Катастрофа

До неузнаваемости изменился он. Глядя на себя в зеркало, видел другого, его звали Рахель, он был полным, добродушным, флегматичным, похожим чем-то на круглый футбольный мяч. Рахель улыбался, суживал щёлки глаз – они у него смеялись. По мячу бьют, а он рад, предназначение мяча – летать на футбольном поле. Предназначение Рахель ещё не ясно, но уже выступает в его облике нечто такое, что удивляет и пугает Лехара. «Мсье Лехар, досточтимый, уважаемый мсье Лехар! – обращается Рахель со смиренной улыбочкой. – Вы хоть и всамделишный, но долго не протяните! А вот я – отскакиваю при каждом случае, когда меня бьют!..»
Выживают те, кто приспосабливаются. Крот – он и без глаз, а надёжно упрятался в своей норе, роет глубже, хочет быть подальше от солнечного света, от белого дня. У него масса других волнующих кровь ощущений, он весь в работе, трудяга – здесь ему и белый день и солнце и звёзды. Бедняга Рахель, стоящий в зазеркалье, толстый упругий мяч, летящий над футбольным полем, ты взмываешь ввысь выше всех, но ты не волен самому себе. Хорошо приспособился, бедняга Рахель... А ты, Лехар, живёшь иначе, ты бы умер и от щелчка, не то, что от удара ногой куда-нибудь в живот – ты бы скрючился и решил про себя: «Нет, так не искушают судьбу, к этому привыкнуть нельзя, ведь я Лехар, а не тот, другой, которого зовут Рахель и который... который... который...»
Ему открывают дверь, он входит, гость в этом доме, наделённый полномочиями судьи всевышнего. Он, как архангел является, чтобы произнести всего несколько слов. Приговор бывает суров и краток.
– Он умрёт! – изрекает Лехар у постели больного и сердца людей падают в бездонные ямы.
Больной испускает дух, лицо его делается страшным, оно напоминает Лехару о том, что ожидает его самого. «Я был бессилен, – думает он, – да, я был бессилен что-либо сделать, ведь он был живой, ведь он был всё равно что мсье Лехар! И он умер, потому что и Лехар думает о смерти... Другое дело Рахель!..»
Тощая фигура Лехара похожа на шест, он движется рывками, судорожно, и кажется, что вот-вот упадёт и разломится на множество частей...
Где же выход? Даже ребёнок преступен. Может быть, в этом корень большого зла?!. Давят и больших и маленьких тараканов без разбору, все они одинаково малы. А дети и взрослые?.. Одинаково преступны, и эта преступность в самом факте существования и тех и других... Рахель смеётся, а Лехар скрипит зубами, потому что ничего не может с собой поделать, потому что противен себе уже давно, с тех самых пор, когда стал замечать за собой признаки раздвоения...
– Мсье Лехар! – вкрадчиво произносит Рахель. – Я выше вас! Не было бы вас, не было бы и меня! Я – порождение вашего сознания, я не могу существовать вне вашего сознания, а вы... вы только ступенька для меня, вы только повод для меня!.. Я – смысл всей вашей бес-полезной, мелочной жизни, над которой я возвысился! Вот вы страдаете, а мне нипочём! Я радуюсь, я наслаждаюсь своим существованием!.. И когда вас не будет, когда вы умрёте, останусь я, мне не страшна ваша смерть!.. Вы перестанете обо мне думать, что с того?.. Зато я буду знать, что были вы, мсье Лехар! И мне не будет вас жаль!..

Лехар мчался в ночи, вцепившись в руль своего автомобиля, как в спасительный жезл, единственный, не утративший своего значения, как ребёнок скачет верхом на палке, воображая, что под ним лошадь, а он сам – удалой наездник. Лехар также был ребёнком, он верил, что круглый руль под его руками – его судьба, он думал, что не выпустит его из рук никогда, по крайней мере в эту дождливую, тёмную ночь.
Он мчался куда-то, и прошла ночь. Когда за стеклом стлался по дороге серебристый туман, Лехару казалось, что ещё немного – и он растворится в нём без следа, но вместо этого растворился туман и перед Лехаром вырос город – башни серых, сырых домов, похожих на склепы. Он въехал в него, не вздыхая и не радуясь, он просто въехал в этот город, приняв его, как неизбежное. Зло неизбежно и справедливость рано или поздно приходит, когда она медлит, оттягивает момент – это значит, она уготовила изощрённую расплату за содеянное...
