Из детских лет. Война

    На снимке: моя мама Винокурова Мария Семёновна и отец Емельяшин Дмитрий Борисович. 1934 год.


                Из автобиографических записок.

                Мы память детскую всегда несём с собой,
                Ни время,ни года над ней не властны,
                И дети, обожженные войной,
                К победе общей чуточку причастны.
                (Автор Альгор)

     Хорошо помню солнечный день, когда узнали о начале войны. Узнали из репродуктора, висящего на столбе между нашими домами.
    Радио в квартирах тогда ещё не было, приёмники тоже мало у кого были. Помню, как Алексей, сын учительницы Марии Кирилловны, выставлял коробку приёмника на подоконник раскрытого окна и ребятня всего двора слушали песни и марши. Больше на  «дворне» приёмников не было.
    А весной на столбе посреди двора появился этот репродуктор и надобность в приёмнике Алексея отпала.
 
    В тот день мы, ребятня, подошли к взрослым, столпившимся под репродуктором. Взрослые уже знали – будет важное сообщение. Стояли, шутили, заставляли нас бегать по квартирам, собирать жильцов.
    Потом прозвучали какие-то тревожные слова. Я не помню, было ли это сообщение о начале войны или уже речь Молотова.
   
    Бабушка нам объяснила, что началась война с германцем и заплакала, как и другие пожилые женщины. Она, пережившая уже несколько войн, предчувствовала, чем всё может обернуться.
    Но и она вряд ли предполагала, что из её пяти сыновей в этой войне уцелеет лишь один, младший, вернувшийся недавно живым с финской компании.
    И судьба сохранит ей дочь, нашу маму, начавшую войну с эвакогоспиталя и ставшую затем партизанской связной.
    А отец её внуков, ушедший из семьи нелюбимый зять, погибнет где-то в Карелии.
 
    Нас весть о войне не встревожила, как и многих взрослых. Подумаешь, немцы напали! У нас – вон  какие танки и ястребки – сами в кино видели. А бронепоезда, стоящие под парами на запасном пути? А Ворошилов – первый маршал, а Будённый с конницей?
    Разбили белофиннов, освободили Карелию, – разобьём и фашистов, освободим и Германию. Поможем спартаковцам – смелым бойцам!
    Песню о спартаковцах мы разучивали в садике.
 
    И мы тотчас занялись любимой игрой предвоенных детей – игрой в войну, где всё перемешалось:  и белые,  и самураи, и белофинны и фашисты.
    Быть врагами ни кто не соглашался, приходилось назначать младших под угрозой исключения из игры.
 
    Но уже через день-два мы заметили, как помрачнели взрослые, как они стали жадно прислушиваться к сообщениям по радио. Детвора тоже слушала сообщения, но не понимала где идут сражения?
    А потом и от нас перестали таить, что разбомблены Киев и Минск, что наши оставили границу и отступают, что бомбят города прямо днём, а наших ястребков в небе не видно.
    А ещё через несколько дней бомбили и Рославль – станцию, депо и ВРЗ.

    Возникло новое слово: мобилизация. Слово загадочное и тревожное.
Мобилизовали дядю Федю, воевавшего с финнами в прошлом году и рассказавшего нам и о финских лыжниках-диверсантах, по ночам пробиравшихся в наши тылы и о «кукушках», сидящих чуть ли не на каждой ёлке.
    Федей его звали все, кроме бабушки. Она звала его, как крестили – Фрол.
   
    На второй день войны ушли воевать и старшие его братья, мои дяди – Николай и Фёдор. Мама тоже ушла с завода в госпиталь.
    Мобилизовали её или сама ушла в санитары – я не знаю, но как телефонистка она, возможно, была военнообязанная. Возможно, в госпиталь её и взяли как телефонистку.
    Отец уже  был  где-то на войне, но о нём в семье не говорили.

    А потом появилось ещё слово: эвакуация. В неё уезжали те, чьи родители работали на ВРЗ, в депо и других организациях, названия которых я не совсем понимал: комиссариат, исполком, райсовет.
    Потом и мы эвакуировались, но не на поезде в Москву, Тулу или Киров (ст. Фаянсовая), куда отправлялись, по слухам, все эшелоны, а на  полуторке, в деревню к тёте, сестре и братьям, Анатолию и Виктору. Дядя Иван был уже мобилизован.
 
    Из поездки на грузовичке запомнился момент, когда проезжали мимо посёлка Сеща и видели вблизи взлетевший аэроплан, большой, двух или даже четырёхмоторный. До этого я видел только маленьких тупоносых «ястребков».
    До деревни Селиловичи мы добирались пешком, мама уехала назад, в Рославль.
   
    Понять, почему мы должны остаться одни я не мог, объяснения бабушки мне были непонятны, как и объяснения мамы при расставании. Видимо поэтому я объяснений и не запомнил.
    Понял только, что нас эвакуировали с бабушкой, а мама уже служит в госпитале. Даже в деревне я ссорился с двоюродными братьями и другой ребятнёй из-за того, что у них мобилизовали только отцов, а у меня и маму, считал это неправильным.
 
    Впрочем, эта обида забывалась в играх и работе. Больше в работе – начала поспевать рожь на полях, и жители её убирали. Взрослые жали серпами, дети уносили снопы на свои дворы. На дворах снопы сушили и обмолачивали цепами на земле, застланной половиками.
    Маленьких в этой работе не было – все принимали посильное участие. Мне бестолковому городскому «барчуку» поручали самое простое – вытрясать обмолоченные снопы или сметать мусор после провеевания зерна.
 
