Вольноотпущенник, прости. Часть пятая. Глава 4

Глава четвертая
Первым кого я увидела, открыв глаза: странного человека. Он был большой бесформенный, как каменная глыба. На коленях он держал огромные руки. Лицо у него было большим, немного темным, скулы широкие, лоб низкий, подбородок тяжелым. Черты у него крупные, словно слепленные неумелой рукой, при этом в них не было никакого выражения. Ему было не больше сорока лет, но его голова была словно вымазана мелом. Седина смягчала его застывшие грубые черты.
Заметив, что я пришла в себя, мужчина забеспокоился, заерзал на стуле, ища кого-то глазами.
Ко мне подошел высокий мужчина в белом халате, молодой, ему было лет тридцать с небольшим. Его лицо внушало доверие.
Взгляд его был глубокий проникновенный.
— Вот и прекрасно, – произнес он приятным бархатистым голосом, садясь рядом.
— Кто вы?
— Я Егор Дмитриевич, ваш лечащий врач. Как вы себя чувствуете?
— Не знаю, скорее всего, никак.
— Это ничего. Припомнить что-нибудь можете?
— Припомнить? – удивилась я.
И тут с ужасом обнаружила, что я абсолютно ничего не помню, будто кто-то напрочь стер мою жизнь за ненадобностью.
— А вот тревожиться не нужно. Может быть, вы своего мужа вспомните? – Доктор указал на большого человека, которой от напряжения даже вспотел.
— Муж? Это мой муж?
Нет, я не удивилась, напротив, обрадовалась. В этой жуткой пустоте, в которой я вдруг оказалась, быть одной, без кого-то, было очень страшно.
— Кажется, – обратился доктор к мужчине. — Она вас восприняла. Это хороший знак. Сейчас вам лучше уйти, не надо ее лишний раз волновать.

Прошло около двух недель. Я уже могла вставать и даже легко освоилась в незнакомом месте. Доктор каждый день вызывал меня на прием, расспрашивал мою реакцию на лечение, часто спрашивал о нелепых вещах: о погоде, о том, какой сегодня день, число, люблю ли я собак, как отношусь к грызунам, и что-то записывал у себя. Не понимая его вопросов, я как-то спросила:
— Вы считаете меня сумасшедшей?
Он улыбнулся.
— Нет. Просто, скажем так, ваше психическое состояние утратило иммунитет, но это временное явление, – неохотно ответил он. И о чем-то подумав, пристально посмотрев на меня, заговорил вновь. — Антонина Ивановна, вы за это время достаточно окрепли. К тому, что я вам скажу, вы должны отнестись совершенно спокойно. Вы готовы?
— Я постараюсь.
— Прекрасно. Я бы хотел, чтобы вы расположились так, как вам удобней, лежать не обязательно. Давайте подведем итог. –  Доктор подвинул стул к дивану, на котором я сидела. — Итак, вы ничего не помните, но мужа вроде бы, признали?
— Я рада, что он есть, в моем положении быть одной…
— Вы, вероятно, ощущаете дискомфорт из-за потери памяти, при этом вы довольно ясно мыслите. Если бы вы немного что-то помнили, нам бы легче было найти причину вашего заболевания, но… — доктор говорил с усилием, с необычайной осторожностью подбирая слова, что меня настораживало. — У вас такой не сочетаемый букет, что я сам теряюсь…
— Букет чего?
— Ваш муж говорит, — продолжал доктор, как бы не слыша меня. — Он говорит, что вы плохо переносите беременность, у вас частые обмороки, провалы памяти, но это признаки скорее другого…
— Беременность? – само слово напугало меня.
— Да, у вас три месяца. Я пока не говорил, вы были слабы, теперь вы должны знать, что станете матерью. В таком возрасте, как у вас, рождение ребенка иногда осложняется. Я предполагаю, что беременность вызвала в вас определенное стрессовое состояние, помимо этого есть и еще причины. Сейчас же для вас главное — ребенок, вы должны это осознать полностью. Вы в относительной форме, но с лекарствами нужна осторожность, я сейчас не могу применить тот курс лечения, который ускорил бы ваше выздоровление…
— Вы думаете, я не скоро обрету саму себя?
— Вам нужно думать о ребенке. Вам необходим внутренний покой, и я думаю, что домашняя обстановка пойдет вам на пользу. Мы вас выпишем буквально на днях…
— У меня такое чувство, что вы чего-то не договариваете. Егор Дмитриевич, как бы там ни было, но я люблю ясность. Я должна знать, что меня ждет.
— Я бы тоже хотел больше ясности. Надеюсь, что вам дома будет легче. Ваш муж обещал сделать все, чтобы вы не волновались…
— Сплошные ребусы. Я боюсь, что …
— Нет, Антонина Ивановна, вы все сможете! Я уверен. Доверьтесь мне, и все будет хорошо.
Я внимательно всмотрелась в доктора. Темные волнистые волосы аккуратно обрамляли узкое лицо. Черты его были правильные и тонкие. Бледность им придавала особую нежность.
————
Я вернулась «домой». Андрей жил в небольшой однокомнатной квартире, окна ее выходили на тополиный дворик с детской площадкой. Я сразу почувствовала: здесь мне места нет. Эти каменные стены теснили, закупоривали мою душу, постоянно хотелось выйти за их пределы. Многое для меня было странным, особенно, какое-то навязчивое неприятие дома и его хозяина, который почему-то был моим мужем. Я вглядывалась в этого молчаливого, сумрачного человека, дивясь его ранней седине, могучему
телосложению, и сердце невольно отвергало его существование. Увы, оно было слишком неоспоримо.
"Но нас же что-то связывало до сих пор, коль я жила с ним?" – тщетно отыскивала я хоть какую-нибудь сродность
Андрей ревностно следил за моим здоровьем, за развитием беременности, часто пугаясь моей внезапной задумчивости.
— Вспомнила? – спрашивал он, и его лицо страшно напрягалось.
— Что? – тут же спрашивала я.
— Доктор не велел, сама, сама, – отмахивался он.
Разговорить его было невозможно. Иногда мне казалось, что я ценила в нем молчаливость и надежность защиты. Я боялась города: больших, серых домов, вечно снующей куда-то толпы, рева машин. Без Андрея я на улицу не выходила. К тому же он вел кочевую, шоферскую жизнь, сутками не бывал дома, для меня это был еще один плюс. Впрочем, я не знала, как относилась раньше к его долгому отсутствию, сейчас же меня это радовало.

