Борт 347 или Цветочек аленький

                БОРТ  347    или    ЦВЕТОЧЕК  АЛЕНЬКИЙ




     -… Добрый вечер, Филипп Игоревич, добрый вечер! Предупреждены и давно ждём! Проходите, пожалуйста, вот ваш столик. Сейчас всё будет в лучшем виде…, - услужливо выгибая спину, ворковал полноватый администратор.
     Он отодвинул стул, усаживая за столик молодую даму, пришедшую с «дорогим» гостем, и моментально скрылся из вида.
     - Как тебе тут нравится, Настёна?
     Филипп  взял девушку за руку, по привычке окидывая хозяйским взглядом интерьер шикарного ресторана.
     - Заметила, как лебезит? – усмехнулся он. – А все потому, что видно уже знает, кто для него будет через несколько дней Филипп Берестов. Вот подпишем с Максом в понедельник оставшиеся бумажки, и заведение сие – моё. Моё - со всеми потрохами. Думаю, за это стоит выпить, как ты считаешь? – негромко рассмеялся Филипп, расстёгивая верхнюю пуговицу пиджака. – Не понимаю я тебя, Настя, что ты куксишься?
     Он закурил и продолжал.
     - Извини, может не так выразился, но мне не нравится твоё настроение. У нас через месяц свадьба, а ты, мне кажется, совсем не рада. Как и не рада моим новым приобретениям. Похоже, что тебя всё это только раздражает.
     Настя освободила свою руку и, едва заметно улыбаясь, смотрела на Берестова.
     - Иногда мне кажется, Настя, - заметно нервничая, продолжал тот, - что всему виной твоя чрезмерная начитанность, а от того и сложившиеся стереотипные сравнения: мол, бедный, но хороший; и наоборот: богатый и, соответственно, плохой. Очнись, Настенька, на дворе двадцать первый век и…
     - Пожалуйста, все самое свежее и, несомненно, самое вкусное! Сам выбирал, с вашего
позволения…
     Администратор склонился в подобострастном поклоне, внимательно наблюдая меж тем, как официант расставляет на столе вкусно пахнущие блюда.
     - Да, да, спасибо, вы свободны, спасибо..., - буркнул Филипп и, перехватив бутылку вина у официанта, сам налил вино в бокалы.
     - Я знаю всё, что ты хочешь мне сейчас сказать. Ты – завидный жених, тебе нет ещё и сорока, но ты уже многое успел. И пока я читала «нужные» и, как мне казалось, умные книги, ты даром времени не терял, выстраивая свой бизнес. Сеть магазинов, несколько ресторанов и даже швейная фабрика – всё  это принадлежит тебе…
     Настя, наконец, остановилась. Она отпила немного вина и снова заговорила.
     -… И я, наверное, полная дура, и многие  мне, конечно же, позавидовали бы. Но я такая, какая я есть. Какой меня воспитала мама. И я прошу тебя, если ты хочешь, чтобы мы были вместе и были счастливы…
     Девушка положила свою ладонь на его холеные пальцы.
     -… прошу тебя, будь человеком! Добрым и отзывчивым человеком. Понимаю, это, наверное, сложно для тебя. Но иначе у нас ничего не выйдет.
     - Я понял, о чём ты. Неужели, пожалела того «гопника» на «Жигулях», которому я влепил по морде?  Ты же видела, Настёна, что это «чучело» нагло меня подрезал, а этого я стерпеть уже не мог. Ну должна же быть какая-то субординация: он, на своем «корыте», и мой джип… Да, прав был Колюня, когда «подколол» меня насчёт охраны. Надо, наверное, завести парочку «мордоворотов», чтобы самому руки не марать… Ой, извини, дорогая, совсем вылетело из головы…
     Филипп «состроил» физиономию и, высунув кончик языка, снова налил вина себе и Насте.
     - … обещаю быть хорошим и добрым! – улыбнулся он. – Ну, за нас!...


