Глава 24. Гуляния

Закончили уборку хлебов, сенозаготовки и копку картофеля. Для этих работ использовали Гнедого. Работали Яша с Матерью и Павликом. Приходила помогать Аксинья из Вороново. Мне было поручено производить вспашку земли под яровые посевы или, как говорили, вспашку «под зябь».

Орудиями обработки земли были всё те же соха и борона. Земля у нас суглинистая или совсем одна глина, а на некоторых полях - очень каменистая с песчаным ложем. Это следы ледника в Ледниковую эпоху. Пахать (или по-крестьянски «орать») на таких местах приходилось очень тяжело. Лошадь еле идёт, вся в поту, а пахарь, держась за ручки сохи ложится всем своим весом на неё. От прыгающей на булыжниках сохи все внутренности болят. Раз достался такой участок при разделе - надо его обрабатывать.

Есть такая полоса на развилке дорог на Васьково и на Скоморохово. Около дороги был когда-то холм, да со временем осел. На его месте растёт бурьян, ниже к ручью - ива и ольха. Мне захотелось от этого пустыря приорать сколько можно земли к своей полосе. Сделал несколько заездов взад и вперёд против бугра. Вдруг из-за сохи выкатывается человеческий череп к ногам... Я перепугался, хотел было убежать... Неужели здесь был убит человек? И никто об этом не знает! Взять домой нельзя - всякое могут люди подумать. Дай, думаю, посмотрю, что он из себя представляет - ведь я еще не видел костяков.

Осмелившись, взял череп в руки, очистил от песка и стал смотреть, поворачивая. Во-первых увидел на затылке с левой стороны пробоину в виде неширокой щели. Ага, человек был убит чем-то острым сзади. Какого же он возраста? Повернув вниз макушкой, стал рассматривать челюсти с зубами. Зубов полон рот, зубы мудрости сидят еще в дёснах. Да ты, оказывается, молодой! Лет тебе было не больше двадцати пяти. Что мне с тобой делать? Сел, покурил и решил так: человек молодой был, видимо, воином, дравшимся за свою Новгородчину с войсками или литовцев, или татар, или москалями Ивана Грозного. Судить об этом не мне...

Припахивать еще земли я отказался, боясь потревожить братскую могилу. Выкопал на том месте яму поглубже и захоронил череп обратно, сказав своё соболезнование:
- Мало ты, земляк, пожил! Слава тебе от живущих! Пусть тебе эта неказистая земля будет пухом!

Об этой находке я никому в деревне не сказал, только написал письмо в Новгородское археологическое общество о своей находке. Ответ получил неутешительный. Мне ответили: «В наших краях таких курганов времён бывших войн много. Около Валдая были попытки раскапывать, но ценного для истории ничего не было найдено. Ваша находка не более, как от боёв местного значения.»

Закончив пахоту полосы я переехал на другую. Проходя или проезжая мимо этого места, иногда спрошу мысленно: «Хорошо ли тебе, друг, спать вечным сном в нашей земле?». За него или за них отвечает только ветер, когда он залетит в бурьян холма...

Осень на исходе, начинается зима. Что нам от этого - хорошо или плохо?.. Плохо, что надо ездить в лес за заготовленными дровами, а в пустошь - за сеном в стогах. Снежно, ветрено... Но это тоже крестьянская работа, чтобы был корм для скота и тепло в доме. Не приходится ждать хорошей подходящей погоды. Зато вечерами всю зиму до Великого поста ходили на посиделки. Не только к своим девчатам, но и в другие деревни. А девушки-подружки есть у меня во всех деревнях. Время летит незаметно...

Вот и в этот вечер собрались парни и девушки в избе вдовы Пелагеи Мартышкиной, которая на зиму сдавала свою хату за обговорённую плату дровами, которых ей хватало на всю зиму. Ребята в оплате не участвовали, они были вечерними бездельниками, свободно шатающимися по другим деревням, если тут надоело. Девушки каждую свободную минуту пряли лён и под жужжание веретён пели ими же сочинённые частушки.

Мы с Яшей пошли с гармонью. Я играю, а он поёт частушки. Войдя в избу, мне, как гармонисту, всегда освобождали место в переднем углу. Наши парни сидят рядом с девушками, предаются любовным мечтам, пытаются обнять свою соседку или даже поцеловать. Отчего у некоторых в жарком объятии выпадало из рук веретено, ударившись об пол.
- Лёшка, здорово ты присосался к Нюрке! Смотри, девка сознания лишилась!
Так бывало посмеивались завистники. А такие сцены были в порядке вещей. Не имеющие пары парни сидят молча и то за платок дёрнут, то веретено стащат, или усаживаются на полу играть в карты (козла, подкидного). Часть любителей забирается на печку и храпят весь вечер, не слыша ни песен, ни пляски. Их всегда раскрашивали сажей. От дыма курящих по хате плавает сизоватая зелень, то опускаясь к полу при затишье, то поднимаясь к потолку от взмахивания рук картёжников. Я, сидя в своём углу, играл под песни валдайскую заунывную. Девчата пели хором. Одна из них запевала, остальные подхватывали известные им концы частушек.

