Анри де Грамон

Автор: Лина
Беты (редакторы): Ukimi
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой)
Предупреждения: нетрадиционный сексуальные отношения


Описание:
Первая война закончилась. Но нет мира в маленьком королевстве, уж слишком лаком кусочек для завоевателей.
Анри де Грамон - блестящий молодой офицер королевской армии. Череда интриг и случайностей приводят его ко двору врага, где ему предстоит бороться за жизнь, за честь и право быть собой.
Королевство - небольшое по территории, имеет стратегический выход к морю.
Молодой король соседнего государства стремится получить его себе.

Посвящение:
Дорогой бете. Спасибо, что поддерживаешь мои даже самые бредовые начинания!

Глава 1. Дуэли и последствия

Я никогда не искал счастья. Кому оно нужно? Я искал наслаждений.
(О. Уайльд. «Портрет Дориана Грея»).

Мы называли себя гедонистами. Жили, как дышали – легко, бездумно, беззаботно. Развлекались, тонули в наслаждении, не упуская ни минуты из отмеренного времени, потому что хоть и не обсуждали вслух, но знали – это ненадолго.
Мы были героями, пронесшими стяг по главной площади столицы. Мы, вернувшиеся с победой, на самом деле были просто смертниками, чье время еще не пришло, и огромные позолоченные часы на башне парламента с идеальной точностью отсчитывали то, что нам осталось.
Нас называли потерянным поколением. Мальчишками с искалеченной Первой войной психикой, рано и слишком близко видевшими смерть. Несшими смерть.
Иногда, когда не пьян и не с друзьями, я задаюсь вопросом, почему тогда умирать было не страшно. Потому что все вокруг делали вид, что готовы умереть? Или потому, что ад ТАМ представлялся куда меньшим злом, нежели ад на поле брани? Так или иначе, мы бились как львы, не щадя ни противника, ни себя. Идиоты, мы были уверены, что победа принесет в страну благоденствие и процветание, что сохраненная независимость даст нам куда больше, нежели рабство под чужаками.
А его величество просто набивал себе цену… и ждал.

***
Тот памятный вечер мы проводили у Стефана.
Видели бы благочестивые аристократки, претендующие на звание наших жен, как проходят вечера у блестящих офицеров-героев, поклонниц у нас стало бы меньше. Среди благочестивых, разумеется. Вино рекой, шлюхи обоих полов в разнообразии, карты, громкий смех.
Стефан привел в нашу теплую компанию новичка. Мальчишка казался совсем юным, сразу видно, что о войне только читал.
- Северин де Лабрюйер, прошу любить и жаловать, - представил он гостя. Фамилия показалась смутно знакомой, но я не придал значения, ведь кто только не был в этой гостиной за три послевоенных месяца. Юнец, преодолевая робость, прищурился и вскинул голову, демонстрируя квадратный и пока еще абсолютно гладкий подбородок.
- Любить… - я обвел жарким взглядом стройную фигуру, - это мы всегда готовы.
Кто-то пьяно засмеялся, юноша нахмурился.
- Ты, mon ami, всегда готов, - хмыкнул Стефан и стащил с дивана пьяную шлюху. Юбки той вызывающе задрались, обнажая стройные бедра, обтянутые шелковыми чулками, но девица даже не очнулась. Стефан похлопал по обивке, убирая несуществующую грязь, выровнял подушки и, приобняв за плечи новичка, сел сам и усадил того рядом.
- Я-то друг, - внезапно и отчего-то зло сказал я. – А это, - махнул в сторону де Лабрюйера - L' Amant qui r;tr;cit? Этот малыш – твой новый любовник? Не замечал за тобой раньше любви к детям.
Движение «маленького любовника» было внезапным и неуловимым. Только я лежал на диване, задрав ноги на подлокотник, и вот уже на полу, жестком и холодном.
- Какого черта? – вскричал, подскакивая. Качнулся, сел обратно. Голова кружилась, вино сегодня оказалось крепче обычного.
- На рассвете, - сквозь зубы процедил мгновенно осмелевший новичок. – Стефан, будьте моим секундантом?
Я переводил недоуменный взгляд с Северина на Стефана, со Стефана на Северина. И решительно ничего не понимал.
- Стеф, о чем он?
- Ты обидел моего гостя.
- Я? И в мыслях не было.
- Так вы, оказывается, еще и трус? – скривившись презрительно, прошипел гость. Этого я, конечно, простить уже не мог.
- На рассвете. Д’Эвре, прошу вас быть моим секундантом.
Д’Эвре нетвердым шагом приблизился к дивану.
- Для вас, мой друг, все, что угодно.
- Пистолеты, - хищно улыбаясь, сказал де Лабрюйер.
Я кивнул.
- До первой крови. В голову, грудь и живот не стрелять! – прокричал Стефан. – И так если поймают...
- Не поймают, - улыбнулся я. – Если никто не расскажет, конечно.
Вечер перестал быть интересным. Я встал, чуть качаясь, махнул всем рукой и пошел на выход. Слуга встретил меня у дома, помог выбраться из фиакра, проводил в спальню, раздел и уложил. Наказав разбудить меня за час до рассвета, я мгновенно уснул. Спать оставалось три часа.
Думал ли я о смерти? Думал ли о том, что де Лабрюйер может нарочно выстрелить в голову? Нет, не думал. Пистолеты – это, конечно, плохо, хотя и честно, на шпагах у мальчишки не было бы ни малейшего шанса. Беспокоило ли меня, что, соглашаясь на дуэль, я нарушаю закон? Нет. Закон представлялся мне условностью, необходимой в качестве сдерживающей силы для народа. Но не для меня.
Хотел бы я сказать, что на рассвете был свеж и бодр, но это было не так. Тяжелая после ночных возлияний голова, чуть дрожащие руки, мутный взгляд.
Я прибыл на место последним. Стефан ходил туда-сюда, не отводя взгляда от часов, д’Эвре пинал носком сапога мелкие камушки, де Лабрюйер стоял, устремив взгляд вдаль. Сейчас он уже не казался таким юным, наоборот, я бы не удивился, окажись он старше меня.

- Доброе утро, господа, - крикнул громко. Спрыгнул с лошади, привязал ее к дереву.
- Явились, - вновь скривившись, протянул де Лабрюйер. – Мы уж и не ждали.
Я не ответил.
Стефан открыл ящик с пистолетами.
- Тридцать шагов.
Мы разошлись. Я вскинул пистолет, прицелился, закрыв левый глаз. Де Лабрюйер держал оружие вполне уверенно. На короткий миг стало страшно. Вдруг в голову? Пройти всю войну и так глупо кончить! Рука дрогнула. Я вздохнул и прицелился снова. Де Лабрюйер медлил. Секунды текли. Я выстрелил. Он упал. Стефан кинулся к нему, присел рядом на корточки, похлопал по щекам.
- Жив? – крикнул я.
- Да. Плечо.
Выдохнул с облегчением. Как оказалось, рано.
- Столичная жандармерия. Не двигаться!
Тюрьма была старой и холодной. Легендарное здание, сгубившее не одно поколение неугодных, гордо возвышалось на холме чуть в стороне от центра столицы. Говорят, из спальни Его Величества открывается панорамный вид на шпили и башни, видны решетки на окнах, меж прутьев которых торчат бледные руки заключенных,
мечтающих потрогать свободу. До этого дня мне не приходилось здесь бывать. И я надеялся, что и не придется.
С потолка мерно капало, в левом углу валялся полусгнивший матрац, в правом – ведро. Под потолком маленькое зарешеченное оконце, сквозь которое еле-еле пробивался робкий солнечный свет.
Светало. Я брезгливо потрогал ногой матрац, о том, чтобы присесть, даже не думал. Прислонился к стене и прикрыл глаза.
Глупо, как же это было глупо. В голове крутился всего один вопрос: кто?
Кто знал о дуэли? Я, д’Эвре, Стефан и де Лабрюйер. В себе и д’Эвре я был уверен. Я все проспал, а д’Эвре сам дуэлянт. Стефан? Неужели все еще обижен? Но чужими руками? Тайком? Нет, не верил я в его вину. Мы же не барышни, в вечной любви не клялись.
Оставался юный Северин. Я задумался, стал ходить по камере от одной стены к другой. Стражник посмотрел настороженно, но, убедившись, что я не буяню, опять перестал обращать внимание. Де Лабрюйер – семья в столице известная. Всю нашу внешнюю политику определяют де Лабрюйеры. Тогда тем более непонятно, зачем ему меня подставлять.
Я прислонился к стене и съехал на корточки, уткнулся головой в колени.
- Эй, милорд!
Я вскинулся. Неужели задремал?
- К вам пришли.
Медленно поднялся, попрыгал на месте, восстанавливая кровообращение в ногах. Тяжелая дверь с пронзительным скрипом распахнулась.
- Мишель! – подбежал к решетке, тронул руку любимого брата.
- Анри, - Мишель покачал головой. – Как же так?
Он смотрел без осуждения, добрые карие глаза его лучились пониманием.
- Попался на провокацию, - ответил тихо. – Что теперь?
Мишель поправил манжет сутаны и посмотрел мне в глаза. Я замер.
- А сам ты как думаешь?
Признаться, я не думал. Ни минуты я не думал о том, чем грозит мне эта дуэльная выходка. Забыл о законе, запрещающем любые дуэли, забыл об ответственности за нарушение.
- Так что, казнь? – сердце бухало где-то в горле. В одно мгновение накатили доселе тщательно сдерживаемые эмоции. Смерть слишком часто ходила рядом, но я так и не научился ее не бояться.
Мишель сжал мои пальцы.
- Думаю, Его Величество тебя помилует. Вторая война – дело решенное, сам знаешь. Уверен, на тебя у него другие планы, - я хмыкнул, не сдержавшись. Действительно, зачем казнить того, кто может отдать жизнь с большим толком? - Но он недоволен, очень недоволен. Отец и Филип сейчас у него.
Я закрыл лицо руками. Моя глупость, мой юношеский пыл и неуместная гордость заставили униженно просить за меня отца и старшего брата.
- Все образуется, - Мишель погладил меня по плечу. – Я помолюсь за тебя.
Ах, если бы этого было достаточно!
- Простите меня, - прошептал я.
- Господь простит.
Мишель повернулся к стражнику. Тот поклонился.
- Готовы, святой отец? – кивок в ответ.
Стражник с почтением проводил брата, и я снова опустился на корточки, спиной прислонившись к стене.
Ощущал себя паршивой овцой в благородном семействе. Препротивное чувство.
- Виконт? – кто там еще?
- Де Лабрюйер?
- Как вы? – он приблизился к решетке, я встал.
- Лучше не бывает. Как плечо?
Он не ответил, только поморщился, тронув бинты. Стояли друг против друга, разделенные тюремной решеткой. И молчали. Я, наконец, получил возможность разглядеть Северина как следует. Нет, он не был младше меня, тонкая фигура и гладкое лицо ввели меня в заблуждение. Передо мной стоял не мальчик – мужчина: пронзительные серые глаза испытующе смотрели на меня, изящно изогнутая верхняя губа накрыла пухлую нижнюю.
- Нравлюсь? – спросил я. От напряжения сдавали нервы.
Де Лабрюйер хмыкнул.
- Нет.
Я сглотнул.
- Признайтесь, вы нарочно меня провоцировали?
- Не признаюсь, - он играл со мной, как кот с мышью. И я вынужден был отметить, что его положение было значительно более выигрышно: находясь по другую сторону решетки, он волен был уйти в любой момент. В отличие от меня.
Он постоял еще несколько мгновений, потом повернулся спиной и, не говоря ни слова, покинул камеру, оставив меня недоумевать.
Трижды меня кормили похлебкой с хлебом, единожды опустошили ведро. Преодолев брезгливость, я присел на угол матраца. Темнело. Казалось, до рассвета меня не выпустят точно. Может, его величество все-таки решил сделать меня примером того, как поступать нельзя и казнить в назидание?
Нет ничего хуже неизвестности. Скажи мне, что казнят, я бы и то страдал меньше, точно зная, чего ожидать от грядущего дня. Но участь моя оставалась мне неизвестна. Стоит ли говорить, что до рассвета глаз я так и не сомкнул?
Ближе к обеду снова пришел Мишель.
- Брат мой, у меня хорошие новости, - с улыбкой сказал он с порога. – Его величество помиловал тебя.
Я вздохнул, без сил ткнулся лбом в решетку.

Дома меня ждали. Филип кричал, упрекал в безответственности, обычно невозмутимая матушка промокала платком влажные глаза, отец был холоден и настроен решительно. Мишелю – единственному, кто мог бы за меня заступиться – обстоятельства не позволили быть в этот момент со мной.
- Анри, поведение ваше не умещается ни в какие рамки. Дальнейшая судьба ваша решена.
Я покорно склонил голову, ожидая отцовского повеления. Смешны наши традиции: можно быть сколь угодно бравым офицером, но пока вы младший графский сын и не живете своим домом, вы беззащитны пред отцовской волей, словно младенец. Мне несказанно повезло, ведь традиции предписывали мне карьеру церковника, к коей душа моя не лежала совсем, и только Мишель, которому военные сражения не более милы, чем мне – ряса, избавил меня от уготованной доли к нашему обоюдному удовлетворению.
- Анри, вы завтра же выезжаете в имение де Брази. Через месяц юная Сабрина достигнет брачного возраста, и я желаю видеть вас, сын, женатым человеком.
Я тяжко вздохнул и прикрыл глаза. Жениться в мои планы не входило еще лет пять, как минимум.
- Отец… - осекся под тяжелым взглядом.
- Не обсуждается. Хватит! Надеюсь, семейная жизнь хоть немного умерит ваш пыл.
Признаться, я в этом очень сомневался. Но мнение свое держал при себе.
Так, на следующий день я отправился в имение невесты в тридцати лье от столицы с тем, чтобы не далее чем через месяц сочетаться браком. Настроение было безрадостным, сельские пейзажи никогда не были мною любимы, а о скупости графа де Брази ходили легенды. Юная же Сабрина не вызывала во мне иных чувств, кроме смущения – последний раз я видел ее еще в коротком платьице, передвигавшуюся ползком. Самому мне было тогда едва ли шесть.

Пожалуй, недели, которые мне довелось провести в имении невесты, стали одними из счастливейших в моей жизни. И знай я, что ждет меня дальше, не растратил бы их так бездарно.

Глава 2. Сельские пейзажи

В радости, как и во всяком наслаждении, почти всегда есть нечто жестокое.
(О. Уайльд. «Портрет Дориана Грея»).

Меня ждали к ужину. Миленькая, хоть уже и не первой свежести, служаночка проводила меня до отведенных покоев.
- Прошу вашу милость, - проворковала, опуская глаза с хитрым прищуром. Я взял на заметку прищур и шагнул в комнату. Освежился с дороги, переоделся в чистое и решительно спустился в столовую.
Столовая в поместье де Брази разительно отличалась от нашей городской. Большое помещение с деревянным потолком, пересеченным балками, обшитые деревянными же панелями стены, нарочито грубый пол.
На входе я едва не столкнулся с той, кого совсем скоро должен был назвать своей женой.
- Удивлены? – с улыбкой спросила она. – Прихоть батюшки.
Я не смог не улыбнуться в ответ, чувствуя себя почему-то заговорщиком.
Сабрина де Брази, конечно, изменилась. Я с интересом, стараясь особенно не наглеть, разглядывал ее. Невысокий рост, хрупкое сложение, большие карие глаза – она была прелестна в своей юности и невинности.
- Рад вновь видеть вас, - проговорил, поднося к губам тонкие пальчики.
Возможно, прелесть невесты должна была заставить меня смириться с участью, вот только желание связать себя узами брака так и не появилось. Я был покорным сыном и глубоко несчастным человеком. В самом по себе браке как будто не было ничего плохого, но пример старшего брата внушал мне форменное отвращение. Филип женился рано, невесту, разумеется, выбирал отец. Да что там, Филип, как наследник, был обречен жениться и продолжить род. Жена его оказалась склонной к меланхолии робкой женщиной, во всем согласной с мужем. Она безропотно вынашивала его детей, чудесно ладила с матерью и ужасно раздражала меня своей покорностью судьбе. И Филип был ей под стать: темперамент его был таков, что уже семь лет он имел одну и ту же любовницу, которой изменял лишь с женой. Раз в год, я полагаю. А это тоже о чем-то да говорит. Я не представлял себе такую жизнь, я отрицал ее. Но был бессилен что-то изменить.
За столом меня посадили между графом и невестой. Напротив восседала графиня, левее – незнакомый молодой человек лет девятнадцати.
- Этьен Реньяр, - отрекомендовали мне его.
Тот кивнул, глядя неожиданно зло.
- Господин Реньяр – наш учитель музыки, - сказала мне невеста. Голос ее дрожал.
Реньяр всю трапезу пожирал Сабрину глазами, да столь откровенно, что даже кто-то менее проницательный непременно догадался бы о страстных чувствах, питаемых
сим юношей к графской дочери.
Спокойно поесть мне не дали. Графине непременно сегодня необходимо было узнать все столичные сплетни, коих я хоть и не собирал нарочно, знал немало.
- А будет ли опять война? – удовлетворившись описанием фасонов платьев дам, спросила графиня. – Даже до нашей глуши доходят тревожные слухи.
Я тщательно пережевал кусочек свиной вырезки и ответил:
- Война будет.
- И что же, вы, виконт, вернетесь на фронт? – впервые за время ужина подал голос Реньяр. – Или предпочтете тяготам войны прелести семейного очага?
«О, - подумал я, - а юноша-то ревнует. Интересно».
- Я буду там, - ответил спокойно, - где меня предпочтет видеть его величество.
- Очень похвально, - ядовито процедил юнец.
- Этьен… - прошептала Сабрина. – Я прошу вас, не нужно…
- С вашего позволения, - он отодвинул стул и встал. Отрывисто кивнул графу, поцеловал руку графине и, не глядя ни на меня, ни на Сабрину, выскочил из столовой.
Пауза затягивалась.
- Есть что-то, что я должен знать? – спросил я.
Граф откашлялся.
- Реньяр просил руки Сабрины. И получил отказ.
- Что же, это все объясняет. Ангел мой, - обратился к невесте, - я бы с удовольствием погулял по вашему прекрасному саду. Окажите мне честь, - протянул руку.
Сабрина промокнула рот салфеткой и грациозно поднялась.
- Конечно, милорд.

