Вольноотпущенник, прости. Часть Пятая. Глава 1

Часть пятая
Глава первая
За окном сгустилась ночь. У фонарей ветер трепал апрельский дождь. Я не помнил, сколько часов простоял на балконе. Даже не в мозгу, во лбу застыла лишь одна мысль: ответы на мучившие  вопросы лежали на рабочем столе, а у меня не было сил узнать их. Непросто, совсем непросто входить в уже отжившую жизнь. Наконец я заставил себя вернуться в кабинет, сесть за стол, раскрыть папку.

«Пятнадцать лет не касалась чистого листа. Блаженно и страшно…».
Вдруг почудилось легкое дуновение, и там, на диване, я увидел до боли знакомый силуэт. Она сидела, чуть откинувшись на спинку, положив руку на подлокотник. Она смотрела чуть в сторону, ее голос звучал ровно, мягко и проникновенно…
————
Пятнадцать лет не касалась чистого листа. Блаженно и страшно. Страшно говорить о себе в упор. Не знаю, с чего начать, как подойти, теряюсь и боюсь. Боюсь воскрешать прошлое.

Мой первый день в пустом, холодном, чужом доме. Вокруг снег. Казалось, во всем мире был только снег и ни души. Я долго сидела в пальто, не понимая, что делаю здесь. Однако нужно было вставать, как-то обустраиваться, топить печь, чего я совсем не умела. Провозилась до самой ночи, перепачкалась вся в саже, наконец, печь загудела, зажила. Так началась моя жизнь в деревне, к которой я не была приспособлена.

Первые месяцы я не жила, а выживала. К физическому труду я была непривычна, а нужно было чистить снег, пробивать колодец. Дров не было. Приходилось ходить в лес, рубить сучья с упавших деревьев, они же горели плохо и почти не давали тепла. Лишь к весне школа выделила несколько кубов дров. Тишина, одиночество сводили с ума.
В школе я была чужеродным существом. Здесь был десятилетиями спаянный коллектив, который никого не признавал и жил по своим законам. Успеваемость здесь зависела не от самих учеников, а от должностей их родителей. Я же оценивала учеников исключительно по их знаниям, за что мне были постоянные выговора, так как мне приходилось ставить так называемым отличникам двойки. В этой школе все было ложно, кроме учеников. К моему удивлению, ученики меня полюбили, но это не спасало меня от нелюбви коллег. Однажды директор школы пригрозил мне увольнением за то, что якобы нарочно снижаю высокий процент успеваемости, и за то, что я унижаю лучших учеников школы.
Кроме ветхого дома, когда-то купленного отцом, у меня ничего не было, я не представляла, что будет со мной, если меня действительно уволят с работы. Помню, я сидела в пустом классе и ревела навзрыд. Я не услышала, как вошла уборщица.
Это была пожилая женщина, с удивительно нежным, добрым
лицом.
— Э-э детка, напрасно мокроту разводишь. Я тут годов пятнадцать работаю, чего только не навидалась. Тут многих съели, а ты, вижу, девка упрямая, свое дело знаешь, стало быть, и стой. Ребята, вон, вокруг тебя постоянно вьются, а это, девка, дорогого стоит.
— Не выдержу я здесь, я здесь чужая!
— Жизнь, девка, это тебе не сахар хрумкать, чем она солонее, тем крепче будешь. Ты за свое стой. Верка тоже молодой, глупой пришла, всякое было, до истерик доходило, ничего, силенок понабралась, теперь ее тронуть никто не смеет. Крепись, на все время нужно. Вот увидишь, и к тебе притерпятся. Ты ребятам нужна, а это главное.
За последние полгода я впервые слышала добрые слова.
———
Долго, очень долго не приходила на мой двор весна. Однажды утром я вышла на крыльцо дома и обомлела. Сад встречал меня бурно и радостно. Казалось, все птицы слетелись на мой двор. От желтых одуванчиковых ковров рябило в глазах. Нежная кисея зелени окутала деревья и кусты. Сад будто распахнул объятия. Я почувствовала, для меня начинается новая жизнь.