Стало слышно, что идёт партия чужаков с гармошкой и песнями. В избе стало тихо. Девчата стали вытаскивать из каких-то мест осколки-зеркальца и прихорашиваться. Только одни картёжники сражаясь подводили последний счёт. Вдруг все закричали «Козлы! Козлы!». Побеждёнными оказались мой друг Колька и Федька Платонов. Иван Матвеев закричал:
- Гармонист, плясовую! Козлы плясать будут.
Я заиграл плясовую, а девчата стали смеяться:
- Ну-ка ты, мешок с картошкой, покажи как твои ноги ходят!
- Кольке, дорогу дайте - пусть поучится ходить! А то он под гору пешком стал бояться ходить!
- Ха-ха-ха-ха!
- Шире круг! - вскочил Федька и подбоченясь, встал в вызывающей позе. Колька мешковато поднимался с полу...
- Нет уж! Я не могу плясать... Пусть один Федька за меня отделает.
- Ничего и ты пойдёшь! Знал, что по уговору играем. Не пройдёт номер!
Подбежали двое парней и подхватили Кольку под руки, поставив его на ноги. Я свою минорку перевёл на плясовую. Федька пошёл плясать, выкидывая замысловатые колена, в такт похлопывая руками. Стоявшие в круге обступили плясунов.
- Эх, ходи хата, ходи печь, плясуну негде прилечь!
- Давай, Фёдор! Покажи как твои ноги ходить умеют! Вот это ноги! Чёрт бы их побрал! Как они выписывают!
Федька, пройдя ещё круг в присядку, остановился против Кольки, тяжело дыша, отирая пот с лица рукавом рубахи.
- Ну, Николай Васильевич, не извольте отказываться.

Колька, высмеянный публикой за неуклюжесть и поторапливаемый игрой гармошки, пошевелил плечами, по-медвежьи обошёл круг, кое-как выбрасывая ногами.
- С меня хватит!
- Это не отговорка! Ты должен показать такую пляску, от которой дом заходит ходуном!
- Как ты пляшешь - со скуки лошади головы повесят! Эка, выкинул финтиклюшечку!
- Как хотите, не могу лучше...

На смену Кольке выскочил один из прибывших ребят. Среднего роста, плотный парень в русских хромовых сапогах. Сбросил с себя пиджак, одёрнул светлую сатиновую рубаху и встал на место против Федьки.
- Нет, ребята, этот номер не пройдёт! У нас не все такие, которых вы видели. - положив гармонь на лавку, выскочил в круг я (известный плясун во всей округе).
- Ну-ка, гармонист, займи боевое положение и сыграй чечётку. Я не позволю поднимать на смех наших ребят! Верно, ведь, девчата?
- Правильно, правильно, Ваня!
- Я сегодня намерен показать вам новые номера, которые выучил у цыган, живущих у нас. Вы знаете Сашку-цыгана? Так я его ученик.
- Вот, шутник этакий! Придумает же он. Только мы его знаем - он не подкачает! - закричали девчата.
Фёдор, дай дорогу! Тебе против Ивана плясать - только за углом!

Гармонист, взяв гармонь, начал играть сначала медленно, потом увеличивая темп, заиграл чечётку.
- Ну, соперник, тебе как гостю предоставляю первую очередь. Покажи своё искуство!
Санька, так его звали, начал круг с дроби каблуками, дойдя до меня с сильным топотом. Пошел в присядку и, ударив ладонями в колени, отошёл на своё место.
- Гармонист, мой тебе заказ: играй чечётку, переходи на русского, потом на барыню, гопак и цыганскую. Этого хватит, чтобы мой партнёр уснул стоя, а плясать пойдёт около картошки!
- Ха-ха-ха! Здорово подсадил чужака! - засмеялись девки. - Небось больше не придёт хвастаться своими выходками. Мы всех плясунов знаем наперечёт, а нашего Ивана никто не переплясывал. В любой деревне, где бывают по праздникам гулянья, он вокруг себя собирал огромнейшие сборища зевак. Соперников мы не встречали.

