никогда не были ни вечными, ни неизменными – они рождались в пламени, в пламени старели и умирали, исчисляя время, прожитое Вселенной. Время всегда было тайной, в которую человек стремился проникнуть. Но, несмотря ни на что, в конце концов, был обречен смотреть печальными глазами старика на те  самые звезды, которые видел еще в детстве.
 
    Ибо мир полон тайн, а истина сокрыта – так она поддерживает все сущее. Познать истину нельзя – и оттого-то любая тайна имеет смысл лишь в тот момент, когда впервые находишь ее.

   Таков порядок вещей, не меняющийся  из года в год, изо дня в день, из ночи в ночь.

  Но эта ночь была особенная.

  Ветер разрывал низкие облака, и небо было подобно искрящейся чаше.  Огромная каменная стена замка казалась вызовом зеленой красоте древнего леса. Короткий клич пронзил тишину – маршировала стража, завершая очередной обход.

   Тот, кто стоял неподвижно, опершись на перила балкона снаружи дворца, был готов ко всему. Глаза его были закрыты.
 
  Здесь все подчинялось его воле. Достаточно было одного движения пальцем. Власть и корона, которой он обладал, исполняли любые его желания. Он вождь. Повелитель. Жестокий правитель. Среди смертных не было равного ему – все, чего он желал немедленно исполнялось.

 Все.…Кроме одного…

 Но так было далеко не всегда.

 Когда-то беспредельно давно все было по-другому. И он был другим.
 
 Восторженный, пылкий юнец. Мечтатель. Мальчишка, взошедший на престол во времена кровавой смуты и мятежей. И чтобы укрепить свое государство, объединить подданных юный царь сам разжег войну. Сорок народов в рабство обратил он, а на их костях построил могучую державу. Так царь получил власть, став править железной рукой. У него появились временные друзья и постоянные враги. С той поры минуло много лет.

  Однажды царю приснился сон. То был знак. Знак, что дух его устал. В том сне он пал во мрак. А во мраке том узрел он свет. Узрев, шагнул навстречу свету, как вдруг…сон ускользнул из рук его.

  А пробудившись ото сна тогда, государь узнал, что дочь его занемогла. Государь посылал гонцов в самые далекие страны. Но когда посланцы возвращались и приводили во дворец лекарей, те не находили причин недуга и лишь бессильно разводили руками, какую бы награду он не назначал.

 Государь любил свою дочь. И жил надеждой, разыскивая спасение. Но выхода не было - ни одно из лекарств не помогало. Болезнь царевны лишь усугублялась. И тогда царю стал ведом страх – голос, приходящий из чащи леса каждую ночь, лишавший сна, погружавший в безумие.

 Что же это? Шепот ветра в ветвях деревьев? Крик совы? Он не знал…

- Скоро – вдруг услышал отчетливые слова – Ждать осталось недолго. Скоро. Сегодня твоя дочь умрет. Умрет у тебя на глазах. А ты ничего не сможешь с этим поделать. Лекарства не существует, ты знаешь, ты ведь уже пробовал и это ничего не дало…

 Государь  зажмурился, тряхнул головой. Пальцы, побелев, впились в ограду балкона.

- Кто ты?

 В ответ раздался смех.

- Смерть мое второе имя.

 Отчаянию не было предела. Это сон, все это сон, сон - в надежде твердил сам себе.… Но кошмар не кончался. Сил больше не было – и он закричал:

-Смилуйся надо мной! Я не хочу хоронить свою дочь!

 Лес притих в ужасе.
 
- Не хочешь, а похоронишь – произнес голос – Сегодня.

И умолк.

Вдруг – дробный топот каблуков разнесся гулким эхом среди погруженных в сумрак покоев дворца. Скрипнула дверь – но государь не разжал век, не повернул головы.

 - Ваше Величество…- пробормотал, переминаясь с ноги на ногу слуга – Прибыл лекарь из дальних стран. Он ждет, когда Ваше Величество соизволит принять его.

  Царь открыл глаза.

  Рдяная полоса разгоревшегося пламени высветила краешек неба и горизонт. Звезды стали гаснуть одна за другой.
 
  Он думал – ночь не кончиться  никогда.
 
  Но ночь прошла.