- Анри, вы можете звать меня Анри, - сказал, едва мы остались одни.
- Да, милорд.
- Этот… Реньяр, - начал решительно. – Вы любите его?
Сабрина де Брази остановилась посреди дорожки и прошептала:
- Я буду вам верной женой, милорд. Но я не обязана отчитываться вам в своих чувствах.
Признаться, я был удивлен.
- Позвольте, миледи, разве не имеет права супруг претендовать на любовь своей жены?
- Ах… зачем все так? – она картинно приложила платок к глазам. Так обычно делала моя матушка, когда не желала отвечать на отцовские вопросы.
- Вы хотели за него замуж?
- Какая разница, что я хотела, если все равно ничего не изменить…
Я взял ее под руку и довел до первой скамейки.
Почему отец выбрал мне в жены де Брази, я понятия не имел, да и не интересовался. Однако то, что девица не горела желанием вступать со мной в брак, открыло неожиданные перспективы. И вовсе не о ее счастье я думал, говоря:
- Разница как раз есть. Возможно, нам совместными усилиями удастся помочь вашему горю.
- Ах, Анри, - она подняла на меня ясные, полные слез глаза. – Я была бы вашей рабой навечно, - эмоции переполняли ее и, как всякая чувствительная душа, она под влиянием момента давала обещания, которые не собиралась выполнять.
К женским слезам я был равнодушен с детства. Но ее слова запомнил.
Пожал горячую руку.
- Все образуется, ангел мой.
И я уже примерно знал, как.
Реньяр смотрел волком, старался всячески избегать. Среднего роста, стройный до худобы, с пышной светлой шевелюрой и серыми глазами, он неуловимо напоминал де Лабрюйера. И вызывал вполне определенные чувства и желания. Его обтянутый бриджами зад день и ночь будоражил мое сознание. Его чувственные губы прекрасно смотрелись бы зацелованными, а серые глаза – затуманенными страстью.
- Мсье, считаю, нам необходимо поговорить.
- О чем, милорд? – искренне удивился он.
- Я не желаю мешать вашему с миледи счастью, - низко склонившись, прошептал в ухо.
- Я получил отказ, - уже не так злобно и решительно сказал Реньяр.
- Я знаю. И знаю, как его можно обойти, - он вскинул голову, ясные глаза его светились надеждой.
- Я буду целовать ваши руки, милорд, - теряя всю браваду, прошептал он, едва не задыхаясь от эмоций.
«И не только руки», - про себя усмехнулся я.
- Жду вас у себя в полночь.
Не было сомнений, что он придет.
***
Я ждал, надеялся, горел. Принял ванну, надел чистую сорочку, несколько раз брался читать Вольтера, откладывал, понимая, что читаю то же по пятому кругу. Я был взволнован – новый партнер всегда действовал на меня будоражаще. И так же быстро приедался.
Да, я был развратен во всех смыслах этого слова. И в том, поверьте, не было прямой моей вины. Когда ты юн и красив, как девушка, стоит ли удивляться, что тебя хотят? Даже если не хочешь ты. Когда мой военачальник взял меня впервые, я хотел убить его и покончить с собой, чтобы оборвать тот позор, что упал на меня. Я сказал ему об этом. Но в ответ услышал лишь раскатистый смех.
Он научил меня любить боль, научил получать удовольствие, унижаясь и унижая, показал такие грани удовольствия, о которых без него я не узнал бы никогда. Он развратил меня, юного невинного лейтенанта, и я ненавидел его за это со всем пылом, на какой был способен. И рыдал, как дитя, когда его не стало.
Война не щадит никого.
***
Стук в дверь раздался ровно в полночь.
- Войдите, - крикнул я хрипло.
- Милорд, вы хотели говорить со мной, - Реньяр прошел в комнату, с удивлением посмотрел на меня, полулежащего в постели. Покраснел. О, эта прелесть невинности!
- Хотел. Раздевайтесь и ложитесь рядом.
- Милорд? – краснея еще гуще, прошептал мой ночной гость.
- Вы хотите Сабрину? – он кивнул. – А я хочу вас.
Он мялся, смущенный.
- Не медлите же, не убудет от вас.
Дрожащие его пальцы медленно и неловко расстегивали пуговицы жилета, а я, забыв как дышать, любовался красивым стройным телом, ярким румянцем на щеках, тонкими пальцами.
- Все снимать? – шепотом спросил Реньяр.
Я кивнул, не доверяя более своему голосу. Он стянул бриджи, бросил их в кресло возле камина, следом туда же отправились чулки.
- Ложиться?
Заскрипела кровать, я подвинулся, давая ему чуть больше места.
- Целовать, надеюсь, не будете? – Реньяра трясло, улыбка его была вымученной.
- Почему не буду? – я повернулся на бок, провел пальцами по гладкой щеке. – Вы красивы, Этьен.
- И предпочел бы находиться подальше от вашей спальни.
- Увы, - улыбнулся я, ничуть не жалея. Коснулся губами его губ, тронул языком, отстранился. – Как вам больше хочется? Нежно, грубо? У меня нет намерения сделать вам плохо, только хорошо.
Реньяр вздохнул.
- Лучше быстро.
Я откинул одеяло, повалил гостя на подушки и поцеловал. Глубоко, пылко, горячо, вынуждая ответить. Перевернул его на живот, достал заранее приготовленное масло, налил Реньяру между ягодиц, растер.
- Я презираю вас, - прошептал он, когда я стал входить. Пальцы на ногах свело от острого наслаждения. – Ненавижу.
- Ох, - только и ответил я. И стал двигаться.
- Вы гадкий, - толчок, - мерзкий, - еще толчок, - я вызову вас на дуэль и…
- Молчите уже, - прохрипел я, держась из последних сил.
- Бог накажет вас…
- Да заткнитесь уже, - я сильно дернул его за волосы, заставив запрокинуть голову. – Не хочу оконфузиться.
- Развратник, - прошипел Реньяр, ввергая меня в пучину наслаждения. Я сжал его бедра, не заботясь о том, что на сливочно-белой нежной коже останутся «говорящие» следы моих пальцев.
- Ненавижу…
- Повторяетесь, - со смешком сказал я.
Он пошевелился, попытался встать, но скривился и лег обратно.
- Мы на сегодня еще не закончили, - прошептал я, наслаждаясь данной мне властью. Ах, как же сладка она была!
- Я убью вас, - с твердостью в голосе сказал мой визави.
- Не убьете, - столь же уверенно ответил я. – Во-первых, тогда вместо счастья с любимой вас ждет гильотина, а во-вторых, без меня у вас тем более нет шансов.
Он вздохнул.

Глава 3. В ожидании письма

От наслаждения неотделима боль.
(Пьер де Ронсар).

Ничто никогда не возбуждало меня более, чем власть над другим человеком. Когда один взгляд, одно движение бровей способно опустить на колени, заставить молить о внимании, о ласке, о боли.
Реньяр был дикарем. Не знавшим любви дикарем. Я видел, как сладки ему мои ласки, слышал его сбившееся хриплое дыхание, тихие стоны, чувствовал, как покрывается испариной его стройное тело, как выгибается спина, приподнимается зад. Он хотел меня и ненавидел за это. За то, что я показал ему любовь плотскую, отличную от той, что он питал к моей любезной невесте. За то, что волновал его.
Я заставил его приходить ко мне каждую ночь. И еженощно со стоном изливался в него под сладкое «ненавижу».
- Вы не умеете радоваться жизни, Этьен, - я гладил его обнаженное бедро, теребил волоски в паху. – Не цените мгновения. Живете мечтами о светлом будущем, не замечая, насколько прекрасно настоящее.
- Оно вовсе не прекрасно, мсье, - ворчливо отзывался он. Несмотря на разрешение в спальне звать меня по имени, он словно нарочно называл меня исключительно «мсье». – Я ненавижу вас. Если бы от вас не зависело счастье моей любимой, я убил бы вас.
Его ответы меня ужасно забавляли.
- На дуэли? Боюсь, не вышло бы, любезный. Или вы подкрались бы ко мне, как вор в ночи, - я кончиками пальцев коснулся его груди, приласкал шею. – И закололи ножичком для льда?
Реньяр часто дышал. Пожалуй, пора было переходить к следующему этапу развлечения.
- Мне кажется, вы просто дразните меня, - прошептал ему в ухо. – Дразните и возбуждаете. Знаете, что бывает с теми, кто смеет дразнить офицера королевской армии? – он закусил губу и покачал головой. – Их наказывают. И я накажу вас, Этьен.
Он перевел на меня затуманенные глаза и прохрипел:
- Как, мсье?
- О, вам понравится. Ложитесь на живот.
Он посмотрел недоверчиво, но повернулся, представив моему взгляду удивительной красоты ягодицы.

Я помню, как был выпорот впервые. Как держался из последних сил, стараясь не кричать, как кусал губы, как хотел орать о своей ненависти, на деле же лишь хрипло постанывал каждый раз, когда огромная ручища моего командира, графа де Блуа, опускалась на многострадальный зад.
«Нет ничего лучше хорошей порки, - говаривал он. – После нее мальчик обычно расслаблен и послушен».
Со мной вся его стройная, годами проверенная теория дала сбой. Я не был расслаблен, не стал послушен. Едва он спихнул меня с колен, чтобы поставить на четвереньки, как я вскочил и опрометью, на ходу натягивая штаны, вылетел из его походного шатра. В глазах стояли злые слезы, зад горел. Казалось, в ту ночь меня можно было выпускать на врага без оружия. Откуда мне было знать, что своей непокорностью я лишь провоцировал его? Возможно, прими я его внимание как должное, он очень скоро остыл бы, выбрав себе другого. Но я сопротивлялся, тем самым сделавшись его наваждением.
Он ломал меня, унижал, понимая, что измываясь надо мной, унижает в первую очередь себя. А я, к своему стыду, стал получать удовольствие. От нашего общего унижения, нашей общей боли.

- Что вы собираетесь делать? – хрипло спросил Реньяр. Я оглаживал подушечками пальцев нежную, словно шелк, кожу, предвкушая, как скоро на ней появятся ярко-красные отметины от моей ладони.
- Выдыхайте, - шепнул. И в первый раз опустил ладонь.
- Ох, - Реньяр вздрогнул. Попытался подняться.
- Лежать! Я вас не отпускал.
- Вы сумасшедший.
- О, нет. Думаю, десяти сегодня будет достаточно. Расслабьтесь. Зажимаясь, вы причиняете себе ненужную боль.
Я ударил снова. Реньяр дернулся, но смолчал, лишь пальцы сжались в кулаки, комкая подушку. И снова, и снова.
- Десять, - погладил нежно отметины – красиво получилось!
- Ненавижу, - он уткнулся лбом в подушку. – Как я вас ненавижу.
- Это хорошо, - прошептал я, наклоняясь, чтобы коснуться горящей кожи губами. – Нет ничего хуже равнодушия, Этьен. Равнодушие в зародыше способно убить любые чувства.
- У меня нет к вам чувств, - в голосе его, приглушенном подушкой, все еще слышались слезы. Бедный мальчик.
- О, у вас есть, - я целовал его ягодицы, гладил поджавшиеся яички. – Встаньте на четвереньки, - потянул за бедра, понуждая.
Порка и слезы опустошили его, он стал словно воск в моих руках. И я терялся в ощущениях, наслаждался в полной мере, умирал и воскресал, и умирал вновь.

Де Блуа, мой командир, не был мне другом. Однако занимал в моей душе места гораздо больше, чем мне бы хотелось. В нем сосредоточилось все то, что я ненавидел. И что любил. Моя растущая зависимость пугала меня. В те ночи, что он не звал меня, я страдал. Казалось бы, должен был рыдать от облегчения, но нет, наоборот. И ревновал, когда думал, что он на кого-то меня променял. Ему нравилось меня дразнить, показывать, что я – его собственность, что не могу без него. Я смеялся ему в лицо, проклинал, а он все видел, все знал.
- Мой милый Анри, - говорил он после акта любви. – Вы так юны и неопытны. Вы еще будете благодарить меня.
- Никогда, - горячо шептал я в ответ, прижимаясь крепче.
- Глупый, глупый мальчик. Вас ждет блестящее будущее, но для него вы должны быть гибким не только физически.
В моменты, когда он выставлял себя моим благодетелем, я особенно остро ощущал сжигавшую меня ненависть.
- Гордыня – грех, мой мальчик. Но я заставлю вас забыть о ней.
И он заставлял.
Когда я лизал его ноги, его пенис, его зад, то думал о том, что когда-нибудь убью его. И представлял тысячу и один способ осуществления мести. Представлял, как он будет ползать передо мной на коленях, умоляя взять его или хотя бы выпороть, а я попользую его и отдам на потеху солдатне. Удовольствие мое в такие моменты было особенно острым.
Не знаю, к счастью ли, но не мне суждено было оборвать нить его жизни.

У де Брази продолжалось без изменений. Я все так же ночами имел Реньяра, днем же изображал перед графом и графиней идеального жениха для их дочери, вгоняя ту в краску смущения.
- Когда же? – только и спрашивала она, едва мы оставались одни.
- Скоро, - отвечал я. – Скоро.
Я ждал письма. Слухи о скорой войне не были более слухами, и я со дня на день ожидал вызова в полк, собираясь прикрыть им исчезновение Сабрины с Реньяром.
Реньяр мне уже в некоторой степени наскучил, его деланное сопротивление, норовившее рухнуть после первого же поцелуя, его томные взгляды, пугавшие меня своей откровенностью вне спальни – все говорило о том, что фарс пора кончать. Сдавшийся, принявший меня над собой, он более не был мне интересен. Но сначала я должен был довести задуманное до конца.

Мы с Сабриной гуляли по саду. Я взял в руку ее маленькую ладонь, поцеловал нежно.
- Сердце мое, совсем скоро мы расстанемся навсегда…
Она смущенно опустила голову, но руку вырвать не пыталась.
- Вы свяжете свою жизнь с мсье Реньяром.
- Я мечтаю об этом дне, - тихо ответила Сабрина.
- Я тоже. Ведь ваше счастье – все для меня.
- Вы – святой, Анри.
Я промолчал.
- Не знаю, как благодарить вас.
- Пустое. Но сначала, душа моя, я хотел бы убедиться, что ваш избранник достоин вас. Хочу быть уверен, что вверяю вашу добродетель в сильные мужские руки. Готовы ли вы помочь мне организовать нашему дорогому другу небольшую проверку?
Разумеется, Сабрина согласилась. Я ведь не объяснил, в чем она будет заключаться.

Ровно в час пополуночи, когда мы с Реньяром обессиленные лежали в постели, раздался стук в дверь.
- Боже, - вскрикнул он, вскакивая. – Кто это может быть?
- Сабрина, - не двигаясь, ответил я.
- Как? Зачем? О, я пропал! – он раненым зверем заметался по спальне, собирая свою одежду.
- Откройте ей, Этьен. Негоже заставлять мадемуазель ждать за дверью.
Он кое-как натянул бриджи, накинул сорочку и, нервно кусая губы, распахнул дверь.
- Счастье мое? Ты, здесь, в столь поздний час? – счастье огромными от страха глазами смотрело на растрепанного любимого, а я коварно улыбался, предвкушая.
- Почему вы в таком виде, Этьен?
- Мадам, - крикнул я с постели. – Проходите, мы не обидим вас.
Она колебалась, стоя на пороге. На какой-то миг мне показалось, что она развернется и убежит. Но нет, вошла.
- Реньяр, заприте дверь. Мадам, присядьте в кресло.
- Зачем вы позвали меня? – дрожа всем телом, спросила моя невеста.
- Чтобы увериться в том, что ваш любимый достоин вас, чтобы показать вам, как прекрасна любовь. Чтобы направить вас, научить.
Сабрина очаровательно покраснела, Реньяр тоже.
- Мсье? – спросил с вызовом. – Я не понимаю вас.
- О, я объясню. Какое супружество ждет вас? – влюбленные робко переглянулись, я же чувствовал себя всевластным купидоном. – Жалкое, пресное, скучное. Вы, Сабрина, - махнул рукой в ее сторону, покрывало, прикрывавшее мои чресла, съехало, открывая больше, чем могла вынести ее стыдливость. Сабрина прикрыла глаза. – Вы будете отдаваться мужу под покровом ночи, в полной темноте, в сорочке до пят. И думать в это время о доме, давно не крашеном потолке, детях. А вы, Реньяр? О чем будете думать вы? О том, как же скучна и однообразна оказалась супружеская жизнь. О том, что ваш супружеский долг и в самом деле долг. Я не могу допустить этого! – вскричал я горячо, садясь на постели. – Моя обязанность – научить вас получать удовольствие от супружества. Реньяр, раздевайтесь! – он вздрогнул. – Я жду!
И снова на пол полетели бриджи и сорочка.
- Ложитесь. Будете сегодня моей супругой. А вы, мадам, смотрите. Потому что потом буду смотреть я.
- Мсье… Анри, - она упала на колени рядом с кроватью. – Не нужно, умоляю.
- В самом деле, - я, не заботясь о наготе, а если быть откровенным, демонстрируя ее, вскочил с постели и шагнул к ней. – Зачем нам заменители? Встаньте, ангел мой.
Я сноровисто расстегнул ее домашнее платье, стянул его с плеч, туда же последовала сорочка.
- Мсье, я буду опозорена, - прошептала она, надеясь воззвать к моей чести.
- Чем, душа моя? Тем, что ваш почти муж сделает вам приятное? Обещаю, свою невинность вы потеряете наедине с ним после бракосочетания. Или вы стесняетесь меня? Право, не стоит. Здесь я как доктор, как священник, намерения мои чисты… Ложитесь же.
О, как прошла та ночь! Я учил Реньяра целовать Сабрину, я сам ее целовал, учил его лизать ее острые груди, вырывая сладострастные стоны.
- Возьмите ее сзади, - прошептал ему в ухо.
- Нет, я не могу!
- Можете! Иначе на ее глазах возьму вас я.
Признаться, я собрался взять его в любом случае, ведь нет на свете большего наслаждения, чем быть одновременно и любовником, и любовницей!
- Берите! – прокричал он, отшатываясь. – Я не оскверню ее на ваших глазах!
Я скривился разочарованно. И все-таки сумел его убедить, пригрозив, что тогда возьму обоих.
Отпустил я их лишь на рассвете.
А после обеда вновь позвал Сабрину прогуляться. Под строгим взглядом своей матушки она не смогла мне отказать.
- Мадам...
Она заплакала. Я растерялся.
- Как вы могли, мсье? Как могли заставить нас делать такие вещи? – щеки ее горели, глаза были полны слез. В тот момент я был готов сам на ней жениться, настолько прекрасна она была в своем горе, своем мнимом позоре.
- Право, душа моя, разве же я сделал что-то плохое? Я гарантировал вам верность супруга вашего, показал, что брак – это не только долг, но и удовольствие. Я рассчитывал на вашу благодарность. А что получаю? Упреки? Недовольство? Вы расстраиваете меня, Сабрина.
- Мсье… мне так стыдно.
Я нежно сжал ее руку.
- Не стоит стыдиться себя, дитя мое. Думаю, вы уже можете начинать собираться в дорогу, совсем скоро нам представится возможность исполнить задуманное.

Долгожданное письмо пришло на следующий день. Меня вызывали. Но не в полк, как я рассчитывал, а ко двору. Без промедления.
Утром мы с Сабриной сели в карету, сообщив графу и графине, что едем на прогулку. Реньяр с вещами уехал несколькими часами ранее, и ждал нас у церковного прихода, где заранее подкупленный священник должен был обручить их в тот же день.
Сабрина была бледна и взволнована, Реньяр воодушевлен и доволен, я же был рад. И счастью влюбленных, и тому, что счастье это не мое, и скорому возвращению в строй.
Все прошло по плану, и несколько часов спустя очаровательная Сабрина де Брази стала Сабриной Реньяр. Я не сомневался, что граф примет ее обратно даже женой Реньяра. И не сомневался, что молодых ждет хоть и не простое, но счастливое будущее.
Расстались мы почти друзьями.

Я вернулся в имение де Брази ближе к вечеру. Сказал графине, что Сабрина устала и прилегла отдохнуть, а сам при графе распечатал письмо еще раз, посетовал на судьбу, вынуждавшую меня покинуть благословенный дом и, пообещав вернуться, дабы сочетаться браком с их дочерью, приказал запрячь лошадей, молясь, чтобы пропажу Сабрины не обнаружили до моего отъезда.
Через три дня я прибыл в столицу.
Чтобы узнать, что никакой войны не будет.

Глава 4. В путь

Кто наслаждается, тому тяжело расставаться с жизнью; кто страдает или терпит лишения, тот приветствует смерть, как друга.
(Леопольд фон Захер-Мазох / Венера в Мехах)

- Лейтенант де Грамон по вашему приказу прибыл, - преувеличенно бодро отрапортовал я. Четырехчасовое ожидание в приемной способно испортить настроение кому угодно.
- Вольно, капитан, - ответил его величество.
Капитан? Я смутился. Поправить? Или нет?
Уголки его рта чуть дрогнули, видимо, я не сумел сдержать эмоций.
- Да, капитан.
- Благодарю, ваше величество, - ответил я, приложив ладонь к груди.
Самые противоречивые чувства овладели мною. Первой была эйфория – много ли в королевстве капитанов в двадцать один год? Следом пришло понимание, что повышение это неспроста. Чего захочет король взамен? А что захочет, сомнений не было.
- Наша дочь, любимая принцесса Катерина выходит замуж, - начал он. Я внимал молча, не понимая, какое могу иметь к этому отношение. – Супругом ее станет Карл Пятый.
Я вскинул голову, встретился глазами с его величеством. Я впервые видел его так близко. И впервые он обращался ко мне лично.
- Вы, капитан, войдете в свиту принцессы. Отправление завтра.
Я поклонился.
- Можете идти. Все инструкции получите позже.
Поклонился опять. Вышел.
В голове царил сумбур. А как же война? Или принцесса – жертва, которую король приносит ради мира? Ведь понятно, что еще одной войны нам не выдержать – казна пуста, поля сожжены, армия поредела. Но в голове был всего один вопрос – почему принцессу должен был сопровождать я? Не самый родовитый, не самый богатый, не герой и не родня. Даже не гвардеец! Почему я? К сожалению, его величество был не тем человеком, кому можно задавать вопросы.
В холле я едва не столкнулся с де Лабрюйером. Он шел, сопровождаемый советником, прямо к королю, минуя ожидавших аудиенции послов, минуя стражу. Никто не встал у него на пути. Какие же общие дела дали ему право входить к королю, как к себе?

Вечером я был у Стефана.
- Я что-то не понял, - икнув, сказал д’Эвре. – Война будет или все-таки нет?
- Я так понимаю, - отхлебнув из бокала, проговорил Стефан, - что если Катерина выйдет-таки замуж за Карла, в войне смысла никакого. Смешно воевать с собственным тестем за то, что и так будет принадлежать тебе.
- А если нет? – внезапно спросил я.
- А если нет… - Стефан потянулся к бутылке, обновил напиток. – Если нет… мы все умрем, - он глухо рассмеялся.
- Получается, мы в любом случае ложимся под Карла?
- Ну да. Только так мы сохраняем видимость достоинства.
«Видимость достоинства»… все в нашем мире было лишь видимостью достоинства.
К полуночи в гостиной остались только я и Стефан. Он с ленивой грацией встал со своего дивана и подошел ко мне. Наклонился, почти касаясь моих губ своими. Я чувствовал его дыхание, мог различить тоненькие морщинки вокруг глаз – еще недавно их не было.
- Не нравится мне это, - сказал он. Я приподнял брови в удивлении. – Не понимаю, зачем тебя отправлять с принцессой.
- Сам не понимаю.
- Мне кажется, - он тронул пальцами мои волосы. – Кажется, что скоро все изменится. И что я больше тебя не увижу.
- Стеф…
- Будь сегодня со мной, Анри.
Я молчал. Быть с ним? Не в моих правилах было входить в одну реку дважды. А со Стефаном у нас уже все было. Когда похоронили де Блуа, я места себе не находил, бродил, как потерянный. Как же! Ведь у меня отобрали любимый объект для ненависти! Тело жаждало любви, душа – власти, а сердце обливалось кровью от горя.
Стефан возник в моей жизни очень вовремя. Не дал сойти с ума. Такой же юный и столь же потерянный. Только его никто никогда не насиловал.
- Не знаю, Стеф. Не думаю, что это хорошая идея.
Он прижался губами к моим, его язык хозяйничал в моем рту, ладони гладили плечи.
- А вдруг на этом все, Анри? – прошептал, оторвавшись от моих губ. – Вдруг больше никогда…
Я усадил его к себе на колени, лицом к лицу, погладил по спине.
- Ты что-то знаешь? – спросил, прищурившись. Он покачал головой и вздохнул.
- Анри, ты помнишь, как было в первый раз?
- Ты стонал, как девчонка, - со смешком сказал я.
- До тебя я даже не подозревал, что столь развратен, - он вылизывал мою шею, терся задом о мой пах. – Сделай мне больно, Анри. Только ты умеешь так…
Его глаза были совсем близко – шальные, пьяные.
- Уверен? – я давал ему шанс отступить. Все-таки боль Стефан переносил плохо. И сейчас словно наказывал себя за что-то. Что-то, в чем не хотел признаваться.
- Уверен. Хочу запомнить тебя таким. Пожалуйста.
Я резко спихнул его на пол.
- Тогда на колени, руки за голову! – он подчинился.
Думал ли я, что слова Стефана могли оказаться пророческими?

