Вольноотпущенник, прости. Часть Пятая. Глава 17

Глава семнадцатая.
В попытке прорваться сквозь страхи, я не замечала, как в доме начала накаляться, и без того разрозненная, атмосфера непримиримости. И в тот день, когда я наконец решилась на признание, накал достиг своего апогея.
Оглушительным раскатом врезалось в мой воспаленный мозг – у Аси будет ребенок! То к чему я так долго и мучительно готовилась, отбросило разом за ненадобностью. Девочка действительно была бледной, но во взгляде ее черных глаз я не увидела радости материнства, я увидела победоносный взгляд соперницы, меж тем, как Виталий искрился счастьем.
Ник неслучайно обиделся, я не сумела принять его долгожданную радость должным образом. То, что он научился плавать, для него было куда большим, чем просто радостью, для него это был практически подвиг. В тот день никто не мог всецело разделить его истинно победу над самим собой.
Казалось Андрей принял. Но в тот момент, когда Ник, захлебываясь восторгом, подробно рассказывал о том, как все произошло на озере, их слияемость душ дала непоправимую трещину. Андрей не собирался скрывать своей ревности, и нарочно хотел подчинить Ника своей воле, не зная того, что Ник не умел подчиняться, только отзываться. Правда, внезапное упрямство Ника напугало и меня. Андрея же оно ранило в самое сердце, и пробудило в нем зверя.
Не закройся Ник у себя, я и теперь неуверенна в том, что Андрей не ударил бы его, наверное, я бы уже тогда умерла. Впрочем, скорее бы умерла, чем позволила бы даже замахнуться на сына. Думая о том, как там, за дверьми Ник, защита Виталия показалась такой нелепой, ибо меня сам Бог оставил.
Вспышки Андрея заканчивались всегда одинаково, чувством побитой собаки. Как только все стихло, я поспешила к сыну.
Я боялась, что мне придется ломиться, как ломился к Нику Андрей, но дверь оказалась открытой. Ник забился в угол, его трясло от слез, нижняя губа дрожала.
— Уходи! Я всех ненавижу! Я буду жить один, один! Мне никто не нужен! — кричал он, захлебываясь слезами.
— Сынок, Коленька!
Я протянула к нему руки, но он истерично стал бить по ним.
— Уходи! Я не люблю тебя!
Если бы слезы его не обессилили, он вряд ли бы допустил меня. Он уже начал задыхаться.
— Сынок, мальчик мой! – Я взяла его на руки, прижала к себе, осыпала поцелуями. ; Все прошло, прошло... успокойся, мой родной! Завтра будет новый день, и мы с тобой пойдем вдвоем на озеро, только ты и я...
— Ты врешь! Ты отправишь меня с папой, потому что не хочешь, чтобы я дружил с дядей Виталием, и папа не хочет!
— Когда я тебя обманывала?
— Почему папа так? Зачем?! ведь я... я...
— Успокойся, мой хороший! Ты ни в чем не виноват!   Целуя в соломенную голову, я сама терялась, не зная, как залечить его первые страхи жизни, и говорила то, что первое приходило в голову. ; Каждый человек может выйти из себя. У папы, наверное, неприятности на работе, он устал...
— Нет! Я же слышал, слышал, он хотел и тебя ударить ...
— Тебе показалось, ты очень напугался...
— Я же слышал, слышал! Дядя Виталий тебя защитил... он добрый, добрый, а папа плохой...
— Коленька, знаешь, что мы с тобой сделаем, мы завтрашний день проведем вдвоем, встанем рано утром и уйдем, куда нам захочется, и будем делать, что нам захочется, хочешь?
— Хочу, мы пойдем на речку, помнишь, как раньше ходили? А дядю Виталия мы возьмем?
— Сынок, нам ведь с тобой никто не нужен, никто?
— Мам, дядя Виталий так бы никогда, он...
— Много ты знаешь о дяде Виталии! — невольно вырвалось у меня, не в силах больше слышать это имя из его уст. — Давай лучше спать...
— Я знаю, знаю! И если бы... я бы его взял себе в папы!
Сердце ухнуло вниз, дыхание оборвалось, думала, и встать не смогу.
— Вот что, всезнающий, — улыбнулась я, не позволяя разрастись боли в груди. — Ложись-ка ты спать, уже поздно. Завтра будет новый день, мы не придем домой до самого позднего вечера, ведь это ничего, если один день все останутся без обеда, как думаешь?
— Ничего, мам, даже очень ничего! — засиял Ник.
— Вот и прекрасно, а сейчас спать. Давай, я тебе помогу, укрою, вот так, а теперь закрывай глаза и пусть тебе приснится слон, потому что он добрый и приносит счастье.
—————
Я чувствовала себя каторжником с неподъемными кандалами на ногах, идя в «берлогу» Андрея.
Он не спал, понуро сидел на табурете, низко свесив седую голову, безотчетно шаркал ногой по полу. Его невинный вид взорвал меня, ненависть подступила к самому горлу. Сама того не ожидая, я вдруг начала изо всех сил бить его по лицу, не жалея рук.
— Скотина! Скотина, совсем голову потерял! Ошарашенный, он
даже не сопротивлялся, только во все глаза смотрел на меня.
— Хватит! — наконец остановил он, сжав до боли мои руки в запястьях. — Злобу-то выпустила?
— Может ты и Ника, как меня хотел...
— Тонька, я же за Кольку, я ведь... он... — нечто скупой слезы выкатилось из его левого глаза.
Ненавидя его раскаяние, я отвернулась, взяла со стола сигареты. Прикурить не успела.
