в комнате

 Перед тем, как вы начнете читать(если вообще решите, что это достойно вашего времени), позволю себе кое-что написать в оправдание этой писанины.
 Это не шлак, на самом деле. Тут есть, над чем подумать и что подчеркнуть. Какие-то мысли, собственные замечания и прочего рода вещицы.
 "Произведение" успешно испытано на моем чтеце-критике, которая заявила, что вначале все как-то обыкновенно, зато потом неожиданные повороты сюжета. В общем, могу с радостью вам отрекомендоваться и выложиться.
 Не считаю это художественным творением - слишком много "простонародных" слов. Однако вот.

пролог.

 Комната. Просто комната. Не гостиная, не прихожая, не кухня, не ванная - комната. Со стенами, полом, потолком - как и в любой другой. С люстрой, четырьмя стульями, дверью - как положено.
 Высота от пола до потолка - около двух с лишком метров, не  слишком мало и не слишком высоко - нормально. Не слишком ярко, не слишком темно. Не слишком серо, не слишком тихо, не слишком угнетающе.
 Все нормально.
 Как положено.
 Это одна из сотен похожих между собой комнат в одном из зданий никому из вас не известного города никому из вас не известной страны. Я не скажу - не просите.
 В этом здании двадцать этажей, на каждом - сорок таких комнат. Снаружи кажется, будто это вертикально поставленная коробка из-под обуви - окон нет. Это просто бетон. Казалось бы так, не будь в этот бетон входа.
 Во дворе не растут цветы - только трава. Никакого не создается впечатления. Просто все так, как должно быть.
 Как положено.
 Каждый месяц тринадцатого числа сюда приходит определенное количество человек - все в масках, скрывая свои настоящие лица. По четыре человека они занимают те же комнаты, рассказывают что-то о себе. Из месяца в месяц. Без имен. Без лиц. Одни истории - одни загадки.
 Все они будто живут две жизни. Там, на улице они совсем другие, тут же они открыты друг перед другом (практически открыты, иначе было бы неинтересно). Все они низки, совершили или совершают до сих пор что-то ужасное, преступают закон. Они не ищут помощи, но они просто ищут развлечения - это интересно, это интригует, занимает, влечет.
 В чем смысл данных посиделок? По кругу каждое тринадцатое число все четверо рассказывают часть своей истории, которая неизменно заканчивается чем-то, что расходится с понятием морали, что-то омерзительное, гадкое, пошлое. Смысл в том, чтобы до следующей встречи попытаться отгадать тайну, высказанную кем-то тут, но как можно более отсрочить конец своей истории - однако нужно говорить непременно по теме, иначе нет смысла и приходить сюда.
 Эти стены хранят больше секретов, чем человеческие души. Они точно никому ничего не расскажут. А люди, сидящие тут, даже если и сболтнут что-то, все равно не укажут ни имени, ни адреса - ничего.
 Сегодня тринадцатое число, и в одну из комнат сегодня войдет новая четверка людей - со своими тайнами.
 Но они даже не догадываются, чем кончатся их встречи.


1.

1.1.

Это тот человек, про которого сразу и не скажешь, что он что-то делает не так. По внешнему виду он выглядит довольно интеллигентным, воспитанным.
 На его лице - маска Тома из "Тома и Джерри", волосы аккуратно причесаны - ровный пробор ближе к правому уху, идеально приглаженная челка. Он одет в рубашку в клетку поверх голубой майки, джинсы, заправленные в кеды, шнурки которых завязаны и убраны, чтобы не мешались.
 Он сидит на стуле ближе к стене, скрестив пальцы рук между собой на коленях, его взгляд падает ровно вниз - он еще ни разу не посмотрел на остальных собравшихся тут. По всему его виду можно сразу отметить, что ему стыдно - за то ли, что он сделал и отчего он тут, за то ли, что он просто тут - не скажешь точно.
 Он начинает говорить, его голос выдает его смятение и возраст - лет двадцать, от силы двадцать три, не больше. Юнец. Ты ошибся дверью. Ты юн и чист - уходи.
 Нет, он не ошибся. Он не зря здесь.
 Он говорит:
 - В моем детстве было много неприятностей, - он хмыгает носом и ухмыляется. - Может быть, это и возымело на меня такое неправильное влияние, отчего я сделал то, что толкнуло меня прийти сюда.
 Я родился в небогатой семье. Мои родители разошлись, и я жил всегда только с матерью - заботилась она обо мне так себе, если честно. Но я любил ее. Хотя...по всей видимости, ей не было до этого никакого дела.
 Я постоянно хотел учиться, развиваться, расти. Я просил денег мне на книги - но меня били за это. Я не опускал руки и ходил в библиотеки. Толком не знаю, почему, но мать била меня за это - наверное, ей просто нужен был повод.
 Она любила пить горькую. Когда это происходило, она била меня вдвое-втрое сильней. Я сбегал от нее в комнату, запирал ее на замок и залезал под кровать - так мне страшно было остаться с ней в таком состоянии. Когда она трезвела - она нисколько не жалела. Казалось, будто все, что она делает, - правильно. Все мои синяки - нормально. Ее не тревожило ни мое здоровье, ни мои проблемы - ничего. Чувство было, будто во всем мире я остался один-одинешенек.
 Мне было лет восемь-девять.
 Когда она напилась в мой пятнадцатый день рождения и начала меня вновь бить, таскать за уши - я толкнул ее, и она упала. Упала и заплакала. Я не выносил ее плача, я подсел к моей маме, обнял ее, но она со страшным лицом оттолкнула меня, вскочила и взяла нож.
 Она смотрела на меня, я - на нее. Я понимал, что в состоянии опьянения эта женщина может сделать что угодно. И она это "что угодно" сделала.
 Полоснув себя ножом по боку, мама начала сдирать с себя одежду. Я стоял как вкопанный, пока она не начала делать то же самое со мной. Я вновь оттолкнул ее, а она побежала в коридор. Открыв дверь и выбежав на лестницу, мать начала истошно звать на помощь, крича: "Скорее! Мой сын - насильник, он пытался меня изнасиловать! Скорее, у него нож, я боюсь!" Сбежав вниз, она рванула на улицу, заливаясь слезами и не прекращая звать людей.
 Я был настолько поражен этим всем, что не мог двинуться с места. Родная мать пытается так ужасно на меня наврать. Зачем? Разве я сделал что-то плохое? Разве я в чем-то виноват?
 Я спустился на пол по стенке, уткнулся лицом в руки и так и просидел, пока кто-то не потащил меня за плечо вверх.
 "Вставай" - услышал я. Я поднялся. Передо мной стоял толстый мужчина в полицейской форме, застегивая наручники на моих запястьях. Позади него я увидел двух его коллег - они стояли, держа на всякий случай по пистолету.
 "Что вы делаете?.." - тихо спросил я. "Я никого не насиловал. Мама, скажи им" - она рыдала в объятиях кого-то еще, кто стоял чуть поодаль вместе с остальными полицейскими, тоже вооруженными. Она посмотрела на меня заплаканными глазами и прорыдала: "За что?" Потом вновь разразилась плачем и уткнулась в плечо ее утешавшего офицера.
 Я не нашел в себе сил что-то объяснять. По всему было видно, что верят не мне, а ей. Во мне будто бы что-то оборвалось в тот момент - изменились взгляды на некоторые вопросы, мнение относительно людей в целом и, в частности, полиции. Я понял, что помощи мне ждать не от кого - это было кристально ясно для меня.
 В отделении меня допрашивал тот самый, толстый полицейский. По его лицу можно было догадаться, что он любит власть, что он любит сажать людей. Даже если я невиновный - говорил он - он все равно посадит меня. Никто не выходил отсюда оправданным.
 Да я и сам рад остаться тут. Куда бы я пошел в противном случае? К матери? И сколько бы раз повторилось это все? В конце концов она бы добилась того, чего хотела.
 Меня спросили, кто я, что я, сколько мне. Объяснили, сколько я буду сидеть в тюрьме за это и прочую чушь.
 Меня посадили на четыре года за то, чего я не совершал, даже не спросив, насиловал я или нет свою мать.