***
Кортеж собрался знатный, принцессу провожали с помпой. За пятью каретами, в одной из которых находилась Катерина с тетушкой и личной горничной, а в других – любимые фрейлины и слуги, тянулась колонна из телег с сундуками. Как капитан королевской армии, направленный лично королем, я имел возможность скакать вплотную к карете принцессы.
- Добрый день, ваше высочество, - я поклонился. Она улыбнулась, показав очаровательные ямочки на щеках. Екатерине лишь позавчера исполнилось шестнадцать, и теперь ее можно было выдавать замуж как по нашим законам, так и по законам наших врагов. – Я не имел возможности поздравить вас…
- Ах, Анри, не говорите глупостей. Я очень рада, что меня сопровождаете вы.
- Польщен, мадам, - снова поклонился я.
- Вы знаете, что в вас влюблена половина моих фрейлин?
- Да-а? – с улыбкой спросил я. - А что другая половина?
- А другая половина любит Северина де Лабрюйера.
- Вы разбили мне сердце, ваше высочество! – я картинно приложил ладонь к груди и закатил глаза. Она звонко рассмеялась. Я наклонился ближе к окну кареты.
- А что же вы, - прошептал. – Кому отдано ваше сердце?
Она закусила губу.
- Ах, Анри, какая разница? Придется отдать Карлу Пятому. Надеюсь, он хотя бы не очень старый, не косой и не безногий.
- Его величество – очень интересный мужчина, - успокоил я ее.
- Да? – она едва не по плечи высунулась из кареты. – Вы его видели?
- Разумеется, - гордо ответил я. Видел, конечно, видел. В подзорную трубу. Но не пугать же мне было юную принцессу сказками о заморском чудище?
Путь предстоял неблизкий. Но погода благоволила нам, отличные лошади ждали на каждой станции, в принимавших домах нас всегда ждали лучшие спальни и сытный ужин.
Охраняли принцессу гвардейцы из личной королевской охраны. Все как на подбор – высокие, стройные, светловолосые. Тем более становилось непонятным, зачем был нужен я. Развлекать беседой? Вряд ли. От неясности моей миссии было как-то тревожно.
На второй неделе путешествия к нам неожиданно присоединился де Лабрюйер. Гвардейцы приветствовали его с почтением, фрейлины, мгновенно забыв, что их любимец вообще-то я, ринулись кокетничать. Я же с места не двинулся. Как сидел в большом зале за ужином, так и продолжил сидеть.
Де Лабрюйер, воздав все требуемые этикетом почести принцессе и ее сопровождающим, сел рядом со мной.
- Недоумеваете, виконт? – спросил внезапно.
- О чем вы? – притворно удивился я.
- Думаете, почему именно вы? – я поднял взгляд от тарелки, хлебнул вина и посмотрел на Северина в упор.
- Думаю! – ответил чуть резче, чем было необходимо.
- У меня для вас сообщение от его величества.
- Что, вы теперь гонец? – усмехнулся я. – Печальная карьера.
- Не паясничайте, - ему тоже принесли вино. Он подождал, пока слуга отойдет, и продолжил: - От вас зависит, будет ли война.
- От меня? – я рассмеялся. – А я думал, от принцессы. Это же она во имя мира выходит замуж.
- Вы все поймете на месте. Король верит в вас.
Он замолчал. Я же не знал, что сказать. Слишком все было странно. Как я мог предотвратить войну? Шпион из меня никакой… Ох, надеюсь, меня не заставят травить весь двор, а потом храбро травиться самому? Чем дольше я жил, тем меньше хотелось умирать. Даже за Родину. Вот только был ли у меня выбор?
Де Лабрюйер пристально смотрел мне в лицо, наблюдая за сменой эмоций, скрыть которые не было никакой возможности.
- Я должен буду кого-то убить? – спросил я тихо.
Он усмехнулся.
- Если бы все было так просто.
Спокойнее мне не стало.
Он смотрел на меня с сочувствием. Сочувствием?
Похоже, дела мои были плохи.

В одном имении, где мы остановились на ночлег, было замечательное озеро. Зеркальная гладь его манила меня весь вечер. Едва оказавшись в постели, наконец, нормальной постели с пуховой подушкой и периной, я понял, что не смогу уснуть, пока не схожу туда. Поднялся, снова натянул бриджи и сорочку, тихо спустился и вышел наружу.
В лунном свете озеро казалось совершенно сказочным. Высокие сосны окружали его с трех сторон, создавая на водной глади причудливые узоры. Я шагнул к воде, присел на корточки, опустил руку…
- Ледяная, - я вздрогнул и поднялся. Передо мной стоял де Лабрюйер. – Подземные источники, даже летом холодная.
- Следили за мной? – спросил строго.
- Нет, - он сцепил руки за спиной и посмотрел на полную луну. – Я здесь уже час гуляю. В столице луна кажется другой. Все кажется другим.
Я встал рядом.
- Зачем меня отправили туда?
- Я не могу сказать. Скоро сами все узнаете.
- Многообещающе, - хмыкнул.
- Если бы был иной способ избежать войны, я бы его нашел, - я посмотрел на него удивленно. Он сочувствовал мне, переживал? Раскаивался?
Де Лабрюйер резко повернулся и тронул пальцами мою щеку. Я не шевелился, пойманный в плен его глаз.
- Если бы только был иной способ, - его губы легко коснулись моих. А потом он отступил, развернулся и скрылся в темноте.
Я еще побродил по берегу, потрогал воду – и правда ледяная, и пошел в дом. Лежа в постели, я думал о Северине, о его не поцелуе даже, а намеке на поцелуй. Казалось, что все это мне лишь приснилось, и только грязь на сапогах служила доказательством реальности произошедшего.
Глава 5. Во дворце

Истинно любить можно лишь то, что стоит выше нас...
(Леопольд фон Захер-Мазох).

И все-таки дорога выматывала. Мирное время очень быстро разбаловало меня, я отвык спать на стылой земле. Сейчас условия были не в пример комфортнее военных, да и напряжение тех дней не сравнить с сегодняшним. Только неотступно преследовали мысли, что я еду непонятно куда, непонятно зачем, и это очень нервировало. Мне хотелось поскорее добраться до столицы, упасть в постель, зарыться в перины дня на три, и хотелось, чтобы путешествие наше не кончалось – будущее страшило меня, ибо нет ничего хуже неимения возможности распоряжаться собой. На могиле де Блуа я, размазывая рукавом слезы, клялся, что больше никто и никогда не будет иметь надо мной подобной власти. Что никто не заставит меня делать то, чего я не хочу. Сейчас я казался себе идиотом. Для того, чтобы в нашем королевстве иметь возможность делать, что хочешь, надо быть королем.
Де Лабрюйер, покинувший нас на следующее же утро, больше не появлялся. Никаких новых инструкций не было. Я мучился, не зная, чего ждать. Лето баловало солнечными днями и жарой. И эта жара приводила в исступление. Принцесса и фрейлины не расставались с водой и веерами, давно наплевав на приличия, сократили количество и плотность нижних юбок. Мое лицо, шея и руки покрылись ровным загаром, сейчас я как никогда был похож на крестьянина – беловолосый, загорелый, на ладонях – мозоли от вожжей. Я отчаянно флиртовал, пытаясь забыться, и милые фрейлины ни разу более в моем присутствии не вспоминали де Лабрюйера.
Через неделю мы пересекли границу. Нас ждали, с комфортом разместили в пограничном гарнизоне, накормили. Я то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды иностранцев. Они кивали на меня и о чем-то перешептывались. Казалось, даже они знали о моей миссии больше, чем я сам. Спокойствия это не добавляло. До столицы было две недели пути и сотни лье. Я уговаривал себя забыть о цели, жить лишь днем сегодняшним, не думая о будущем. Иногда получалось.

Я много времени проводил с принцессой. За время путешествия мы сдружились. У нее был острый ум и столь же острый язычок, что очень мне импонировало.
- Иногда мне кажется, Анри, что я не доеду…
- Не говорите так, мадам, - я взял ее руки в свои. – Думаете, зимой было бы легче?
- Иногда я мечтаю о снеге.
- Уверен, зимой вы мечтали бы о теплом солнышке.
Принцесса рассмеялась.
- Вы правы, Анри. И все-таки все это так непривычно. Эти люди…
Я кивнул. Люди здесь и вправду отличались от нас, как день и ночь – все как один черноволосые, смуглые, с черными глазами. Интересный должен был получиться наследник у нашего короля.
- Я боюсь, Анри, - сказала она.
- Чего, ваше высочество?
- Будущего. Короля. За свою страну. Меня всю жизнь готовили к тому, что я выйду замуж не по своему желанию, не по любви, - я чуть крепче сжал ее пальцы. – Но этот Карл… - она замолчала, очевидно, подбирая слова. – Этот Карл пугает меня. Огромная страна, другие обычаи, нравы… я ничего о нем не знаю, не видела ни разу…
- Уверен, он полюбит вас, - сказал я. – Не может не полюбить, - она, наконец, улыбнулась.
- Конечно, Анри. Так и будет.
Мы оба не очень-то в это верили.

Не могу сказать, что дорога наша была легка. Нет. Тем не менее, почти все на свете имеет конец. Одним жарким солнечным днем мы прибыли в столицу. По мере приближения к королевскому дворцу Катерина становилась все бледнее. Я разделял ее чувства, мне тоже было совсем не весело.
«Вы все поймете на месте», - сказал мне де Лабрюйер. Что я должен был понять? Голова шла кругом.
Дворец был поистине огромен. Величественное здание с множеством шпилей и башенок поражало воображение. Я невольно сравнивал его со столичным замком нашего короля – наш очевидно проигрывал. И размерами, и великолепием. Было видно, что денег на содержание замка не жалеют – зеленая-презеленая трава, несмотря на засуху, выглядела, как ковер, клумбы, розарии, кусты и деревья – я не знал, в какую сторону смотреть, охватить все было невозможно.
Нас встретили. К счастью, не заставили сразу представляться королю, церемония была отложена на вечер. А пока проводили в комнаты. Выделенные мне покои оказались почти в самом конце длинной анфилады. Слуги спешно втащили ванну. Пока ее заполняли горячей водой, я огляделся: светло-голубые и белые тона, большая кровать с роскошным балдахином, бюро, стул, два кресла с небольшим столиком, пара сундуков. Симпатично и со вкусом.
- Мсье? – услышал тонкий девичий голосок.
- Да? – передо мной, дрожа и глядя на меня, как на призрак, стояла юная служаночка. Такая же черноволосая и кареглазая, как и все здесь.
- Я принесла мыло, - сказала и покраснела. На смуглой коже румянец смотрелся очень интересно. – Меня отправили помочь вам.
- Тогда начнем.
Я стянул с себя сорочку, скинул сапоги и бриджи и со стоном погрузился в горячую воду. Прикрыл глаза. Как же я мечтал об этом!
- Как хорошо… посиди пока, - махнул в сторону кресла. По шороху юбки понял, что послушалась. Отчаянно тянуло в сон. Однако времени на него не было совсем – через два часа нас ждали в зале приемов. Я задержал дыхание, погрузился под воду с головой, вынырнул, открыл глаза. Девушка так и смотрела на меня, почти не мигая, в упор.
- Приступай.
Она подскочила с кресла, намылила мочалку и принялась тереть меня, отчаянно краснея и кусая губы. Минут через десять ее непрекращающегося сопения я не выдержал.
- Что с тобой?
- Вы так похожи на мсье Виктора, - большего я от нее не добился. Закончил туалет и как раз успевал спуститься в зал.
Спустился. И думать забыл о каком-то мсье Викторе.

В дороге я много размышлял о том, как нас примут. Все-таки в недалеком прошлом кровопролитная война, все-таки худой мир и не самые выгодные условия. Карл мог получить нас и без этого брака. Да, путем новой войны, да, не без жертв. Или мог бы выбрать в жены принцессу куда более могущественного государства, обеспечив себе мощную поддержку. Но нет, он почему-то согласился на наши условия – принцесса Катерина в обмен на мир. И общий король в перспективе, общий наследник. Пожалуй, для нас это было единственным шансом сохранить видимость суверенитета и достоинства, но чем это было для Карла?
Карл V взошел на трон шесть лет назад. И практически сразу же заговорил о стратегической необходимости иметь выход к морю. Через нас. Путем присоединения нашего королевства к его. Он начал войну. Мы дали отпор. И победили. Но какой ценой! Казна наша пуста, поля сожжены, де Блуа мертв… Хотя о последнем я не жалел.
Меня провели к дверям зала приемов.
- Капитан де Грамон, - двери распахнулись. Я вошел. В противоположном конце зала стояло два кресла. На одном восседал высокий широкоплечий мужчина, на другом робко жалась к спинке Катерина.
- Капитан, - прошептала она. Я не услышал даже, скорее прочитал по губам. На лице ее отразилось облегчение. Как ни хотелось мне поддержать ее, заглянуть в глаза, убеждаясь, что все хорошо, что никто ее не обидел, я вынужден был соблюдать этикет.
Подошел к королю.
- Ваше величество, - поклонился.
- Де Грамон, - голос у него был глубокий, дикция четкая. – Интересно, - он почесал пальцем подбородок, будто задумавшись. – Очень интересно.
Он беззастенчиво разглядывал меня. Не пошло, нет, но очень пристально, как лягушку перед препарацией. Я смотрел в ответ. Карлу на вид было лет тридцать – тридцать пять, высокий рост, крепкая фигура – он, бесспорно, был интересным мужчиной, хоть и совершенно не в моем вкусе.
- Моя дорогая невеста, - Катерина вздрогнула, - питает к вам дружескую привязанность. И мы будем рады, если вы задержитесь у нас, капитан, как минимум до свадьбы.
Я выдавил улыбку.
- Это честь для меня, ваше величество.
- Конечно, - он прищурился. – Свадьба через три недели, - краем глаза я увидел, как вздрогнула принцесса. Когда он успел ее так запугать? – Завтра в королевской опере дают Генделя.
Я кивнул. А что мне оставалось? Я не любил ни оперу, ни Генделя. Но в данном случае это не имело ровным счетом никакого значения.
Он отпустил меня кивком головы. Я поклонился еще раз, повернулся спиной и пошел на выход, затылком чувствуя его взгляд. Так же смотрел на меня мой король в нашу последнюю встречу – расчетливо, холодно. Я чувствовал себя словно на шахматной доске. Короли двигали фигуры, принцессу отдавали в жертву, чтобы спасти короля. Де Лабрюйер очень напоминал ферзя – такой же непредсказуемый. Только кем в этой шахматной партии был я? То мне было не ведомо.

Несмотря на то, что по истечении первого дня миссия моя яснее не стала, я спал сном младенца. А вечером следующего дня мне предстояло быть в опере, в соседней с королем и принцессой ложе. Я не знал, что после этого вечера жизнь моя уже никогда не будет прежней.

Глава 6. Театр

Превыше страсти честь и страсть превыше жизни.
(Пьер Корнель/ Сид)

В оперу я собирался тщательно, несмотря на нелюбовь к этому жанру. Будь моя воля, я пошел бы в сорочке и бриджах, но выглядеть среди местных аристократов белой вороной не хотелось. Горничная принесла вычищенный камзол, и я надеялся лишь, что к вечеру, когда мне придется его надеть, чтобы во всем великолепии прибыть в оперу, жара спадет.
Я снова запросил ванну, удивив прислугу чистоплотностью, камердинер побрил меня, помог одеться. В полном облачении я подошел к открытому окну – порыв свежего ветра взметнул тщательно уложенные волосы, я вздохнул полной грудью и улыбнулся, наверное, впервые искренне с тех пор, как узнал, что еду сюда. В конце концов, пока ничего плохого со мной не случилось, а жить, постоянно ожидая от судьбы удара, не хотелось. Я задумался, что буду делать, когда вернусь домой. Слово «если» старался не произносить даже в мыслях. Как там, интересно, моя милая бывшая невеста? Как Этьен? Нашел ли их граф де Брази, простил ли? Не передумал ли мой отец меня женить? Вопросов было множество, и все они касались моей жизни дома. Я мечтал, чтобы отец был надо мной не властен, и здесь и сейчас он не мог мне приказывать, однако жизнь моя легче не стала. Наоборот.

Катерину и ее тетушку в оперу должен был сопровождать сам Карл, мне же выпала незавидная доля развлекать ее болтливых фрейлин, успевших надоесть мне еще за время путешествия.
В назначенное время я стоял в холле дворца. Нас рассадили по экипажам, и мы тронулись в путь вдоль главного проспекта.
Оперный театр столицы выглядел величественно. Посмотреть город как следует возможности у меня еще не было, однако уже увиденное поражало воображение красотой зданий и чистотой улиц. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что город любят и лелеют.
Фрейлины Катерины развлекали меня ни к чему не обязывавшей болтовней, особенно интересуясь моим мнением о черноволосых горожанках. Признаться, горожанки едва ли не последнее, о чем я думал, но, как истинный аристократ, со всем пылом заверил дам, что никакие местные прелестницы не смогут сравниться с ними по красоте и изяществу.

Мы расположились в соседней с королевской ложе. Дамы достали веера, и я постарался сесть так, чтобы они обдували и меня. Заиграли увертюру, зал затих. Мне очень скоро стало скучно, но поскольку вертеться, вставать, а уж тем более ходить, было попросту невежливо, я, приложив к лицу маленький театральный бинокль, разглядывал убранство театра. Сначала партер, потом бельэтаж, балкон, ложи. Позолота в свете свечей сверкала и переливалась.
Разглядывая зрителей, оценивая открытые плечи дам, сюртуки их кавалеров, я провел почти весь первый акт. Опера шла фоном, не мешая, но и не привлекая моего внимания.
А потом я взглянул на королевскую ложу и увидел его, мужчину, которого еще совсем недавно там не было. Он смотрел на меня неотрывно. И, видимо, давно. Так, словно из его легких выкачали весь воздух, и его воздух – я. И как только он перестанет на меня смотреть – умрет. Мне стало неловко. Я поерзал, отвернулся, попытался сосредоточиться на происходящем на сцене – без толку. Почему этот человек так на меня смотрит? Кто он? Что ему от меня нужно? Я зажмурился, вздохнул три раза и отругал себя за впечатлительность. Ну, смотрит и смотрит, мало ли почему. Однако не думать о нем не получалось.
То, что его место рядом с королем, говорило о высоком положении. Очень высоком. Мундир же выдавал в нем военного. Я попытался незаметно скосить взгляд на королевскую ложу – он так и смотрел на меня, тоже совершенно не следя за оперой. Я начал злиться. На него за наглость, на себя за робость, на всю абсурдность ситуации. Вздохнул опять и, чуть прищурившись, посмотрел на него сам – храбро, настойчиво.
Наши взгляды встретились. В полутьме зала его глаза казались дьявольскими – черные, с плясавшим в них отражением непотушенных свечей. Он будто даже не моргал. Я смотрел, не в силах отвести взгляд, как заколдованный. Он околдовал меня, обещая что-то такое, чего я еще не знал.
Я испугался. Никогда на меня не смотрели так, никогда я не чувствовал себя столь странно – как жертва и как победитель в то же время. Закончился первый акт, раздались аплодисменты, занавес стал опускаться. Я моргнул, гоня наваждение, подскочил со стула и со всей скоростью, на какую только был способен, побежал к выходу.
Я бежал, не чуя ног. Из ложи, по лестнице на первый этаж, к выходу, прочь из театра. Щеки мои горели, глаза слезились. Швейцар открыл дверь, я выскочил на свежий воздух, прислонился спиной к двери, отдышался, расстегивая пуговицы на камзоле. К черту! Стянул камзол, свернул и перекинул через руку. Мысль о том, чтобы вернуться в зал, даже не возникла. Я побрел по улице, куда глаза глядят. Шатаясь, как пьяный.
И бродил почти до утра. Я чувствовал, что разгадка близко, очень близко, но никак не мог ее поймать. Казалось, что вот-вот мозаика сложится, и я все пойму. Но нет, не складывалась.
Я вернулся во дворец ранним утром, замерзший и усталый, ночь выдалась на удивление холодной, обошел его по периметру в поисках бокового входа, был пойман охраной, долго объяснял, кто я и откуда. Но в итоге был накормлен в кухне и провожен в спальню.
Когда в открытое окно засветило яркое солнце, вчерашний инцидент стал казаться не более чем фантомом. При свете дня у меня уже не получалось вызвать в памяти тот взгляд. Лица я, кажется, не запомнил вовсе.
Меня нельзя назвать слишком чувствительным. Значит, было там, в ложе, что-то такое, что заставило меня бросить принцессу, навязанных мне фрейлин, сбежать, не попрощавшись. Но тогда я не мог иначе. Понимал, что если задержусь еще хоть на минуту, сойду с ума, задохнусь, перестану существовать. Глупость, конечно, никогда со мной такого не было.
Я спал почти до вечера. Покидать комнату не хотелось, попросил, чтобы мне принесли ужин прямо сюда. Мне сообщили, что Катерина хочет со мной поговорить. Пришлось встать и одеться.
- Анри, куда же вы вчера исчезли? – спросила она после традиционного приветствия. Тетушка, словно не одобряя присутствия принцессы в моей гостиной, сухо кивнула и села в кресло у окна.
- Мне стало нехорошо, - ответил правду.
- А сейчас? – принцесса казалась искренне озабоченной.
- Сейчас почти нормально, благодарю.
- О вас спрашивали.
- Да?
- Знаете, кто?
- Не имею понятия.
- Генерал д’Эпине.
- О! – генерал был легендарной личностью. Не случись у него ранения, вряд ли мы одержали бы победу. И из-за какой-то привидевшейся мне ерунды я упустил возможность лично познакомиться с легендой!
Тут в голову закралась мысль – а с чего это генерал будет интересоваться каким-то безвестным капитаном?
- Он так и спросил: где де Грамон? – я улыбнулся.
Катерина рассмеялась.
- Увы, нет. Но я верю, что у вас, Анри, все впереди. И мы еще услышим ваше имя.
Я ощутимо вздрогнул, липкие мурашки поползли по спине. А вдруг и Катерина что-то знает? Нет, вряд ли, она бы сказала. Ведь сказала бы?
- Он просто увидел вас в соседней ложе, - Катерина улыбалась, а я вдруг понял, что мне не хватает воздуха.
- Увидел в ложе?
- Да, вы напомнили ему кого-то, - легкомысленно отозвалась она, не замечая моего состояния.
- Напомнил? – я оперся рукой о стол. Могло ли быть, что именно д’Эпине так пристально рассматривал меня вчера?
- Анри, вам плохо?
- Что-то как-то…
- Ложитесь в постель, мы позовем доктора.
- Не нужно, - прошептал я.
- Ничего не желаю слышать.
Хлопнула дверь, и я снова остался один.