— Тонька, пусть твой дружок убирается! Не выдержу я... не выдержу... он Кольку... он... Тонька... — Андрей не обнял, а сгреб меня в охапку, впиваясь зубами в грудь...
— Не трогай меня! Ты противен мне, противен! — с глубочайшим отвращением выпалила я, пугаясь его безумного и отчаянного взгляда.
— Ты жена мне... жена... Так Бог порешил... — его губы, как пиявки, всасывались в меня.
— Не Бог, а ты порешил... Господи! — застонала я, с трудом отбиваясь от его губ и рук. — Почему ты не дал мне тогда погибнуть, а наказал этим скотом! Неужели так велик мой грех...
Не знаю, откуда взялись силы, я вдруг скинула с себя Андрея, но выскочить за дверь не успела, он кинулся на меня, как разъяренный медведь. На этот раз наши силы были равны. Страх за сына, ненависть поддерживали меня. Сдаваться я не собиралась. Андрей будто почувствовал, внезапно сполз к моим ногам, и зарыдал. Я была слишком опустошена, чтобы осознавать свою победу.
————
Утром, несмотря на плохое самочувствие, я надеялась, что мне хватит сил выполнить обещание, данное сыну, но и этот день приготовил не просто удар, двойной удар.
В кухне никого не было, и я села за стол, не в силах приступить к приготовлению завтрака. Вскоре из комнаты вышли Виталий и Ася, и я сразу поняла, они собираются уезжать. «Так лучше». Сказала я себе. Вдруг выбежал Ник, сама не ожидала, что его так глубоко заденет их отъезд, конечно же не их, Виталия. Он не уговаривал, он растворялся в Виталии, позови тот, и Ник ни секунды не задумался бы, поехал! Один молил, другой с мольбой что-то объяснял, в обоюдном непонимании, в обоюдной растерянности, они были единым целым. О, мне уже было все равно, взорвется мир от правды или нет… Но, то ли слишком много выдалось невыносимых событий, то ли сердце защитило сына, лишив меня сознания в тот момент, когда с губ готово было сорваться – твой сын! Твой отец!
В больной полудреме, я поверила – все отпало, приду в себя, гостей уже не будет, и все пойдет по-прежнему. Ничего не пойдет по-прежнему, поняла, увидев в дверях Виталия. Теперь я знала, что пугало, что останавливало. Не только боль обиды за мое униженное существование, не черные разводы на моих руках, заставили его искать не просто губы, всю меня. Не хотела, не могла верить! Ни тогда, ни теперь не знала, что привело его двенадцать лет назад, в тот последний день, но сейчас его глаза, руки, губы, нет, жаждали овладения, больше – растворения. Теперь!? И все же продолжала себя уверять – это всего лишь отчаяние..
Был ли у меня когда-нибудь длиннее день, чем этот. Тихонько открылась дверь, показалась голова Ника.
— Ма, ты как, здесь или к папе? — робко спросил он.
— А тебе бы как хотелось?
— Чтобы здесь...
— Тогда я тебя жду, — улыбнулась я, отбросив одеяло. И Ник тотчас нырнул ко мне под бок.
— Ма, мы так давно не были вместе. Я соскучился. Ма, а почему дядя Виталий вышел от тебя таким сердитым, он еще никогда таким не был, вы опять поругались?
— Не - ет, он - н просто огорчился, что - о я заболела…   пытаясь быть убедительной, я погасила свет, чтобы Ник не увидел синяков на моих руках.
— Мам, а с папой вы помирились?
— Да-а…
Ник обнял меня за шею, сопя куда-то в грудь, скоро уснул. Когда он был вот так рядом, все остальное становилось песком.
————
Однажды вечером, как всегда, по телевизору шел сериал. Я готовила ужин. Ник бегал где-то по двору, может быть, гулял с Виталием. Андрей был в рейсе. Неожиданно меня насторожила тишина. Обыкновенно, Ася комментировала сериалы, не столько сюжеты, сколько отмечая обстановку и наряды героев. Сегодня она молчала. Вдруг:
— Я бы тоже дралась за свою любовь! — не без злобы воскликнула она.
— А если он ее не любит, насильно мил не будешь,   мельком бросив взгляд на экран, мимоходом заметила я.
— Так не бывает, вчера любил, а сегодня разлюбил.
— В жизни бывает все.
— Нет, посмотрите, чем та лучше, она даже одеваться-то не умеет!
— Разве за это любят?
— А вы знаете, за что любят? — Ася резко повернулась ко мне. — Не думаю, что вашего мужа вы заманили стихами!
В который уже раз я ловила в ее голосе вызов. Фанатично влюбленное сердце этой девочки давно почувствовало опасность, не во мне, для соперницы я была слишком бедна и стара. Ник — вот кто не давал ей покоя. Если она не догадывалась, то интуитивно чувствовала его близкую связь с Виталием.
— Вы ведь его не любите, вам бы хотелось другого мужа...
Не меняя ровного ритма нарезания салата, мне очень захотелось осадить прыть дерзкой девчонки.
— Несомненно, я бы предпочла быть лесорубом, а не деревом. Но в жизни в роли лесоруба нередко выступает сама судьба…
В это время вошел Виталий, и я замолчала, при этом почувствовала на спине ожог от черных глаз, Ася, кажется, поняла, я хоть и старая, но женщина, и она напрасно вступает в неравный спор.
Виталий, что-то заподозрив, тут же увел Асю в комнату. Там она кричала, что больше здесь оставаться не может, что он должен немедленно ее отсюда увезти. Она требовала, чтобы он любил только ее одну. Он обещал ей все.
И я уже готова была выдохнуть, уверенная в том, что завтра они, наконец, уедут.