     За окнами внедорожника проплывали сверкающие огнями витрины магазинов и подсвеченные баннеры с символикой прошедших майских праздников. Ночная Москва соблаговолила открыть, наконец, свои объятья, освободив от раздражающих пробок дороги, предоставив возможность перемещаться по ним гораздо быстрее.
     - Ну, вот ты и дома, моя дорогая! Не грусти, Настя, все будет очень хорошо. Скоро наша свадьба и… ты будешь меня перевоспитывать, каждый день, внушая мне, что люди, окружающие меня, совсем не такие, какими кажутся, и за их серыми угрюмыми лицами прячется удивительная и чуткая душа, - улыбнулся Филипп и, отпустив, наконец, руль,  обнял Настю.       
     - Итак, Настёна, завтра  я улетаю в Ригу, необходимо выяснить кое-что по поставкам. А через пару дней я вернусь и тогда…
     - Через пару дней, - перебила она его, - улетаю я. Праздники кончились. Вот так-то.
     - Ах ты, моя принцесса-стюардесса! Совсем забыл, что ты у меня «летунья». Буду ждать твоего звонка с нетерпением. Иди сюда, поцелую…
     Берестов «чмокнул» Настю в губы.
     - Погоди минутку…
     Он выскочил из машины и, открыв дверцу, галантно подал девушке руку.
     -  В общем, договорились, как прилетишь – сразу позвони. Кстати, что привезти будущей жене из Риги? Может быть у неё есть конкретное пожелание?
     - Цветочек привези. Аленький! – засмеялась Настя и, поцеловав Филиппа в щеку, побежала к подъезду.


     Борт 347 Москва-Братск Сибирских авиалиний выруливал на взлётную полосу.
     Удачно начавшаяся тёплая весна, казалось, надолго забронировала безоблачное небо над московским аэропортом.
     В салоне «Боинга», следовавшего по этому маршруту, было немноголюдно. Едва слышно гудели двигатели, и пассажиры, вздохнувшие с облегчением после взлёта, отстёгивали привязные ремни, устраивались поудобнее в креслах, настраиваясь на долгий перелёт.  Полёт проходил в обычном режиме.
     - Командир просит кофе в постель! – заглянул в кухонный отсек штурман Коля Крапивин.
     Он добродушно улыбался, стараясь ладонью пригладить непослушный русый локон.
     - А симпатичных стюардесс в постель ему не надо? – съехидничала Юлька Ивлева.
     - Думаю, что не отказался бы, но не в рабочее время. Вот я, например, - обнимая девушку за талию, дышал Коля Юльке в ухо, - всегда в твоем распоряжении.
     - Ладно, ладно, не расходись, Николай! Брось свои эротические фантазии. А кофе командиру я сейчас принесу, - взглянула на него Анастасия…
     - Готовься к «болтанке», Юлька. Командир только что «обрадовал»: в районе Братска штормовое предупреждение. Ничего не поделаешь, циклон, - сообщила Настя, вернувшись.
     - Подумаешь, «болтанка»! Ты знаешь, Настюха, я уже привычная, ничего не боюсь. Вот помню, летели мы в Петропавловск, вот где был циклон! – убирая посуду, щебетала Юлька. – Вот тогда я…
     Договорить девушка не успела.
     В салоне что-то стукнуло, погас свет, и лайнер резко завалился на бок…



     … Большой ватный ком, неуклюже переваливаясь, катился по шершавым деревянным ступеням. Ступеням не было конца, а вскоре они и вовсе начали закручиваться в крутую липкую спираль. Спираль, в свою очередь, обрастала мыльными пузырями, пузыри лопались и тут же вырастали вновь. Ватный ком тоже не избежал метаморфозы и превратился в черную жирную кляксу. «Клякса» каркнула и уставилась вороньим оком.
     Настя Грушницкая открыла глаза.
     Прямо у неё над головой на прибитой к бревенчатой стене берёзовой ветке сидел чёрный воронёнок. Он с интересом рассматривал «запелёнутую» в самодельные холщёвые бинты девушку.
     Внезапно вместе с сознанием вернулась и боль: она полностью владела Настиным телом. Болело буквально всё, но сильнее всего болели ноги. Девушка попробовала пошевелиться, но тут же застонала и потеряла сознание. И снова оказалась в липком небытие. Опять катился большой ватный ком, крутилась спираль, и с вороньим карканьем лопались мутные мыльные пузыри… Неизвестно, сколько длилось это состояние, но когда за маленьким окошком с натянутой вместо стекла странной плёнкой потемнело, Настя снова пришла в себя и осмотрелась.

