Слепой

…Накануне Нового года Пресновы наконец-то продали квартиру. Ту, что уже с полгода пустовала после того, как оттуда забрали к себе отца. Когда-то в шестидесятые, оставив соседу за бесценок дом в деревне, старик перевёз жену с детьми в строящийся город, где и получил от завода эту трёхкомнатную неплохую по тем временам квартиру в панельке, протолкавшись всё-таки с пяток лет ввосьмером в бараке. В восьмидесятые семья мало-помалу разбежалась, кто замуж, кто в армию, а в начале нового тысячелетия старик вообще после похорон жены часто болел, стал слепнуть, оставался какое-то время один, правда, не порывая с детьми и не гнушаясь их помощью. А когда и вовсе ослеп, то кочевряжиться не стал и перебрался в многоэтажку к младшей дочери, которой без особых возражений старших детей и отписал квартиру.

И вот ныне денежки от продажи квартиры преспокойно полёживали среди стираного белья в шкафу в большой комнате, где хозяйничали зять с дочкой.
- Сменим нашу «жигу» на иномарку…, – довольно потирал руки зять, полагая, что старик не слышит.
Дочь шёпотом возражала:
- Сначала папе операцию сделаем…
Две другие комнаты занимали внуки погодки, вот-вот собирающиеся выбраться из-под родительской опеки: девчонка оканчивала школу и собиралась учиться на докторшу, и внук, что, проваландавшись уже год после школы, как бы этого не хотелось, вероятнее всего пойдёт в армию. Старику отдали малую комнатку у самого входа, где ему, впрочем, понравилось – всегда в курсе кто дома, кого нет, довольно тепло, и туалет рядом, что в его совершенно незрячем положении очень даже главное условие маломальского существования. «Хорошие у меня дети…» – думалось старику. – «У других, послушаешь, с родителями вытворяют всяко, а мои нормальные…».

Там за дверью шумит затянувшейся перестройкой город, заботы которого с детьми приходят и к нему. Он мало соображает, когда слышит о свершившихся переменах в жизни, и совсем не понимает наступившего вдруг, откуда ни возьмись, капитализма. Стесняясь слепоты, он с самого начала отказался выходить на улицу, полагаясь во всём на жену, а потом, с её скоропостижным уходом, и на детей. И ныне у него вообще нет никакого занятия, поскольку жизнь прожита физическим трудом, и какой-либо умственной способности, которая ещё бы и приносила какой кусок в дом, у него нет. И в одиночестве, надо полагать, такой человек давно бы уже просто умер. Но в семье он жив и нужен даже в таком беспомощном состоянии. Он получает по нынешним временам неплохую пенсию, которая всегда кстати при небольших доходах в семье дочери. Он трезво оценивает своё положение и требует на себя мизер. Потому о нём в семье заботятся, но главное, что может быть и не осознаётся в семье до конца, при его ничтожных запросах этот немощный слепой старик – энергетический дух семьи. В наши опустошённые вселенским дележом дни он, по-прежнему, как и в годы своей активной работы на семью, остаётся источником единения, примером бескорыстного отношения друг к другу.

По случаю праздника днём все как-то дружно пошумели за столом в большой комнате, именуемой непременно залом, а потом так же дружно разошлись, оставив включённым «телек» и неубранным стол в полное распоряжение ему, как самому старшему, обещая вернуться лишь назавтра.
- Тихо! Разбежались, идолы…, – отвлекаясь от звука телевизора, незлобиво поругивал детей старик, полусидя подрёмывая, пристроившись на диване. – Нет, чтобы дома праздник встретить всем вместе, как бывало раньше…
К полуночи его одолел сон, и вместо встречи Нового года пригрезился маленький сибирский городишко далёкого детства. Трудно узнаваемые места без названий, и люди без лиц, без имён. Много людей, что-то всё строящих, возводящих какие-то мрачные железные ограждения, захватывающих с какой-то бессмысленной враждебностью друг к другу вокруг всю землю. По тротуарам, знакомым в детстве, стоят столбы какой-то несуразной ограды, мешающей людям ходить. Чувство одиночества и тоски полонит душу. Нелепая боязнь остаться без дела, ненужность и неприкаянность. Стыдно спросить дорогу к вокзалу, а так нужно уезжать! Но как, куда? Мечется сердце в страхе, из груди рвётся…
Неожиданно в дверь кто-то настойчиво постучал, после чего упрямо долго верещал в коридоре звонок, оборвав окончательно тревожный сон.