Доктор пришел быстро. Представляю, какую суету подняла Катерина.
Он потрогал мой лоб, посчитал пульс, попросил открыть рот.
- Так, все понятно. Постельный режим и микстура трижды в день.
- Что со мной? – я был уверен, что просто перенервничал.
- Простуда, - просто ответил он. – Не мудрено. Дни жаркие, ночи холодные, пили, наверное, что-то ледяное.
Он прошел к столу, оставил на нем пару небольших пузырьков.
- Сегодня и завтра полежите в постели.
Я поблагодарил и прикрыл глаза. Заболел, надо же.
А может, я уже в театре был болен? Может, у меня был жар? И горящий взгляд мне лишь привиделся? Да, точно, так и было.
Успокоенный, я вновь заснул.

***
И проснулся на следующий день практически здоровым. Все-таки самовнушение – сила. Воспользовавшись данным мне доктором правом, на завтрак я не спустился. Однако сидеть весь день в комнате, опасаясь собственного разыгравшегося воображения, когда за окном ярко светит летнее солнце, было попросту глупо. И я решился. Встал, умылся и, все еще чувствуя некоторую слабость, спустился в сад.
Катерина сидела на скамейке с книгой, ее тетушка дремала рядом, фрейлины заняли соседние скамейки.
- Ваше высочество, - я склонился, поцеловал протянутую руку.
- Анри, зачем же вы встали? – взгляд ее был ласков и нежен. С каждым днем, узнавая ее все лучше, я все больше убеждался, что Карлу несказанно повезло с невестой.
- Благодарю, мадам, за заботу, но я никак не мог заставить себя провести этот чудесный день в душных комнатах.
- Давайте пройдемся, Анри, - Катерина отложила книгу и легко поднялась. Пышные юбки зашуршали.
- Конечно.
Фрейлины как по команде поднялись следом, но Катерина взглядом приказала им оставаться на месте. Тетушка продолжала спать, иногда сладко причмокивая тонкими губами.
У меня на языке крутилась сотня вопросов, но я не смел задать ни один их них.
- Анри, - Катерина улыбнулась. – Спросите уже.
Я рассмеялся.
- Вы читаете меня, словно раскрытую книгу, мадам.
Она польщенно улыбнулась.
- Я не обманываюсь вашими речами, друг мой.
- Смотрю, от вашей меланхолии не осталось и следа, - поддел я. Она смущенно потупилась.
- Да. Знаете, Анри, Карл оказался совсем не таким, как я ожидала.
- Да? – любопытство имитировать не пришлось.
- Он… - она вновь улыбнулась. – Он очень умный. И обходительный. И кажется искренне заинтересованным во мне, - она внезапно взяла меня за руку, маленькие ноготки впились в мою ладонь. – Я боюсь ужасно, ночи не сплю. Все думаю, вдруг я все придумала себе? Вдруг я вижу то, чего нет?
- Я не знаю создания, более достойного быть счастливым, чем вы, мадам.
- Спасибо, Анри. Я счастлива, что могу быть с вами откровенна.
Я улыбнулся, польщенный.
- Вы можете мне доверять, - я легонько сжал ее ладони.
- А завтра бал…
- Да?
- Его величество представит меня как свою невесту. Вы должны там быть, Анри.
Я тяжело вздохнул.
- Кстати, генерал тоже будет там.
Из моих легких мгновенно испарился весь воздух, я открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, а Катерина продолжала улыбаться, считая, очевидно, что таким образом я демонстрирую восторг.

Глава 7. Генерал

Нет вернее средства разжечь в другом страсть, чем самому хранить холод.
(Франсуа Ларошфуко)

Глядя на меня, многие могли бы подумать, что балы – моя страсть. Какой молодой офицер не любит развлечений? Я и любил. Только чопорные балы не имели к этому отношения. Будь хоть малейшая возможность избежать присутствия там, я бы ею непременно воспользовался. Увы.
Болезнь, казалось, отступила, только иногда чувствовалась слабость, да голова кружилась. К сожалению, совсем не критичное мое самочувствие не могло служить причиной не присутствовать. Тем более что Катерина едва ли могла говорить о чем-то другом в эти дни. И обидеть ее, лишив дружеской поддержки, я не мог.
Поэтому в назначенный день я, как и все в замке, собирался на бал. Предстоящая встреча с генералом и страшила меня, и вызывала жгучее любопытство. Я был уверен, что в опере реагировал так из-за жара, сейчас же был относительно здоров и собирался убедиться, что тогда мне все привиделось.

На бал съехался весь свет столицы, в огромном зале яблоку негде было упасть. Катерина была очаровательна в бледно-голубом платье и с жемчугом в уложенных в высокую прическу волосах. Карл представил ее как невесту и будущую королеву. Признаться, не знай я, что они только несколько дней назад впервые друг друга увидели, решил бы, что знакомы давно, более того, влюблены. Улыбка не сходила с лица Катерины, и Карл смотрел на нее с нежностью.
Они открывали бал, я танцевать не собирался. Да и с кем? С фрейлинами? Вот уж вряд ли. Поэтому совсем скоро я с бокалом вина оказался у окна за колонной. И был бы счастлив, если бы удалось простоять там до конца бала.
Не удалось.

Он подошел неслышно. Просто встал рядом. Молча. Я повернул голову и вздрогнул.
- Капитан де Грамон, - сказал он. Голос был с легкой хрипотцой. – Отчего не танцуете?
- Не люблю, - пожал плечами я. – С кем имею честь? – конечно, я знал, с кем, но твердо решил не робеть больше, тем более что ничего дьявольского во взгляде карих глаз не наблюдалось.
- Генерал Кристоф д’Эпине, к вашим услугам.
Я чуть сильнее сжал бокал. Залпом допил вино, не чувствуя вкуса. Еще несколько дней назад я бы левую руку отдал за знакомство с великим полководцем, а сейчас готов был отдать ее же за возможность оказаться за тысячу лье от этого места и никогда его не знать.
Я поклонился, как того требовал этикет.
- Знакомство с вами – честь для меня.
Он растянул губы в улыбке, глаз она не затронула.
- Вы могли удостоиться этой чести еще в опере, капитан.
Он, казалось, смеялся надо мной. Знал, что я трусливо сбежал.
- Я был болен.
Генерал встал вполоборота и смотрел на меня внимательно. Почти как тогда.
- Почему вы так смотрите? – я взял с подноса новый бокал, пригубил.
- Чем вы заняты завтра? – игнорируя мой вопрос, спросил он. Я пожал плечами. - Давайте выйдем на балкон, здесь душно, - я кивнул, соглашаясь. Он пошел впереди, я следом.
На вид генералу было лет тридцать пять – сорок. Он был высок, строен и крепок, черные волосы его доставали плеч и чуть вились на концах. Привлекательный мужчина, только мне после де Блуа куда больше нравились милые мальчики типа Стефана и Реньяра. С ними я чувствовал себя в безопасности, знал, что мою ведущую роль никто не оспорит.
Нет, иногда подчиниться – сладость. Отбросить контроль, забыть, кто ты и где, отдаться. Если уверен в партнере, конечно. После де Блуа я лишь раз попробовал. Когда ничто не могло заполнить дыру в душе, когда ни шлюхи, ни Стефан не давали удовлетворения, лишь заглушая тоску по де Блуа, я решил отдаться Стефану. Это было ошибкой, даже ведомый, я чувствовал себя ведущим, даже отдаваясь, я брал. Тот опыт оказался болезненным и выматывающим. Больше мы его не повторяли.
От генерала веяло властью. И не мудрено, когда в безусловном подчинении тысячи.
Мы вышли на балкон, я встал спиной к парапету, прислонившись к нему, как к опоре. Тут же принесли поднос с вином и фруктами.
- Как вам столица? – он первым нарушил молчание.
- Она прекрасна, - ответил я искренне-восторженно, чувствуя себя идиотом.
- Вы могли бы остаться здесь навсегда? – внутри у меня что-то екнуло, словно чуя какой-то подвох.
- Не думаю, - сказал осторожно. – Я люблю свою страну.
- Это, несомненно, похвально, - я неуютно чувствовал себя под его взглядом. Создавалось впечатление, что он говорит совсем не то, что хочет. Язык его жестов, взгляд, каким он на меня смотрел – все это выдавало крайнюю степень заинтересованности, однако мы продолжали разговор ни о чем. – А если интересы вашей страны требовали бы вашего здесь присутствия?
- Я бы остался, - ответил не раздумывая. Он улыбнулся.
- Так что вы делаете завтра?
- Я не властен здесь распоряжаться собой. Как скажет моя принцесса.
- Уверен, ваша принцесса проживет без вас один день. Вы любите лошадей?
- Конечно.
Это было правдой, лошадей я любил. У отца были великолепные конюшни, наших скакунов не стыдно было предложить и королю.
- Мне на днях привезли арабского чистокровного, - словно бы невзначай, ничуть не хвастаясь, сказал он. У меня загорелись глаза, что не укрылось от его внимания. – Хотите посмотреть?
Еще бы! Конечно, я хотел! У нас арабские скакуны стоили баснословно дорого и поставлялись исключительно нелегально. Да и с чего бы я стал отказываться? Представил, как рассказал бы Стефану, что отказался общаться с д’Эпине, потому что мне показалось, что он мной заинтересовался. Стефан бы посмеялся. И обозвал дураком.
- Хочу, - уверенно ответил я после короткой паузы. Генерал шумно выдохнул.
- Мое поместье совсем рядом со столицей. Если выехать пораньше, можно провести там весь день. Я пришлю за вами карету.
- Благодарю.
Мы помолчали, я допил вино, взял еще. В голове появилась легкость, хотелось улыбаться без причины и любить весь мир – верный признак сильного опьянения. Нужно было уходить.
Генерал внезапно шагнул ко мне, встав близко-близко, коснулся пальцем моей щеки. Я стоял, не шевелясь и не моргая.
- Ресница… - сказал он шепотом.
Я резко качнул головой, гоня вновь нахлынувшее наваждение, шагнул в сторону.
- Мне пора.
- Опять бежите? – его голос догнал меня у самого входа в зал. Я замер.
- Бегу? О, нет. Я предпочитаю догонять. Обычно.
Д’Эпине хрипло рассмеялся, а я медленно, стараясь идти ровно, покинул балкон и, миновав танцевальный зал, направился в свои комнаты. В контексте моего поведения фраза прозвучала нелепо.
Думать о том, что только что собственноручно подписал себе приговор, не хотелось.

***
Карета ждала у главного входа. Я надел костюм для верховой езды, легко позавтракал и приготовился пережить все, что приготовил мне день. Манеру общения следовало менять. Если вчера я вел себя, как испуганная девственница, то сегодня, пожалуй, стоило показать, что я вовсе не столь пуглив, как могло показаться.
Спустя три часа я был в поместье. Хозяин сам вышел мне навстречу. Это противоречило правилам этикета, но мне показалось, что генералу плевать на них.
- Капитан, - он провел меня в дом. – Рад, что вы приехали.

Скакун и вправду оказался потрясающим. Рыжий, с густой гривой и широкой грудью.
- Это кохейлан, - генерал встал рядом, погладил скакуна по гладкой морде. – Не объезжен еще, привыкает пока ко мне. Займусь завтра.
Я застыл, удивленный.
- Сами?
- Конечно. Своих скакунов я всегда объезжаю сам, - прозвучало это как-то двусмысленно. Или мне показалось? - А пока предлагаю вам выбрать лошадь для нашей прогулки. Например, эту, - он указал на белоснежного красавца в соседнем стойле. Я согласно кивнул.

Поместье было огромным, включало в себя и озеро, и парк, и лес. Прогулка доставляла мне огромное удовольствие, скакун был идеально послушен, собеседник приятен, и совсем скоро я забыл о том, что собирался кого-то из себя строить. Впервые за долгое время я был просто собой – веселым, молодым, вольным, без всех тех масок, что носил обычно. Я перестал замечать взгляды, которые то и дело бросал на меня генерал, веселился, как выпущенный на волю жеребенок.
- Никак не могу привыкнуть, что наши государства более не враги.
- Я тоже, - откликнулся генерал. Совсем не так радостно, как я. – Его величество Карл не желает войны.
- А вы? – шалея от собственной смелости, спросил я.
- А я желаю. Война отняла у меня слишком многое. И сейчас, когда она закончилась вот так, по сути – ничем, не чувствую удовлетворения.
- Почему ничем? Наследник вашего короля станет нашим королем.
- У меня с войной личные счеты, капитан. Не будем о ней.

Мы вернулись в дом ближе к вечеру.
- Я рад, что вы приехали, капитан. Могу я называть вас по имени?
Я не нашел причин отказать.
- Анри… - я стоял у окна и думал о том, что такого замечательного и богатого на положительные эмоции дня у меня не было уже давно. Он подошел, положил ладони мне на плечи. – Анри…
Я повернулся.
- Да?
Его губы накрыли мои. С тихим стоном я приоткрыл рот, впуская его язык. Он целовался так, словно от этого поцелуя зависела его жизнь, словно в последний раз. Ладони легли на мои ягодицы, сжали их. Я вздрогнул – именно так де Блуа всегда начинал наши игры.
Я отстранился. Возбуждение спало.
- Анри… что…
- Не могу.
Выпутавшись из объятий, отошел опять к окну, обнял себя за плечи.
- Я напугал вас?
Я покачал головой. Сам виноват, нечего было провоцировать весь день.
Он подошел, встал, как тогда, на балу, не касаясь меня.
- Простите. Рядом с вами я теряю контроль.
Я не смог не улыбнуться.
- Вы нравитесь мне, Анри, - я посмотрел на него и снова был пойман в плен карих глаз. – Очень нравитесь. Я ведь не противен вам?
Я покачал головой, он шумно выдохнул.
- Вы были когда-нибудь с мужчиной? – я до крови закусил изнутри щеку, чтобы не рассмеяться, глаза непроизвольно распахнулись. Отвечать я не собирался. Да и что я мог сказать? Что был мальчиком для утех де Блуа, что после его смерти сам имел все, что двигалось, пока не стал мерзок сам себе? Что развращен во всем смыслах слова? Что только сила и власть над партнером способны дать мне острое, незамутненное удовольствие? Что совсем недавно отдал выбранную отцом невесту влюбленному в нее юноше, сам его перед этим развратив? Конечно, я смолчал.
Не дождавшись ответа, д’Эпине сделал выводы:
- Невинный мой мальчик, - он легко коснулся подушечками пальцев моей щеки. – Поверьте, близость с мужчиной может подарить настоящее наслаждение.
Я кусал щеку все сильнее, рот заполнялся кровью, в глазах стояли слезы.
- Боже, Анри… - генерал потер ладонью лицо. – Я не стану вас принуждать. Просто… позвольте мне за вами ухаживать.
Я боялся открыть рот, чувствуя, что зубы мои будут красными от вытекшей из прокушенной щеки крови. Потому молчал.
- Никогда не чувствовал себя так глупо, - продолжил он. – Я был слишком прямолинеен? Страстен? Напугал вас? – я усердно моргал, гоня слезы. – Не знаю, что со мной. Увидев вас в опере, я не поверил глазам. Смотрел и не мог насмотреться. Вы – мечта, Анри. Заветная, несбыточная. Думал, не бывает так. Смирился уже, что больше никогда… - я не совсем понимал, о чем он, но переспрашивать не решался. – Я потерял голову, стал одержим вами.
На такую искренность нельзя было не ответить.
- Генерал…
- Кристоф.
Я был ошеломлен – легендарный генерал разрешил мне, простому капитану, называть себя по имени.
- Кристоф… - я попробовал имя на вкус. В свете прокушенной щеки оно ощутимо отдавало кровью. – Дайте мне время.
- Сколько нужно, - пылко ответил он. – Я подожду.
Я благодарно сжал его руку.

К ночи я был во дворце. Обратная дорога утомила меня. Хотя, скорее, не дорога даже, а мысли. Намерения генерала – даже про себя я все еще не был готов назвать его по имени – были более чем прозрачны. Его желание было очевидным, как и моя реакция на него. Он волновал, околдовывал. Но он не был тем, кого я смог бы контролировать. Все-таки де Блуа оставил слишком глубокий след в моей душе. И, только-только обретя себя, научившись, наконец, жить без него, я боялся рисковать.
Я решил не торопиться, не зная, что за меня уже давно все решено, что нет у меня более ни воли, ни выбора.
 