Все плотно уселись по лавкам, а кому места не хватило - зашли в чулан к бабке Пелагее и уставились на меня. Я пошёл отплясывать что есть замысловатого по всей округе. Мчался стрелой, казалось, что лечу по воздуху, не доставая ногами пола. То задавал такую трель ботинками и руками - чисто по-цыгански. Все, не мигая и не дымя махоркой, в упор смотрели на мои ноги. Когда пошёл в присядку с перевёртыванием акробатическим сальто. Потом покачивая сидя на полу, как бабы холст ткут. От этого колена все покатились со смеху, протирая глаза платочками или передниками, а парни - рукавами. После, прискочив до потолка, завертелся волчком на одной ноге так, что слились мои лицо и затылок. Встав на ноги, подошёл к Семёну, подал ему руку и сказал:
- Семён Степаныч, тебе тут больше делать нечего! Нового ничего не покажешь, а повторяться пойдешь - девчата со скуки носы повесят.
- Да, Иван, мне остаётся только сказать: «Твои ноги творили чудеса!».


Взяв в руки гармонь и усевшись в свой угол, заиграл кадриль. Парни, встав в круг, выбирали себе партнёрш и танец начался. Не ожидая ничего интересного, дремуны по одному стали уходить домой. Бабка Пелагея забралась на печку и вскоре захрапела...
Беседа разошлась далеко за полночь. Придя домой, застал всех спящими. Потихоньку раздевшись, лёг к брату, сразу же заснув богатырским сном, подёргивая руками и ногами, продолжая пляску.
Зимой, по вечерам мы с Колей Малининым ходили на посидки в ближайшие деревни. В Макушине я дружил с Дусей Евсеевой, в Харитонихе - с Полей и Иришей. Настоящей любви у меня и Коли не было. Просто проводили время на танцах и в разговорах. Вообще больше нравилась Ириша, девушка красивая, средней полноты, русая, с завивающимися локонами и длинной косой. Но в неё был влюблён парень из её деревни, который одержал верх и Ириша вышла потом за него замуж.
Поля - небольшого роста, немного курноса, весёлая, за словом в карман не полезет. С ней было весело проводить вечера. Она созналась, что отец рекомендует ей пойти за меня замуж. Провожая домой с беседы, она объяснила, что меня любит. Поговорив о разных отвлекающих вещах, сказала, что сени заперты, а стучать не хочется - поздно. Попросила проводить её, а то боится темноты. Мы пошли двором, зашли в водогрейку. Пригласила посидеть... Я понял её намерение. Жениться на ней я не собирался и, как не велик был соблазн поцелуев и близких объятий, ушел, проводив её в сени со двора.
Гуляя в престольный праздник, меня пригласил в гости ее брат Петя. Дружба с ним была "праздничная". Чтобы не гулять голодными, парни имели взаимную дружбу и бывали приглашаемы мною, также как и я к ним. Сидя за столом с разнообразной закуской и обилием самогона, хозяин дома Евдоким Семёныч (мужчина лет около шестидесяти, русый, с такой же коротко стриженной бородкой и усами, среднего роста), наливая в чайный стакан самогон всем гостям, такой же подставил и мне.
- Мать, угощай ребят! Друзья сына - наши друзья. Поставь студня миску побольше!
(В деревнях и в праздники было принято есть из общего блюда.)
- Смотри, старая, какие ребята! Сколько женихов! Поля, не зевай, выбирай любого! Ты посмотри на Ваню - он здоров, росл и красив.
- Тятька, это дело зависит от парней, силой не быть милой.
- Что ты, Евдоким? Ребята пришли погреться, перекусить, а ты уже сватать собираешься? - сказала хозяйка.
После хорошей закуски и выпивки в приподнятом настроении все вышли на улицу. Я заиграл в гармонь под песни, а Поля, идя рядом запела:
- Полюбила гармониста, / Заругала меня мать. / Не ругай меня, Мамаша - / Развесёлый будет зять! / Раньше я не ошибалась / И теперь не ошибусь - / Без гармошки ягодиночку / Любить не соглашусь!
К нашей компании подстроились ещё с десяток девушек, и пошли песни - одна другой замысловатее. Выбрав ровную площадку дороги, попросили сыграть под пляску...
С гуляния пошли вместе со своими девчатами и парнями. Я потихоньку играю, а Шура, Настя, Ксенья поют одну за другой песни.

Меня маменька не любит.
Подожди, будешь любить.
Подойдешь к моей кровати -
Будет неково будить.

Мы с милёночком стояли
У заросшего пруда.
Нас лягушки напугали -
Не пойдём больше туда.

Вспомни, милый, как гуляли.
Вспомни, как влюблялися.
Наши руки белые
Вокруг шеи обвивалися.

Где мы ели карамели -
Там бумажки ронены.
Где мы с милым расставались -
Слёзы похоронены.

Вечерняя заря уже погасла. От озера и ближайших болот поднялся туман. Девчонки стали зябнуть в тоненьких платьицах. Я бросил играть, закинув гармонь за спину, обнял соседку Шуру. За мной последовали другие ребята. Так дошли до своей деревни.