                *  *  *

  Мраморная лестница взбиралась на верхние этажи дворца, упиралась в массивные створки дверей.

  Высокие, цвета изумруда, стены.
 
  Широкие окна.

  Вдоль лестничных перил застыли государевы телохранители: алые робы, языками пламени, полыхающие среди зелени стен, оружие всегда наготове. Мимо них две фигуры в плащах поднимались по ступенькам, спеша на встречу с царем.
 
  Тот, кто на шаг впереди – лекарь. Старческая согбенная фигура зябко куталась в белоснежный плащ.  Лицо тонуло в тени капюшона. Тень мрачной славы шла далеко впереди этого человека. Им пугали детей. Про него говорили, что он очень хорошо умеет лечить, но берет за  исцеление  непомерную плату, а больных бедняков гонит вон с порога своего. Говорили, что он в сговоре со злыми духами и способен укрощать даже смерть. Говорили, что он приобрел свои знания во время бесчисленных путешествий.

  Тот, что на шаг позади  –  слуга. Откинутый капюшон, бритая голова, одежды чернее ночи. Лицо подобно ножу – холодное и острое. Синие глаза, когда-то искрящиеся юношеским весельем, теперь безразличны. Лекарь частенько заставлял своего слугу готовить разные снадобья и пускать кровь. День ото дня юноша все более постигал тайны врачебной  науки и, в конце концов, превзошел своего наставника и господина. Но и словом не обмолвился об этом. Молодой человек вообще молчал. Всегда. Многие, кого лечил лекарь, удивлялись его странному слуге. Но никто не решался спросить о причине такой немоты.

   Шаг, еще один шаг – и вот оба они на верхней площадке. Застывший впереди статуями караул вдруг встрепенулся в короткой судороге. Затем двое стражей отойдя от стены, распахнули  створки резных дверей.

  Тронный зал был огромен.

  Солнечный свет мягким потоком проникал в окна,  отбрасывая причудливые блики на трон из  вулканического черного стекла.

  Государь перевел взгляд с окна на переступивших порог. Слуга в черных одеждах встал на колени. Лекарь, негромко вздохнув, согнулся в почтительном поклоне.

- Выпрямись мой друг, - сказал  царь – Я хочу поговорить с тобой.

  Врач разогнулся, зябко кутаясь в плащ.

- Говорят тебе ведомы все тайны тела и духа людского и что в искусстве исцеления тебе равных нет. Так ли это?

  Даже вопрос из уст царственного владыки звучал угрожающе.

- Ваше Величество,- вновь согнулся древний старик – Когда я умру, на всей земле никогда не будет целителя искуснее и лучше меня. Мне одному подвластны причины всех болезней на этой земле. Столь много знаю я, что даже язык птиц известен мне.

- А как же твой слуга?

- Как жаль, что он немой…- едкий смешок – Я бы завещал ему все свои лекарские тайны. Но, увы, им суждено умереть вместе со мной.
 
  Царь внимательно посмотрел на слугу. Долгим был его взгляд.

  Целитель первым нарушил молчание:

- Каким будет повеление Вашего Величества?

- Моя дочь больна. Медленно умирает она…- царь вдруг прервал слова.

  Сегодня твоя дочь умрет. Умрет у тебя на глазах.

  Шепот – всего лишь порыв ветра из неплотно прикрытого окна? Показалось? Послышалось? Присутствие было незримым…

  Царь с усилием откашлялся – продолжил разговор:

- Скажи, в силах твоих отогнать смерть от дочери моей?

  Вопрос  повис в воздухе. Лекарь в белом плаще лишь вздохнул:

- Смерть, государь, такова, что ее дыхание чувствуют все. И оттого всесильна она. Смерть – как и рождение – есть величайшая тайна и для науки не постижима она. Так было, так есть и так будет всегда. Ибо любая наука может сколь угодно двигаться вдоль завеса тайны, но не способна открыть его.

  Царь сник – руки свисали с подлокотников беспомощными плетьми. Не такого ответа жаждал услышать он.

- Но Ваше Величество  сказали, что ваша дочь больна. Многие – хотя и не все – недуги подвластны мне. Как знать – возможно, смогу помочь чем-либо я?