В начале июня на пороге моего дома появилась незнакомка. Ей было не больше тридцати пяти лет, она была среднего роста, стройная. Светлые волосы аккуратно убраны в химическую прическу. Ее приветливая, добрая улыбка располагала к себе. Лицо ее было круглое, с мелкими чертами, но очень миловидное, нежное. Меня поразила грусть в ее серых глазах. Мою незнакомку звали Нина, она искала дачу для своего сына: недорогую и поближе к городу. Я очень рада была тому, что моему одиночеству пришел конец.
Через  неделю она уже вернулась с сыном. Этот мальчик с синими глазами напоминал мне маленького принца. С жадным любопытством он изучал новый для него мир. Удивительно, даже кузнечик для него был в диковинку. Все, что летало, ползало, прыгало, ему непременно нужно было взять в руки. Чем в ужас приводил свою мать, которая до смерти боялась мелких земных тварей.
Увы, радость мальчика длилась недолго. Вскоре приехал муж Нины – Сергей. Это был странный человек, в общении сух, во всем придерживался исключительно своего мнения. Тогда он мне показался твердым, упрямым, несгибаемым. Это позже я увидела, что он, в сущности, безобиден. Несмотря на упорство Нины, Сергей ее и сына забрал в город. С тех пор мальчик у меня никогда не бывал, а с Ниной мы подружились навсегда.

Однако, как я не старалась, а к деревне никак не могла привыкнуть, тосковала по городу, по друзьям. Здесь же друзей найти не удавалось, тем сильнее я привязывалась к ученикам.C нового учебного  года я образовала литературный кружок. Но через несколько месяцев директор его закрыл. Тогда я перенесла кружок к себе домой. Это уже был не столько кружок литературы, сколько уроки жизни. Ребята приходили за советами, за помощью. Они учились у меня, я — у них. Мой дом уже редко пустовал.

Нина нередко приезжала с друзьями, чаще с теми, кому помогала в научных работах. Она была одним из лучших специалистов по английскому языку, но ради семьи ей пришлось ограничиться преподаванием. Жертва была напрасной, семью она тоже не сохранила.
Меня она видела постоянно вращающейся среди учеников, гостей и никогда за письменным столом. Я же тщательно прятала свои рукописи от чужих глаз.
Однажды Нина приехала с Сергеем. По дороге они успели поругаться. Я решила их оставить вдвоем и ушла в лес. Когда вернулась, Нина уже была одна, лежала на диване и что-то увлеченно читала. Увидев меня, она тотчас подскочила. В ее руках была моя тетрадь, вероятно, я забыла ее спрятать.
— Это твое?! Твое?!
Восторженно воскликнула она, и не дожидаясь ответа, потребовала, чтобы я чуть ли не сейчас же послала свой рассказ в любой журнал. Она возбужденно говорила о том, как важно иметь жизнь внутри себя, в которую можно уйти от всех забот, где только и можно жить по-настоящему.
С этого момента начались мои мучения. По настоянию Нины я слала свои рассказы во все журналы. Вдохновленная ее восторгом от каждого письма из редакций я ждала конечно положительного ответа, а шли одни отказы. Приезжая, Нина сразу обращала внимания на конверты, что лежали на моем рабочем столе. «Терпение, Тонечка, терпение!» – успокаивала она.
В конце концов я отчаялась играть в ожидания и разочарования, и, как мне казалось, я навсегда покончила с жизнью внутри, жаждущей чистого листа бумаги
Однажды, заглянув в мою комнату, Нину потряс в ней небывалый порядок, просто в ней не  было ни бумаг, ни рукописей, ни книг.
— А где? – удивленно протянула она.
Я лишь отмахнулась, не сумев сдержать слезы.
— Тонечка! Господи, как же ты еще глупа! Девочка моя, да разве это важно! В жизни главное не признание, а призвание, а оно у тебя есть! В этом мире все проходит, все. Нетленна лишь душа. Ах, Тонечка, ты сама не понимаешь, чем ты обладаешь. В этом ограниченном мире так мало можно, а на бумаге можно все. Ты можешь прожить непрожитое, осуществить неосуществимое. Девочка, от такого нельзя отказываться, к тому же все приходит в свое время!
Нина говорила пламенно, горячо. Я слушала, и мне казалось, что она говорит о себе неосуществленной, мечтая о мире без мер, она заковала себя в мире мер. Ее жизнью был Сергей. Она была слепо и фанатично ему подчинена. Ее даже не смущало то, что он вел  двойной образ жизни. Живя под разными крышами, они продолжали оставаться одной семьей.
Они постоянно ругались из-за бытовых проблем, но когда они о них забывали, они вдруг становились единым целым. Часами могли говорить ни о чем, и так же часами о работе Сергея. Я видела, Сергею важно было каждое слово Нины. Быть может, я сумела бы их понять, если бы не их сын, которого они оба любили, но не умели дать ему своей любви.
Я считала, что если бы он был здесь рядом с ними, они были бы гораздо счастливее. Когда я об этом заговаривала, Сергей взъедался, требовал не лезть не в свои дела, а Нина просто стихала. Нередко я пыталась убедить Нину без Сергея.