     В небольшой бревенчатой избе не было никакой мебели, не считая двух больших лавок: одной – у противоположной стенки, другая же – стояла у свежевыбеленной русской печки. Всюду на верёвочках под дощатым потолком висели пучки трав, сухих грибов и неизвестных ей ягод.
     Настя не могла понять, где она находится и как сюда попала. Осторожно, морщась от боли, она ощупала рукой место, где лежала. Это было похоже на широкую деревянную скамью, однако же с мягкой, очевидно, пуховой, периной, покрытой грубой тканью. Рядом на табурете девушка увидела плошку к куском светлого мяса, по виду похожего на куриное, и  деревянную кружку с каким-то приятно пахнущим отваром.
     - Эй, кто-нибудь, отзовитесь! Где я? – негромко позвала Настя.
     Ей никто не ответил. Лишь где-то наверху в печной трубе завывал ветер, да пощёлкивал клювом задремавший воронёнок.
    

     Постепенно уходила боль. Раны и переломы, очевидно в изрядном количестве имевшиеся на Настином теле, заживали, срастались кости, рубцевались ожоги. Кто-то периодически заботливо менял самотканые  бинты, выносил широкий глиняный горшок, который служил ей туалетом, а на табурете в миске всегда была какая-то еда. Девушку не покидало ощущение, что к отвару, который ей подавали в большом количестве, примешивались снотворные снадобья, и от этого Настя почти сутками спала глубоким спокойным сном.
     Сколько времени прошло с тех пор, как Анастасия Грушницкая попала в эту странную избу, ей было неизвестно. Девушка, конечно, догадывалась, что, очевидно, это была не одна неделя.
     Наконец, наступил тот день, когда Настя поняла, что бинты ей больше не нужны. Понял это и ещё кто-то, ухаживающий за ней, так как на лавочке у печки были приготовлены её вещи: выстиранная и зашитая во многих местах форма стюардессы.
     Весь следующий день Настя училась заново ходить. Она не спеша, чуть прихрамывая, прохаживалась по избе, вызывая тем самым оживлённое карканье воронёнка.
     Надеясь найти хоть какую-то маленькую зацепку в виде фото или каких-либо документов, дающих представление о хозяине или хозяйке дома, Анастасия осмотрела всю избу, но так ничего и не нашла.


     Что случилось сразу после седмицы, он помнил очень хорошо. И не потому запомнился этот день, словно повезло ему на охоте, нет, кабан обошёл таки его, не поддался, учуял ловушку. Подвел его ветряк, донёс до секача его запах. Напрасно пролежал он в засаде аж до полудня, только продрог в сырой после дождя траве. А когда солнце уселось на верхушку ели прямо у него над головой, всё и случилось.
     Прямо над ним пронесся огромный, сверкающий на солнце аэроплан, и по тому, что так загрохотало вокруг, он понял, что огромная «штуковина» упала где-то у Варькиного болота.