  Молния сверкнула в глубине глаз государя. Слабость ушла, сменившись  надеждой.

- Ее болезнь странна,- молвил царь – Днем у нее болит голова, а ночью кровавыми слезами плачет она. Осмотри же ее и скажи – сможешь исцелить или нет.

  Врач поклонился в ответ. Тогда государь велел своим слугам позвать ее.
Один из пажей негромко звякнул в колокольчик – и девушка спустилась с галереи, опоясывающей тронный зал.

  Тихо шелестел подол ее платья. Едва заслышав этот звук, слуга  лекаря тотчас поднял глаза.
 
  Голубой бархат, волна золотистых волос, хрупкость фарфоровых рук, свежесть цветка, застенчивость девы.

  Улыбнулся юноша от света такой красоты. И улыбка сгладила жесткий абрис его лица. Дрогнуло сердце, когда разглядел он большеглазый бледный лик с каплей крови на закушенной нижней губе.

  Улыбка блеснула – и тут же угасла. Взгляд юноши вновь обращен был вниз.

- Государь, опасна болезнь,- сказал лекарь, осмотрев царевну – Знаком недуг мне. Я чувствую в вашей дочери перемену.

- Какую перемену? – побледнел государь.

- В основе болезней человека лежит  невежество, которым привлекает он в свой организм паразитов. Ваше Величество знает, что такое паразиты? Твари, гораздые поселяться в живых существах и кормиться их соками. Но есть твари особого толка. Я много раз встречал их, но мне не ведомо, откуда они приходят  и как попадают в наш мир. Знаю лишь, что они окружают нас, вьются вокруг нас. Им несть числа. Человеческий глаз неспособен различить их. Одни из них приходят ночью, другие – проникают в сон, третьи, самые опасные, действуют при свете дня. Их цель – не только тело, но и наша душа. Они рождены страхом, страхом же они и питаются. Один из таких паразитов проник внутрь царевны.

  В тронном зале вдруг стало очень холодно.

- Есть ли…надежда? – голос державного владыки дрожал.

- Есть средство, - просипел старый доктор – Но я не поручусь за жизнь дочери Вашего Величества. Пусть же Ваше Величество даст мне грамоту, заверяющую, что  никто не сделает мне зла от того, что если ваша дочь умрет.

  Царь посоветовался с дочерью и та сказала:

- Уж лучше смерть положит конец мученьям моим! Не могу больше боль выносить такую я!

  Тогда царь позвал писца и, через пять минут, грамота была в кармане у лекаря.

- Пусть все уйдут, и я начну. Ваше Величество, можете остаться, - широкий белоснежный капюшон чуть качнулся в сторону трона – Но наберитесь мужества. Тишина должна быть абсолютной, ибо магия произнесенного вслух слова опаснее всего. Если прозвучит хоть одно слово – царевна умрет.

- Даю слово – буду нем, как могила! – горячо заверил старика государь.

  Лекарь велел своему слуге выйти.


                *  *  *

               
                Лишь мертвые глаза живым открывают

  Тяжелые, плотные занавеси на окнах задернуты. Свет от зажженных масляных ламп играет с тенями, касаясь полотен старых мастеров. На картинах были и вавилонские блудницы, яростными ласками терзающие друг друга, и пирующие, по зову Вальтасара, мужи в осажденном городе, под ногами которых ползали змеи,  и витязи древности, сошедшиеся в жестокой сече на фоне множества развалин и сломанных мраморных колон, подпирающих безупречно синее небо.

  Но того, кто сидел на троне, больше не интересовало сумрачное великолепие живописи, не прельщала роскошь и убранство дворца. Тот, кто сидел на троне, держал свое слово.

  Молчал.

  Лекарь тем временем дал царевне выпить из глиняной чаши, а затем уложил девушку на серебристую поверхность принесенного заранее стола. А когда у царевны затуманились и сомкнулись глаза, крепко связал.
 
  Поставил под стол небольшой, до краев полный горячей водой, медный тазик. Распахнул свою сумку. Что-то достал. В свете ламп сверкнул металл бритвы.

  Затем старик наклонился над юной царевной, стал брить ей голову. Желтые, суховатые пальцы порхали вверх-вниз. Золотистым дождем локоны падали в воду.