    Обмолоченные снопы складывали в углу колхозной риги – запасались для перестилки крыши над избой. Крыша протекала и, по словам тети, заменить солому надо было уже пару лет назад, но не было снопов – последние годы рожь и ячмень убирали лобогрейками.
 
    Я и серпами-то  жатву видел впервые, как мне было понять, почему  у этих самых  лобогреек не получались снопы.
    Но слово мне запомнилось: лобогрейки – это почти что телогрейки и должны согревать лоб, одеваться на голову. А тут какая-то машина.
    Хотел посмотреть, но в деревне машин не было, все жатки и косилки приезжали на жатву из МТС. Как я понял, возили их лошади.

    Многое я не понимал в сельской жизни, хотя и гостил здесь у тёти каждое лето, начиная с трёх лет. Но те приезды были короткие, на время отпуска мамы. Да и сталкиваться мне с деревенскими работами и заботами не приходилось.
    Я ничего делать не умел, поэтому в глазах моих одногодков  выглядел сейчас бестолочью.
    И жать и косить  и даже метать копны и скирды я научусь в послевоенные годы – нужда заставит. Но об этом после.

    Здесь я чуть было не утонул при первом же купании в реке Габья. Берег был песчаный и пологий, по плечи в воду можно было заходить безбоязненно. Но дальше дно круто уходило в глубину. 
    Мои ровесники и ребята постарше плавать ещё не умели и, зайдя по плечи, поворачивались и барахтались к берегу, пытаясь плыть.
    Я подражал им, но в какой-то момент оказался на глубине больше моего роста. Дальше уже только старался оттолкнуться от дна, чтобы схватить воздух, но с каждым отталкиванием уходил всё глубже.
   
    Помню зеленоватую бурлящую воду перед глазами и ощущение беспомощности. У меня уже не хватало сил оттолкнуться так, чтобы голова и рот оказались над водой, но в этот момент двоюродная сестра увидела мой, показавшийся из воды чубчик, подхватила и вытащила на берег.
    Видимо, она наблюдала за не умеющей плавать детворой, а может только за мной, городским. Она была на несколько лет старше нас и знала, что такое вода.
    Я не успел не только вдохнуть воды, но даже перепугаться. Но то, что  тону, я понял, ещё борясь с уходящим из-под ног дном.
    Решено было ни кому не рассказывать, но кто-то проговорился и бабушка  пообещали порку ивовой вицей. Порки не было – бабушка нас любила, хотя иногда и шлёпала.

    Плавать я научился в следующем году и этому поспособствовали, как не покажется странным, немецкие зенитчики.
    На излучине Остра был небольшой пригорок с обрывающимся в реку крутым глинистым берегом. На этом бугре немцы разместили зенитные орудия.
    С насыпи железной дороги, через которую мы ходили на реку, хорошо просматривались круглые окопы с брустверами. Внутри этих круглых выемок стояли зенитки и многоствольные пулемёты.
    Были различимы и блиндажи для укрытия обслуги. Сами зенитчики размещались в окраинных домах по другую сторону железной дороги.
   
    Днём у зениток гансов было мало, зато у реки было полно и купающихся и загорающих.
    Для купания они соорудили несколько мостков-трамплинов, уходящих по мелководью к глубине. Разогнавшись по мостку, они ныряли с конца трамплина.

    Мы обычно купались поодаль от немецкой купальни, но осмелев, подбирались и к их мосткам. Не помню, чтобы нас прогоняли, да мы и осмеливались взойти на мостки, когда немчура была на обеде.
    С концов мостков мы ныряли в воду, но не в глубину, а вдоль берега, чтобы вынырнуть уже на мелководье. Под водой плыли по-лягушачьи или разгребали руками, толкаясь о дно ногами. Когда спирало дыхание, выныривали, набирали свежего воздуха и снова погружались ближе ко дну.

    В какой-то момент я понял, что самое трудное – это удержаться под водой, она тебя всё время выталкивает вверх. И нырнув, я уже не стремился плыть или идти у дна, а перемещался на поверхности, опустив лицо в воду. Периодически поднимал голову для выдоха. А потом осмелился таким образом переныривать на другой берег.
   
    Следующим шагом было уже умение держать лицо над водой, дышать чаще. И только тогда я понял, что плаваю, а не ныряю.
    Среди моих сверстников плавать ни кто не умел, показать, как это делается, было некому, научились сами, соревнуясь на дальность заныривания.
    Не знаю, как долго бы я не умел плавать, если бы ни  мостки зенитчиков. К осени я уже плавал, как говорится, до посинения.

    Короткое пребывание в деревне описано ниже, в разделе «На Брянщине».

    Позор! События помню, а имена забыл! Не помню даже имени двоюродной сестры, спасшей меня! Тётю звали Нюра, полное имя не знаю, вероятно, Аня.
Нет, Нюрой звали как раз сестру, а тётю мы называли "тётей Фимой", а взрослые, по отчеству - Леоновной.
 
    Как горько вспоминать на склоне лет потерянные родовые связи. Как я начинаю уважать людей, не растерявших своих родственников! И сохраняющих связь и общение даже с дальними родственниками. Я, видимо, не принадлежу к таковым. 
    Но что поделаешь, если я растерял контакты с родственниками ещё в юности и за всю жизнь  не нашёл время для их восстановления?
   
    А сейчас тех родственников уже нет, а их незнакомые дети и внуки разъехались по всей стране. Как их разыщешь?


Продолжение:  http://www.proza.ru/2013/12/28/1704