Цветной код - 10. Любовь и атом

Цветной код. Продолжение. Предыдущая глава:
http://www.proza.ru/2014/01/18/1593

*     *     *      
                10. Любовь и атом

               Что в ней такого особенного, спросил он себя, как обычно
               пытаясь рационализировать иррациональное. Откуда ощущение
               невиданной, магнетизирующей красоты?
                Борис Акунин. Весь мир театр.

С каким бы заболеванием ты не попал в военный госпиталь, тебя пропустят через всех врачей. Это и хорошо, и плохо. Плохо потому, что некоторые из них найдут в тебе «свои» хворобы, а ты и поверишь.
У хирургов выборгского госпиталя то ли было такое хобби, то ли нужна практика для интернов, но они у каждого второго находили паховую грыжу и советовали прооперировать «пока не поздно». На эту удочку попались оба ликвидатора, оставив нас с Аркадием в палате вдвоём на целых четыре дня. И в первый же из этих дней между нами произошёл разговор, сблизивший нас необычайно.
Сразу после обхода мы «намылились» пройтись до финского рынка, но сильный ветер и разразившийся ливень загнали нас обратно. Перед тем, как вернуться с улицы на территорию госпиталя, Аркадий обратил моё внимание на проходившего парня, у которого один башмак был перевязан верёвкой.
В палате я разоткровенничался:
- Обучаясь на втором курсе мехмата, я никак не мог справиться с теоретической механикой и её проклятым сопроматом. Однажды я, голодный, с вот так же перевязанным ботинком, пришёл к профессору домой пересдать зачёт.
- Где это было? – спросил Аркадий.
- В Киеве.
- И что, пересдал?
Я улыбнулся воспоминанию, которое уже приходило ко мне несколько раз в прошлые годы и всякий раз согревало душу:
- Он не стал спрашивать, поставил зачёт, но позвал свою дочь, и та накормила меня борщом с пампушками.
Аркадий слушал молча, а я разошёлся:
- Но я запомнил не борщ, а девушку. Сказать, что она была красива, значит ничего не сказать. Я старался кушать медленно, не демонстрируя свой голод. Девушка села поодаль с книгой, изредка посматривая в мою сторону. А я боялся встретиться с ней взглядами. Только выйдя от них, я одёрнул себя: чего завёлся, школьница, даже не десятиклассница. Но такой колдовской красоты, даже не дикой татарской, а нежной, воздушной…
Я подыскивал слова, чтобы передать Аркадию то впечатление.
- Профессор заходил-выходил, кажется, посмеиваясь и гордясь своей дочкой. Понимаешь, я никогда не смог бы так рассмотреть человека, чтобы описать его портрет. Но тот образ просто врезался в мою память. И в этом для меня была большая загадка, потому что лицо её было заметно ассиметричным, глаза чуть раскосые, сквозь локоны на висках просвечивали простенькие серёжки, но это было такое небесно-далёкое существо, что случись возможность, я бы не посмел не то чтобы поцеловать её, но и заговорить с ней, или, упаси боже, взять её за руку.
- А я посмел, – вдруг сказал Аркадий.
- Что? – спросил я, вдруг как бы споткнувшись.
- Марина? – вопросом на вопрос ответил Аркадий.
- Не помню, как звали девушку, но помню, что она была божественно красивой. Почему ты спросил про Марину?
- Потому что мир тесен. Дом профессора стоял у железнодорожного полотна и вилки-ложки звенели, когда проходил поезд?
- Ну… да, я это помню очень хорошо.
- В каком году это было?
- В пятьдесят пятом.
- Значит, в пятьдесят пятом мы оба учились в Киеве: ты на втором курсе мехмата университета, а я на третьем курсе радиофизического факультета  политеха; теормеханику нам с тобой читал один и тот же профессор Василий Иванович Соломенко – мой будущей тесть. И меня Марина тоже кормила борщом. И зачёт мне Василий Иванович поставил автоматом. А потом, в пятьдесят седьмом я женился на его дочери Марине, но в пятьдесят девятом уехал на Новую Землю уже без неё. Говорят, три года – первый контрольный срок, и мы его не прошли. Мир тесен.
- Но потом, что…
Аркадий не дал мне договорить вопрос:
- Несколько раз была замужем. Такие знают цену своей красоте. После развала ездила с «челноками» в Польшу и Турцию, а шесть лет тому назад пропала без вести.
- И ты всё время знал про неё?
- Меня просвещала дочь её второго мужа, который схватил дозу под Семипалатинском, и сам от неё ушёл. Думаю, упреждая её уход. А потом мы с ним случайно встретились. Сейчас он в Петрозаводске, живёт бобылем. Изредка общаемся по Интернету, по скайпу.
Повспоминали общие места студенческих тусовок, Первомайский парк в ботаническом саду каток с духовым оркестром, прогулки вдоль Днепра аж до Аскольдовой могилы.
 Оказалось, мы одновременно были в оперном театре во время посещения его Хрущёвым, видели, как он покидал театр с чёрного хода и пришли к единому мнению, что вполне могли быть даже знакомы, но за сорок лет так оба изменились, что всё равно бы не узнали друг друга.
В этот и в последующие дни мы наперебой начали разглашать «военную и государственную тайну». Толчком послужил разговор в курилке, где молодые флотские офицеры приводили примеры, как старшие командиры, присмотрев жену подчинённого, оставляли того без берега.
Вернувшись в палату и продолжая разговор о несправедливости, мы оба припоминали случаи, когда награды и премии, причитающиеся подчинённым, присваивали себе начальники.
Я рассказал свой случай: в октябре шестьдесят первого я по заданию Москвы в одиночку записывал на магнитофон сигналы многоканальной линии Лондон-Бахрейн. Звучал он как улей с обеспокоенными пчёлами. Сигнал был хорошим, потом резко пропал и начал медленно появляться через полчаса. По своей инициативе я заснял сигнал на киноплёнку на шлейфном осциллографе. Плёнку проявлял и закреплял с ракордной лентой в тазике. Материал был отправлен в Москву, в центральную лабораторию.
- Ракордная, это какая?
- Такая, как киноплёнка, но чистая и вместо дырок – пупырышки. Для проявления киноплёнки, чтоб не склеивалась, обе ленты в одной спирали.
- А-а, я помню такую… если нет фотобачка.
- Вот-вот.
Рассказ я закончил в тему:
- Только через два года, будучи слушателем академии, я от сослуживцев узнал, что за ту работу пришла большая денежная премия, но её поделили между собой командир части с заместителями и начальником штаба. Я думаю, тогда проводился атомный взрыв в космосе.
Аркадий хмыкнул:
- Нет, дорогой мой, не в космосе. Тридцатого октября шестьдесят первого года был воздушный взрыв самого мощного в истории человечества термоядерного заряда в пятьдесят мегатонн.
Я начал догадываться:
- На Новой Земле? Значит и ты в этом принимал участие?
- Частично. Мы наблюдали  этот взрыв с расстояния в пятьсот километров.
Я невольно посмотрел на браслет Аркадия. Он перехватил мой взгляд, приподнял руку с браслетом и сказал серьёзным тоном:
- Любопытство гложет? Наберись терпения, дойдём и до браслета.


Продолжение http://www.proza.ru/2014/01/23/326