 1.2.

Очередной человек - в этот раз, молодая девушка - сидит по правую руку от первого рассказчика. На лице у нее - маска чисто белого цвета с прорезями для глаз и рта; волосы, прямые и аккуратно причесанные, спадают на плечи, обрамляя их светло-карим цветом; легкая майка, подчеркивающая все достоинства фигуры; зауженные джинсы; высокие кеды. По этому ясно можно заметить, что девушка еще очень и очень молода - лет восемнадцать-девятнадцать, она еще не перешла через порог "подростка".
 На ней сосредоточили все свое внимание слушатели - интерес возрос после первого рассказа (это похоже на возрастание желания есть во время принятия пищи).
 - Мое детство было вполне обычным, - начинает говорить она, и его ровный спокойный голос тонет в воздухе вокруг, ее слова впитывают стены комнаты, чтобы сохранить все, что она скажет, в пределах серого бетона. - У меня не было матери-алкоголички, от нас не уходил отец. Меня никто не бил - в общем-то жизнь была, что надо.
 Отец вкалывал на работе с утра до ночи, пытаясь обеспечить свою семейку, мама занималась какими-то мелкими делами-поручениями от моего отца: сбегать и найти того-то; закупить то-то; тех-то опросить. Из всего этого получалось, что я виделась с предками только по вечерам (если не ложилась до одиннадцати) и по выходным (если им не нужно было заканчивать какое-то свое очередное дело).
 Я просыпалась с утра, находила записку от матери, что и где лежит, что надо готовить сегодня, что уже приготовлено, чтобы взять в школу. Она писала мне поручения каждое утро - собрать вещи для стирки по всем комнатам, вычистить то или иное и разные другие наставления.
 За мои восемнадцать лет жизни я слышала голос матери намного меньше, чем получала записок от нее. Казалось, будто это просто какая-то игра, в которой находишь наставления и движешься вперед, исходя из них. Только вот мы вперед не двигались. Мы стояли на одном месте, пытаясь жить нормально; на движение вперед сил в принципе не хватало.
 Училась я неплохо, но моим успехам никто не радовался - никто о них не знал, в принципе. То есть, иногда, очень редко, когда я все-таки видела отца и мать - я говорила им про ситуацию в школе/институте, тогда они поздравляли меня. Но это происходило очень и очень редко.
 Я не хочу сказать, что я не люблю своих родителей, обвиняю их в недостатке внимания или еще чем-то таком - нет, я прекрасно понимаю, что они вкалывали сутками, не покладая рук, чтобы только накормить меня, обеспечить нам выживание.
 И однажды случилось так, что отца не стало. Просто его сбил какой-то полумиллионер на Бентли. Будто это был не человек, а просто мусор - он проехал дальше, оставив папу умирать на улице. Он умер до приезда "Скорой помощи". С того дня мы с матерью должны были найти хоть какой-то способ, для выживания.
 Она устроилась на работу уборщицы по вызову - выезжала на квартиры и убирала их, получая ежедневного около тысячи. График ненормативный, заработок нестабильный. Пришлось устраиваться мне, несмотря на все уговоры моей мамы этого не делать. Просто выбора-то не было. Либо мы помрем с голода, либо я найду работу, буду спать меньше, чтобы совместить и работу, и учебу.
 У меня это выходило. Утром-днем я училась в институте; днем-вечером я спала; а ночью я работала официанткой в МакДоналд'с, получая порядка двадцати тысяч в месяц. На такие деньги вполне можно было жить, и все постепенно возвращалось на круги своя. Мы переживали смерть отца довольно благополучно, пока однажды все вновь не усугубилось.