Я не понимала, почему Андрей нервничал, когда мне нужно было на прием к врачу. Уже с утра он начинал пугать меня. Вдруг хватал за руку, возбужденно спрашивал: "Вспомнила?". В его пустом взгляде выражался странный страх. Не меня, а будто себя он уговаривал; "Ты, того, жена мне, жена и баста! Вон и дите будет". Что-то ревностное было в его словах. Он будто пытался простить за что-то и не мог. Казалось, он не меньше меня был заинтересован в том, чтобы я как можно скорее все вспомнила. Увы, моя жизнь была стерта умелой рукой. Часто я раздражалась, злилась на пустоту внутри себя, на Андрея которого не понимала и боялась. С самого начала он вел себя так, словно я принадлежала ему вечно. Возвращаясь с работы, утром или вечером, он прямо с порога шел к столу, иногда
забывая снять верхнюю одежду или, скорее, не считая нужным ее снимать. Спала я или нет, он приказывал: "Корми давай, ты жена мне. "Я вставала и подавала ему обед. Он ел, а потом заваливался спать. По ночам я часто выходила на кухню, садилась перед зеркалом, рассматривала свои руки, понимая, что они мои, но не чувствуя их своими. С надеждой я вглядывалась в свое отражение. Из зеркала смотрело исхудалое, бледно-серое лицо. "Кто ты?" – спрашивала я, отражение молчало, только в глазах таилась глубокая печаль не то прошлого, не то настоящего.

Единственной моей отдушиной было посещение врача. Как только я входила в кабинет и ложилась на диван, слыша приятный, бархатный голос, с плеч спадала тяжесть, я погружалась в легкую, беззаботную волну. Доктор со мной был сдержан, но приветлив, о самой болезни ничего не говорил. Он невольно сетовал на то, что он не может применить другой курс лечения, тревога невольно проступала на его лице. В основном же, мы говорили о пустяках, правда, с каким-то потаенным интересом он расспрашивал об Андрее, о моей домашней жизни. Чаще он говорил о ребенке; радовался, что беременность протекает нормально. Настаивал на душевном покое, почти требовал, чтобы я не мучалась настоящим. Он с таким нетерпением ждал моих родов, словно к ним имел непосредственное отношение. Каждый раз он неотступно повторял: "Думайте о ребенке. Он — ваше спасение".
Ребенок? Сознанием я это не воспринимала, но чувствовала, как внутри меня бьется жизнь, она пугала и радовала.
Чем ближе подходил срок, тем беспокойней становился Андрей. Он вскакивал среди ночи, метался по квартире. "Это мое, мне Бог послал!" — бубнил он о чем-то своем, точно в бреду. Я спала
отдельно на диване, и мне было не по себе от его метаний. Возвращаясь с работы, он часто забрасывал стол фруктами. "Вот тебе, того, надо". Что-то похожее было на улыбку на его лице. "Это ничего что хворая, я могу... это, как его, лучше".  – шептал он себе под нос. Как не странно, его внимание меня трогало. Я понимала, без этого человека в эти пять месяцев вне времени, вне жизни, в глухой пустоте, в непонимании самой себя — я сошла бы с ума. Я спасалась в чувстве благодарности к этому неуклюжему человеку.
—————
Наконец настал тот день, которого с таким нетерпением ждал доктор, которого ждал и боялся Андрей, которого не осознавала я.
Не то снилось, не то грезилось наяву: погруженный во тьму город, под ним разверзшая пропасть, жаждущая поглотить тысячи каменных сводов. Страх, казалось, жил в самом воздухе. Он проникал в каждую клетку моего тела. Спастись от неведомой силы было невозможно. Я чувствовала, как нависает надо мной город, сталкивая меня в черную бездну...
Когда я очнулась, для меня перестало существовать даже настоящее.