     Цепляясь рубахой за кусты и распугивая непривычных к шуму сорок, он бросился бежать к болоту. Но еще издали, заметив побитые верхушки деревьев, а кое-где и просто выкошенные будто косой, понял, что помощь его вряд ли кому понадобится. Крылатая машина развалилась на куски, едва коснувшись деревьев, и всё это упало прямо в болото. Булькающая чёрная грязь с жадным чавканьем проглотила куски аэроплана, словно ненасытное чудище справило тризну по давно ожидаемой жертве. Таёжная Варькина топь навсегда спрятала следы трагедии, и лишь кое-где по краям болота можно ещё было заметить небольшие куски обшивки.
     Побродив какое-то время у болота, он совсем было собрался вернуться: надо было проверить силки да вяленую лосятину к зиме готовить пора.
     Поломанную окровавленную девушку он заметил случайно, сорока любопытная помогла, вот и увидел. Молодуха была очень красива: льняные длинные волосы, гладкое, будто из камня выточенное лицо… Она лежала прямо на краю болота. Вся ее когда-то нарядная одёвка была в крови, и едкий, знакомый запах крови смешивался с чудным, незнакомым ему ароматом диковинных цветов, до этого ему неведомых.
     Девка была ещё жива, он проверил, приложив свою лохматую голову  к её сердцу. Услышал глухие негромкие удары и тогда, уже не раздумывая, взвалил её к себе на плечи, удивляясь легкости этого красивого тела.

     Почти всю ночь, запалив лучину, он как мог и как учил его когда-то отец, помогал израненной девчонке. Пригодилась и старая льняная рубаха отца, он порвал её на полосы и обвязывал ею раны, перед этим обильно смазывая их отваром из меда и таёжных трав.
     Девчушка так в себя и не приходила, все кричала да стонала. А он сидел возле, любуясь её светлым ликом, перебирая огрубевшими пальцами нежные русые локоны…
     Так совсем неожиданно появилась у него заботушка, а вместе с заботушкой и доселе неведомое чувство, какого он не испытывал никогда.
     В кадке с водой он смотрел на своё отражение и понимал, как далеко оно от того милого светлого лика, которым он теперь любуется и без которого уже не сможет жить…
     Дважды менялась луна на небосводе, прежде чем девушка не стала выздоравливать. Он это видел и на глаза ей твёрдо решил не попадаться. А для того, чтобы невзначай и она его не увидела, поил её сонным отваром.


     Чёрный матёрый секач оказался сноровистым и хитрым, он словно чувствовал западню и всегда умело обходил её стороной. Но сегодня кабану не повезло, да и ветряк помог, дуя секачу в спину. Как бы то ни было, но выбежал кабанчик прямо к нему в руки, и он не оплошал. Взметнулась кверху сухая прошлогодняя листва и сучья, и, возмущенно взвизгнув, полетел зверь в яму-ловушку.
     Наскоро освежевав тушу и вытерев о траву нож, он собрался было отнести кабана к шалашу, в котором временно жил, не решаясь попадаться на глаза прекрасной незнакомке. Нет, конечно, он увидит её сегодня ночью, когда она спокойно уснет. Тихо, словно дикая кошка, мягко ступая, подойдет он к её лежанке и будет снова наслаждаться тем неизведанным ощущением радости и появившимся смыслом своего существования…
     Он слишком поздно заметил таежного «хозяина». А когда увидел и повернулся к нему, было уже поздно. Медведь ударил  когтистой лапой его в грудь, разом разорвав рубаху, словно железными зубьями вспоров мясо на груди.
     От удара он отлетел метра на два прямо к своей рогатине, без которой на охоту никогда не ходил. И когда бурый шатун поднялся на задние лапы и бросился на него, он из последних сил, обливаясь кровью, выставил рогатину, насадив на неё медведя.


     Анастасия уже, в общем, стала привыкать к такому необычному существованию.
     Целый день никого не видя, она бродила в окрестностях недалеко от неказистой избушки, удивляясь девственности таёжного леса, обилию зверушек и прочей непуганой живности.
     За домиком девушка обнаружила покосившийся сарай, в котором лениво жевали жвачку олениха с оленёнком. Тайна необычного вкуса молока, которое появлялось у неё ночью на табурете, была раскрыта.
     Оставались и не давали покоя  ей другие тайны, разгадать которые у неё пока не получалось. И, хотя она давно уже не пила сонный настой, своего спасителя увидеть ей пока не удалось.