— Я же вижу, как ты страдаешь, как разрываешься, не проще ли брать сына сюда.
— Ах, Тонечка, ты еще молода. Виталику было бы больно нас видеть вместе, ведь мы не живем вместе. И потом, он так к Сереже ближе, Ксения за ним хорошо смотрит...
Верила ли она сама в то, о чем говорила? Жизнь, раздваивая ее сердце и душу, незаметно уносила ее силы.
————
Пятнадцать лет – это были самые счастливые мои годы. Как бы я недолюбливала Сергея, он и Нина были мне самыми близкими людьми на свете. Они были частью моей жизни.
В последние годы я начала замечать в Нине странные перемены. Она вдруг стала ко всему равнодушна, ее тянуло все больше в уединение. Все чаще прогулкам она предпочитала диван. Если мой дом был полон гостей, она уезжала.
Пятнадцать лет как-то разом упали на ее плечи. Она резко осунулась, нездоровая бледность легла на ее лицо. Во всем ее облике ощущалась тяжесть. На мой вопрос, что с ней, она грустно улыбалась и отвечала, что просто устала. До сих пор Нина делилась со мной всем, и вдруг закрылась. Я не настаивала, хотя меня все в ней тревожило.

Стоял сентябрь, он выдался необычайно грибным. Нина была страстным грибником. В тот день она приехала рано, мы уже собирались идти в лес, как вдруг Нина передумала. Я ушла одна.
Вечером мы лежали на диване, рассматривая фотографии ее сына. Пугающая печаль лежала на ее лице. Чтобы как-то отвлечь ее, я рассказывала о себе, о сотрудничестве с местным журналом и о повести, которую напечатал один известный журнал. Нина слушала безучастно.
— Вот видишь, Тонечка, я была права, – задумчиво проговорила она.
— Нет, Нина все не так. Для меня уже не важно, печатают меня или нет. А с журналом я работаю из-за ребят, у меня есть один мальчик, он пишет хорошие стихи, жаль будет, если это уйдет...
— Ах, Тонечка, ты думаешь не о том, – перебила она, и вдруг заговорила совсем о другом. — Жаль, что ты отказала тому журналисту, сейчас бы в городе жила, с тобой бы был близкий человек…
— Нет, я по расчету жить не умею, и потом, я люблю свою работу.
— Я тоже, Тонечка, не умею, всю жизнь жила по велению сердца. Ну и что? Ни семьи, ни работы, Виталька меня сторониться. Я чувствую, что ему не нужна...
— Увы, чаще получается не так, как мы хотим. У тебя не получилось семьи, но вы с Сергеем остались друзьями, вы сохранили свою любовь. И сыну вы нужны оба, к тому же, он неплохой парень по твоим рассказам, главное он сейчас учиться…
— А помнишь, когда я впервые у тебя появилась, мне же было столько, сколько тебе сейчас... все прошло, все ... – отрешено произнесла она.
— Ничего не все. Знаешь, по моему, тебе пора привезти сына сюда...
— Что ты! Он даже твоего имени не выносит! – испуганно воскликнула Нина.
— Вроде я ни в чем не виновата, а получается…
— Да-да, тебе досталось от нас с Сергеем. Тонечка, я очень устала, завтра договорим, хорошо.
Поведение Нины меня обижало, я ее не понимала, но лезть в душу не в моих правилах, поэтому я молча ушла. Утром меня разбудил шорох. Я вышла из комнаты, и в недоумении замерла. Нина уже выходила из дома. Я ее окликнула, она не отозвалась. Погруженная в саму себя, кажется, кроме калитки она ничего не
видела. Я смотрела ей вслед сквозь пелену слез, чувствуя острую,
сдавливающую боль в горле.
Я не знала, что больше никогда ее не увижу.

Жизнь шла своим чередом. Долгое отсутствие Нины пугало. Проходили месяцы, от нее – ничего. Я терялась в догадках, чем я так могла ее обидеть, что она ушла не попрощавшись, и предала нашу дружбу забвению.

Я и теперь не знаю, утихла ли моя боль, но согбенная спина Нины до сих пор стоит перед моими глазами.

С трудом протянулась зима. Прошумела, отбуйствовала весна, наконец пришло лето.
На дворе был август. Не помню, зачем я вышла на крыльцо. У колодца я заметила парня лет двадцати. Он растерянно оглядывался вокруг. Он был высок, широк в плечах. Короткие соломенные волосы слегка падали на широкий лоб. Лицо вытянутое, широкоскулое. Нос прямой, губы полные. Глаза большие, синие, чуть раскосые. Я узнала его не только по тому, что он был похож на Сергея, взяв от матери лишь очертания губ, но и потому, что фотографии крепко запечатлели во мне его облик.
Когда-то его мать просто изменила мою жизнь, ему же суждено было —  лишить меня кого бы то ни было жизненного русла.