Глава 8. Галерея воинской славы

Страсти — это ветры, надувающие паруса корабля; ветер, правда, иногда топит корабль, но без него корабль не мог бы плыть.
(Вольтер)

Д’Эпине не обманул. Пообещав мне время, он не появлялся несколько дней. Я даже успел несколько заскучать. По сравнению с ним, все, кто мог бы привлечь мое внимание, меркли, казались пустыми и мелкими. До церемонии бракосочетания принцессы Катерины и короля Карла оставалось менее двух недель. Медлить дальше было попросту глупо. Никаких инструкций я так и не получил, и ощущение опасности притупилось, постепенно сходя на «нет». И я принял решение – если сразу после свадьбы мне все-таки позволят вернуться домой, меня, я уверен, будет ждать очередная выбранная отцом невеста, и тянуть со свадьбой мне вряд ли будет позволено. Так стоило ли отказывать себе сейчас в головокружительных отношениях из-за старых страхов? Не буду ли я потом жалеть, что уехал, так и не ответив генералу?
Ответ был однозначен. Тем более я и так жил без интимной близости куда дольше, чем привык.
В тот же день я написал генералу. Было там всего два слова: я согласен. Полночи я не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок на мягких перинах. А с утра генерал нашел меня сам, когда я спустился в столовую позавтракать.
- Анри, - он, встав за стулом, положил мне руку на плечо. – Я получил вашу записку.
- Да? – голос мой был совсем хриплым, словно меня мучила жестокая простуда.
- Я обещаю, что сделаю все, чтобы вы не пожалели об этом.
Я улыбнулся.
Генерал присел рядом, запросил чай и круассаны.
- Анри, я думаю о вас день и ночь, - он накрыл мою ладонь своей.
- Я тоже, - я опустил глаза и покраснел. Раз уж генерал считал меня настолько невинным, более того, желал этого, я решил его не разочаровывать. Тем более что эта игра и мне самому доставляла удовольствие.
После завтрака мы прошли в сад. На одной из пустынных дорожек он прижал меня к яблоне и поцеловал. Я с готовностью приоткрыл рот, отвечая.
- Вы кружите голову похлеще вина, - прошептал он мне в ухо. Я усмехнулся.
- Так пьянейте же, мой генерал.
И он снова меня целовал.
Дальше мы шли, держась за руки. Как дети. Но смеяться по этому поводу отчего-то не хотелось.
К сожалению, провести вместе столько времени, сколько бы нам хотелось, не было никакой возможности, у генерала были запланированы дела, поэтому в холле, у лестницы на второй этаж, нам предстояло расстаться.
- Вы волнуете меня, Анри. Я горю рядом с вами. Хочу обладать вами, - он вновь прижал меня к себе, благо холл в этот час был совершенно пуст. – Хочу познать вас так, как не познавал никто, - я вновь нашел в себе силы смутиться. – Умоляю вас, спасите меня от этого пожара.
- Ночью, - прошептал я едва слышно.
- Сегодня?
- Да.
- Я приду.
Мы снова поцеловались, я чувствовал, как горят мои губы, как сбилось дыхание, все тело было наполнено предвкушением. Я гнал страх, понимая, что он неуместен здесь, только не с генералом. Его внимание казалось мне даже излишним. Такую осторожность я оправдывал тем, что для него я был невинным юношей, не знавшим близости с мужчиной. И в тот момент мне хотелось даже, чтобы так и было.
Он отпустил меня, улыбнулся ласково и ушел. А я решил пойти к себе в комнаты, ступил на лестницу, посмотрел вверх… и увидел де Лабрюйера.
- И давно вы там стоите? – спросил зло. Ненавижу, когда подглядывают. Если сам не приглашаю, конечно.
- Достаточно, де Грамон, чтобы понять, что напрасно я так спешил с инструкциями.
- Прошу прощения?
- Вы были в галерее?
- В галерее? Нет, - признаться, я даже не знал, где это.
- Тогда пойдемте.
Я поднялся к нему, и мы вместе куда-то пошли. Один коридор сменял другой, де Лабрюйер хранил молчание. И это меня ужасно злило, в конце концов, жизнь моя только начала налаживаться.
- Так что за инструкции и что за галерея? – не выдержал я.
- Сейчас вы все поймете, де Грамон. Признаться, даже при вашей репутации не слишком разборчивого в связях офицера, - тут я вздрогнул и прищурился, задумавшись, насколько много ему известно и чем мне это может грозить, - не ожидал от вас такой прыти.
- Объяснитесь, мсье, - зло прошипел я.
- Прошу, - игнорируя вопрос, де Лабрюйер распахнул двери галереи, пропустил меня вперед. Вдоль стен висели картины, и с одного взгляда становилось понятно, что это галерея воинской славы. В центре правой стены – портрет короля в натуральную величину, напротив, на левой – такой же, но д’Эпине.
- Подойдите к д’Эпине. И посмотрите на портрет рядом.
Я послушался. Генерал на портрете выглядел моложе и как-то веселее, что ли. Я перевел взгляд на портрет справа от него. И замер, не дыша – на меня смотрел я сам, только черноволосый и кареглазый.
«Капитан Виктор де Биль», - гласила табличка под портретом, датирован он был позапрошлым годом.
Я сглотнул, зажмурился, словно за то время, что я не смотрел на портрет, там могло что-то измениться.
«Вы так похожи на мсье Виктора», - память услужливо подкинула слова служанки.
Открыв глаза, я снова вгляделся в изображенного мужчину.
- Как это возможно?
Де Лабрюйер встал рядом, заложив руки за спину.
- Не знаю, де Грамон. Однако сходство налицо.
- Вы поэтому меня сюда отправили? – не могу сказать, что в голове одномоментно сложилась полная картина, но многое стало понятнее. И рядом стоял человек, от которого на этот раз я собирался добиться ответов на все свои вопросы. – Что с этим де Билем?
- Он погиб. Спасая Д’Эпине. Поэтому генерал был лишь ранен.
- Они… - вопрос крутился на языке, но я не мог найти в себе сил его задать.
- Были ли они любовниками? – де Лабрюйер усмехнулся. – Были. Много лет.
Я сглотнул. Вновь прикрыл глаза.
- Генерал потом как с цепи сорвался. На наше счастье, Карл подписал мирный договор прежде, чем он успел встать с постели. Но если генерал захочет войны – а он жаждет мести – Карл не сможет ему отказать.
- Почему? Неужели он имеет настолько сильное влияние на короля?
- Да. Странно, что вы этого еще не поняли. Д’Эпине – кузен Карла. Они росли вместе. Более того, Карл привык во всем его слушаться. По сути, именно д’Эпине определяет политику страны. Вы понимаете, что будет с нами всеми, если война все-таки начнется?
Я медленно кивнул. Войну нам не потянуть.
- О вашем сходстве с де Билем, - продолжил он. – Мы узнали случайно…
- И решили, - подхватил я, - что если дать генералу копию утерянного любовника, он перестанет думать о войне?
- Точно так. Наши шпионы доложили, что последнюю неделю приготовления к войне не велись. Впервые за последние месяцы не было сделано ничего.
- Почему же вы связываете это со мной? Король околдован принцессой, зачем ему война? – я пребывал в шоковом состоянии, ужасно хотелось закрыть глаза и оказаться где-нибудь в другом месте, подальше от интриг, королей и генералов.
- Не прикидывайтесь большим дураком, чем являетесь! – сносить оскорбления я не был намерен. Помнится, мы стрелялись и за меньшее.
Я ударил де Лабрюйера. Да, это было неразумно, возможно, даже гибельно для меня, но никакая сила не могла остановить сейчас моего гнева.
Он прижал руку к щеке и отшатнулся.
- Де Грамон…
- Как же вы мне надоели! – я уже кричал. – Насквозь лживый, мерзкий. Мне одним воздухом с вами дышать противно. Это была ваша идея, да? – я наступал, уже практически нависая, де Лабрюйер отступал. – Вашей идеей было подложить меня под несчастного генерала? Вернуть ему погибшего любовника? Только я не де Биль, черти вас раздери, - я дышал ему в лицо. – Не де Биль!
- Я знаю, - де Лабрюйер обхватил руками мою голову, притянул к себе и попытался поцеловать. Я оттолкнул.
- Сумасшедший! Вы сумасшедший, - я обнял себя за плечи, отошел к портрету короля. – Ладно, - меня все еще трясло. – Почему вы не сказали мне раньше, что моя миссия – очаровать д’Эпине?
- Он почувствовал бы фальшь… - голос Северина был тих. – Понял бы, что вы там не случайно. А так… вы смогли, де Грамон, сделать то, что не под силу было всему нашему дипломатическому корпусу.
- Тварь, - прошипел я. Мне было жалко себя, жалко д’Эпине, виноватого лишь в том, что на его чувствах играли.
- Мне жаль…
Я повернулся к нему лицом и в голос рассмеялся.
- Вам жаль? Кого? Себя? Меня? Родину? Кого вам, черт побери, жаль?
- Анри…
- Я не разрешал вам!
- Де Грамон, - послушно отозвался де Лабрюйер. – Если бы был хоть малейший шанс решить все иначе…
Я скривился.
- Вот только не нужно опять этого «мне так жаль». Вам не жаль. Вы, смотрю, не особо-то высокого мнения о моей особе.
- Это не так…
Он подошел близко, посмотрел в глаза.
- Я все о вас знаю.
Я поперхнулся новыми оскорблениями.
- Что?
- Знаю про де Блуа.
Я закусил губу.
- Чудесно.
Он порывисто схватил меня за плечи, притянул к себе. Я не сопротивлялся. Уткнувшись носом в его камзол, я вдохнул – пах он очень приятно: чем-то свежим и легким.
- Мне правда жаль, де Грамон. Ужасно жаль, - его жаркое дыхание шевелило волоски на моей шее. - Просто… - он вздохнул. - Не влюбляйтесь в него, прошу вас. Храните холодную голову. Помните, что не вас он любит. Просто потерпите…
Я оттолкнул его.
- Господи, какой же вы гадкий! – других слов у меня в тот момент не было. Мне хотелось схватить его за волосы и бить головой о стену, чтобы смыть это непонятное выражение с его лица, заставить страдать так же сильно, как страдал сейчас я. Хотел причинить ему такую боль, какую не причинял никому и никогда. – Ненавижу!
Я повернулся спиной и быстро пошел к выходу из галереи, молясь только об одном: не сорваться окончательно. Злость кипела во мне, требуя выхода.
Де Лабрюйер не окрикнул меня, он так и стоял там, где я его оставил. И в полной тишине набатом в мозгу отдавался звук моих шагов.
Всего лишь раз в жизни я сорвался по-настоящему. С де Блуа. Наверное, он слишком увлекся, унижая меня, и во мне что-то сломалось. Стало все равно, умру я или буду жить. Тогда я едва не убил его, и только более крупное сложение и опыт ближнего боя спасли его. Он сумел оторвать мои руки от своего горла и оттолкнуть меня.
С того дня между нами что-то неуловимо изменилось, он понял, что я более не безответная жертва, над которой можно безнаказанно глумиться, я могу ответить. И отвечу.

Естественно, я предполагал, что меня собираются использовать. Чего не ожидал, так это цинизма, с которым это собирались делать. Меня использовали как шлюху, приманку для генерала, как грелку для постели, основная цель которой – удовольствие хозяина. И если хозяин доволен – в доме мир. Ценой свободы грелки. Вот только никому и дела нет до ее чувств и эмоций.
Особо бесчувственные и циничные могли бы спросить: а что такого, ведь де Грамон и так отдался бы генералу? Отдался бы. Вот только это был бы акт моей доброй воли, удовольствие, подаренное мною Д’Эпине, не измерялось в материальном эквиваленте. Я не чувствовал бы себя продажной девкой, я отдавался бы искренне, ни на что, кроме ответной искренности, не рассчитывая. Теперь же я не представлял, как буду смотреть генералу в глаза. Я не любил его, но безгранично уважал. За доблесть, за силу, за нежность. За взгляд, каким он смотрел на меня. Кого только он видел перед собой? Де Грамона или де Биля?
В бюро обнаружилась запечатанная бутылка красного и бокал. Я не раздумывал ни минуты.
Позже я лежал в постели, все еще кипя злобой. В тот момент я ненавидел их всех – своего короля, лживого де Лабрюйера, генерала, любившего вовсе не меня.
И когда раздался стук в дверь, не открыл.

Глава 9. Ни шагу назад


О силе одной страсти надо судить по силе другой, которой для нее пожертвовали.
(Стендаль).

На завтрак я не спустился. Не смог. За первой бутылкой красного последовала вторая, третья… Я уснул лишь под утро, так ничего и не решив. В какой-то момент мне захотелось даже под крышу родительского дома, я готов был безропотно подчиниться отцовской воле, женившись, наплодить наследников. Только бы быть подальше от королевского дворца. Трус! Я понятия не имел, как вести себя с генералом, не знал, как быть дальше. Я не был настолько наивен, чтобы полагать, что моего несогласия на авантюру будет достаточно, чтобы ее прекратить. Нет, игра уже началась, и хотел я того или нет, шансов выйти, пока она не закончится, не было. Разве что вперед ногами, но такой исход меня не привлекал.
Я понял, кем был на этой шахматной доске – пешкой, которую вели в «поле превращения». Чтобы затем обменять на кого-то более ценного.
К вечеру мне надоело злиться и жалеть себя. Я умылся, надел бриджи и сорочку и спустился в столовую. Она была пуста, лишь за столом, усердно ковыряясь в тарелке, сидел человек, видеть которого сейчас мне хотелось меньше всего. Мелькнула мысль уйти, перекусить в кухне, но я отогнал ее, как трусливую и недостойную. Прошел к столу и сел напротив.
Я никогда раньше не жил в королевском дворце и, признаться, представлял себе дворцовый уклад иначе. Думал, что накрывают здесь исключительно по расписанию, и если опоздал, ешь в кухне. Но нет, обитателей дворца кормили в любое время. Да, ужин накрывали ровно в восемь, но никто не настаивал на моем непременном там присутствии, а я и не стремился, предпочитая ужинать в своих комнатах.
Обед уже завершился, до ужина было еще два с половиной часа, в столовой мы были одни. Де Лабрюйер соизволил меня заметить, поднял взгляд, кивнул.
- Успокоились? – спросил холодно.
- Bon appetit, - не поддался на провокацию я. Слишком много мыслей перегостило в моей голове за эту ночь, слишком многое зависело от моего поведения сейчас.
Де Лабрюйер отложил столовые приборы, элегантно промокнул губы салфеткой и снова на меня посмотрел.
- Надеюсь, король не ошибся в вас, де Грамон.
Я усмехнулся.
- Смотря в чем.
- В том, что вы способны не истерить по всякому поводу. Способны достойно исполнить его просьбу.
Я многое хотел ответить. Очень многое. Однако молчал.
- Отечество верит в вас. Король в вас верит, - понизив голос до шепота, сказал де Лабрюйер.
- Отечество может спать спокойно, - я растянул губы в улыбке. Глазами же прожигал в нем дыру.
- Что ж, я рад, что вы решили проявить благоразумие, не вынуждая нас предпринимать крайние меры.
Я вздрогнул. Слова пахли угрозой.
- О чем вы, мсье?
- Вы прекрасно все поняли.
Я не понимал его, совсем не понимал. Он был насквозь лживым, преследовал одному ему понятные цели, прикрываясь благом отечества. Его отношения ко мне я также не понимал. С одной стороны, я был для него всего лишь разменной монетой, человеком, которым легко можно было пожертвовать. С другой – я был уверен, что волную его, привлекаю. И за это он презирает меня еще сильнее, не в силах бороться с зовом плоти. Так и сейчас: он кривился презрительно, но глаза его говорили о другом. Уверен, в мыслях он овладевал мной. Или я им, что, в принципе, было предпочтительнее. Его взгляд раздевал меня, ласкал. И я почувствовал, что против воли начинаю наслаждаться этой игрой. В конце концов, кажется, я мог выиграть даже при заведомо проигрышном раскладе.
- Да, де Лабрюйер, я подумал и решил, что вы правы.
Его брови взлетели к светлой челке.
- Если, отдавшись д’Эпине, я спасу отечество, отчего же тогда не совместить приятное с полезным?
Он зло сощурился.
- Рад, что не ошибся в вас, де Грамон.
Я пожал плечами и снова улыбнулся.
- Генерал все-таки очень интересный мужчина. Уверен, что получу несравнимое удовольствие, служа своему королю.
Он резко поднялся, отшвырнул салфетку.
- Куда же вы?
- Неужели вы готовы отдаться любому, де Грамон?
Я рассмеялся.
- Я не понимаю вас, мсье. Вы то приказываете мне спать с указанным вами человеком, прикрываясь именем короля, то обижаетесь, что я, следуя приказу, собираюсь получать от этого удовольствие, - я прищурился, замер, словно пораженный внезапной догадкой. – Или… вы сами меня хотите, Северин?
Я нарочно назвал его по имени, желая, чтобы он одернул меня. Но он молчал. Я с изумлением отметил его смущение. Неужели я прав?
Какой водевиль! Какая злая ирония!
Я подошел к нему, встал рядом, коснулся губами уха.
- Хотите, - прошептал. - Только не получите. Никогда. Будете смотреть на меня с д’Эпине и кусать локти от зависти и злости.
Я не увидел даже, почувствовал скорее, как он напрягся.
Участь моя не представлялась мне более безрадостной. Напротив, теперь в ней чувствовалась приятная острота.
Я лизнул его ухо, прикусил мочку.
- Северин, Северин, как же вы так? – он сглотнул, я проследил взглядом, как дернулся его кадык. Де Лабрюйер был красивым мужчиной, этого у него было не отнять. И не будь между нами неразрешимых противоречий, я мог бы быть с ним какое-то время. Может, даже любил его.
Но не теперь.
Я положил ладони ему на пояс, развернул к себе лицом. Он прикрыл глаза, часто дыша. И тут я его поцеловал. Без нежности, сразу жестко, сминая губы, подчиняя. И он подчинился, ответив. Поцелуй кружил голову, дыхание мое сбилось, и я отстранился.
- Понравилось? – спросил тихо. И сам кивнул. – Так вот, мсье, это был последний раз.
Я оттолкнул его и быстро покинул столовую. Я не был уверен, сказал ли он в самом деле или я сам себе придумал, что услышал:
- Нет, Анри, не последний.

***
Теперь я знал, что делать. Меня использовали, нагло, вслепую, указывая, как и с кем я должен проводить время, требуя от меня, как от подданного услуг, которые я, по всем понятиям морали и нравственности, не должен был оказывать. Только, говоря откровенно, где был я и где мораль…
Встречи с генералом я и ждал, и опасался. Ведь я нанес ему оскорбление, как ни крути. Будь я дамой, мое вчерашнее нежелание можно было бы объяснить банальным испугом, нервами, да чем угодно. А вот чем оправдать себя, я не знал. Только если продолжить разыгрывать из себя невинность, играя на чувствах генерала? Прикинуться испуганным, нерешительным? Или наоборот, извиниться за вчерашнее и вести себя, как ни в чем не бывало?
Я не был уверен более, что генерал все еще желанен мне. Увы, де Лабрюйеру удалось сделать так, что тонкий лед моей к генералу симпатии треснул. Я на мгновение представил себя в его постели – вот его губы ласкают меня, мои ладони гладят его плечи, вот он входит в мое тело – тут я задышал чаще, взволнованный и испуганный, - и я нещадно впиваюсь ногтями в его бока, заставляя и его чувствовать боль. Он двигается, вбивая меня в постель, я поднимаю бедра, принимая его до конца, он изливается, стонет. И с губ его срывается совсем не мое имя.
Я до крови закусил губу, ясно осознавая в этот момент, что не хочу, ни за что и никогда не хочу пережить подобное унижение.
Задумавшись, я дошел до конюшен. Остановился в нерешительности перед дверью. И встретился с тем, кого видеть готов не был.
- Анри… - карие глаза смотрели холодно. – Мы можем поговорить?
Я старался подобрать внятную причину для отказа. И не мог.
- Может, прокатимся? – предложил робко.
Генерал кивнул. Мне вывели лошадь, его уже была приготовлена. Задержись я всего на несколько минут, и мы бы не встретились. Мы ехали рядом и молчали. Я чувствовал себя обязанным объясниться. И понимал, что не могу сказать генералу все, что думаю, не могу спросить прямо. Вряд ли де Лабрюйер шутил со мной, прося не разочаровать его величество. И здесь я был вовсе не по собственной воле.
Я молчал. Все мысли покинули мою голову, там остался лишь один вопрос: «кого вы видите перед собой, мой генерал?»
- Анри, - он первым нарушил ставшее неуютным молчание. – Вы решили поиграть со мной? – тон его не оставлял сомнений, что он думает о моих играх. Я встретился с ним взглядом – сейчас передо мной был вовсе не вчерашний ласковый будущий любовник, умоляющий о снисхождении, сейчас передо мной был знающий себе цену гордый мужчина. Гордый и оскорбленный. Я отчетливо понял, что извинения мои не будут приняты, более того, быть может, вся моя миссия будет провалена, если сейчас я не исправлю содеянное.
- Нет, - едва слышно прошептал я, интуитивно выбирая линию поведения. Под тяжелым задумчивым взглядом карих глаз мне удалось смутиться.
- Нет? А у меня создалось впечатление, что да. Вы юны, красивы… решили, что можете гнать меня, когда вам вздумается? О чем вы думали, Анри?
- Я испугался, - причина не бог весть какая, но на фоне моего общего застенчивого поведения могла считаться объективной.
- Испугались? – он вздохнул. – Меня? Вы решили, что я обижу вас? – голос его был тих и тверд, однако карие глаза не метали более молний.
- Нет… я… не знаю, мсье.
- Кристоф. Мы, кажется, договорились.
- Кристоф… простите меня.
Он, казалось, сомневался. Мы смотрели друг на друга, я вновь закусил губу, изображая смущение. Наконец он улыбнулся, еще не ласково, словно опасаясь мне верить, но уже не холодно, не страшно, и я позволил себе на минуту забыть обо всем, представить, что не было никакого разговора с де Лабрюйером. Представить, как могло бы быть между нами, сложись все иначе. Но только на одну минуту.
- Мой милый, вас не за что прощать. Наверное, не стоило так торопиться, вы оказались не готовы.
Конечно, я был не готов. Иногда мне казалось даже, что душа моя обезображена настолько, что никто и никогда не сможет ее более взволновать, что сердце мое – кусок льда, и лишь похоть, глупая похоть да свойственная моему поколению безрассудность ведут меня по жизни.
Я слишком многим оказался обязан, не получив ничего взамен. И понимал, что, предъяви я счет, он не будет оплачен. Никогда.
Генерал смотрел выжидающе. Я сделал вид, что колеблюсь, и два дня назад я бы и в самом деле колебался, выбирая между жаждой близости и страхом отдаться более сильному. Сейчас же я не волен был выбирать, лишь мог сделать вид, что решение – мое, тем сохранив остатки достоинства. Изобразив крайнюю степень смущения, я робко улыбнулся и прошептал:
- Я готов сейчас!
- Сейчас?
- Да… если вы еще хотите.
Генерал шумно выдохнул.
- Хочу ли я? После того, как вы не открыли мне ночью, я о чем только не думал. Что навязался на вашу голову, а вы не знаете, как тактично отделаться от высокого поклонника.
Я рассмеялся.
- Ох, нет.
Я увидел, как расслабились его плечи, разгладилась морщинка на лбу.
- Я рад. Однако уже поздно. Вы не будете возражать, если я приглашу вас к себе?
Я покачал головой.
- Завтра пришлю за вами карету. И не отпущу до послезавтра.
По телу разлилось приятное тепло – меня хотели, по-настоящему, искренне.
Мы вернулись во дворец. У конюшен я сам обнял его и прижался губами к его рту. Генерал пылко ответил.
- С каким удовольствием я бы никуда вас не отпустил сейчас! – прошептал он, отдышавшись.
- Завтра, мой генерал.
- Завтра, мой Анри.
Удовлетворённый восстановленным миром, я лег спать.