     Уже совсем затемно он, обессиленный, вышел к избушке и заметил тусклый свет в окошке. Рана на груди кровила и горела огнём. Но больше всего он боялся не того, что упадёт сейчас, так и не дойдя до дома, а того, что оставит её одну, одну в этом чужом для неё мире. И это вновь придавало ему силы.


     Настя Грушницкая, скучая, лежала на своей лежанке и пыталась играть с воронёнком. Вытянув кверху руку, она дразнила его, а ворон пытался схватить её клювом за пальцы. Девушка успевала в последний момент отдёрнуть руку, и это злило птицу. Ворон возмущённо каркал, смешно наклоняя чёрную голову.
     Что-то ударилось в дверь. Затем она распахнулась, и на дощатый  струганный пол повалилось окровавленное тело большого человека с огромной густой бородой и длинными чёрными волосами.
     Анастасия испуганно вскрикнула и, вскочив с лежанки, бросилась к печке. Прижавшись к ней спиной, она в ужасе смотрела на истекающее кровью «чудище».
     «Вот и хозяин  объявился» - обречённо подумала Настя, прислушиваясь к громким ударам своего сердца.
     «Чудище» между тем попыталось встать, но тут же снова повалилось, упав на спину. Девушка обомлела, увидев глубокую кровавую рану у него на груди. Оцепенение продолжалось ещё пару секунд, а затем она решительно шагнула к раненому «чудовищу».


     Прошло две недели.
     Тайгу плотно окутала свинцовая облачность. Не переставая, казалось, ни на минуту, моросил противный мелкий дождь, и в избе всё время горела лучина.
     Молодой ворон на ветке прямо над деревянной лежанкой, окончательно запутавшись в хозяевах этой лежанки, косился чёрным глазом на молодого мускулистого парня с туго перевязанной грудью. Голос у парня вроде был похож на прежний голос хозяина, а вот сам он…  Вместо копны длинных спутанных волос у него была короткая, пусть не очень умелая, стрижка. Избавился он и  от своей огромной бороды. В общем, смотрел на сидящую рядом с ним Настю немного наивными глазами цвета небесной лазури вполне симпатичный, крепко сложённый молодой человек.
     -… Я очень благодарна тебе, Егор. Вот если бы не ты, меня давно уже не было. Спасибо тебе, - немного смущаясь, говорила девушка, держа парня за руку.
     - Вот видишь, как мы пригодились друг-дружке то: я – тебе, а ты, вот – мне… Ты на меня не серчай, что сразу тебе не открылся. Боялся: увидишь да испугаешься. А я ведь не зверь какой…  Токмо вот живу один. Мамка померла, а затем и батя…
     Егор нахмурился и замолчал.
     - Ты мне лучше, Настенька, расскажи ещё о городе своем, о Москве расскажи, - вдруг снова оживился он и улыбнулся.
     - Давай я тебе лучше сказку расскажу, об аленьком цветочке, - прошептала Анастасия. – Ты такую вряд ли слышал…
     Егор заворожённо слушал сказку, совершенно не стесняясь своих эмоций, которые легко можно было прочитать на его лице.
     - Какая ладная твоя сказка, - вздохнул, наконец, Егор и, повернувшись на бок, тут же уснул.


