Жажда сна

Бессонница – дело никуда не годное. Промучаешься двое-трое суток без сна, без настоящего, глубокого, здорового сна – готов умом рехнуться. Со мной такое было...
Когда я из психиатрической больницы выписался, у меня и началась эта самая бессонница. Так бы оно всё ничего, я себя сохранил каким-то чудом, хотя тоже, моменты бывали, когда я близко был от помешательства. От пригоршни лекарств, поверь, отец, и ты слюну пустишь. Ты вот думаешь, там одни придурки, нет – бывают и несчастные, вроде меня...
Меня уже хотели было выписать. Всё было как обычно. После обеда я домой ухожу с баночкой-скляночкой с какими-то таблетками подозрительными, которые я должен был пить. Я, конечно, их в рот не брал, я ведь не настолько враг был самому себе, чтобы травиться всякой гадостью! Итак, я домой иду, ночую у себя, а утром еду в больницу, к самому завтраку. И вот в самый последний день приезжаю, захожу в отделение, за мной, естественно, двери закрывают. Я думаю, что в обед меня отпустят и уже навсегда – и прощай дом с белыми стенами и с окошками решётчатыми!.. Не тут-то было. Объявляют ни с того ни с сего карантин на восемь дней, потому как у одного типа нашли какие-то палочки дизентерийные. Нас тут всех припёрли и я, конечно, все эти восемь дней в тоске был смертельной. У меня тогда-то и стал со дня на день сон портиться и по прошествии восьмого дня, когда я наконец очутился дома, вдруг вижу – спать стало невозможно...
Вот тут и начались новые мои неприятности... Я, наверное, штук шесть шариков аминазина проглотил, вялый стал, веки смыкаются, а сон не идёт, организм борется со сном, мозг противится сну... И спать охота до жути, но хоть плачь – сон не идёт...
Я и так, и этак приспосабливаюсь, на полати, на кровати, стараюсь ни о чём не думать – не помогает. А ночь надвигается, охота уснуть, провалиться куда-нибудь в чёрную яму, чтобы забыть себя. Себя-то, отец, переносить невмоготу. Мысль страшит о том, что всё это добром не кончится. Ты себя не боишься, отец, счастливый ты человек, жизнь прожил – а себя не познал...
Но я ещё не всё упомянул, что отношение имеет к рассказу. В первое-то время, по выходу из больницы, я ещё кое-как крепился, спал понемногу, хотя уже страдал заметно и с каждым днём всё больше. Я уже тогда глотал аминазин этот проклятый и однажды днём невмоготу мне стало. Бросил я сидеть дома, выскочил на улицу, да так и побежал, бегу, куда глаза глядят. За посёлок выбежал, в поля, бегу по дороге, увидел где-то подальше кусты – пришёл к ним, опустился на землю в тени, а солнце печёт. Думаю, хоть здесь сон меня возьмёт, хоть минут на десять. Немного ведь приустал. Да тут мухи налетели, то одна, то другая, на лицо садятся, мешают, надоедают. Полежал я так несколько минут, вижу, толку нет. Встал и пошёл обратно к дороге, а там и в посёлок. Тут и тучи ветер нагнал, пыль на дороге поднимает. Я побежал, побежал, вот и дом близко. И вдруг ливень как ударит! В миг до нитки прошибло. Я уже заскочил домой мокрый. Зашёл в свою комнату. А на улице, хоть и день ещё, темно. Дерево гнётся под напором ветра – дерево, что стоит за окном. Вода барабанит по дороге, по крыше дома, по оконному стеклу. Мне как-то легче стало от всей этой непогоды. Лёг я на постель, полежал маленько, а перед этим скинул с себя мокрую одежду, полежал – да незаметно и уснул...
Этот пример я для того привёл, чтобы показать, какими случайными урывками мне приходилось спать, отвоёвывая у сна минуты и часы благословенного отдыха. Был я в то время неусидчив, ничем подолгу не мог себя занять, всё угнетало меня, и не мудрено. Какие тут радости, когда и до самоубийства дойти можно. Кстати сказать, я и этого стал побаиваться. Со мной много чего было, так что я ожидал от своей природы самого невозможного...
Прошла неделя после моей выписки из больницы. И вот как-то к вечеру я себе места никак не найду. Никак не засну, ни в каком положении. Пробовал было я на улице спать, на свежем воздухе – не помогает. И мысли мне в голову стали идти странные, пугающие. Вспомнил я, как в последние минуты, как покинуть больничный покой, одна няня, из тех, что смотрели за нами, бросила мне на прощание: «Через неделю вернёшься опять! Знаю я вас!..» Я ещё тогда ответил ей: «Да нет, уж я-то не вернусь, мне тут делать нечего, меня сюда ничем не заманишь!..» И вот теперь-то эти её слова мне и припомнились. Я стал думать: «Откуда она могла знать, что мне так плохо станет как раз через неделю?!.» Мысли лезли в голову самые фантастические. То мне казалось, что меня кормили каким-то особенным лекарством, чтобы я ровно через неделю обратно к ним прибежал, то думалось, что я со своим внутренним миром не представляю для врачей никакой тайны и они меня видят насквозь. Тут и всерьёз решишь, что поражён тяжким духовным недугом...
