Вольноотпущенник, прости. Часть Пятая. Глава 9

Глава девятая.
Не столько Ник ко мне, сколько я к нему привыкала заново. Три года я равно делила его с Андреем. И вдруг все изменилось. Я вернулась в чужой дом, к чужому человеку. Для Ника все оставалось по-прежнему, для него Андрей был неизменен, а я была одна из приходящих сиделок. Не его Ник должен был называть "папой". К моему же присутствию он относился терпимо, должно. Как и раньше,
он любил командовать. "Тетя, гулять!" И Ник тащил свои ботинки. "Тетя, читай шапку!" И тащил книжку сказок. Как-то раз он сказал:
— Тетя, пусть тебя папа оставит, ты не уходи.
— Ты не хочешь? — с замиранием сердца спросила я.
— Не - а, с тобой хорошо.
Время свыкало и соединяло наши души. Я надеялась, что к весне между нами не останется пустот. Однако мне хотелось большего: чтобы Ник чувствовал во мне необходимость так же, как он ее чувствовал в Андрее. Только тогда я могла подумать о переменах.

Февраль был на исходе. Время, никогда незнающее покоя, поддерживало во мне надежду когда-нибудь вырваться из плена не моей действительности.
Я часто пристально всматривалась в Андрея, тщетно пытаясь понять, что его заставляло жить такой странной жизнью. Его терпение, порой, вызывало уважение, но, кажется, для него естественно было подчиняться обстоятельствам. Впрочем, его вряд ли что теснило. Напротив, его жизнь была полна: когда бы он ни приходил, его ждало любящее существо, уют грел его грубую душу, и обед всегда готов вовремя. Напрасно я ждала, когда он заговорит о том, что произошло почти четыре года назад. Он делал вид, будто я до сих пор нахожусь в забвении. Я не знала, как приноровиться к этому человеку. Он весь был в себе. Каждое слово из него приходилось тащить чуть ли не клещами. Никогда не знала, вернется он вечером или уйдет в рейс на несколько дней. Кем или чем была для него я? Иногда вспоминая рассказ доктора, я готова была проникнуться к Андрею сочувствием. Но когда он входил, и Ник бросался на его вечно грязную одежду, когда он сразу проходил за стол и, глядя пустыми глазами, приказывал: "Жрать давай!" Я внутренне отшатывалась, чувствуя, как незримые, но прочные сети оплетают меня.

Март уже сбивал капель с крыш, но тепло приближать не спешил. Все чаще меня охватывал страх при мысли, что ненавистные стены до конца дней останутся  для меня тюрьмой, и я обречена толкаться в городской толпе, задыхаться от гари, и нигде, нигде не быть собой. "В деревню!" – кричало сердце. Увы, я не знала, жив ли мой дом. Многое необходимо было решить, прежде чем оторвать Ника от Андрея.
Наконец пришел май. Нику исполнилось ровно три года. Я выжидала подходящего момента, чтобы тайком съездить в деревню. Очень скоро такой случай представился. В тот день Андрей впервые взял Ника с собой в рейс.
————
День выдался прохладным. Дул северный ветер. Когда я вышла из автобуса, тоска пронзила душу. Только сейчас я почувствовала, как мне не доставало этого свободного неба, деревьев, свежего воздуха. Прохлада удерживала от взрыва набухшие почки. Деревья будто замерли в ожидании собственных одежд. Во всем этом была я, и так же, как и природа, я ждала своего пробуждения. Оглядев еще больше запущенный сад, я поняла, что и здесь моя беззаботность кончилась.
Дом сиротливо стоял среди наметившейся зелени. Не сразу я осмелилась войти в него. Крысы и мыши здесь основательно поработали. Как и много лет назад, мне вновь предстояло обживать промерзшие и отсыревшие стены. Не без страха я вошла в свою комнату, удивилась тому, что время здесь остановилось, даже серые, маленькие разбойники ничего тут не натворили. На столе в беспорядке лежали книги, рукописи, и кровать была заправлена
наспех, словно я ушла отсюда только утром. Ком подкатил к горлу, и я поспешила на улицу. Но слишком вольно шумели кусты, слишком свободно дышали деревья. Тем не менее, наполненная решимостью, я твердо решила вернуться домой. Для начала мне нужно было узнать, возьмут ли меня обратно в школу.
В школе произошли существенные перемены, поменялся состав учителей, и директор был новый. Меня он не знал, но как оказалось, не только слышал, но и был почитателем моего творчества, что меня очень тронуло.
— Это замечательно, что вы хотите к нам вернуться. Думаю, вы не только сможете преподавать историю, но и литературу, мы возобновим литературный кружок, можно будет даже ставить спектакли...
— Вижу, вы энтузиаст. Это болото давно пора было встряхнуть. Но я не смогу отдаваться школе, как раньше. У меня сын...
— Спешить не будем. Скоро летние каникулы. У вас достаточно времени, чтобы освоиться, а там, посмотрим.
————
Не успела я войти в квартиру, как вдруг услышала:
— Мама, мама пришла! — Ник вылетел ко мне из комнаты.
Мне стоило немалых усилий, чтобы не приучить к слову "мама", а, чтобы Ник почувствовал его в себе, чтобы я была тем, кем и была для него. Он долго упорствовал, но его сердце уже принадлежало мне. Однажды, кинувшись ко мне, как и сейчас, назвав меня мамой, Ник будто присвоил меня себе.
— Где шлялась? – прорычал Андрей, вперив в меня неподвижный взгляд.
— Сынок, иди мой руки, сейчас будем кушать, – улыбнулась я Нику, уходя в кухню.
— Шлялась где? – вновь повторил вопрос Андрей.
Внезапно что-то давящее поднялось в груди. Меня охватил приступ уничтожающего негодования. И я выкрикнула:
— Со следующей недели я привожу в порядок свой дом, мы с Ником возвращаемся в деревню!
 — Тонька, ты со мной не играй, – угрожающе прошипел Андрей. — Я законы сыщу... — но он умолк под моим пристальным взглядом, низко опустив голову.
В кухню вбежал Ник, вскарабкался на стул, стукнул ладошкой по столу.
— Я плоголодался! — точно обнимая нас синевой своих глаз, он весело и заразительно рассмеялся. И вдруг насторожился.
— Я без твоей жратвы обойдусь! — буркнул Андрей, громко хлопнув дверью.
Ник хотел заплакать, однако, его детское недоумение было так велико, что он испугался плакать, спрыгнув со стула, он уткнулся в мои ноги.