  И вот уже с волосами покончено. Пестрые от старческих пятен руки сомкнулись на зловеще изогнутой ручке кремниевого сверла. Врач двумя легкими, почти ласковыми движениями приладил инструмент к темени.
 
  Царь вздрогнул, когда увидел, как брызнула кровь. Отвел взгляд и замер. Там позади стола…

  Темнота была зрячей.

- Смерть рядом,- вновь зашептал голос – Смерть здесь повсюду. Смерть наступает внезапно. В этом мире все умирает. Даже звезды сгорают. И твоя дочь умрет. Сегодня. Сейчас. А ты смотри, и очей не отводи.

  Жгут черноты позади стола потек вперед, заполняя пространство.
 
  Так не бывает…

  По спине струился пот. Темнота обрушилась на царя удушливой черной волной, и он захлебнулся в ней.

- Ты можешь остановить смерть, если хочешь. Знай, ты можешь – голос шептал, искушая – Всего одно слово. И твоя дочь будет спасена.

«Выбор, - подумал царь. - Всегда есть выбор. Я должен выбрать…нет, нельзя! Нельзя! Ведь я дал слово. А значит, обязан его сдержать…»

  Тишина – прежде всего.
 
  А выбор – обоюдоострый меч.

  Лекарь продолжал страшную работу – надрез за надрезом.

  Государь сжал губы, тряхнул головой, пытаясь отогнать видение.
 
  Тщетно.

 - Если будешь упорствовать, станет только хуже, - тихий шепот оглушительнее громкого крика. - Это закончится, когда ты захочешь. Всего одно слово…

   Но царь молчал.

- Как хочешь, - голос был мягок, даже ласков.
 
  Рев голосов обрушился на него. Вопли ярости, от которых кровь стыла в жилах, плачь, стоны, жуткое рычание неведомых тварей.

  Картины на стенах оживали – одна за другой. Семиглавые чудовища сползли с полотен на пол – гибкие, будто змеи, но с перепончатыми крыльями и рыбьей чешуей. Следом – кровожадные воины прошлого с безумными от горячки боя глазами. Затем на каменные плиты, вылезая из золотых рам, ступили нагие блудницы. А затем…

  Все демоны разом набросились на него.

  Царь хотел бы потерять сознание от боли и отвращения, но желанное беспамятство все не наступало. И в то мгновенье, когда он был готов сдаться, все прекратилось.
 
  Но демоны не исчезли, а лишь, отстраняясь, обступили его.

 - Твоя участь не столь легка,- голос был полон сожаления и даже печали -  Страдать долго будешь, ибо увидишь, как умирает она. Я оставлю  часть твоих сил, и ты будешь видеть.

  Лекарь тем временем отложил сверло в сторону. Череп был вскрыт. Государь подался вперед – и что же он увидел!

  На мозге сидел, крепко вцепившись в него всеми лапками, большой жук с синим панцирем.

  Теперь государь видел. Теперь – понял. Голос приходил, мучая его каждую ночь, вовсе не из чащи леса. И не был голос криком далекого зверя в ночной тишине.
 
  Голос все это время шел из головы его дочери.

- А сейчас, да, сейчас я покажу тебе, как умирает надежда – мягкий, слышный ему одному шепот возле самого уха – Этот врачеватель, который взялся спасти твою дочь…тщеславен и гордец. Люблю я гордых, мне они по нраву. Талантлив он, а еще жесток и злобен. Многими знаниями обладает, но золото его страсть, им одним живет он. Такие, как он на самом деле служат мне. Взгляни же в лицо человека, которому ты доверил свою дочь.

  Одна из ламп высветила лицо старого врача, открыв то, что так долго скрывала тьма капюшона.

  Кожа – словно сырое мясо. Сеть морщин – точно глубокие шрамы. Глаза – пусты. А губы – тонки.

  Лекарь достал из сумки длинные большие щипцы и шагнул к царевне.

- Вот он, мой слуга среди людей – голос, казалось, забавлялся – Хитер и злобен настолько, что хитрее  и злее меня самого. Оттого-то и волю мою послушно и лучше других  выполняет, не ведая того. Мне даже вмешиваться не придется – ведь он убьет ее. И это ты привел его.
 