     Прошло еще несколько дней.
     Егор совсем поправился и уже не вспоминал о своей встрече с медведем, ведь теперь всеми его мыслями и чувствами да и самой его жизнью безраздельно владела любовь.
     Каждый день он узнавал что-то новое, до этого ему неизвестное. Настя с удовольствием учила Егора всему, что знала сама. Она читала ему наизусть стихи Марины Цветаевой, Пастернака, рассказывала о творчестве Булгакова…  Ну а Егор несколько раз брал Анастасию с собой на охоту, показывая ей, как правильно устраивать хитроумные ловушки, да и просто познавать тайгу.
     Настя присматривалась к парню, все больше осознавая, что ей нравится этот ещё  диковатый, но такой добрый и чистый человек из семьи старообрядцев, много лет назад волею судьбы да и своей собственной волей заброшенных сюда, в тайгу, отказавшись от всех благ цивилизации. Анастасия понимала, сколько душевных да и физических сил и мужества потребовалось этим людям, чтобы выжить в этих непроходимых лесах без аптек и больниц, без обыкновенных антибиотиков, надеясь только на самих себя.
      Сходили они с Егором и к Варькиному болоту. Егор рассказал, что болото так назвал отец после того, как в нём утонула сестра Егора - Варюшка.   
     - Ты рассказывала мне сказку, помнишь, Настя, ну, о цветочке аленьком? – как-то вечером сказал ей Егор. – Цветочек тот я сегодня нашёл на поляне, что у Варькиного болота, красненький такой. Это – ты. И если я тебя потеряю или же ты уедешь туда, к себе…
     Парень помолчал, а потом тихо произнес:
     -… мне тогда не жить. Умру я, как то Чудище, умру, точно.
     - Я теперь без тебя не уеду, Егор, обещаю. Вместе уедем. Не знаю как, но до зимы нам нужно отсюда выбраться, - растроганно произнесла Настя и обняла его…


     Мощно взбивая лопастями воздух, военный вертолёт садился на поляну у болота. Воздушный поток прибивал к земле таёжную траву, распугивая грызунов, и сбивал нежные красные лепестки с  цветов.
     Открылась дверца, и на поляну прыгнул человек в камуфляжной форме. Стараясь перекричать гул двигателя, он крикнул пилоту:
     - Завтра в это же время, Николай! Ну, пока!
     Филипп Берестов поправил рюкзак на плечах и уверенно направился в сторону избы староверов.


     Почти все лето Филипп занимался поисками пропавшего в тайге пассажирского самолета, который так и не долетел до Братска, исчезнув с экранов радаров где-то приблизительно в этом районе. Воспользовавшись своими связями с военными летчиками Братска, Берестов «прочесывал»  на арендованном им вертолёте тайгу.
     Надежда таяла с каждым днём, и он уже ни на что не надеялся. Как это часто бывает, помог случай. Один из вертолётчиков рассказал о поселении старообрядцев. «Поселением» это, правда, назвать было бы неверно, но домишко в тайге наблюдался, и это для Берестова явилось маленькой, призрачной надеждой.


     Еще не дойдя до поросшей мхом покосившейся избы, Филипп увидел Настю. Он остановился и, устало вытирая ладонью вспотевший лоб, сбросил с плеч рюкзак.
     - Вот я тебя и нашёл, Настёна. А ещё говорят, что чудес не бывает, - произнес Берестов.
     Анастасия уронила на землю глиняную миску и, закрыв лицо ладонями, заплакала.
     - Что ты, что ты, Настёна, теперь все будет хорошо! Ну же, успокойся!
     Филипп обнимал девушку, крепко прижимая к себе, бесконечное количество раз целуя её волосы.
     Настя вдруг успокоилась и освободилась из его объятий.
     - Ты опоздал, Филипп, ты прилетел слишком поздно. Я многое поняла, о многом думала и, наверное, на многое теперь смотрю по-другому. Прости.
     - О чем ты, Настёна? – растерялся Берестов. – Я искал тебя несколько месяцев, я поднял всех на ноги! А сколько «бабла» я угрохал на твои поиски…  О чем ты?! Завтра в это же время прилетит вертолёт. Собирайся, Настя.
     Дверь в избу отворилась, и Филипп увидел черноволосого рослого парня, идущего к ним. Увидел и всё понял.
     - Познакомься, это – Егор. Это он спас и вылечил меня. И завтра мы улетим все вместе.
     Настя взяла Егора за руку, и Филипп криво усмехнулся.
     - Интересное кино…  Ах, какое кино! – словно заведённый, повторял он. – Вот так финал!
     Берестов присел на завалинку и нервно закурил.
     - Ты знаешь, Настёна, мне всегда везло. Везло в армии, везло в институте, даже в «лихие» девяностые, когда многие всё теряли, мне везло. А всё время везти – это, наверное, неправильно…, - устало посмотрел он на Настю.