Лехар въехал – и город встретил его торжественной тишиной. Люди ещё спали в то утро в своих кроватях, их воображение не знало границ, кто-то срывал яблоки в райских садах, кто-то летал, как птица... А говорят, что человек отдыхает ночью! Лехару известно было другое: человек живёт во сне, а жизнь днём – это жалкий промежуток времени, отделяющий друг от друга два прекрасных сна, наполненных настоящей жизнью...
Лехар проехал мимо каких-то домов, окна которых были завешаны шторами, и остановился возле большой площади. Выйдя из машины, он медленно пересёк площадь и углубился в тот квартал, где жили одни ненормальные семьи. Там не было ни одной благополучной семьи, там рождались уже калеками и рабами и влачили до самой смерти. Когда-то Лехар здесь родился, а потом он уехал из этого квартала и из этого города, куда его никогда не тянуло потом, долгие годы...
Сейчас у него умирала мать, родившая его, и Лехар направлялся к ней, он ещё хотел застать её в живых, он ей хотел сказать: «Не надо, мама, умирать!..» Он думал, что прижмёт её к себе и не отпустит от себя никуда, он так думал, хотя знал, что так не бывает...
Ему открыли дверь, он вошёл... Там были какие-то тени, они его не интересовали. Но была мать, на белой постели лежала она, слабая и беспомощная. Цвет её лица был землистым, а глаза словно вобрали в себя всю жизнь, которая в ней ещё оставалась. Глаза её смотрели на Лехара, и он опустился перед ними и поцеловал их, потом слёзы потекли у него по лицу. Губы матери дрогнули в улыбке. Лехар отметил про себя, что они сухие и потрескавшиеся.
– Я долго тебя ждала, сынок, – произнесла мать. – Где ты был? Что ты делал всё это время, как ты жил?.. Ты стал богат? Тебя уважают люди, у тебя есть семья?..
– Мама, не спрашивай! – взмолился Лехар. – Я виноват, мне не надо было покидать тебя!..
– Значит, ты не стал богатым?..
– Какое это имеет значение, мама!..
Он обнял мать и голова его закружилась. Вдруг он подумал, что сейчас упадёт на пол, раскинет руки и умрёт – прежде, чем отойдёт мать его. «Нет, – послышался голос Рахеля, – я не умру, я никогда не умру, вот увидишь!..»

Два дня он не выходил из комнаты, на третий мать умерла. Лехар обнял её, но было уже поздно, душа её была уже не здесь, Лехар не успел остановить её. Разве остановишь душу, и разве она есть?.. Она, если была бы, была бы бессмертной.
Когда мать умерла, Лехар лёг и уснул, он долго спал и наконец был разбужен стуком в дверь.
– Мсье Леха-ар! Мсье Лехар!.. – услышал он чей-то голос.
Это была соседка, которая хотела предложить Лехару свои услуги. Он её впустил молча, она подошла к постели покойницы и, наклонившись, долго всматривалась в её лицо.
– Она спит, – вдруг выговорила женщина.
– Да, она уснула, – сказал Лехар, – и больше не проснётся... Извините, – добавил он. – Я очень утомлён и должен спать...
– Понимаю...
Женщина вышла и Лехар снова лёг спать. Сознание покинуло его и он словно провалился во мглу, похожую на смерть.
Он не хотел просыпаться, но однажды его призвали. Тщетны были его попытки убежать, Рахель был тут как тут. «Мать скоро будет разлагаться! – шепнул он. – Пора хоронить! Потряси кошельком, на гроб, на катафалк, на место на кладбище, на надгробие!..»
Рахель очухался, встав с постели, он долго тёр виски. Во рту горело и он умерил жажду стаканом тухлой воды из графина. Подойдя к умершей, он остановился и стал смотреть на неё. Ему показалось, что она дышит, и он припал к её груди, – нет, обман слуха...