Бал, как обычно, скучен. Разодетые дамы, напыщенные кавалеры. Я скучаю, стоя у колонны с бокалом красного вина, разглядываю приглашенных. Взгляд не цепляется ни за кого, потому что ищу я одного, совершенно конкретного человека. Сам себе не признаюсь, но замираю, стоит ему появиться в зале. Де Лабрюйер уверенно лавирует в толпе, светлые волосы лежат красивыми волнами, черный камзол идеален. Он идет ко мне.
- Скучаете?
Я улыбаюсь, салютую ему бокалом, делаю глоток.
- А вы нет? Любите балы?
- Терпеть не могу, - со смешком отзывается он. Его ставший внезапно тяжелым взгляд сосредотачивается на моих губах, я снова пью, но как-то неаккуратно, одна капля остается на губе, я медленно слизываю ее, слышу, как шумно выдыхает де Лабрюйер.
Я немного пьян, оттого беспечен. И потому говорю ему:
- Полагаю, что дань уважения мы на этом балу уже отдали, я бы с удовольствием занялся чем-нибудь другим.
- Чем именно? – его голос хриплый, кажется, слова даются ему с трудом.
Я откровенно ласкаю взглядом стройное тело, представляю, как хорошо оно без скрывающей его одежды. Де Лабрюйер смущен, он понимает, о чем я, и хочет того же. Но ждет от меня первого шага.
И я его делаю.
- Пойдемте отсюда. К вам, ко мне?
- Ко мне, - все так же хрипло отвечает он.
И мы идем. По коридору, раскланиваясь с дамами, по лестнице, усердно делая вид, что просто разговариваем.
Но стоит распахнуться двери в комнаты де Лабрюйера, как я прижимаю его к стене и набрасываюсь с поцелуями. Целуя, почти кусаю, голова идет кругом, я весь горю предвкушением. Одежда летит прочь, обнажая роскошное гладкое тело, и я схожу с ума от желания. Желания обладать, подчинить, взять, назвать своим. И Северин готов отдаться. Я толкаю его к кровати, он падает на спину, раскинув руки в стороны, его возбуждение очевидно, щеки пылают, дыхание частое и поверхностное. Спустя мгновение я присоединяюсь к нему, накрываю собой, раздвигаю коленом ноги… он подчиняется, прогибается в пояснице, бесстыдно трется. И я не выдерживаю, беру его, сходя с ума от тесного жара его нутра. Он стонет отчаянно, ему, возможно, больно, он распят, раскрыт, но он добровольно отдал мне власть над собой, и я пользуюсь ею в полной мере, врываясь в него снова и снова, царапаю бока, оставляю алые засосы на шее и плечах.
Я беру его, как девицу, лицом к лицу, и ему стыдно лежать так, с раскинутыми ногами, обнимая меня коленями. Стыдно и сладко. Он закрывает глаза, кусает губы. Я касаюсь рукой его пениса, двигаю вверх-вниз, и он не выдерживает. Я срываюсь следом.

И, проснувшись, не сразу понимаю, где нахожусь. Все тело горит, словно ожидая, что все, творившееся во сне, будет повторено наяву. И сейчас мне жаль, безумно жаль, что это не так.

Глава 10. Счастье

В любви и страсти совершенное счастье заключается не столько в близости, сколько в последнем шаге к ней.
(Стендаль).

Утро выдалось пасмурным. И таким же было мое настроение. Я перестал понимать себя. Раньше, несмотря на войну, а, может, благодаря ей, моя жизнь была куда проще. Я строил отношения, четко понимая, кто друг, а кто враг. Сейчас же запутался: тот, кто еще недавно был врагом, с кем стояли под разными стягами, где между нами была пропасть, вызывал безграничное уважение и восхищение. Де Лабрюйер же, изначально союзник, вел себя так, что мне временами хотелось стиснуть пальцы на тонком белом горле, прижать к стене и спросить строго: «Что ты творишь?»
И сон мой сегодняшний не добавлял определенности. Я понятия не имел, какими глазами буду смотреть на де Лабрюйера при следующей встрече, буду ли представлять его расширившиеся от страсти зрачки, его красные искусанные губы, нежную кожу под моими пальцами. Никогда раньше мне не снились такие сны – чтобы ярко, словно наяву, чтобы проснуться в поту, со сбившимся дыханием.
Я презирал его. Его цели были мне неясны, легкость, с какой он играл человеческими судьбами, поражала. А его влечение ко мне оказалось неожиданно взаимным.
С генералом все было еще сложнее.
После яркого сна я долго не мог уснуть, лежал и размышлял, как вести себя с ним, строить ли из себя невинность или все же нет. Генерал заслуживал правды, но я не вправе был дать ему ее.

Он вновь встречал меня сам.
- Анри, - прижав меня к себе, поцеловал в висок. - Я счастлив, что вы здесь, со мной.
Я улыбнулся в ответ. Волнение не желало оставлять меня полностью, предчувствие чего-то нехорошего мешало целиком отдаться чувствам. Я старался побороть его.
- Я тоже рад, - ответил тихо.
В малой столовой был накрыт стол для двоих, но я так разнервничался, что не смог проглотить ни кусочка.
- Хороший мой, что с вами? – он накрыл мои пальцы своими, легонько сжал. – Я буду делать только то, что вы мне позволите. Хотите, будем просто разговаривать? Или можем совершить конную прогулку.
- Налейте мне вина, - решительно двигая к нему бокал, сказал я. Собственная застенчивость раздражала меня безмерно. Генерал – не де Блуа, он не станет сознательно унижать меня, не причинит лишней боли. Да и я не невинная девица! Мой опыт не был положительным, он не дал мне ничего, кроме унижения и жажды подчинять, даже отдаваясь. Но научил контролировать процесс полностью, не терять голову. А сейчас я сидел напротив генерала и понимал, что все мои привычки летят псу под хвост, потому что он не даст мне контроля. Я стоял будто на парапете, подо мной пропасть, шагну – разобьюсь, но не могу стоять на месте. И хода назад тоже нет.
Я шагнул.
- Кристоф… - сказал почти шепотом. – Пойдемте в постель.
Он шумно вздохнул.
- Анри, вы уверены?
- Да, - я встал. Руки мои слегка дрожали. – Я уверен.
Генерал отложил приборы и салфетку, встал и обхватил меня за пояс.
- Хороший мой, ничего не бойтесь.
- Я и не боюсь, - ответил, как мне показалось, спокойно. Мне скоро двадцать два, мой постельный опыт исчисляется десятками партнеров, почти все, правда, были случайными и подо мной, и не мне смущаться, ложась в постель, благо невинность свою я растерял давно.
Мы прошли в спальню. Вино, наконец, ударило в голову. И я попытался расслабиться.
Д’Эпине помог мне снять жилет, ловкие пальцы быстро расстегнули маленькие пуговицы сорочки. Он вытащил ее полы из моих пока еще застегнутых бриджей, погладил ладонями бока.
Я вздохнул и прикрыл глаза. Страх уходил, уступая место желанию. Генерал был опытен, и совсем скоро я начал забывать, что чего-то боялся. Он раздел меня и уложил на кровать. Я смотрел, как раздевается он, как делает шаг ко мне, ложится рядом. Скрипнули пружины, и я оказался в кольце его рук.
- Не передумали? – шепнул он.
- Нет, - так же тихо ответил я. И это было едва ли не последним, что я сказал в тот день.
Наверное, если бы мой первый раз был с генералом и прошел так, я был бы другим. Другим во всем. Не было бы во мне тяги к власти и контролю, не хотелось бы подчинять, упиваясь вседозволенностью.
Совсем скоро на моем теле не осталось ни одного места, которое не было бы поцеловано или вылизано.
- Хороший мой, вы напряжены, - шепнул Кристоф, нежно поглаживая мои ягодицы.
Я закусил губу и вздохнул. Рискнуть и отдаться целиком, потерять контроль? Почему нет? Генерал не производил впечатления человека, который этим воспользуется. Ведь мечтал же я о партнере, в котором буду уверен, которому смогу отдать себя без боязни, что это обернется против меня.
Я подхватил подушку и, приподнявшись, положил себе под живот.
- Не останавливайтесь, Кристоф.
Он был красив, мой генерал. Красив непривычной мне, белому северянину, красотой. Смуглая кожа его была необычайно гладкой, грудь густо покрыта черными курчавыми волосками, на рельефных руках бугрились мускулы. Сильный, уверенный в себе и оттого опасный. Хищник.
Раньше только с де Блуа я чувствовал себя жертвой, слабой и покорной, только ему я позволял делать с собой все, что могло придумать его извращенное сознание, отдаваясь на его милость. Которой у него и не было.
После него я никому не позволял брать себя, не считая фиаско со Стефаном. Просто не мог. И вот теперь лежал, распятый на постели, с задом кверху, готовый ко всему.
- Анри, посмотрите на меня, - я повернулся. – Вы не жертва, мой хороший, вы партнер.
Я моргал, удивленный. Кристоф хрипло рассмеялся.
- По вам все понятно.
И тут я, наконец, осознал, что пытать и мучить здесь меня не собираются. Стало легко и спокойно.
- Да, Кристоф, партнер, - я обхватил его голову, прижался к нему всем телом и поцеловал. Он бешено целовал меня в ответ, его ладони, казалось, были одновременно везде, трогали, изучали, ласкали. И я с удовлетворением чувствовал, как раскручивается у меня внутри огненный шар желания, как все равно становится, есть у меня контроль или нет, потому что ничего не хочется контролировать. Хочется ощущать на себе тяжесть чужого тела, чувствовать его страсть.
- Хочу, - прошептал я, снова укладываясь на живот. Только теперь я был словно воск в его руках, покорный, но иначе.
Он входил в меня медленно и предельно осторожно, как будто я был сахарный и мог в любой момент растаять.
- Боже, Анри, какой вы… - выдохнул он мне в ухо. Тело отозвалось волной мурашек. Я приподнял зад, пуская его на всю длину. – Ох…
Мы двигались синхронно, отчаянно как-то, пытаясь взять от нашей первой близости все, и даже чуточку больше. Небольшой дискомфорт в начале сменился удовольствием. Сильные руки сжимали мои бедра, горячее дыхание обжигало шею, и я стонал, забыв, кажется, даже собственное имя.
- Не могу больше, - выдохнул Кристоф. Я сжал мышцы и услышал протяжный стон. Оставаясь во мне, он повернул меня на бок и, сжав мой пенис, быстро довел до кульминации, заставляя излиться ему в кулак. – Вы потрясающий, Анри, - шептал он, целуя мою шею, ухо, влажные от пота виски. – Я не отпущу вас никуда.
Я хмыкнул. Приятная истома завладела мной.
- Запрете в башне?
- Запру. И никому не отдам.
Наверное, это и было счастье.

***
Я прибыл в королевский дворец только к концу следующего дня, пообещав Кристофу вернуться, как только удостоверюсь, что не нужен принцессе. С интригами де Лабрюйера и отношениями с генералом я, к стыду своему, совсем о ней забыл. Я подошел к ней после ужина.
- Ваше высочество, окажите мне честь прогулкой, - склонившись в поклоне, сказал я. Она улыбнулась.
- Вы нашли время для своей принцессы, Анри, это очень мило.
Я сделал вид, что смутился.
- Простите меня, мадам. Обещаю, больше этого не повторится.
Катерина погладила меня по руке.
- Я с удовольствием погуляю с вами, Анри. И не собираюсь мешать вашей личной жизни.
Тут я смутился по-настоящему. Моя личная жизнь была, как обычно, запутана.
- Скоро прибудут гости и батюшка, - сказала она. – Я так волнуюсь.
Мы устроились в беседке, я взял ее руки в свои.
- Вы будете самой красивой невестой на свете.
- Конечно, Анри. Знаете, Карл оказался совсем не таким, как мне представлялось.
- Да? – я не мог не заменить, как легко слетело с ее губ имя короля.
- Да. Я думала, что он злой, жестокий даже, а он… знаете, Анри, мне кажется, что мы поладим.
- Не сомневаюсь в этом, мадам.
- Как дела у вас? Я заметила, что генерал д’Эпине проявляет к вам внимание.
- Да, мадам.
- А что вы? - я не знал, насколько откровенным могу быть с ней, не знал, что ей известно о планах короля и де Лабрюйера. Да, можно было сказать, что отношения наши дружеские, но я ни на мгновение не забывал, что Катерина – наследная принцесса. И интересы страны для нее превыше даже собственного счастья.
- Я тоже проявляю к нему внимание.
- Бедные мои фрейлины, - со смехом всплеснула руками Катерина.
Я тоже улыбнулся.
- Я не держу вас возле себя, Анри. Вы вольны располагать собой, как вам угодно. Не пропадайте только совсем.
- Я хотел бы вернуться домой после вашего торжества, мадам.
Улыбка сошла с ее лица.
- Давайте не станем загадывать.
Мне оставалось только согласно кивнуть.

***
Дни проходили в любовном угаре, я несколько раз оставался у Кристофа, и мы любили друг друга ночь напролет. Мне было по-настоящему хорошо с ним, но темная, порожденная де Блуа сторона моей натуры скулила, неудовлетворенная. Она хотела не подставляться, а брать. Или чтобы брали ее, но теперь не нежно, а властно и жестко. Генерал же, уверенный, что взял мою невинность, был предельно корректен и нежен. И я таял от его ласк, заталкивал грязные желания подальше, убеждая себя, что счастье – оно такое, оно пахнет чистой страстью, а не грязной похотью и кровью. Иногда я в это верил.
Де Лабрюйера я видел лишь дважды. Он, казалось, избегал меня, и я не мог этому не радоваться, воспоминания о сне до сих пор отдавались тяжестью в паху. Спустя неделю после нашего столкновения мы случайно оказались в столовой вдвоем. Он сидел с каменным лицом, только чуть дрожащие руки выдавали волнение.
- Ее высочество сказала мне, что скоро прибудут гости, - начал я. Он кивнул. – А когда?
Он поднял взгляд от тарелки и посмотрел мне прямо в глаза.
- Через три дня, если ничто их не задержит.
- Чудесно, - я беззастенчиво рассматривал его, отмечая общую бледность, круги под глазами, дрожащие пальцы. – Что с вами? Плохо спите? – не сумев удержаться, спросил я. – Плетение паутины отнимает все силы?
- Много вы понимаете, - огрызнулся он и, швырнув на стол салфетку, выскочил из столовой. Я с недоумением посмотрел ему вслед.
Все-таки для придворного интригана у него был слишком сложный характер и взрывной темперамент.
***
А через четыре дня прибыли гости.

Глава 11 Стефан

Будь верен тому, кто верен тебе.
(Тит Макций Плавт).

В честь прибывших был устроен прием. Бальный зал еще только наполнялся, а я уже озирался в поисках выхода. У двери на балкон стоял де Лабрюйер, и я не смог отказать себе в удовольствии смотреть на него. Благо, было на что. Высокий, стройный, почти худой, в черном камзоле… мне тут же вспомнился сон, и я представил на мгновение, как де Лабрюйер берет с подноса бокал, как идет ко мне…
Но нет, он даже не смотрел в мою сторону.
Наконец бал начался. Их величества выказывали дружественное расположение, стоявший по правую руку от Карла генерал не считал нужным демонстрировать радость, я знал, что брак с Катериной он не считает выгодным, полагая, что наше крохотное королевство можно было получить и так. Он был прав, конечно, и не будь он ранен тогда, неизвестно, в каком качестве мы бы здесь находились.
Его величество удостоил меня кивком, я поклонился. Кристоф проследил за ним взглядом, но лицо его не выражало ничего, словно он не знал меня вовсе. Глупо было обижаться из-за подобной мелочи, но, не привыкший к пренебрежению, я обиделся.

- Де Грамон, - я повернулся на голос. Рядом стоял Стефан, глаза его лучились радостью. – Думал, никогда больше не увижу тебя, дружище! – он обнял меня крепко, я обнял в ответ. - Как ты?
- Нормально, Стеф.
Он взял меня за локоть и отвел в сторону.
- Нам надо поговорить, Анри. Я кое-что узнал. Все очень серьезно.
По моей спине пробежал холодок.
- Через полчаса у меня, - я объяснил, как найти мои комнаты, он кивнул. Сейчас он не улыбался, наоборот, был предельно серьезен и сосредоточен.
- Я приду.
Я, как мне казалось, незаметно покинул зал и поднялся в свои комнаты.

Стефан пришел вовремя.
- Анри, - он кинулся ко мне, повис на шее. – Господи, я так счастлив видеть тебя в добром здравии.
- Да что случилось-то? Выпьешь?
Он кивнул. Я разлил по бокалам вино, один бокал протянул ему, второй взял сам. Стефан выпил залпом и попросил еще.
- Тебя отправили сюда в качестве подарка генералу д’Эпине, потому что ты похож на его погибшего любовника, - на одном выдохе протараторил он.
- Это я знаю, - мы сидели на краю кровати, я обнимал его, гладил по волосам.
- Ты не вернешься домой, Анри. Никогда.
- Что?
- Я подслушал случайно. Ты – залог мира, король отдал тебя д’Эпине. Насовсем отдал.
- То есть, - я пока не осознавал масштабов катастрофы. – Ты хочешь сказать, что генерал знает, что меня ему подсунули?
Стефан кивнул.
- Знает. Знает и принимает правила. Ты в обмен на мир. Король ликует.
Внутри у меня все оборвалось, казалось, что на грудь мне упала ледяная глыба. Упала и погасила горевший там огонь. Кристоф знал? Нет, не могло этого быть. Он же ни словом, ни жестом не выдал себя, не принуждал ни разу. Хотя, может, и не принуждал как раз потому, что я сам шел навстречу. Я представил вдруг, как де Лабрюйер говорит ему: «Можете делать с ним, что хотите, лишь бы между нашими государствами был мир».
Я улыбнулся, настолько абсурдным это казалось.
Но, с другой стороны, генерал в состоянии сложить два и два и понять, что капитан, как две капли воды похожий на его любовника, появился здесь не случайно. Я не хотел верить Стефану, но чем больше размышлял, тем очевиднее мне становилось, что Кристоф не мог не знать.
- Идиоты не становятся генералами, - сказал Стефан, словно прочитав мои мысли.
- А де Лабрюйер?
- Северин? Он был против. Он неплохой парень, и ты ему нравишься, - я допил вино и рассмеялся.
- Северин – гадина, каких мало. Тварь лживая.
- Он тоже не распоряжается собой, Анри. Я знаю его с детства, он никогда не стал бы делать этого по своей инициативе.
- Тогда почему…
- Отец. Северин – единственный наследник, а у де Лабрюйеров чувство долга перед семьей возведено в абсолют и доведено до абсурда, он слова против сказать не смеет. Ты знал, у кого было закуплено вооружение для войны? – я покачал головой. – У Симона де Лабрюйера, его отца. Ты знал, что он богаче короля теперь?
Ничего я, конечно, не знал.
- Мне кажется, что старший де Лабрюйер не королю служит, а себе. Но я не хочу о нем, - Стефан внезапно оказался на коленях между моих ног. Я нежно погладил его по волосам. Он коснулся щекой моего бедра, потерся, как котенок. – Я соскучился. Друг мой, ты вконец испортил меня.
Я засмеялся.
- Стеф, - он смотрел на меня снизу вверх, длинные ресницы его трепетали, на губах играла ласковая улыбка. По моему позвоночнику прошла горячая волна, в бриджах стало тесно. – Я тоже соскучился.
Генерал был хорош, генерал был идеален, но, к сожалению, идеальность – не то, что могло в полной мере меня удовлетворить. Та темная часть моей натуры, что дремала до поры до времени, вновь подняла голову.
- Хочу быть твоим, Анри, - прошептал Стефан, лаская меня ртом через ткань бриджей. – Пожалуйста. Я свихнусь без этого.
- Если д’Эпине узнает, мне не жить, - ответил со смешком. Сейчас я был зол на него, и плевать мне было, узнает он или нет. Я не один день страдал и мучился от того, что вынужден был обманывать человека, которым восхищался, а на деле…
- Мы ему не скажем. Анри, ты не принадлежишь себе более, - он посмотрел на меня печально. – Так стоит ли отказываться?
Стефан был прав, совершенно прав. Если генерал знает, что я не случайно здесь, если условия моего пребывания оговорены, если я и вправду заложник мира, почему должен говорить «нет»?
Да, это было бунтом, слабой попыткой доказать себе, что я не потерялся здесь, не потерял себя, сам могу решать, что делать.
Я сжал пальцами его подбородок, заставляя смотреть мне в глаза.
- Ты отдаешься мне, Стеф?
Он задрожал всем телом, однако голос его был тверд.
- Да.
- Тогда раздевайся.
Я встал, закрыл на замок двери в свои комнаты и вернулся к постели. Стефан стоял возле нее, полностью обнаженный.
- На колени, - скомандовал я, с удовлетворением отмечая его покорность.