     Никому не спалось этой ночью, последней ночью в покосившемся таёжном домишке. Каждый из троих думал о завтрашнем дне, думал о том, что будет потом, и каким будет это «потом». Лишь к утру, устав бороться с назойливым Морфеем уснула Анастасия, а затем и Егор.
     Берестову не спалось. Выждав ещё немного и убедившись, что Настя спит, он разбудил Егора.
     - Вставай. Пойдем, покажешь мне болото, где упал самолёт, - прошептал Филипп и прижал палец к губам. – До вертолёта ещё несколько часов, успеем.
     Над болотом висел густой «ватный» туман. Где-то впереди булькала черная жижа и тянуло гнилостной сыростью.
     - Ах, какое нехорошее болото, - пробормотал Берестов. – Самолёт упал, и – никаких следов. А уж один человек…

     Он повернулся к Егору.
     -  Вот скажи мне, абориген, - усмехнулся Филипп, - что тебе делать в огромном городе, тебе, неграмотному дикарю? На что ты рассчитываешь? На Настину любовь? Да нет никакой любви, так, просто, благодарность воспитанной девушки!   Зачем ты ей нужен? Ты - никто, тебя  нет! А у меня есть всё. А чего нет, то ещё будет. Неужели ты этого не понимаешь?! Останься! Тут всё твоё, ты знаешь эти леса, тут лежат твои отец и мать. Останься, не ломай ей жизнь!...  Хочешь, я дам тебе денег, много денег? – на секунду оживился Филипп.
     - Если ты предлагаешь мне деньги, мне, как ты сказал, неграмотному дикарю, значит, ты боишься, что Настя любит меня и останется со мной. А если ты этого боишься, твои слова, которыми ты пытался меня обидеть, ничего не значат, - улыбнулся Егор. – У меня нет денег, это правда, - продолжал он, - но есть золотые самородки, и я знаю, где мне можно их найти. Ужо, никак проживем… Проиграл ты, паря.
     - Нет, ещё не проиграл! – разозлился Берестов.
     Он подошел вплотную к Егору.
     - Золото, говоришь… Вот и оставайся тут навсегда со своим золотом!
     Филипп выхватил из кармана куртки нож и, не замахиваясь, ударил им Егора в бок.


     Впереди на поляне, сбивая иголки с елей, крутил свои лопасти вертолёт, раз за разом захватывая воздушным вихрем зазевавшуюся мошкару.
     - Перестань, Настёна, сейчас не время. Лётчики не будут ждать!
     Берестов, крепко взяв Настю за руку, буквально тащил её к вертолёту.
     - Почему, почему он ушёл, ничего мне не сказав?! – плача, кричала она. – Он не мог так поступить! Мы должны были лететь вместе с ним!...
     Только в вертолёте, пролетая над бескрайней тайгой, Анастасия успокоилась. А когда увидела кровь на рукаве у Филиппа, вдруг всё поняла. Лишь один только раз она посмотрела ему в глаза и всё для себя окончательно решив, отвернулась к иллюминатору.


     Просквозила холодными ветрами и наплакалась вволю таёжная осень, а приняв уже в конце октября на постой снежную зиму, и вовсе затерялась где-то в глубине лесов, так и не сумев ужиться с морозной подругой.
     Скрипнула дверь в покосившейся избе, и на пороге показался высокий человек в добротной лисьей шапке и с рюкзаком за плечами. Не спеша, он привязал ремнями к валенкам широкие лыжи и, уверенно работая палками, заскользил по снежному насту, туда, где заходило за тайгу солнце, и еще дальше, к сверкающему огнями большому городу. Тысячу раз прочитав написанный на бумажке адрес, точно зная, что найдет свой «аленький цветочек», без которого теперь просто не сможет жить.





Дмитрий Грановский