 1.3.

 Новый рассказчик приступает к повествованию.
 Он сидит несколько зажато, опустив голову вниз, в несколько женской позе - ноги вместе, колени соединены, руки - сверху. Никто больше так не сидит, даже предыдущая рассказчица. Его лицо скрывает маска Дарт Вейдера. Выглядит это несколько комично, равно как и маска Тома у первого упомянутого человека, однако никто не только не смеется, но и не улыбается даже. Одевай все что угодно - твоя история важней.
 Он начинает говорить, и голос Темного Лорда обволакивает слушателей:
 - Не думаю, что стоит затрагивать мои семейные связи, моих родителей, наши проблемы. Здесь это все совершенно никакой роли не играет. Я с самого детства понял, что мои предки - они просто люди, которые меня воспроизвели, но они не становятся от этого моим идеалом или чем-то подобным. Они есть - ладно, они создали меня - спасибо. Но каждый раз, когда они мне говорили что-либо сделать, я их не слушал. Делал то, чего хотел САМ, и никто никогда не мог этого изменить.
 Я всегда был один, но не страдал от этого. Я считал себя материалистом и рационалистом, отрицал разного рода чувства, верил ощущениям - касаниям, к примеру, и чего-то такого же. Вижу - есть, не вижу - нет. Все просто.
 Поэтому, когда мне кто-то говорил, что беспокоится за меня, - я переставал общаться с ним. И мне было все равно, что из этого вытечет. Я общался и продолжаю общаться с людьми, которые меня интересуют - их взгляды на мир, жизнь, общество. Но, если они говорят мне, что дорожат мной, что любят меня и так далее, - я прекращаю контакты. Мне не нужны люди, перекидывающие на меня свои сенсы, если можно так сказать. Я уважаю их мнение относительно каких-либо вещей, уважаю то, во что они искренне верят, но меня затягивать никуда не надо - у меня есть свои точки опоры, не стоит меня сталкивать с них.
 Мне часто признавались в любви девушки, которых я знал несколько недель/дней. Всему виной и/или причиной является моя внешность. Девушки падки на внешность. Им все равно, что у тебя в душе, внешность - она имеет определяющее значение. Ко мне подходили и говорили: "ты мне нравишься. Давай куда-нибудь сходим?" Я отвечал, что нет, я никуда не хожу, более того - я разъяснял причину, почему я этого не делаю: я не верю в чувства, эмоции, я материалист, и у нас ничего никогда не сложится. "Ну и что?" - было ответом. "Вдруг со мной все будет иначе?"
 Почему-то каждый думает, что станет поворотным пунктом для другого человека, когда-нибудь перевернет чей-то мир, поставит его с ног на голову. Я был убежден, что такое никогда-никогда произойти не сможет.
 Бывало и такое, что те девушки, которым я отказывал (а точнее, просто объяснял свои понятия), либо выговаривались своим подружкам, которые после этого на меня нападали словесно, мол, я скот (иногда это были лучшие друзья-парни, которые стремились меня избить); либо кончали жизнь самоубийством. Как-то это глупо - кончать жизнь из-за человека. Тем более того, которого ты практически и знать не знаешь.
 А меня всегда обвиняли в их смертях - этих глупых дур, вскрывающих себе вены в ваннах, оставляя записку "я люблю его, но мы не можем быть вместе"; прыгающих с крыш; глотающих пачку снотворного. И что мы имеем в итоге их "красивого" ухода? Ванну крови с плавающим дерьмом; ошметки тела, куски мозга на асфальте, дерьмо; опять же дерьмо. В любом случае из человека выходит все его дерьмо. А толку-то что? Я материалист, и меня это не трогает. Все умирают. Если по каждому страдать - можно и самому в гроб слечь.
 Да и вообще, боль как таковая - самовнушение. Ее нет. Примерно как "унижение есть унижение, только если ты сам выбираешь, что будешь страдать", только "боль есть боль, только если ты сам выбираешь, что будешь страдать".
 Вот взгляды, которых я придерживался очень долгое время.


 1.4.