***
Стефан ушел поздней ночью, едва не столкнувшись в дверях с генералом. Не хочу даже представлять, что было бы, застань меня Кристоф в интересной ситуации и без штанов.
- Анри, вы ушли так внезапно, - Кристоф обнял меня, я отстранился.
- Занемог.
- Вы больны? – в голосе его слышалось неподдельное волнение. Я отошел к окну, оперся ладонями о подоконник, посмотрел на темный двор. Как много мне хотелось ему сейчас сказать! Но я молчал. Кем я был для него? Игрушкой? Куклой с лицом бывшего любовника? – Анри, что с вами? – он вновь приблизился, сжал мои плечи. – Плохие новости из дома?
Я моментально ухватился за возможность проверить слова Стефана.
- Да. Боюсь, там требуется мое присутствие. Поеду сразу после королевской свадьбы.
Руки на моих плечах напряглись, я зашипел от боли, и хватка ослабла.
- Конечно, мой хороший, - ответил он сдержанно. Я моментально обмяк, чувствуя, как уходит напряжение. Стефан что-то не так понял, генерал отпускает меня! – Я выдам вам охрану, - он тронул губами мою шею. – Они сопроводят вас туда и обратно.
Я замер вновь.
- Право, в этом нет никакой нужды.
- Не спорьте, - руки генерала гладили мои бедра и живот. – Дороги опасны для одинокого путника.
- Я поеду со своими…
- Нет! – резко возразил он. И тут же сказал уже мягче: - Обратная дорога не менее опасна, мои люди будут охранять вас.
- Обратная дорога? – я сделал вид, что не понимаю.
- Я не готов расстаться с вами надолго, мой хороший. И верю, что и вы не стремитесь к этому.
- Не хочу быть у вас пленником, Кристоф, - я повернулся к нему лицом, посмотрел внимательно. Но ничего не понял, к сожалению, лицо генерала было непроницаемо.
- О чем вы, Анри? Я думал, что мы вместе по взаимному согласию. Разве нет? Разве я принуждаю вас?
Мне стало ужасно стыдно. Я понимал прекрасно, что он манипулирует мною сейчас, вынуждая дать нужный ему ответ – сам так делаю, - и ничего не мог изменить.
- Я всего лишь беспокоюсь о вашей безопасности, вы слишком дороги мне, Анри. Но я не держу вас силой.
Я уткнулся носом в его шею и молчал.
- Теперь даже не знаю, - продолжал он тихо, - как говорить вам то, что собирался.
Я вскинулся.
- Говорите.
- Я хотел пригласить вас погостить в моем имении, здесь стало слишком многолюдно. Но раз вы считаете, что я запру вас там…
- Я не считаю, - сейчас слова Стефана казались глупостью. Разве вел бы себя так генерал, если бы и вправду выменял меня? - Я погощу у вас, Кристоф, с большим удовольствием.
- Вы умный мальчик, Анри, - прошептал он и поцеловал меня.
Я не сразу понял, что он имел в виду своей последней фразой, а когда понял, было поздно.

Глава 12. Истинное положение вещей

- Во мне нет жалости! Нет! Чем больше червь извивается, тем сильнее мне хочется его раздавить! Какой-то нравственный зуд. И я расчесываю язву тем упорней, чем сильнее становится боль.
(Эмилия Бронте/ Грозовой перевал)

Мы решили не затягивать с отъездом. Поднявшись незадолго до рассвета, я собрал необходимые на день вещи, остальные должны будут доставить в имение д’Эпине позже, и, написав принцессе проникновенное письмо, спустился в холл. Генерал уже ждал меня.
- Вы быстро собрались.
- Я же не барышня, мне много не надо, - с улыбкой ответил я.
Мы вышли во двор. Светало. Хоть предложение генерала и стало для меня неожиданностью, я не мог не отметить его логичность – во дворце и вправду стало тесновато. Генерал приобнял меня, я склонил голову ему на плечо. Идея несколько дней пожить вместе казалась мне замечательной.
Думал ли я, что изменю свое мнение в тот же день?

- Я так хочу вас, Анри, - шептал генерал, гладя мой обтянутый узкими бриджами зад.
- Так день же, - возражал я. Его спальню заливал полуденный свет, окрашивая мебель темного дерева в бронзу. – Хотя бы шторы завесьте.
- Не хочу. Хочу видеть вас, - он начал торопливо раздевать меня, продолжая при этом целовать. Расстегнул бриджи, стянул их к коленям, взялся за сорочку. – К черту пуговицы! – он силой дернул ткань и резко отстранился. - Что это? – от недавнего ласкового тона не осталось и следа.
- Где?
- Здесь, - он ткнул пальцем мне в грудь чуть выше правого соска. Я посмотрел, куда он показывал.
- Черт! – чертов Стефан, щенок несдержанный, наградил меня алым засосом. А я и не заметил, собираясь в путь ранним утром.
- Что это, Анри? – строго спросил генерал.
- Засос, - ответил я, не видя смысла отрицать очевидное.
- Откуда он?
- От вас, откуда еще? – я как можно равнодушнее пожал плечами. Генерал резко толкнул меня, прижал к стене и, глядя мне в глаза, прошипел:
- Я никогда не оставляю засосов, Анри. Никогда!
И тут я испугался. Взгляд, каким он на меня смотрел, не предвещал мне ничего хорошего.
- Кто он?
- О чем вы, Кристоф?
- Так вот куда вы сбежали с бала! К нему? Кто он? – он прижал предплечьем мое горло, я судорожно вздохнул.
- Не было никого! – выдавать Стефана я не собирался ни при каких обстоятельствах. И дело здесь было даже не в том, что я по-своему любил его, а в том, что он знал обо мне вещи, которыми я предпочел бы ни с кем не делиться.
Генерал зверел на глазах. Он не верил мне, ни капли не верил.
- Последний раз спрашиваю вас, кто он? – нажим на мое горло усилился. Я молчал, борясь за глоток воздуха. – Я все равно узнаю, Анри.
И тут я совершил ошибку. С силой оттолкнув его и глубоко вздохнув, я сказал:
- Да какое право имеете вы указывать мне, с кем спать!
Он ударил меня открытой ладонью по лицу, я дернулся и покачнулся, прижал руку к горящей щеке.
- Вот как вы заговорили, значит? – он расстегнул свои штаны. Я метнулся в сторону двери, но был пойман. – Чем он лучше меня, Анри, чем? – в его голосе злость мешалась с отчаянием и разочарованием. – А, может, я был слишком нежен с вами? – я задрожал. Он собрал в кулак мои волосы и дернул резко, заставляя меня упасть на колени. – Так я могу и по-другому.
Перед моими глазами мерно покачивался его возбужденный пенис: блестящая красная головка, набухшие венки на стволе.
- Откройте рот.
- Не надо, - я попытался отвернуться. – Прошу вас, не надо, - я снова был семнадцатилетним мальчишкой в шатре де Блуа, слезы застилали глаза, и казалось, что это опять он передо мной, что мой кошмар ожил.
- Откройте рот! – с нажимом повторил де Блуа голосом д’Эпине. Я покорился. И едва не задохнулся. – Что он дал вам такого, чего не смог я? – шипел он, при каждом движении доставая, как мне казалось, до легких. Вдоволь наигравшись с моим ртом, он вновь поднял меня за волосы и толкнул к кровати. – На четвереньки.
И тут сознание мое сжалилось надо мной. Нет, оно не покинуло меня, но я стал видеть происходящее словно со стороны. Себя на четвереньках, д’Эпине, с остервенением вколачивающегося в мой зад, слезы на своем лице, кровь на бедрах.
Прекратилось все как-то внезапно. Он отодвинулся, встал.
- Кто он, Анри?
- Не было никого, - тихо ответил я.
Генерал шумно вздохнул и прикрыл лицо ладонью.
- Господи… но… как же…
- Уходите.
Он послушался. А я, услышав, что дверь закрылась, попытался встать. Боль была адская, но я, держась за стену, все же дошел до двери в ванную комнату и, толкнув ее, вошел и прислонился к обратной стороне спиной.

Опустошенный, я сел на корточки, опустил голову на колени и замер.
- Анри, - раздалось через некоторое время из-за двери. – Хороший мой…
Мне было больно, очень больно. И дело было даже не в покалеченном теле – это-то как раз пройдет без следа, а в душе. Кажется, еще никогда мне не причиняли такой боли. От де Блуа я ждал подвоха каждую секунду, я был собран и готов ко всему, не расслаблялся, зная, что, как только проявлю слабость, он тут же этим воспользуется. С Кристофом я позволил себе гораздо больше – позволил себе поверить ему, позволил любить себя, отдался. И снова проиграл. Переоценил. Злые слезы жгли глаза, а у меня не было ни сил, ни желания вытирать их, пусть текут, пусть.
- Анри, - я услышал шорох, генерал, по-видимому, сел так же с другой стороны двери. – Поговорите со мной.
- Зачем? – тихо отозвался я. – Вы, кажется, уже все мне сказали. Я съеду сегодня же.
- Нет! – возразил он страстно. – Я не отпущу вас!
В серьезность его слов я не верил. Как можно продолжать отношения после такого? Я давно уже не был юным лейтенантом, готовым терпеть боль и унижение без удовольствия для себя. Да и генерал не был похож на человека, которому подобное было бы в радость.
- Я сорвался, Анри, - прошептал он. Я услышал. – Не знаю, что на меня нашло, как затмение какое-то. Понимаю, что прощения мне нет, - он затих, очевидно, ожидая ответа. Я молчал. После паузы он продолжил: - Вы нужны мне, Анри.
- Вы дали мне это понять, - со смешком ответил я. Чуть пошевелился, садясь задом на пол. Зашипел, стараясь сдержать стон – позвоночник прострелила боль.
- Анри… я клянусь вам…
- Не нужно. Не нужно клятв, мой генерал, - сейчас ставшее любимым обращение не вызывало ничего, кроме горечи.
- Как я могу заслужить ваше прощение?
- Никак! – ответил жестко. – Никак.
Я провел рукой по волосам.
Мы молчали. Я знал, что он там, сидит на полу. Казалось, я даже слышал его дыхание.
- Анри, я так раскаиваюсь.
- Разумеется, от этого мой зад заживет быстрее. И синяки сойдут, - прошипел ядовито. В тот момент я его ненавидел. Наверное, больше, чем де Блуа. Потому что де Блуа я не верил.
- Вы ненавидите меня теперь?
Я молчал.
- Хороший мой, любимый… позвольте мне все исправить.
- Вы наглядно доказали мне свою любовь, Кристоф, увольте от продолжения.
- Вы никогда не любили меня? – его вопрос вывел меня из равнодушно-злого ступора. Любил ли я его? Не знаю, честно, не знаю. Наверное, любил. Мои чувства были замешаны на безграничном уважении, что я испытывал, на любовь генерала просто невозможно было не ответить. Временами мне казалось, что он, глядя на меня, видит именно меня. В такие дни я отдавался особенно пылко, забывая о себе, даря все, что имел.
- Он не был мне верен, - сказал вдруг д’Эпине, словно подслушав мои мысли.
Призрак де Биля вновь стоял между нами.
- Изменял постоянно. Я терпел. Слишком его любил. Но однажды… однажды сорвался.
- Как со мной? – спросил я. Голос мой был совсем тихим, но генерал услышал.
- Нет. Просто нашел в себе силы выгнать его.
- И он ушел?
- Сначала да. Такой гордый, красивый. Уже не мой.
- Сначала? – я чуть придвинулся спиной к двери, по полу размазалась кровь. Я скривился, тронул ее пальцем, размазал по теплому дереву пола. «Кристоф», - написал. Потом размазал снова, так, чтобы было не прочитать. Ни к чему сентиментальность.
- Мы все-таки слишком вросли друг в друга. Никто другой не был мне нужен. Ему, как он говорил, тоже. Мы снова были вместе. Только ничего не изменилось, Анри, ничего.
Мне отчего-то больно было все это слышать. Я представлял, как его раз за разом предавал любимый человек, как каждый раз рушилось с трудом восстановленное доверие. Думаю, генерал жил, как в аду. С его-то жаждой обладать единолично.
- Вы выгнали его опять?
- Да. Чтобы снова принять через полгода. Он клялся, что больше никогда… что любит. И я любил, каждый божий день любил его. Ждал.
Я закрыл лицо руками. Было страшно. Страшно от того, насколько сильно он зависел от де Биля.
А де Биль, похоже, имел со мной гораздо больше общего, чем мне казалось. И чем хотелось.
- Он вернулся. Совсем вернулся, - тихо продолжил генерал. – Я сказал, что убью его, если он еще раз… он смеялся, говорил, что сравнил достаточно, чтобы убедиться, что лучше меня нет. Что готов быть верным мне до конца дней, и никто другой ему не нужен.
- Так и вышло?
- Да, - генерал шумно выдохнул. - На следующий день он погиб. За меня.
Я закусил губу. Сидеть было неудобно, пострадавший зад мой онемел, но сил двинуться не было. Я жалел д’Эпине. Сумасшедший, я жалел человека, жестоко меня изнасиловавшего, едва меня не убившего. Более того, сидя на полу в луже собственной крови, я оправдывал его.
Все-таки, прав был Стефан, с головой у меня порядка не было.
- Анри, как вы?
Я усмехнулся.
- А как вы думаете, Кристоф?
До чего же по-дурацки все обернулось! И как глупо!
- Откройте мне, прошу. Я пальцем вас не трону.
Я открыл.

Глава 13. Де Лабрюйер

Любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые толкает любовь.
(Франсуа Ларошфуко)

- Я возвращаюсь во дворец.
- Анри, я прошу вас, останьтесь.
- Нет.
Генерал погладил меня по голому плечу, я не сдержал дрожи, слишком живо было в моей памяти все, что случилось здесь совсем недавно.
- Кристоф…
- Я распорядился насчет ванны. Вам приготовят отдельную комнату. Что мне сделать, чтобы вы остались?
«Вы и так сделали все, что могли», - подумал я, но произнес:
- Мне нужно время. Я не могу сейчас вам ничего сказать. Мне больно, плохо … и я не могу вам больше доверять.
- Хороший мой, - генерал опустился на колени. Выглядел он совсем потерянным. Еще недавно я и мечтать о подобном не смел, а сейчас это не доставило мне ни малейшего удовольствия.
- Встаньте, Кристоф, негоже вам… Мой ответ неизменен. От ванны не откажусь, а потом прошу распорядиться насчет кареты. Я возвращаюсь во дворец.
Генерал колебался. Если Стефан прав, то он мог просто запереть меня в спальне и никуда не выпускать, и никто бы даже не хватился. На мгновение мне показалось, что и он думает о том же. Его взгляд не был мягким, нет, он словно ощупывал меня в поисках слабого места. Или мне уже мерещилось черт знает что?
Я оскорбил его отказом, видел на коленях и не сомневался, что этого он мне не простит. Он встал так же стремительно, как мгновение назад опустился.
- Пообещайте, что подумаете, Анри, - я кивнул. – Вы нужны мне.

Его слова еще долго звучали в ушах. «Вы нужны мне». Вот только я ли? Я не был святым, совсем не был, но и расплачиваться за чужие ошибки тоже не хотел, мне хватало и своих. Этот день показал мне, что так или иначе, меня постоянно будут оценивать с позиции поведения де Биля.
До тех пор, пока карета моя не покинула имения д’Эпине, я не мог не волноваться. Каждое мгновение мне казалось, что вот-вот нас заставят повернуть обратно, что Кристоф скажет мне: «Я никуда не отпущу вас, Анри, вы мой. Вы же не хотите войны?» Сказать по правде, за эти недели мне стало плевать на войну. Я настолько устал от того, что все вокруг меня используют, преимущественно вслепую, что сейчас, наверное, с удовольствием женился бы на Сабрине де Брази и зажил где-нибудь в глуши.
Я видел заговор везде – мне казалось даже, что отец мой знал, зачем меня отправляют сюда, потому и хотел женить поскорее. Это было совсем абсурдом, но ведь просил же он за меня короля, пока я ждал в тюрьме после дуэли решения своей участи. И никто не сказал мне, на каких условиях его величество меня отпустил.
Сидеть было ужасно неудобно, и я лег, согнув ноги в коленях. В итоге, подъехав к дворцу, когда уже стемнело, я не смог подняться. Сел кое-как, игнорируя адскую боль, выглянул в окно.

- Де Грамон? – окликнули меня, я повернул голову. На меня удивленно смотрел де Лабрюйер. – Вы же уехали.
- Вернулся, - буркнул я.
- Случилось что-то?
- Случилось, Северин, - я попытался вылезти из кареты без посторонней помощи, не получалось. Он подал мне руку, потянул на себя. Я зашипел, приподнимаясь.
- Да что с вами? Вы должны быть сейчас в имении д’Эпине, я весь вечер вчера внушал ему эту мысль…
- Зачем? Из-за вашего д’Эпине я и не могу подняться.
- Так, давайте покатаемся, - он сказал что-то кучеру и сел напротив.
- Говорите, – попросил я, когда карета тронулась.
- Здесь опасно для вас, Ан… де Грамон.
- Почему?
- Не могу сказать, но вам нельзя здесь находиться, - он зажал ладони между колен и глядел на меня как-то растерянно. Он очень изменился за эти дни. Нервы? Отсутствие сна?
- Расскажите мне все, - потребовал я.
- Вы смеетесь? - он закусил губу и посмотрел исподлобья.
- Ничуть. Вы расскажете мне, почему я должен быть с д’Эпине, а я скажу вам, почему не могу.
Он колебался. Я видел, что он хочет рассказать мне, но не смеет.
- Он с вами что-то сделал? – спросил де Лабрюйер, переходя на шепот.
- О, да. Наш любезный генерал заподозрил меня в неверности. И наказал, - де Лабрюйер открыл рот, закрыл, открыл опять. – Да, именно так, как вы подумали.
- Боже… понимаете, есть люди, которым не выгоден мир. И раз они не могут повлиять на ситуацию через принцессу, будут влиять через вас.
Я покачал головой.
- Через меня? Уймитесь, Северин, вы еще более подозрительны, чем я.
Де Лабрюйер внезапно пересел ко мне, оказавшись очень близко, я щекой чувствовал его дыхание, плечом – жар тела.
- Это не шутки, де Грамон, что-то готовится. И если не уедете, будете в центре.
- Я не вернусь к д’Эпине, - повторил упрямо.
- Уверен, что и подозрения о вашей неверности ему кто-то внушил.
Я рассмеялся.
- Нет, де Лабрюйер. Тут я виноват сам.
- Что?
- Я не был ему верен и имел глупость не заметить оставленные любовником следы.
Он отшатнулся.
- Вы…
- Да, черт возьми! Я трахал в свободное время другого. Но не считаю это поводом меня калечить!
Он промолчал. Карета остановилась.
- Вам помочь?
- Было бы неплохо.
Де Лабрюйер обнял меня за пояс.
- Я предупредил вас, де Грамон.
- Да, я проникся. Но останусь во дворце. И с чего вдруг вы решили принять такое участие в моей судьбе? Не замечал в вас склонности творить добро.
Он прижал меня теснее. От него вкусно пахло ванилью и цитрусом. Я с трудом удержался, чтобы не положить голову ему на плечо – этот бесконечный, богатый событиями день меня вымотал.
- Вы меня совсем не знаете, де Грамон.
- И ничуть об этом не жалею, - пробормотал я.
- Вам нужен доктор.
- Не нужен, отлежусь, не впервой. Если увидите Стефана, скажите, что я его жду.
- Это с ним вы… - он отпустил меня, я покачнулся. – Неужели вам мало одного партнера? – что-то большее стояло за его вопросом, нежели простое любопытство. И я сказал:
- Не знаю, Северин. Возможно, просто не встретил еще человека, способного удовлетворить меня полностью.
Де Лабрюйер помог мне преодолеть лестницу на второй этаж.
- Что, даже д’Эпине не справился с этой задачей?
- Как видите.
- Я могу побыть с вами, - сказал он вдруг.
- Не нужно. Вы слишком худой для грелки.
Он усмехнулся.
- И мечтать не смею о подобной чести, - мы подошли к моим комнатам, я открыл дверь, и де Лабрюйер довел меня до кровати.
- Правильно. И не мечтайте, - не обращая на него внимания, я стянул камзол, расстегнул сорочку.
Он стоял и смотрел, как завороженный.
- Идите, Северин. Спокойной ночи.
Он тряхнул головой.
- Да, спокойной ночи.
Хлопнула дверь. Я, кряхтя, снял штаны и забрался под одеяло. И уже успел задремать, когда раздался стук в дверь.
- Входите! – крикнул.
Стефан кинулся ко мне с порога.
- Дружище, что с тобой?
- Все завтра, Стеф. Раздевайся и ложись рядом.
Он послушался. Быстро скинул одежду прямо на пол, забрался ко мне под одеяло, обнял за пояс, потерся носом о мою щеку.
- Спи, Стеф.
Сам я закрыл глаза и мгновенно уснул.

***
Когда я проснулся, за окнами было светло. Стефан сидел в кресле возле столика и что-то читал.
- Доброе утро.
Он вскинулся, улыбнулся мне.
- Утро? Полдень уже, соня. Я завтрак тебе оставил.
- Спасибо, - я приподнялся, поморщившись, взбил подушки. – Давай его сюда.
Стефан поставил поднос мне на колени, сел на край кровати.
- Так что случилось?
- Ты оставил мне засос. А д’Эпине увидел.
- Он ревнив?
- Не то слово.
- Мне стоит опасаться за свою жизнь?
- Нет. Кажется, обошлось.
- Дорого же. Знаешь… - он задумался.
- Что?
- Я кое-что нашел. Кое-что для наших глаз не предназначенное.
- О чем ты, Стеф?
Глаза его загорелись, он вскочил, возбужденный.
- Понимаешь, если мы передадим это в нужные руки, твой д’Эпине тебе пятки будет лизать.
Я поморщился.
- Стеф, куда ты влез?
- Все под контролем, не волнуйся. Неужели ты не хочешь отомстить?
Я задумался. Странно, но я не держал на генерала зла.
- Не хочу.
Стефан фыркнул.
- Значит, я сам все сделаю, - он потрепал меня по волосам, поцеловал и ушел.
Чтобы больше никогда не вернуться.
Глупый, наивный мой Стефан, он попался в ловушку, как муха в паутину. И утянул за собой меня.
Я весь день провел в постели. То спал, то читал. А вечером в дверь громко постучали.
- Именем короля, откройте!