Минуты, дни, часы, недели — казалось, утро моего высвобождения наступать не спешило. Однажды солнце позолотило крыши домов, предутренняя лазурь ударила в окно, и я решила: сегодня или никогда!
Этот утро ничем не отличалось от остальных. Проснувшись раньше будильника, я готовила, как мне думалось, последний завтрак Андрею. Ни о чем не подозревая, он, как обычно, собирался очень медленно, вечно что-то теряя, не то надевая, что-то бурча себе под нос. Я молча подавала ему вещи, завтрак. Еще немного, и все это кончится навсегда. Вскоре раздался долгожданный хлопок в замочной скважине. Надо было торопиться, как назло, внутри все притупилось,
мне еще никогда не приходилось убегать тайком. "Почему я решила, что мы не можем договориться, как взрослые люди?" – неожиданно подумалось мне. Было, чуть не отступила, нет, надо действовать и немедленно.
Войдя в комнату Ника, я надеялась его застать за какой-нибудь игрой. Он не любил долго спать, вставал рано. Если утром стояла тишина — это означало, что Ник занят своими игрушками. Но сегодня он еще спал.
— Соня, вставай, так белый день проспишь! – Я одернула занавески, подошла к кроватке. — Вставай, сегодня мы с тобой поедем в путешес...
Ник не спал. Он отрешенно смотрел в потолок, нехорошо хрипел. Он был в жару.
— Боже, как ты не вовремя заболел! – с отчаянием воскликнула я, кидаясь к телефону.

Скорая приехала через десять минут. К моему ужасу, Ник заболел воспалением легких. "Наследственное", – тотчас пронеслось в голове.
Из больницы мы вышли почти через месяц. Об отъезде в деревню не могло быть и речи. Ник был слаб, ему было запрещено выходить на улицу, несмотря на то, что за окном бушевало лето. Потеряв счет времени, я приучила себя гнать дни, не задумываясь об утраченных надеждах. Все пошло, как и прежде. Каждое утро я провожала Андрея, раздражаясь его медлительности, забывчивости, бурчанию. Днем возилась у плиты, занималась с сыном. На свой страх и риск водила его в наш садик. В квартире было слишком душно, да и мое общество Нику надоедало, ему хотелось играть с детьми. Вечерами он отдавался Андрею, удивительным образом понимая его
рычание. Я погружалась в заботу бесконечной домашней круговерти, загоняя глубоко внутрь все, что могло взорваться вулканом.