 Пришло время заговорить последнему.
 Он сидел и внимательно слушал историю каждого высказывавшегося. Иногда можно было видеть, как он отводит взгляд в сторону и задумывается. Вполне возможно, что он начинал обдумывать, какие тайны могут быть у этих людей.
 Маска - лицо человека с выколотыми глазами и кровавым ртом. Как хотите так и понимайте это.
 Волосы не видно, потому что маска покрывает голову полностью, то есть видно парик - блондинистый, впрочем сейчас в этой комнате этот цвет явно туснеет и приобретает окрас в тон со стенами, полом, потолком, людьми - серый. Кажется, будто сам воздух тут серого цвета. Дым.
 Он сидит прямо, упираясь руками в стул, иногда трогая свою шею - нервничает. Последним быть так же трудно, как и первым. В случае, когда ты начинаешь, ты задаешь такт и ритм, ты все регулируешь. Это как стандартные настройки в телефоне - кто-то просто сделал так. А потом ты волен это менять. И вот от последнего все и зависит. Когда ты конечный - ты сравниваешь себя с предыдущими. Что, если ничего не получится? Если я прямо сейчас все провалю - всю их работу?
 Что, если моя история не будет настолько ужасной, настолько пошлой, настолько низкой, как их? Что, если я зря сюда пришел.
 По характеру поведения каждый заключит, что он еще мальчик - лет шестнадцать, может быть, семнадцать. Даже моложе первого.
 Начинай.
 Не волнуйся.
 Все хорошо.
 Ты молод и невинен - все в порядке.
 Как положено.
 Просто говори.
 - Все началось с моей семьи, как и у большинства из вас. Дело в том, что тут весьма странная ситуация, хотя и вообще не интересная. Просто распалась семья. Не сложилось ни черта. Но у меня не было матери, в противоположность первому человеку. У меня был отец. Не скажу, что хороший и заботливый - но достаточно внимательный ко мне. Вообще, все было хорошо у нас с ним, я думаю. Обычная семья по типу отец-сын. Он часто приводил потенциальных жен к себе. Так он называл их. Когда мне было лет десять-двенадцать (в этот период, я имею в виду), я подбегал к каждой новой приходящей "даме" и называл ее "мама". После этого обычно больше я их не видел. Отец объяснил мне потом, как глупо я себя виду. Он сказал, что нельзя этого делать. Нельзя мне рушить его жизнь.
 Тогда я перестал это делать - перестал вообще здороваться даже. Они приходили-уходили. Я столько женщин видел в нашей квартире, что уже давным-давно сбился со счета. Я перестал придавать значения им.
 Как и найденным презервативам.
 Как и найденным другим, не менее интимным, вещам.
 Но отец он был хороший.
 За учебу мою платил.
 Я не думаю, что наши с ним взаимоотношения как-то повлияли на мое будущее.
 Единственное, что я четко и ясно понял в детстве - все, что угодно, можно купить за деньги. Абсолютно все. Любовь - не исключение. То есть, чувств как таковых нет, я согласен с третьим. Но "любовь", обличенную в женщину, купить можно - и практически на любом углу. Купить можно все, что угодно, главное - знать цену или правильно сделать предложение.

2.

2.1.

 Я отсидел не весь срок. Как это часто случается - меня отпустили за примерное поведение: я ни с кем не только не дрался, но и не контактировал вообще. Единственное, для чего ко мне изредка подходили мои "товарищи по несчастьям" - это избить меня, "потому что насиловать свою мать может только конченый мудак" - этими словами они оправдывали свои действия. Как это обыкновенно для людей - верить любой чуши, дающей им шанс преступить нормы морали, сделать какую-нибудь неоправданную гадость, как-то насолить. По лицам всех этих заключенных можно установить, что дай волю им - они переубивают всех в округе. Но нет, каждый из них делает вид, что он прилежен и послушен, не влезает в драки и проч. Конечно, когда появляется козел отпущения всем не терпится наброситься на него под видом "научить уму-разуму". Им нужно только видеть человеческую кровь.
 Боль и страдания - это наркотики. И, естественно, боль других - наркотик посильнее.
 Никто из охранников не вступался за меня. Они все поголовно одобряли такое поведение, мол, так и надо - не будет насиловать матерей. Называли меня различными слишком оскорбительными словами, чтобы их пересказывать вам сейчас. Нередко меня били и охранники. Когда кто-то главней их говорил им прекратить это безумие, они делали это с явным неудовольствием.
 Эти три года тянулись, как нано-улитка. Нано-метрами. Очень и очень медленно. Я просил хотя бы давать мне книжки - в этом, слава богу, мне не было отказано, считали, что это полезно для такого полудурка, как я, - читать книги, учиться. Различные набожные людишки не преминули воспользоваться этим шансом и подсовывали мне библии, молитвенники, кто-то однажды отослал мне крестик.
 Неужели они настолько глупы, что думают, будто я поверю в бога после всего этого?
 Если такие ситуации имеют место быть на этой планете - неужели нужно благодарить кого-то, кто, видите ли, сидит наверху, наблюдает, управляет? Что я сделал плохого в этой жизни, что этот бог решил потешиться надо мной?
 Я не носил креста, я не читал библии - мне было просто это неинтересно, но я не показывал неуважения к религии, которую исповедовал кто-либо. Если кто-то верит в бога, а кто-то нет - смысл им оскорблять друг друга из-за этого? Кто-то верит в Деда Мороза, кто-то в пришельцев, кто-то в бога, а кто-то - в себя. Только, к сожалению, последних стало намного меньше.
 Я вышел через три с половиной года. К этому времени моя мать успела растрепать всем и каждому о своем сыне-насильнике, который скоро выходит из тюрьмы. Говорили, что она плакалась всем вокруг, просила помощи, потому что "он придет, будет зол, и снова все начнется". Мне было противно не только возвращаться "домой", не только думать о матери, но было противно даже слушать все это. Мне говорили, какие проблемы были у нее, что она, вроде как, спилась, работала шлюхой и что-то похожее. Все обвиняли меня. Мол, стресс. Некоторые не остановились перед тем, чтобы плюнуть или ударить мне в лицо.
 Люди.
 Кажется, скажи им любую чушь - они ухватятся за нее, как за спасательный круг. Их жизнь - серая, скучная - вдруг раскрашивается красками, таким событием! Даже, если это ложь, то все равно прекрасный повод, чтобы обсудить это, почесать языки, зашевелиться.
 Я не мог продолжать учиться в школе. Меня презирали и учителя, и ученики, и родители учеников, которые, в свою очередь, написали столько писем директору с требованием моего исключения, что тот в несколько дней решил этот вопрос.
 Я не мог работать. Вообще не мог ничего делать, ничего предпринимать. Единственное, что мне оставалось - уехать из города, что я и сделал.
 Я сменил внешний вид, насколько это возможно, назвался другим человеком, пошел в школу, где никто ко мне не приставал. Я не мог завести друзей - люди раздражали меня, как таковые. Да и понятие "друг" весьма шаткое. Друзья в наше время часто бросают, предают, верят сплетням, а не твоим словам, тогда как для дружбы нужно прямо обратное.
 Несмотря на то, что я многое пропустил в течение этих трех с половиной лет - я закончил школу в следующем году, в возрасте 19 лет (книги, прочитанные мной в тюрьме, выучили меня очень хорошо). Я решил продолжать обучение в больнице, помогать людям, несмотря на то, что они все - ужасные идиоты, не достойные спасения. Я старался доказать себе, что я не испортился, не стал плохим, что во мне еще горит огонек любви к жизни, миру, окружающим.
 Однажды, на третьем году обучения, главврач больницы был очень занят каким-то пациентом в то время, как другой еле-еле дышал. Никто не мог ему помочь, а я смог. Ничего героического я не сделал - просто человек поперхнулся, лежа на спине. А так как он был парализован, он не мог исправить этого. Я просто помог ему. Меня стали считать способным и, проверив меня десятком тестов, приняли меня на работу в больницу.
 Люди верят результатам тестов. Это глупо. Я мог бы обладать хорошей интуицией и написать тест на "отлично" - это ведь не значило бы, что я действительно врач. К их счастью, интуиция меня всегда подводит, а врач из меня действительно хороший.
 