                *  * *

  Так каково это, любить больше жизни, а любя -  потерять?

  Я расскажу.

  Твое лицо  черно от горя и слез. Ты знаешь: она сейчас умрет. Умрет у тебя на глазах. И виной тому не болезнь, не смерть, и даже не демоны. Виной тому ты сам.

  Ты – тот, кто любил.

  Ты – тот, кто смотрел, как она взрослеет.

  Ты – тот, кто делил с ней улыбки и слезы.

  Ты – тот, для кого ее дыхание -  твое дыхание.

  Ты – тот, кто сам велел положить свою любовь на стол палачу.

  И сил терпеть  у тебя  нет. Потому, что надежды у тебя больше нет. Потому, что тебе больше не за что бороться и не во что верить. И тогда ты вскакиваешь с трона и кричишь:

- Нет!!!

  Клятва нарушена.

  Ты протягиваешь к ней руки, но от твоего прикосновения  ее тело начинает трескаться.

  Как стекло.

- Не надо!!!

  От  твоего крика все рассыпается в  стеклянное крошево.

  Мир рушится  у тебя на глазах.

  Тьма – вот все, что тебе остается.

  Упав во тьму, ты видишь, что она беспредельна и  бездонна. Ибо тьма – это полное отсутствие вещества. Но тьма не пустота, ибо пустоты не бывает. Тьма есть ничто, в котором скрывается нечто. И в этой тьме тебе открывается истина.

  Все что обретает начало, стремится к концу. Смысл жизни любого человека – это смерть. Жизнь – тлен, а смерть есть сила. И сила эта управляет миром. Оттого-то этот мир холоден, пуст и безжалостен. Потому что этот мир проклят.

  И ты всегда знал это. Ты узнавал это из доносов своих подданных на князей и баронов, из того, что на свете существует тьма лгунов и обманщиков, из того, что одни обжираются, а другие голодают, из того, что существуют завистники и садисты, из того, что люди умеют убивать и умирать, тем самым ежесекундно призывая смерть.

  Это тот мир, в котором люди проживают жизнь, не помня начала и не зная конца. Это тот мир, где всему живущему предстоит угаснуть навсегда. Это тот мир, где правит Сатана, восседая на троне из человеческих тел.
 
  Ибо он есть страх и смерть. Люди не верят в него, но он в них верит и оттого еще больше власть над миром у него.

 Он правит всей землей и всем что под ней.

 Все деревья давно принадлежат ему и травы, что растут под ними.

 И всякая тварь живая, что на этой земле обитает.
 
 И огонь.
 
 И вода.
 
 И воздух.
   
 Он обходит свои владения и каждый, кого он касается, умирает. И не важно – от седых ли волос или от яда, поданного приправой к трапезе. Смерть нельзя победить. Спасения от нее нет и все приговорены.
 
 Так было. Так будет. И так есть сейчас.

 Упав во тьму, ты видишь это.
 
 Так ты сходишь сума.



                *  *  *



  Черты нежного, почти детского лица разгладились – на царевну снизошел покой.

  Как же она прекрасна, думал притаившийся за дверью слуга.
 
  Ему   не хотелось уходить, хотелось смотреть на нее – столько, сколько будет возможно. И вот он, скрючившись у двери, в щелку смотрел, как учитель лечил царскую дочь.

  Ему вдруг ужасно захотелось быть с ней рядом, может быть даже держать ее за руку. Чувствовать ее дыхание. Видеть, как она выздоравливает. Слышать ее смех.
 
  И в тот самый миг, когда старый лекарь взял щипцы, юноша замер на мгновение – ни вздоха, ни удара сердца. Как будто что-то ушло, навсегда покинуло его жизнь.

  Или наоборот, вернулось – изменив саму суть вещей.

  Жизнь больше не будет такой, как прежде. Никогда. Он знал это.

  Безразличие навсегда покинуло очи его.

  Ничего больше не имело значение – ни собственные знания, ни опыт, ни жизни тех, кого когда-то спас, ни ложь учителю ради учения. Даже собственная жизнь уже не значила ничего.

  Лишь одно имело смысл  – то, что наставник и господин по незнанию вот-вот убьет ее.
 
  Нельзя тащить жука щипцами! Ведь жук разорвет лапками мозг!
 
