Вольноотпущенник, прости. Часть Пятая. Глава 5

Глава пятая
Здоровье мое восстанавливалось медленно. Почти полгода я пролежала в больнице. Первое время меня держали в общей  палате, но доктор добился, чтобы перевели в отдельную. Проходили месяцы, а я сутками сидела на койке в полном безучастии ничего, кроме ночи внутри себя, не видя и не слыша. Лишь через три месяца мое сознание включилось в жизнь. Это произошло внезапно, среди ночи. Сон, что привиделся во время родов, не отпускал меня. Я часто просыпалась от страха неотвратимого полета в безвестность. В ту ночь сон
повторился с острым ощущением живой достоверности. В тот момент, когда город выталкивал меня в бездну, надо мной вдруг распростерлись два огненных крыла. Они подхватили меня, и откуда-то из глубины небес прозвучал голос: "Несите ее к сыну, к сыну..." Долгим раскатом разносились слова в пространстве, пробуждая мое больное сознание.
— Мой сын, мой сын! — кричала я уже наяву, чьи-то крепкие руки держали меня.
— Успокойтесь, успокойтесь, – мягко просил чей-то голос, и уже не ко мне, раздраженно: – Ничего делать не умеете!
Я открыла глаза и сразу узнала доктора. Рядом с ним стояли две медсестры бледные и перепуганные.
— Чего стоите? Принесите больной чаю, вы больше не нужны.
— Главврач сказал...
— Мне плевать, что он сказал, это моя пациентка, я сам знаю, что делать! – обратившись вновь ко мне, доктор улыбнулся. — Теперь все будет хорошо, страшное миновало...
— Мой сын... мой сын...
— Все в порядке, все хорошо, сейчас принесут чай. А вот и чай! — доктор взял из рук медсестры стакан, подал мне. — Пейте! – приказал он.
Я жадно выпила.
— Где мой сын?
— Он с отцом, не...
— Но у него нет отца, у него только я, я!
— Тихо – тихо, ложитесь, вам нужен отдых. Вот так, хорошо. Ваш организм сам борется за вас. За сына не волнуйтесь, он в надежных руках, Андрей хороший отец.
— Андрей? Ах, Андрей...
— Вот видите, все приходит в норму. Вы хотите видеть сына? — осторожно спросил доктор.
— Да, хочу, — еле слышно произнесла я.
— Вот и прекрасно. Андрей придет через три дня.
— А как его назвали? – робко спросила я.
— Как бы вы хотели назвать вашего сына? – неожиданно спросил доктор, странно всматриваясь в меня.
— Николаем, – внезапно для самой себя ответила я.
— Почему?
— Не знаю, мне кажется, я всегда так хотела назвать своего сына.
— Вы так его и назвали, когда бредили. Что ж, замечательно, – улыбнулся доктор и ушел.

Три дня я провела в напряжении. И теперь мне приходилось заставлять свое спящее сознание принять то, что принадлежало мне, что было моей плотью. Лишь во сне во мне пробуждалось чувство любви и радости, а днем все исчезало. Сердце замолкало и наполнялось тревогой. Не о том, что будоражило меня во сне, не о своих дневных страхах, я доктору не говорила. Мне необходимо было самой преодолеть этот внутренний отказ не столько от сына, сколько от себя. Мне казалось, что легко справлюсь, и смогу обмануться и обмануть.
В тот день я старалась быть спокойной.
— Вот и мы, — доктор внес в палату большой белый кулек, перевязанный синей лентой, осторожно положил на кровать. Там, в кульке, что-то кряхтело, сопело, хныкало. Сдавливающая боль в груди не позволяла дышать, пересиливая страх и слабость в ногах, я подошла к кровати.
235
— Не ребенок — ангел, – умиленно расплывался в улыбке доктор.
Я увидела круглое розовое личико с голубыми глазами, оно недовольно морщилось и жадно сосало соску. Мне внезапно захотелось прижать это крошечное существо к себе. Я, было, потянулась к нему, и тут мною овладело необъяснимое оцепенение. Я готова была кричать, меня, словно кто-то не пускал к сыну.
— Кто его кормит? — спросила я, глотая слезы, непроизвольно отступая назад.
— Андрей нанял сиделку. Он получает отличные смеси. Он за ними ездит куда-то на край города. — Доктор говорил, а сам пристально следил за мной. Под его пытливым взглядом, боясь больничных стен, не желая быть погребенной в них заживо, я взяла живой сверток на руки. Маленькие глазки, с любопытством разглядывающие меня, сжимали грудь, внутри будто треснуло что-то.