 2.2.

  Однажды - спустя около двух-трех месяцев после смерти моего отца - моя мать тяжело заболела. Она не могла говорить, есть, пить, двигаться. Она лежала овощем.
 Конечно, застав ее в таком состоянии, я позвонила в "скорую", и маму положили в палату. Только не затем, чтобы лечить, а затем, чтобы она просто не умирала. Они мне сразу так и сказали, что она, считай, мертвец, шансов нет и все такое.
 "Что же вы тогда держите ее тут?" - спросила я.
 "В каком плане?" - доктор так искренне удивился.
 "Не легче ли было ОТПУСТИТЬ ее?"
 Врач выпрямился, посмотрел на меня с явным презрением сверху вниз, сощурив глаза под очками и нахмурив слегка брови. Его голос стал строже, ниже и холоднее:
 "Вы понимаете, о чем вы говорите, девушка? Это мать ваша вообще-то. Всего хорошего". И он ушел.
 Разве он не понимает, что легче - о, намного легче для всех! - просто дать ей умереть? Если она и так и так без вариантов отправится в мир иной - смысл тянуть резину дальше? Надежда? Какая к чертям надежда? Разве она когда-нибудь кого-нибудь спасала - исключая ситуации в книгах, фильмах и проч.? Глупо надеяться на что-то, что не имеет места быть. Глупо спасать человека, который не хочет, чтобы его спасали. А мама явно не хочет мучиться. Это видно в ее взгляде, постоянно устремленном вверх. Она ничего не может делать. Только дышать и думать. Вряд ли она слышит хотя бы.
 А нет ничего ужаснее, чем оставлять человека наедине с его мыслями.
 А она теперь с ними и осталась.
 В течение нескольких месяцев моя мать так и лежала, врачи суетились, меняя ей капельницы, измеряя пульс и давление, но - для чего? Зачем? В чем толк?
 Однажды я решила попробовать поговорить со своей мамой - просто сказать ей (вдруг, она слышит), что я больше не приду к ней. Что я тоже устаю от этого всего. Я хотела попрощаться.
 Подойдя к палате, я услышала странные звуки из-за двери - не берусь описывать, какие.
 Припав ухом к дереву, я получила подтверждение своим предположениям - это были звуки, которые обыкновенно издает человек, занимаясь сами понимаете, чем. И тут возникает вопрос - кто, черт возьми, мог заниматься сексом в палате женщины, лежащей в состоянии овоща?
 Я ворвалась внутрь, не отдавая себе толком отчета в действиях, орала, как сумасшедшая.
 Последовательность своих действий я не помню в точности (я была в бешенстве), но помню, что избивала его, как безумная, лупя по всем частям тела.
 В следующую секунду мне пришла мысль кастрировать его. Отрезать ему то самое, что позволяет ему проделывать эдакие вещи! Врач! В больнице! Насилует пациентку! Я схватила скальпель и направилась к нему, но меня схватили сзади за плечи, удержав тем самым на месте.

 2.3.