- Кто-то чужой…, – медленно думалось старику. – У своих ключи есть, и свои знают, что я слеп и почти как колода недвижим, потому к двери давно не подхожу.
Стук по-прежнему не прекращался.
- Надо бы подняться и пойти спросить, кого там леший носит в ночь на Новый год? Всяко бывает…, – думалось по-стариковски вяло и бесстрастно.
Совсем не было сил подниматься с дивана. Рюмка водки, выпитая за всеобщим застольем накануне ухода детей, давала о себе знать. Из угла от телевизора пробивалось сквозь слепоту единственное светлое пятно, и доносились приглушённые звуки какого-то праздничного шоу.
Опять призывно подал голос звонок, кто-то упрямо не отходил от двери.
Кряхтя и постанывая, старик пошкандыбал в коридор. В этот момент звонок смолк, и стало тихо. Добравшись до двери, старик прислушался. Кто-то мальчишеским голосом сквозь слёзы просился к соседям:
- Тётенька, пустите, пожалуйста, я совсем замёрз…
Было слышно, как ему визгливо отозвалась соседка, прогоняя прочь ночного просителя:
- Сейчас полицию позову, хулиганьё проклятое, ни днём, ни ночью покоя нет…!
На лестничной площадке стало тихо. Старик ещё постоял у двери, и повернулся уж было обратно к дивану, как вновь затрещал звонок, а за дверью плаксиво заканючил детский голос:
- Что же вы за люди такие…?
- Шёл бы ты домой, мил человек…, – приблизившись к самой двери, громко проговорил старик.

За дверью «гость» обрадовано зачастил:
- Дяденька, дяденька, помогите, пожалуйста! Я совсем замёрз и не дойду до дома…
- Я не дяденька, я старый слепой дед. И даже не знаю, как дверь тут железная открывается, и потому вряд ли чем смогу тебе помочь…, – старик пошарил руками по двери, отыскивая вертушку защёлки. Подумал: «Дети ругать будут, что открываю чужим…». На удивление замок легко поддался, и после двух его щелчков дверь отворилась. В прихожую тут же ворвался запах промёрзшего подъезда и незнакомого человека, стоящего напротив.
В юности запахи сближают людей. Молодость пахнет волей, раздольем, полем либо лугом, раскинувшимся неоглядной выветренной далью, врывающейся к сердцу возвышающим ощущением окрылённости, необъяснимым душевным чувством, влекущим молодых в путь к познанию той необозримой дали. Так надо природе, она устремляет людей друг к другу для продолжения своего, для бесконечья, для вечности…

В старости же запахи начинают раздражать и разъединять людей, как впрочем, и многое другое. У стариков наверно слабеет природа притяжения к другим, гаснет внутренняя устремлённость друг к другу, и лишь усилия сознательные, с годами преобладая в сердцах превратившись в привычку, единят людей и оставляют вместе. Природа же, так неодолимо сближающая в юности, покидает человека с возрастом, отбирая волшебство действа своего теперь для других юных, устремлённых в жизнь…
От незваного гостя несло препротивнейшим парфюмом, алкоголем и чем-то, несомненно, детским.

- Сколько тебе лет? – старик взял незнакомца за рукав.
- Пятнадцать будет… скоро, – голос дрожал, то ли от того, что малец замёрз, то ли он так волновался.
- Ну, заходи, погрейся, – старик впустил «гостя» и закрыл дверь. – Что ж ты полуночник шастаешь по подъезду…? И телефона сотового нет, нынче у всех телефон в кармане…?
- Мы у одного пацана Новый год встретили, пошли к другому. Потом почему-то подрались, телефон я потерял и убежал…, – мальчишка хлюпал должно быть разбитым носом.
- Ну, а к чужим людям, зачем стучишься? Шёл бы себе домой…
- Автобусы уже не ходят, а на такси у меня нет денег. Мне бы позвонить. У вас есть телефон…? – и, заметив должно тут же в прихожей телефон, обрадовался: – Можно я позвоню…?
- До дому-то далеко? – спросил для порядка старик.
- На другой конец города, в северный микрорайон…, – мальчишка принялся звонить по телефону.
Долго набирал номер, долго ждал, потом молча положил трубку, должно быть там, куда он звонил, дома никого не было.
- Не отвечают? – сочувствуя, поинтересовался старик.
- Наверно ещё не пришли. Мама с отцом тоже собирались к знакомым, но обещали к утру быть дома, – мальчишка был явно озабочен. – Можно я вымою руки…?
- Валяй, только аккуратно. Мне не с руки убирать за тобой, – старик напустил на себя строгость.