  Мысль подобна пламени.
 
  Он мог остановить то, что вот-вот обратится в кошмар. Мог спасти. Знал как. Но понимал, что вмешаться  значит раскрыть собственную тайну. Значит – рискнуть всем, что у него было и когда-либо будет. И тем неменее он  не раздумывал.
 
  Все произошло одновременно – дряхлый врач наклонился над девушкой, сжимая щипцы, царь вскочил с трона и слуга распахнул двери, бросившись к серебряному столу. Они оба – и государь, и слуга – крикнули одно слово.

- Нет!!!

  Государь без сил повалился на трон, скорчился, словно тряпичная кукла.

  А слуга, тяжело и взволновано дыша, замер перед лекарем.

- Этого не может быть! – засипел тот – Ты же немой!

  Юноша бросился ему в ноги.

- Прости меня, недостойного, господин мой! Я солгал тогда, поступив в услужение к тебе. Я вовсе не немой. Я дал обет молчания.

- Лжец! – проскрежетал из-под белоснежного капюшона голос – Ты обманул меня! Ты прознал все мой тайны, обвел вокруг пальца!

- Остановись, господин! Не трать время на злость, прошу! Ведь царевна умирает!- слуга в отчаянии заломил руки - Ты можешь спасти ее, но не тяни жука щипцами! Лучше наколи иглу и уколи жука ею – вот увидишь, лапы его ослабнут, и он сам отпадет от мозга, не задев и не повредив его. Сделай же так, пожалуйста, прошу!

  Лекарь замер, задумавшись. Он понимал – этот способ действеннее, но то, что не он догадался первым, разозлило его.

- Откуда знаешь? Или решил, что искуснее меня во врачебном ремесле?

- Нет, господин! У меня было много практики. Ведь я втайне от тебя лечил всех тех бедняков, которые шли к тебе за лечением, а ты их прогонял.
 
  От этих слов  злость пуще прежнего захлестнула старого знахаря. Но, скрыв свои чувства, он сделал все так, как посоветовал ему его слуга.

 И вскоре раскаленная добела иголка вспорола синий панцирь насекомого.
 
                *  *  *

  А царь все это время лишь моргал, не понимая, видит ли он то, что происходит, или бредит, или сошел сума. Он и вообразить не мог, что такое возможно.

  Он пал во тьму. И в этой тьме он видел свет.

  Истинный свет, что во много раз ярче и быстрее света звезд.

  И был голос, подобный грому, что струился из света.

 - Все, что ты показал, есть ложь. Не царь ты миру этому, а узник, запертый здесь, лишенный царства моего и ввергнутый во мрак. Оттого и власть твоя здесь – лишь иллюзия. Ибо страха нет – есть лишь свобода. И хаоса нет – есть лишь гармония. И смерти нет – есть лишь сотворенный мною свет. Я есть любовь и свет, и оттого я вечен, и нет предела мне, ибо НИЧТО НЕ УМИРАЕТ. Повелеваю – сгинь!

  Тот, кто еще несколько мгновений назад был воплощением ужаса, теперь сам вопил от страха. Тому, кто  обладал сверхчеловеческой мудростью, был велик, грозен, коварен и жесток, попросту не хватало ни знаний, ни сил. Свет проникал в него, и он корчился, обращаясь в дым.

  Свет рассеял тьму.
 
  Свобода растоптала страх.

  Любовь победила смерть.

  Мир вокруг, только что рухнувший, на глазах восставал к жизни заново.

  И это было прекрасно.

  А где-то на горизонте сознания, по ту сторону мира, жук дернулся и упал на пол. Синеглазый ученик лекаря победно вскрикнул и  тут же раздавил его носком ботинка.

                * * *


  «Зла не существует или, по крайней мере, его не существует для него самого. Зло это просто отсутствие Бога. Оно похоже на темноту и холод — слово, созданное человеком чтобы описать отсутствие Бога. Бог не создавал зла. Зло это не вера или любовь, которые существуют как свет и тепло. Зло это результат отсутствия в сердце человека Божественной любви. Это вроде холода, который наступает, когда нет тепла, или вроде темноты, которая наступает, когда нет света»
               
                Альберт Эйнштейн