— Мой, мой, — твердила я, не в силах заставить себя почувствовать в этом существе свое спасение.
— Довольно, — заспешил доктор, забирая сына. — Вы еще слабы.
Когда он ушел, я обессилено упала на кровать, заливаясь слезами.
— Антонина Ивановна, не надо. – Я не услышала, когда вернулся доктор. — Поверьте, все хорошо, вы идете к выздоровлению.
Утешал ли он или говорил правду, я не знала. Знала лишь то, что должна выйти из больницы, чтобы вернуться к сыну. Здесь это было невозможно. Поэтому уже на следующий день я вела себя так, будто не было трех жутких месяцев: кошмарного провала памяти и чувств.
Доктор не ошибся, мое здоровье, действительно, стало улучшаться. Мысли о сыне поддерживали во мне силы и веру. Через месяц доктор начал поговаривать о выписке.
————
За несколько дней до долгожданного часа свободы, он вызвал меня к себе.
— Нет-нет, ложиться не нужно, — остановил он. — Вот здесь у меня рецепты, эти лекарства вы будете продолжать принимать.
— Как, разве я...
— Вы не нуждаетесь в стационарном лечении, но снять вас с учета мы пока не можем. Время от времени вам придется нас навещать. Сегодня очень душно, — вдруг произнес доктор, отворяя форточку.
Духоты я не заметила. В кабинете было довольно прохладно. Из окна пахнуло свежим, осенним воздухом. Я подошла к окну. В парке садовники сметали листья в кучи. От голых деревьев было грустно на душе.
— Вот и я, как эти тополя, беззащитна в своей невольной обнаженности, — задумчиво проговорила я.
— Что?
Закуривая, думая о чем-то своем, доктор,  странно посмотрел на меня. Затем подошел к столу, достал из ящика какой-то журнал, он уже был раскрыт на определенной странице, и подал мне.
— Зачем?
— Прочтите, хотя бы бегло, — попросил он.
Я прочла название, рассказ назывался "Возвращение". Я подумала, что это намек, однако фабула рассказа мне показалась знакомой. Я занервничала и бросила журнал на стол. Когда что-то забытое начинало во мне пробуждаться, это напоминало боль
пробуждения замороженного тела. Как я не пыталась, все равно ничего не могла вспомнить, только ощущения, туманные видения, меня это мучило и терзало.
— Зачем? — вновь спросила я.
Доктор затушил сигарету, взял журнал, нашел последнюю страницу и подал мне.
— На этих фотографиях вы никого не узнаете?
На одной из них я узнала себя, правда, на ней я была моложе.
— Егор Дмитриевич, я не понимаю, вам хочется...
— Да, мне хочется выпустить вас здоровым человеком. Может так случиться, что действительность окажется не такой, какой вы ее...
— Зачем вы меня пугаете?
— Не пугаю, предупреждаю. — Доктор отвел меня к дивану, усадил и сам сел рядом. — Я должен вам сказать, что так и не сумел добраться до причины вашего заболевания. Одни предположения, догадки. Все мои звенья рассыпаются, и, прежде всего, о вас...
— Об меня? — удивилась я.
— У меня нет прошлого, за которое можно было бы зацепиться, нет его признаков. От вашего мужа ничего нельзя добиться. Я не знаю, были ли вы подвержены депрессиям, в общем я ничего не знаю! Кроме одного, вы испытали какое-то психическое потрясение. Но вы поразительно трезво мыслите, вас невозможно сбить. Сама амнезия не страшна... — Меня удивило то, с какой осторожностью говорил доктор, он тщательно подбирал слова, явно пытаясь о чем-то умолчать. — Вы достаточно окрепли, и психическое состояние ваше уравновесилось, но большего я сделать не могу. Я бессилен проникнуть в вас... Наверное, ваш врач — время. Вы должны быть готовы к тому, что однажды, вспомнив все, а это непременно
произойдет рано или поздно, вы окажетесь не в тех условиях, в
которых жили раньше... Однако я буду рад ошибиться...
— Из всего, что вы сказали, я ничего не поняла. Почему вы не говорите главного?
Внезапно я осознала, что доктор, по-сути, признался в своем поражении, что его, вероятно, и угнетало. Как молодой специалист, он, видимо, не привык к отрицательным результатам. Мне было жаль его. Лично я думала иначе: не пошли мне его судьба, вряд ли бы я когда-нибудь вышла из этих печальных стен.
— Извините, меня ждет работа, — вдруг заспешил он, подскочив к столу, схватил папку и быстро вышел за дверь.
Я не удивилась, лишь грустно улыбнулась про себя.