Мальчишка, закрывшись, долго возился в ванной. Старик вынес в прихожую стул и присел тут же у телефона.
Закончив мытьё разбитого носа, мальчишка вновь принялся куда-то звонить. После нескольких неудачных попыток, кажется, дозвонился то ли до приятеля, то ли до старшего брата. Долго разговаривал и объяснял, как найти его. В ответ, было понятно, пообещали через полчаса приехать и забрать страдальца.
- Можно я ещё чуть подожду у вас? – чувствовалось, что малец успокоился.
- Подожди. А лучше пойдём, я чай согрею…? – предложил старик.
Мальчишка не отказался. На кухне они минут пятнадцать пили чай.
- Сколько вам лет? – просто так спросил мальчишка, и почему-то поинтересовался: – Вы наверно помните ещё Советский союз?
- Девятый десяток пошёл, – ответил старик и добавил с гордостью: – Я родился в Советском союзе.
- Здорово! Мой папа тоже помнит союз.
- А сколь отцу лет?
- Тридцать пять, кажется…
- Про отца нужно точно знать, – укорил старик и смешком добавил: – Пацан ещё отец у тебя…
Потом чуть посидели молча.
- А войну помните? – поинтересовался мальчишка.
- Какую? – старик лукаво улыбнулся.
- Ну, ту давнишнюю… с фашистами. А что, ещё какие войны были? – удивился мальчишка.
- Да уж были заварухи, – старик был серьёзен. – Но ту… плохо помню.
- Почему?
- Потому что воевал, – ответил просто, но загрустил: – Плохое должно плохо помниться, иначе трудно жить…
- И ордена есть? – не унимался паренёк.
- Конечно. Нынче у всех, кто из тех лет, награды есть, – чуть усмехнулся, но поспешил добавить: – Показывать не буду, дочь далеко спрятала.
Опять чуть помолчали.
- А вы совсем ничего не видите? – мальчишка пристально заглянул старику в глаза.
- Почему же, свет от темноты различаю, – как-то обыденно ответил старик.
- Плохо, – почти по-взрослому сокрушался малец.
- Чего ж хорошего, – в тон ему поддакнул старик.
- За деньги глаза можно вылечить…
- За деньги, наверно, нынче всё можно, только поздно, да и нужно ли…? – как-то с унынием проговорил старик.
- Глаза всегда нужны, – продолжал удивлять серьёзностью мальчишка.
- Оно-то, конечно, так. Да я уж как-то обхожусь – сколь силы, столь и глаз видит…

В коридоре зазвонил телефон.
- Это верно за тобой…, – предположил старик.
Поговорив с кем-то мальчишка тут же ушёл, смущённо бросив на прощание – «Спасибо». Старик закрыл за ним дверь, основательно ощупью проверяя свои действия. Опять подумалось: «Зять недоволен будет, что дверь открывал и пацана впустил…».
Затем убрал со стола и перемыл посуду, затратив на это добрых полтора часа. После, включив телевизор, прослушал утренние новости. Под праздничные голоса вскоре задремал.
Дочь с зятем объявились лишь к полудню. И сразу же заметили в квартире некий непривычный беспорядок.
- Папа, ты ванной пользовался? – дочь определила что-то не по-своему в туалетной комнате.

- Это мальчишка ночью…, – беззаботно ответил старик. Он выспался и до этого в полусне подумывал о завтраке.
- Какой мальчишка? – насторожилась дочь, а зять удивлённо выглянул из кухни, куда до этого ушёл с намерением продолжить встречу Нового года.
- Ты кого-то ночью впускал в квартиру? – дочь явно заволновалась.
- Пацана кто-то поколотил, он так просил…, – старик окончательно почувствовал себя виноватым.
Дочь метнулась в свою комнату, зять поспешил следом. Деньги за квартиру… были на месте.
- Ну, ты даёшь, старик…! – новогодняя хмель провоцировала зятя отчитать тестя, но дочь молча тронула мужа за руку и тот, не особо огорчаясь, воздержался от нотаций.
- Ну, тогда айда опохмелимся на радостях! – зять в предчувствии выпивки бывал чуть развязен.
- Пошли, только по маленькой…, – отходя от конфуза, согласился старик.
- Конечно, по большой мы потом… вдарим.

Пока возились на кухне, объявились внуки. Стало вновь шумно. Только накрыли на стол, в дверь кто-то позвонил. Дочь пошла открывать. На пороге стояли трое – лет за тридцать приятного вида мужчина, из-за его плеча выглядывала хорошенькая женщина, чуть далее переминался с ноги на ногу мосластый подросток лет четырнадцати.
- Извините, пожалуйста, – мужчина был несколько неловок. – Сын утверждает, что ночью в вашей квартире ему помогал какой-то… дедушка?
Дочь явно растерялась:
- Может быть это… папа?
- Разрешите войти. Я…, мы хотели бы поблагодарить его, – мужчина явно волновался, протягивая увесистый пакет, из которого выглядывало серебряное горлышко шампанского.

- Проходите, – дочь смутилась, чуть отступая, впустила гостей, и позвала: – Папа, это наверно к тебе…!
Старик, явно прислушиваясь до этого к разговору, скоро показался в прихожей. Привычно касаясь рукой стены, осторожно повернулся навстречу и тут же оказался в чьих-то крепких объятиях. В нос ему ударил запах знакомого парфюма.
- Спасибо, отец! За сына… кланяюсь тебе низко, – голос без стеснения признательно дрожал…

Приморье
2010г.