  Некоторые люди все-таки являются поворотным пунктом для кого-то. Иногда они ведут не туда. Вы поворачиваете наугад и либо ошибаетесь, либо, соответственно, нет.
 У меня случился первый вариант. Хотя, я долго думал, что все же свернул на правильный путь.
 В моей жизни появилась девушка, к которой меня тянуло с ужасающей силой - я просто не мог противиться этому. Я не мог не думать о ней. Обладая рациональностью, я никак не мог объяснить этого всего. В конце концов пришлось признать, что я стал чувствительным. Возможно, это было просто самовнушение (как и все чувства), даже наверняка! Однако из головы я никак не мог ее выгнать.
 Описаниями романтическими и пикантными занимать вас я не собираюсь - будьте спокойны. Но достаточно сказать, что я был счастлив с ней все десять лет наших отношений.
 А потом, как это часто бывает, она ушла. Она просто поняла, что я - не тот. Либо просто решила не врать мне больше. Я думаю, в чувствах - хоть их и нет, но если они таки есть - нельзя ошибиться. Это так же верно, как и аксиома. Ты просто чувствуешь что-то и все. В них обмануться нельзя. По мне, любовь не может пройти. Если это любовь - значит, до конца. Если нет, значит, ее не было между нами.
 Я выбрал боль.
 Я страдал.
 Я составил некоторую последовательность, согласно которой сложился мой обособленный эгоизм.
 Сначала разочарование. В чем угодно. Ком угодно. Это период, когда вы ошибаетесь в ком-то. Точнее ошибка происходит незадолго до разочарования. Потом наступает период тоски (он относительно короткий по сравнению с другими периодами); далее - скуки (этот период уже длиннее, он может растянуться на огромный промежуток); печали (короче); боли (ты сам регулируешь длину, так как управляешь этим), сопряженной с плачем; страдания (то же самое); разрушения (в несколько дней, это как итог страданий и боли); одиночества, как итог всего, вмещающее в себя три этапа: 1 - замкнутость. 2 - обособленность. 3 - эгоизм.
 Когда ты "доходишь до точки" - тебе становится вновь все равно. Я вернулся к тому, с чего начал. Но, если раньше меня не интересовали чувства других, если раньше я о них не думал; то теперь мне было плевать на них. А "все равно" и "плевать" - разные, знаете ли, вещи.
 Раньше я ничего не делал, чтобы думать о чувствах других людей. Теперь же я стал делать много непозволительного и, по понятиям общества и морали, довольно-таки плохого, вследствие чего многим "делал больно". Но мне было именно плевать.
 Любой эгоист делает все, что захочет, и его не трогает. Вследствие такого эгоистом может стать кто-то другой.
 Получается, что все люди изначально не эгоисты. Эгоистами они становятся уже впоследствии.
 Три этапа вновь:
 1 - рациональность.
 2 - сенсорика.
 3 - эгоизм.
 С разными временными порогами.
 Если человеку кто-то делает больно, его уже не волнует боль других людей. Это и называется "дойти до крайности".
 Я дошел.
 Однажды я сидел в кафе и смотрел по сторонам, отвлеченно о чем-то мысля. Вдруг я увидел девушку - она работала официанткой - и оценил ее красоту, фигуру, ее достоинства. Я рассматривал ее таким взглядом, который не смеет бросать на женское создание приличный человек. Но я-то не приличный, я плохой, я уничтоженный, я злой и эгоист - почему бы не попялиться?
 И я подумал тогда: "если меня бросили после десяти лет таких крепких отношений, почему я не могу бросать кого-то после одной ночи?" - стандартная мысль практически каждого мужчины.
 Мне было двадцать шесть. Отношения с единственной любимой с 15 до 25, и год на реабилитацию.
 Буквально в тот же день я пошел в клуб и завязал знакомство. А наутро улизнул. Я дал номер ей, но я дал неправильный номер - она не могла бы никоим образом до меня дозвониться.
 Я вошел во вкус.

 2.4.

 Я рос на основе этого принципа.
 В школе у меня все было хорошо, потому что папаша оплачивал мое обучение + итоги моего обучения. Я выгляжу застенчивым и даже умным, наверное? Мне все постоянно так говорят, будто я похож на начитанного. А я не знаю даже таблицу умножения. И я не умею писать. То есть, печатать умею, но писать - я не знаю, как. Научите меня.
 Хотя не надо - сделайте вид, что я знаю, как все это делается - как вычислять, как читать, писать, чертить. Сделайте вид, и я вам заплачу. Я покупаю вас - назначьте цену.
 Я так привык.
 Конечно, все поначалу говорят, что не продаются. Но это громкость слов гаснет прямо пропорционально росту суммы.
 Так я и прожил до своих шестнадцати лет, пока моего отца не ограбили.
 Не знаю, зачем, почему и за что - просто в один из дней мне позвонил его охранник и сказал: "мне очень жаль, но теперь ты сирота-банкрот". Он так и сказал, не жалея мои чувства. И это было правильно. Чувств ведь у меня нет, раз я привык все вокруг покупать. А теперь у меня нет денег. Значит, все падет.
 Учеба.
 Отношения с людьми.
 Все. Все, что держалось на таком фундаменте, как деньги, рухнет в секунду после его сноса.
 Надо было как-то вылазить из того дерьма, в которое я вляпался по причине того, что кому-то пришло в голову грабануть моего отца.

 3.

 3.4.

 Ясно, что на стандартных работах даже образованному человеку очень трудно заработать. А необразованному - так вообще нельзя. Куда мне идти в шестнадцать лет без элементарных навыков счета, чтения и письма? Я привык тратить чужие деньги, но никак не зарабатывать и уже свои собственные тратить.
 Надо, кстати, заметить, что тогда меня взволновало только это - никакая отцовская смерть мне никоим разом не обосралась. Все смертны - что поделать.
 Ему-то выживать не придется.
 У него вообще проблем нет.
 А мне-то что прикажешь делать, папаня?
 Надо было найти какой-нибудь способ подзаработать - это очевидно. И очевидно, что нелегально. Незаконно.
 Я начал с малого. Сначала я по вечерам нападал на людей, отбирал у них все и убегал. Стандартно. За вечер в среднем около тысячи я собирал.
 Потом я начал выращивать траву у себя в квартире и продавал ее - тоже заработок ого-го.
 Далее - я решил стать сутенером. И на этом я акцентировал свое внимание.
 Девушек для своего борделя (который я построил позже на деньги с продажи наркоты и ограблений - маленький, в два этажа в тихом местечке) я находил где угодно. Опять главную роль играли деньги. Назначаешь цену, уламываешь - и все прекрасно.
 У меня много различного сорта особ. Однажды меня нашла одна не очень молодая дама, прося принять ее, мол, деньги очень сильно нужны - сын в тюрьме сидел, а вышел - и знать не знает, уехал куда-то и забыл.
 А что я? В мире полным-полно извращенцев - и на старых кашелок спрос есть. Я принял ее с распростертыми объятиями. Кстати сказать, ей и правда интересовались многие - и она стала зарабатывать приличные суммы за вечер.
 И вот однажды мы сели с ней поговорить. Я толком не знаю, зачем, но она начала слезно меня благодарить - я встать ей на ноги помог (тогда как на ногах она проводила гораздо меньше времени, чем на спине или на коленях). Дошло дело до того, что она в своем рассказе мне начала говорить про свою семью - мужа, который ее бросил, сына. Вообще, у нее было два сына. И они "поделили их поровну" после развода.
 Так случилось, что она любила больше того, которого забрал ее муженек, поэтому довела до ужасного состояния и себя, и второго мальчика. Он старший, кстати.
 Я, в принципе, довольно догадливый человек, чтобы понять, что эта женщина, которую я сам буквально подкладываю под других... людей (не только ведь мужчины посещают подобные заведения), - моя мать. А первый рассказчик, соответственно... ну мы поняли друг друга.