Выйдя из комнаты, похожей чем-то на склеп, он направился на улицу, к телефону. Там он связался с погребальной конторой, ему сказали, что за покойницей могут приехать хоть сейчас.
– Нет, так быстро не надо! – выдавил Лехар. – Я не могу так быстро... вы попозже...
Потом он возвратился в комнату, а до этого зашёл к соседке и сказал ей, что настало время, когда она должна помочь. Та пришла и сразу заплакала, по лицу её текли слёзы, она их размазывала кулаками и Лехар смотрел на это и думал: «Что их связывало?..»
Налили воды в ванну, отнесли мать и стали её обмывать, а соседка всё плакала. Наконец, Лехар не выдержал и сказал:
– Не надо плакать, пожалуйста! Я так больше не могу!..
– Простите! – ответила соседка и перестала плакать.
 Она начала рассказывать, какой доброй была покойница, каким кротким нравом она отличалась.
– Вы весь в неё! – сказала она Лехару. – Вы её копия!..
Лехар ничего не ответил...

Он похоронил мать, это было как во сне. Были минуты, когда Лехар пугался самого се-бя. Сознание как бы покидало его, он тупел и становился равнодушным, как истукан, который только для виду пялит глаза. Плакать он не мог. Долго стоял у могилы, о чём-то думал, какие-то обрывки воспоминаний проносились в его уме. «Зачем они, эти воспоминания? – вдруг спросил он себя. – И зачем память?.. Всё равно – это же бестолку! Вот она умерла и... и этим всё сказано...»
Он уходил с кладбища в темноте. Была осень, пора сухих листьев, туманов, пора кашляющих людей. Вся планета была единым нервным комком, и все вопрошали: «А что будет завтра?!.» А завтра: какой-нибудь крупный метеорит врежется в землю и сдвинет её с оси, или грянет ядерная война?..
Лехар ехал по мокрому шоссе, мимо проносились какие-то автомобили с людьми, все они куда-то торопились. Лехар знал, что они спешили навстречу выгоде, навстречу светлому будущему, которое никогда, может быть, не придёт, навстречу расплате за своё безумное существование...
Рано или поздно надо платить – и платят жизнью, отчаянием и муками страха. Разве страшнее смерть? Насилие страшно, кошмары, преследующие наяву и во сне. Утром встанешь – тишина, словно все вымерли... да что там говорить. Дождь осенью – он идёт и идёт, он всё заливает, а зимой снег, он ещё успокаивает, чисто, бело в природе, но ведь этого мало, когда жить уже нельзя!..
Лехар ехал, ехал и думал, он куда-то проваливался, долго, миллиметр за миллиметром. Лехар уже не был прежним Лехаром. «Ну что? – спрашивал Рахель. – Ты доволен? Теперь ты свободен, ты можешь ехать, куда тебе вздумается!.. Ты мать похоронил и даже не заплакал... А почему?.. Да потому что ты её гораздо раньше похоронил, давно уже похоронил, она была мертва, когда ты к ней приехал!..»
Рахель издевался, он обличал, скалил зубы, уже не добродушный, а злой. А, может быть, никакого Рахеля и не было, а был всего лишь Лехар, загнанная дичь с пеною у рта?..
Мышь, загнанная в угол становится львом. А вы, мсье Лехар – вы далеко ушли, вы сами загнали себя, вы пытались найти Истину. Вот она Истина, получайте, она в ваших руках, движение руля в сторону – и вы кубарем летите в кювет, вы горите розовым пламенем. Вот она Истина – когда нервы на пределе и охота разом рассчитаться за всё. Вот так-то, мсье Рахель! Попробуйте что-нибудь изменить для себя в лучшую сторону, если вы не блеф, а реально существуете...
И опять дорога в ночи, вечная дорога в ночи для Лехара, сына сырой, промозглой до костей осени: шурша листьями, она бредёт по городам, разлагающимся от собственной копоти и плесени. А кто-то куда-то едет, думая, что у него есть родина, есть где-то место, которое его примет в объятия. А если её нет – он непременно обретёт её, хотя бы за гранью этой жизни... Может быть, где-то в мире светло и по-настоящему красиво, но это не здесь, мсье Лехар не знает о нём ничего, это так от него далеко!..
Горловка, 29 апреля 1981 г.