Сейчас мне кажется, что вся эта тревога моего духа, всё это смятение моего ума вызваны были потерей мною какого-то чувства реальности, ощущения спокойствия, присущего человеку в обычном его состоянии...
Не мог я снова попроситься в больницу. Там хотя и нашли бы способ меня усыпить, впоследствии отыгрались бы на мне ещё сторицею – попридержали бы меня ещё месяц или два, этого же мне не хотелось до смерти. Однако, я упросил своих домашних позвонить в службу скорой помощи. Приехала женщина-врач, сделала мне какой-то укол в руку, допытывалась, не состою ли я на учёте в психдиспансере. Я, конечно, сказал, что не состою. Скрыл от неё то, что ей знать было ни к чему. Она скоро уехала, пообещав мне, что лекарство начнёт действовать и я засну... Но она ошибалась...
Со мной начало твориться что-то ужасное. Я думал – что ещё немного и я не выдержу и сойду с ума или наложу на себя руки... Я сделался одержим, мне требовалось что-то немедленно совершить, куда-то бежать... Среди ночи, часа в два или в три я схватил рюкзак, побросал туда что попало – концентраты, хлеб, спички, котелок, одеяло – и вышел из дому. Время было осеннее, туман, слякоть, грязь. Несмотря ни на что я куда-то шёл, выбрался из посёлка через болотце, лужи, по дороге направился к железнодорожному полотну, а там зашагал по шпалам...
На свежем воздухе в движении – мне стало полегче. Прошёл я так километра четыре или пять, вижу – стоят стожки сухого сена. Я вспомнил, что хочу спать, вынул одеяло, завернулся в него, залез в самую серединку стожка... Физическое утомление сделало своё дело, я незаметно заснул и сон мой был жадным и сладким, изнемогшее сознание отдыхало. Я слышал, как мимо меня промчался поезд, громыхая колёсами – а мне было всё равно, я спал... Но ещё прошло какое-то время и стал накрапывать дождик. Стало мокро и неудобно. Я проснулся и всё-таки порадовался за себя, ведь мне удалось снять непродолжительным сном некоторую часть напряжения с мозга. Но тут радость моя кончилась. Дождь пошёл нешуточный. Мне стало холодно, я весь промок и продрог, как собака. Взвалив на себя рюкзак с пожитками, я двинулся через поле, засеянное турнепсом. Мокрая листва его доставила мне много неприятностей, пока я его не преодолел. Потом были какие-то овраги, трясина из грязи, заборы, гаражи. Весь вымазавшись и измучившись, я наконец попал на асфальтированное шоссе и двинулся в сторону города. Там ждали меня дом, тепло, может быть сон. В это раннее время по дороге проезжали изредка машины. Я помахал одной, меня подобрали – и я поехал...
С благоговением и трепетом смотрел я на человека, уверенно державшего в руках руль, мне было удивительно, как он решительно ведёт машину, ведь я, окажись на его месте, тотчас отправился бы вместе с машиной в кювет... Минут через пять-десять машина остановилась, я вылез из неё, поблагодарил водителя и отправился домой – это было уже совсем рядом. Подойдя к дому, я поднялся на крыльцо, стал нажимать на кнопку звонка. Вышла мать. Она так мне обрадовалась, стала рассказывать, как молилась Богу, чтобы со мной ничего не случилось и я побыстрее вернулся...
Зайдя в дом, я оказался в тепле, снял с себя мокрую одежду, переоделся в сухое и чистое. Рассказал, что было со мною в те три-четыре часа, которые я отсутствовал. Попив чаю, я лёг на полати, устроился поудобнее и просто лежал. Тут незаметно ко мне подкрался сон, и спал я на этот раз долго... Выспавшись, я почувствовал себя очень хорошо...
Следующую ночь я провёл в своей комнате, в постели. В полной темноте я лежал закрыв глаза и слушал магнитофон, стоящий в изголовье, Джона Леннона. Я не помнил, как засыпал, но время от времени просыпался – и поэтому догадывался, что засыпаю на каком-нибудь месте. Музыка помогала мне отвлекать мысли от бессонницы... За ночь я засыпал раз восемь – и столько же просыпался...
Так я слушал музыку каждую ночь. Промежутки, когда я спал, всё удлинялись, я просыпался всё реже. И со временем сон мой полностью восстановился и я без усилий мог спать уже по десять и даже двенадцать часов...
Ко мне вернулись безмятежность, уверенность в себе, я уже не пугал себя мыслью, что ночью мне не удастся заснуть. И я вовсе перестал думать обо всём тяжёлом и страшном.
И вот уже долгие годы сон приходит ко мне сам, я даже рад бы противиться, но утомление, усталость велят мне ложиться в постель. Я забираюсь под одеяло, о чём-то думаю, фантазирую, – собственно, это и есть уже начало сна. Я теряю над собой контроль и незаметно включаются в работу те клетки мозга, которые трудятся во сне. Утром я пробуждаюсь и засыпаю, пробуждаюсь и засыпаю. Это естественно. Наконец, когда я вижу, что сон отошёл, я открываю глаза...
Горловка, 4 мая 1981 г