 3.3.

  И все шло отлично, пока мне не отрезали хер.
 Я просто проснулся однажды (в этот раз мы пришли ко мне), а у меня не было того самого. Просто его не было.
 Вы не сможете меня понять, если вы никогда не теряли этого - а вы не теряли. Это как лишиться всего самого хорошего в мире - ведь секс может помочь забыть любую неприятность, а тут вдруг тебя лишают твоей палочки-выручалочки, а у тебя нет и телефонного номера этой твари.
 Что делать?
 Я сидел на диване, держа голову руками, и рыдал, как мальчик. Потом рванулся и поехал в больницу.
 Конечно же, мне пытались помочь, всячески успокаивали, но на лицах докторов были ясно видны улыбки и мысли а-ля "слава богу, это случилось не со мной". Мне сказали, что у меня большие проблемы с мочеиспусканием (неудивительно, хрена-то нет), и мне надо откопать кругленькую сумму, чтобы провести операцию и нормально ссать. "А пока, - сказали мне. - Походите в подгузниках".
 Я бы убил ту тварь, что это сделала. Но я в принципе никак не смог бы ее сыскать. Оставалось искать деньги. И где, мне интересно, я сыскал бы тридцать штук баксов?
 Надо было решиться на ограбление - это было ясно, не жить же всю жизнь в подгузниках, воняя мочой. Мало того, что я зассаный мужик без члена, так у меня еще никто и не появится никогда больше.
 Внешность - оно, конечно, клево, но, когда от тебя мочой разит за мили - тут уж извини. А ты еще и баба практически.
 Поразмыслив пару дней, поискав в местной газетенке имена богатеньких людишек и найдя одного миллиардера, я решил наведаться к нему в гости. Мол, так и так, простите, что беспокою, но я ссу в подгузники, как ребенок, и мне нужны ваши денежки.
 Он жил где-то черт знает, где - далеко от меня, поэтому я и выбрал его. Чтобы смотаться потом - и дело с концом. Я приготовился тщательно - закупил чужие волосы, немного силикона и пудры. Так сказать, подправил себе лицо.
 Под видом клиента - этот перец работает адвокатом - я проник к нему в дом. Меня видел только один охранник. Он видел не меня, а мою искусственную личность, он слышал не мое, а вымышленное имя.
 Нас оставили наедине в кабинете. Мы начали диалог. Я хорошо смыслил во всех этих делах. Во время нашего долгого разговора я не преминул встать и пройтись по комнате, изучив практически каждый угол.
 "На самом деле, - сказал я, в сотый раз обходя адвоката сзади, но в этот раз останавливаясь. - У меня к вам некоторая просьба есть, которая не имеет никакого отношения к юридическому делу. По крайней мере, к тому, о котором мы с вами только что говорили ". Он хотел развернуться на своем стуле, но я опустил свои руки на его спинку, остановив это движение. "Потребовать даже, потому что выбора-то у меня нет. Мне нужны ваши деньги". Я быстро прижал ладонь к его рту, зажав заодно и нос. "Вы предсказуемы. Но поймите меня - мне нужно найти тридцать тысяч долларов, иначе я не смогу справлять нужду. Как видите, вариантов тут не особо много. Вот я и делаю то, что я делаю. Не поймите превратно - просто так складываются обстоятельства". Он пытался вырваться, его его жирная тушка не могла сравниться по силе с моей мускулатурой. Я заговаривал ему зубы/рассказывал причину действий своих - называйте, как хотите.
 Но после этого посещения у меня были на руках нужные мне деньги.
 Выйдя из кабинета, я сдержанно попрощался с охранником и вышел. Дойдя до угла улицы, я рванул. За мной, если и послали, все равно уже никак бы не поспели.

 3.2.

 После всего произошедшего я решила всем похожим на этот тип парням отрезать их достоинство. Как я вычисляла их? В клубах пруд пруди подобных людей - они желают познакомиться, поиметь и бросить.
 Я стала часто - практически каждый день - навещать клубы, совершенно разные: я обошла практически все в своем городе. Мы знакомились, я строила из себя пьяную, ехала к ним домой. Красочно описывать все происходившее в квартире я не собираюсь, но на самом важном моменте все действия внезапно обрывались. На самом деле я не выскакивала из-за дивана со скальпелем, внезапно отрубая мужское хозяйство - нет, я делала это "под наркозом", то есть, сначала уламывала выпить со мной еще, мол, "я не достаточно пьяна, могу передумать" и проч. Незаметно подливала ему снотворное и ждала несколько минут, в течение которых он всячески пытался "уломать" меня. Дальше все происходило быстро: он лежит, я расстегиваю штаны, отрезаю "дружка", спускаю его в унитаз по частям и ухожу.
 Представляю, что они чувствовали утром, обнаружив себя уже только далеким подобием мужчины. Нолик без палочки практически в прямом смысле.
 Я нисколько не жалею того, что я делала. Такие люди должны быть обезоружены во избежание имеющих место быть случаев, равно как с моей мамой.
 На данный момент мной кастрировано около двадцати парней, среди которых нет ТОГО урода.

 3.1.
 
 Я проработал не так уж и много, сумев скрывать всячески свои совсем не положительные чувства к людям, как вдруг я просто понял, что не могу врать самому себе.
 После каждой спасенной мной жизни я блевал в туалете. Я ненавидел людей, которых спасаю, но я спасал их и утверждал, что они довольно не плохие люди. Все, то есть. В каждом что-то доброе непременно есть. В матери - есть. В полицейских - есть. И в пациентах тоже наверняка.
 Проблема моя в том была, что я пытался врать себе, прекрасно понимая, что вру. Все равно, что говорить с зеркалом, отвечая своими репликами на свои же вопросы. Так оно и выглядело. Я плакал возле унитаза, но убеждал себя, что это стресс, а не отвращение. Плохо прожаренная индейка, протухшие овощи, гнилые фрукты - что угодно, но не безумная ненависть. Вранье самому себе - оно заставляет человека чувствовать себя весьма гадко, оно выворачивает наизнанку. У меня - в прямом смысле. Я помогал - я блевал - я плакал - я врал - повтор. Вновь и вновь в течение нескольких месяцев.
 А потом вдруг умер какой-то пациент у меня на руках.
 Я не понял толком, что сделал не так - видимо, лечащийся умер от большой дозы анастезийного средства, я не знаю. Я не почувствовал горя - будто ничего не произошло. Как в игре, когда после неудачного конца, можно попытаться снова. Это уже не будет тот же самый раз, но будет очень похоже. Так и все они - все они похожи.
 Я вышел в коридор к родственникам, заплаканным, сидящим в ожидании моих вестей. Отец, мать, брат. Мать вскочила и зареванная подбежала ко мне, схватила двумя руками за халат и, притянув к себе и посмотрев в мои глаза своими красными от слез, спросила:
 - Он же жив, да?
 Я почувствовал не сострадание, а какую-то удовлетворенность и несказанную ненависть к ней. Моя мать никогда бы не стала так печься обо мне - подумал я и почувствовал укол в сердце. Почему это тот парень на столе в операционной достоин какой-либо жалости?
 - Нет, он умер, - я попытался придать своему голосу как можно более печальный тон. Женщина смотрела на меня с секунду, а потом начала бить меня в истеричном припадке, бить и реветь, проклиная меня на чем свет стоит.
 Я пытался спасти ее сына. Как и прочих - я действительно пытался изо всех сил. Зная, что я буду вновь блевать от этого, я пытался. Неужели спасать людей, по их мнению, - это раз плюнуть? Тогда берите скальпель и проч, и идите, давайте, лечите, режьте - что угодно, мастера! Неужели ты думаешь, дура, что я хотел убить его? Кто он мне, черт возьми, чтобы мне хотелось его убить? Я лечу людей, несмотря ни на что, а ты только подкладываешь дров в разгорающийся костер зла в моей груди.
 Она била и била меня. Брат и отец даже не пытались этого прекратить.
 Тогда я понял, что мир до крайности нечестен. Ко всем. Люди - они не понимают, где правда, где нет. Они верят словам, тестам, своим убеждениям. Они не хотят видеть, предпочитая слушать о том, как это выглядит. Даже, идя в кино, они сначала читают отзывы, рецензии.
 Я никогда не убивал человека. Он умер сам. Эта женщина мне не верит.
 Я никогда не насиловал мать. Она выдумала это сама. Никто мне не верит.
 Если никто не верит - смысл быть правильным тогда? Постоянно делать все, согласно морали, быть пай-мальчиком? Если в конце концов по глупости окружающего социума тебя посадят на три года за то, чего ты не делал?!
 Я этого не делал. И отсидел срок. Может, стоит сменить позицию? Это ведь все равно, как если бы я получил аванс за работу, и теперь должен был бы ее выполнить. С чего это я должен отсиживать сроки за выдуманные сказочки моей озабоченной мамаши? Будь я виновен - я смирился бы, но сейчас я мириться не хочу.
 Меня била эта женщина, а я уже не мог держать себя. Я стиснул кулаки и побежал в туалет. Как обычно, меня жутко тошнило - борьба с самим собой не только сводит с ума, но и вызывает отвращение к своему существу. Я пытался (я все-таки пытался!) не ненавидеть людей.
 На следующий день все изменилось с приходом новой пациентки. Точнее - приездом. Она была в коме. Я сразу узнал в ней одну из наших соседок, которая в тот самый день (когда меня гнусно оклеветали) рьяно защищала мать, поддакивая ей, утверждая, что со мной явно что-то не так - что я сумасшедший, безумный и прочее, что я даже заслуживаю смерти.
 Я почувствовал, как волна мурашек прошла по моему телу. Тогда я не мог ничего сделать тебе - а теперь ты ничего не можешь сделать мне.
 Чтобы меня посадили надолго, она говорила, что я приставал и к ней.
 Я запер дверь на ключ и опустил жалюзи так, что в комнате стало темнее на несколько оттенков серого. Тихо-тихо, только скрип костяшек слышен - так сильно я сжимаю и разжимаю руки. Уже не идет речь о каком-то сопротивлении моему зверю внутри - он уже вылезает наружу, клацая зубами, предвкушая вкусное мясцо.
 Она говорила, что я ее насиловал, хотя это было неправдой.
 Было.
 Пора бы сделать то, за что я отсидел три года. Пора бы мстить.
 
 Я насиловал свою пациентку в течение нескольких месяцев, тогда как она была в коме. Вот моя тайна.