Глава 14. Допрос

Когда мы говорим, что страшимся смерти, то думаем, прежде всего, о боли, её обычной предшественнице.
(Мишель де Монтень)

Я открыл. Меня тут же схватили за плечи, не давая двигаться.
- Стойте на месте. Обыскать.
Несколько гвардейцев Карла вошли в мои комнаты. Они трясли белье, выворачивали ящики стола. Я молчал недоуменно, уверенный, что ничего интересного они не найдут. Через десять минут, когда меня уже слегка качало от слабости, один из гвардейцев подошел к нам с бумагами.
- Нашли.
- Что это? – спросил я.
Гвардейцы молчали. Мне скрутили руки за спиной и, дав только обуться, в одних бриджах и расстегнутой сорочке куда-то повели.

***
Тюрьма здесь мало чем отличалась от нашей. Такие же каменные стены, маленькое оконце под потолком, грязный матрац на полу, ведро в углу.
Я ждал объяснений, уверенный, что произошло недоразумение. Ждал, что ко мне придут, извинятся, проводят обратно во дворец, ведь я и в самом деле не знал, что за бумаги гвардейцы обнаружили в моих покоях. Однако до утра ко мне так никто и не пришел. Я всю ночь просидел на самом краю матраца, замерзая в тонкой белой сорочке. Теперь уже ноющий зад не казался мне самой большой бедой – в моей камере водились крысы. Стоило погаснуть свече, как я услышал шелест кучи маленьких лапок. Я снял сапог и приготовился отбиваться, ночь предстояла длинная.

Утром решетка, наконец, распахнулась.
- Кристоф! – я выдохнул с облегчением. Как оказалось, рано. Ему внесли стул.
- Оставьте нас, - приказал он, садясь. - Чего вам не хватало, Анри?
- Я не понимаю.
Генерал не выглядел, как человек, пришедший, чтобы меня спасти. Взгляд его был холоден и колюч.
- Вы понимаете, что вам грозит за это? Гильотина, Анри.
- Да за что? Меня обыскали, притащили сюда, - я вскочил, чтобы тут же охнуть от боли. В глазах потемнело.
- Не нужно этих спектаклей. Мне хватило. Я знаю, что лжете вы так же легко, как дышите.
- Я не понимаю, о чем вы. Клянусь.
- Поясню. Документы, что были найдены у вас в спальне, составляют государственную тайну. И хищение их приравнивается к государственной измене, а в вашем случае – к шпионажу. Ваш король уже отрекся от вас, Анри.
- Я не знал о них и понятия не имею, что там.
- Откуда же они у вас? – генерал наклонился ко мне.
- Я не знаю…
Стефан! Чертов Стефан! Доигрался, идиот. Нужно было бросить его еще в столице.
- Знаете, - генерал холодно улыбнулся. – Вижу, что знаете. Ваш друг уже все нам рассказал. Для человека, который любит игры с болью, он на удивление отвратительно ее переносит.
- Стефан…
- Да, ваш любовник. А вы ведь так достоверно мне лгали, - он встал, оттолкнул ногой стул и подошел ко мне. Схватил за воротник, заставляя выпрямиться и посмотреть ему в глаза. – Я поверил вам. В ногах валялся, прощения просил. У шлюхи.
Его слова били не хуже пощечин.
- Кристоф…
- Генерал д’Эпине!
Я закусил губу, молясь, чтобы, скопившиеся в уголках глаз слезы не потекли по щекам.
- Генерал…
- Мой невинный мальчик был последней шлюхой, - он плевал в меня словами, выворачивая мне душу наизнанку.
- Нет!
Он тряхнул меня с силой, клацнула челюсть, я больно прикусил язык.
- Хватит лгать!
- Я не лгу. Я не знаю ничего об этих документах.
- Вы думаете, я вам поверю? – он нежно провел рукой по моим волосам, собрал их в кулак, - Вы чертово наваждение, Анри, - его лицо было совсем близко. Я затаил дыхание, уверенный, что он меня поцелует. Но он оттолкнул. – Раздевайтесь.
- Что?
- Теперь, когда мы выяснили, что вы неразборчивы в связях и не брезгливы, я хочу использовать вас по назначению. Как вы того заслуживаете.
- Господи, нет, - я шагнул назад, но уперся спиной в стену. – Нет.
- Да, Анри. Да!
Руки мои дрожали. Я стянул сорочку, потянулся к застежке на бриджах. Смотрел на генерала и не узнавал его – столько гнева было в его взгляде. А за гневом была боль, огромная душевная боль. Я предал его, он поверил мне, а я…
Вспомнилось вдруг, как он обращался со мной в начале нашего знакомства – будто я фарфоровый или сахарный. Мне казалось еще, что он излишне нежен и внимателен, не хватало жесткости, суровости даже. Что ж, я получил, что хотел. Так стоит ли теперь жаловаться?
Я снял с себя все и переступил с ноги на ногу на ледяном полу.
Генерал подошел, притянул к себе.
- За что вы так со мной, Анри?
Я закусил губу. Его ладонь гладила мою спину, бедро, ягодицы. Когда пальцы подобрались к отверстию, я крепко зажмурился и всхлипнул – слишком хорошо тело помнило наше недавнее общение.
- Болит? – шепотом спросил генерал. Я кивнул, не открывая глаз. Меня трясло. Трясло от беспомощности, зависимости, обиды. И страха. Страха не скорой смерти, а того, что глубоко в душе я начал получать удовольствие от его действий, от металла в голосе, от той безграничной власти, что он надо мной имел. После де Блуа я был уверен, что только моя собственная власть над кем-то способна меня возбудить. Я ошибался. Понимание отозвалось дрожью во всем теле.
Генерал понял все иначе. Он отпустил меня, отошел к решетке.
- Одевайтесь.
Некоторое время я продолжал стоять, не двигаясь.
- Одевайтесь, черти возьми!
Я нагнулся за бриджами. Генерал шумно выдохнул и снова оказался рядом. Схватив меня за руку чуть выше локтя, потянул к себе.
- Ненавижу вас, - прошептал, прежде чем впиться мне в губы. Он наказывал меня своим поцелуем, и я принимал наказание. Приоткрыл рот, дозволяя его языку делать все, что вздумается. Вырвав из захвата руку, положил ее генералу на затылок, прижимая к себе. Я вновь дрожал. Но в этот раз причина была иной.
Он оттолкнул меня внезапно. Упав на матрац, я сильно ударился головой. В глазах на мгновение потемнело.
- Шлюха, - прошипел д’Эпине. – Лучше бы я никогда вас не знал.
Хлопнула дверь, и я снова остался один.

***
Я свернулся на матраце. Уходя, генерал швырнул мне тонкое шерстяное одеяло, и я укрылся им с головой. Происходящее напоминало кошмарный сон, но, как я ни силился, проснуться не мог. На затылке появилась шишка, все тело ломило и ныло, и каждое движение причиняло боль. Меня опять трясло.
Вспомнил вдруг слова де Лабрюйера. Неужели все это планировалось заранее? Но для чего? Чтобы генерал потерял еще одного любовника? Я рассмеялся. Тот, кто планировал все это, просчитался – я не был человеком, потеряв которого генерал мог обозлиться настолько, чтобы вновь начать войну. Свадьба послезавтра состоится. А я умру.
- Анри, - услышал я. Открыл глаза.
- Де Лабрюйер?
- Боже, Анри, что с вами сделали? - он стоял по другую сторону решетки, как когда-то давно, в столице. Сейчас мне казалось, что наша глупая дуэль была в прошлой жизни.
- Использовали по назначению, как сказал мне генерал, - я улыбнулся распухшими губами.
- Я пытался выяснить, за что вас забрали, - он понизил голос до шепота. – Все плохо.
- Я догадался.
- Почему вы не послушали меня? Вы можете подойти, не хочу кричать.
- Не могу.
Он смотрел на меня с сочувствием. И впервые в его взгляде не было «двойного дна», он жалел меня искренне.
- Я знаю, кто за этим стоит, - сказал он вдруг. Словно только что принял решение. – И сделаю все, чтобы вас вытащить. Законно или нет, чего бы мне это ни стоило.
Вошел охранник.
- Время вышло, - сказал он Северину, и я увидел, как тот передал ему увесистый мешочек.
- Не отчаивайтесь, я что-нибудь придумаю.
Я улыбнулся. На самом деле я уже отчаялся.

***
Утром снова пришел генерал.
- Завтра на рассвете, - только и сказал он. Я равнодушно кивнул. Он прошел в камеру, пнул носком сапога убитую мною ночью крысу. - Боитесь?
- Боюсь.
Он кивнул охране, и в камеру внесли два больших таза с водой.
- Раздевайтесь.
Я равнодушно стянул с себя ставшую буро-серой сорочку, спустил бриджи. Во второй раз было не страшно.
Ему снова принесли стул, и он, сев чуть в стороне, неотрывно наблюдал за моим мытьем.
Вряд ли в этом его поступке было хоть что-то от любви ко мне, скорее, он просто был брезглив. А мне стало все равно. Чуть позже, вылизывая его яйца, по собственному желанию вылизывая, я думал о том, что генералу удалось то, что не смог сделать де Блуа – он меня сломал.
Мне вдруг стало легко и весело. Мне осталось жить всего один день, и какое-то бесшабашное безумие овладело мной.
- Зайдете попрощаться? – с улыбкой спросил я.
- Зайду, - хрипло ответил генерал. Он вздрогнул, перед уходом взглянув мне в глаза, а я понял, что он не злился на меня больше, ему тоже было больно, возможно, даже больнее, чем мне.

Глава 15. Побег

Нет страдания сильнее, чем вспоминать счастливые дни в дни несчастья.
(Данте Алигьери).

Де Лабрюйер пришел сразу после генерала, я даже заскучать не успел.
- Нужно бежать, Анри, - он смотрел на меня сквозь прутья. – Других шансов у вас нет.
Держась за стенку, я подошел к решетке.
- Бежать? – я рассмеялся. – Бежать… но как?
- Я помогу вам. Подкуплю стражу.
- И угодите сюда вместо меня? – беседа развлекала меня. Генерал был не слишком разговорчив.
- Нет. Мы убежим вместе, я и вы, - его глаза лихорадочно блестели, на бледных обычно щеках показался румянец.
- Вы не больны ли, мсье?
- Нет! – он коснулся губами руки, которой я держался за прутья решетки, чтобы не упасть. Сидеть было больно, стоять тяжело. – Я вытащу вас, Анри, клянусь честью, вытащу.
Верил ли я ему? Нет, конечно, нет. Но он так искренне заботился, так переживал, что я не смог прогнать его, не смог отказать в желании немножко помечтать.
- Ночью, - прошептал он, касаясь лбом прутьев. – Я подкуплю стражу, и мы сбежим.
- Зачем вам это? – мне больше не было весело, слова де Лабрюйера против воли будили надежду. А я не хотел надеяться зря.
- Я так виноват перед вами, Анри. Ужасно виноват. Если бы не я…
Он казался искренним, вот только я не понаслышке знал цену такой искренности. Да, глядя на меня сейчас, он и сам верил всему, что говорил. Но я был почти уверен, что, едва закроется дверь, он еще не раз и не два подумает, а нужен ли ему побитый жизнью де Грамон. Стоит ли блестящему придворному ставить на карту свое будущее, помогая мне? Ответ был известен, и я не мог винить его.
- Я люблю вас, - сказал он тихо. Но я услышал. Мой слух в тюрьме обострился до звериного, в противном случае меня уже обглодали бы крысы.
- Любите? – совсем недавно я рассмеялся бы ему в лицо – слова казались насмешкой.
- Люблю. Я спасу вас, мы уедем… - он шептал без остановки, я пытался уговорить себя не слушать. И не мог. – Уедем. Только вы и я. Мы будем счастливы вместе.
- Нас поймают и казнят, - усмехнулся я.
- Не найдут. У меня есть небольшое имение у южной границы. О нем никто не знает, нас не найдут.
Я глубоко вздохнул. То, что он предлагал, было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Де Лабрюйер еще раз сжал мою руку, коснулся губами ладони.
- Ночью я приду за вами.
Мои губы растянулись в вялой улыбке, глаз она не затронула.
- Я буду ждать, - ответил я тихо. Словно у меня был какой-то выбор.
Если у де Лабрюйера ничего не выйдет – а я в этом почти не сомневался – на рассвете меня казнят. И еще пару часов назад я грезил о том, чтобы этот момент настал как можно скорее, торопил время, мечтая поскорее покончить со своей неудавшейся жизнью. Но появившийся после разговора червячок надежды точил мою решимость.
Я боком присел на край грязного матраца, обнял себя за плечи. Сидеть было неудобно, и я прилег, прикрыл глаза. От матраца воняло кровью и испражнениями, но мне было все равно.
Жить мне оставалось до рассвета. Если не произойдет чудо. Признаться, не очень я верил в чудеса. Боялся ли я смерти? Боялся. Меня ни на секунду не оставляла дрожь, я представлял себе, как иду босым по площади с растрепанными волосами и связанными за спиной руками, как поднимаюсь на помост… думать дальше я не мог. Но так четко представлял себе свои сбитые ступни, не привыкшие ходить по земле без обуви. И почему-то именно их мне было ужасно жалко, настолько, что словно против воли из глаз потекли слезы. Они щекотали лицо, капали на матрац.
Я задремал, но ненадолго.

И проснулся от знакомого голоса. Он звал меня.
- Анри, - генерал отомкнул замок и застыл в проеме огромной статуей.
- А, это вы, - прошептал я. Глаза отчего-то болели, словно их наполнили песком. – Прощаться?
Он шумно выдохнул и шагнул в камеру, присел рядом на вонючий матрац, погладил меня по голове.
- Я бы многое отдал, чтобы все изменить, - сказал он тихо. – Все отдал бы, чтобы последней недели никогда не было.
- Да? – я усмехнулся. – Это слова, мой генерал. Слова ничего не стоят…
Он вздрогнул.
- Анри, скажите мне, вы хоть одно мгновение любили меня? Или я все время был для вас лишь задачей.
Любил ли я его? Иногда мне казалось, что да. Находясь рядом, его невозможно было не любить. Он умел очаровывать.
- Любил, мой генерал, - я прямо посмотрел ему в глаза. – Я все время любил вас. Каждую минуту.
Он побледнел. Я ликовал, чувствуя, что причинил ему боль.
- Вы были моим кумиром, Кристоф, моим богом, - я намеренно добивал его. Хотел сделать больно, заставить страдать. Да, совсем скоро меня не станет, но я сделаю все, чтобы оставить в его душе глубокую рану. – Мне жаль, что все сложилось так… жаль, что нам не суждено быть вместе. Я надеюсь лишь, что память ваша сохранит мой образ, что вы не забудете меня сразу, как только моя отрубленная голова скатится с помоста.
Генерал часто дышал.
- Анри, милый мой Анри, - он рывком перетащил меня к себе на колени, я не сдержал болезненного стона. Он прижимал меня к себе, гладил по волосам, по спине, целовал виски, брови, глаза.
- А вы? Вы хоть минуту любили меня? Или видели перед собой де Биля?
- Вас, Анри, я видел вас. Сначала да, Виктора, но мне хватило нескольких дней, чтобы понять, что вы – не он. Если бы только… хоть малейший шанс… - он бормотал едва слышно, я не прислушивался. – Я бы все отдал, Анри.
Я положил голову ему на грудь, до крови закусил губу. На глаза навернулись слезы. Он был таким… родным, что ли. В этот миг я вправду любил его. И даже представил на мгновение, что мог бы остаться с ним. Навсегда. Мог бы пожертвовать своим желанием доминировать, мог бы быть только его. Щеки свело судорогой, я всхлипнул и отвернулся, не желая показывать слез.
- Уходите, - прошептал. Голос меня не слушался. Я оттолкнул генерала, сполз обратно на матрац. – Уходите.
- Нет.
- Да. Убирайтесь! – я закричал, стуча кулаками по подстилке, выбивая из нее пыль. Он встал, посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом и повернулся к выходу.
- Я сделал все, что мог.
Хлопнула решетка камеры, заскрипел замок. Я вновь остался в одиночестве.

***
Исповедовался я неохотно. Нет, меня нельзя было назвать безбожником, но я не был и набожен. Где-то был Бог, тот Бог, в которого я верил всей душой, которого молил о спасении. И были церковники, своими сытыми рожами и толстыми животами не вызывавшие у меня иных чувств, кроме брезгливости. Все время исповеди я думал о Мишеле, любимом брате, которого никогда больше не увижу. Думал и о Филиппе, об отце и матушке, в чьей памяти я навсегда останусь предателем, казненным на чужбине, думал о Сабрине и Реньяре, желал им мысленно всяческих благ, думал о короле и Катерине. Я подвел всех.

Текли часы. В маленькое зарешеченное окошко моей темницы светила луна, холодная и равнодушная. Ей и дела не было до того, что всего через несколько часов меня не станет. Не станет молодого блестящего капитана королевской армии, недошпиона, мальчишки почти двадцати двух лет от роду, который видел в жизни слишком много войны, насилия, эгоизма и слишком мало настоящей, искренней любви. Который никогда не любил сам. Ведь не считать же любовью болезненную привязанность и постельную зависимость.
Я ждал. Ругал себя за это, но не мог иначе. «Никто не придет», - убеждал себя. Напрасно. Стоило закрыть глаза, как казалось, что слышу крадущиеся шаги. Я садился резко, готовый вскочить… но темница была пуста. Не выходили на охоту даже крысы.
В конце концов, сон сморил меня.

***
- Анри, проснитесь же! – я не без труда разлепил глаза. Вот и все…
- Уже? – спросил сонно. Скоро, совсем скоро я сумею выспаться. О, как я высплюсь! Ведь в моем распоряжении будет вечность.
- Да. Времени мало, вставайте. У входа ждет повозка с сеном.
- Повозка с сеном? – повторил я, хмурясь. Разве меня не поведут босиком до площади? Я открыл глаза, темнота обступила меня. – Еще ведь не рассвет.
- Не рассвет, - сильные руки помогли мне подняться. – Давайте же, держитесь за меня, пойдемте на выход, - голос казался очень знакомым.
- Де Лабрюйер? – прошептал я, боясь поверить.
- А кто еще! Давайте, Анри, шевелите ногами. Ох, и тяжелый же вы!
- Вы пришли, - губы сами собой растянулись в глупой улыбке.
- Пришел. И намерен увести вас.
Я вцепился в него, как утопающий в последний шанс остаться на плаву, он обнял меня за талию и потащил к открытой двери.
Мы беспрепятственно вышли из темницы и, успешно миновав лабиринт коридоров, оказались на улице. Возле входа нас ждала повозка с сеном, и де Лабрюйер посадил меня на край.
- Закапывайтесь в сено.
Я подчинился.
- Вас ведь будут искать, - сказал, когда на поверхности оказалась одна голова.
- Вы думаете, я не обеспечил себе пути отступления? Для всего двора меня уже нет в городе.
Он запрыгнул на повозку, подхватил поводья. Мы тронулись. Я не задавал вопросов, боясь привлечь чье-либо внимание. С виду улицы были пусты, но уж мне ли не знать, что даже у стен есть уши. Страх и ожидание расправы сковали мое тело. Уверен, если бы нам пришлось убегать на своих ногах, я не смог бы сделать и шага. Я все еще боялся надеяться, каждую минуту ожидая приказа остановиться. Ждать казни в камере было не в пример легче. Там я просто ждал своего часа, зная, что ничего не изменится. А здесь… здесь у меня появился шанс на спасение.
Из столицы мы выбрались за час до рассвета. Повозка остановилась.
- Анри, вылезайте.
Я послушался. Ноги затекли, и я не сразу смог слезть с повозки. Де Лабрюйер улыбался, глядя на меня.
- Все, из города выбрались, - он протянул мне хлеб и флягу. Я откусил кусок, с упоением запил вином. Казалось, ничего вкуснее в своей жизни я не ел и не пил. – Плащ тоже возьмите, давайте я вас укутаю, - он шагнул вплотную, я вдохнул глубоко – пахло от него, как всегда, божественно. И я отвернулся, смущаясь собственного вида.
- Анри, - шепнул он, касаясь губами моей щеки. – Милый мой Анри.
Его ладони оказались на моих боках, он гладил меня, прижимаясь все сильнее. Он хотел меня. Я усмехнулся. Все в этом мире совершается из-за страсти. Из-за страсти он спас меня, из-за нее же насиловал генерал. Даже де Блуа издевался надо мной потому, что не мог иначе – слишком сильно зависел от моего тела.
Что же, Северин своим поведением определенно заслуживал взаимности.
- Анри, боже, как я счастлив, что вы со мной.
- Как вам удалось выбраться из города?
- У стражников пересмена сейчас. Повезло.
Я судорожно вздохнул. Повезло, просто повезло? Не может быть! Он что-то скрывал, но сейчас у меня не было ни времени, ни желания это выяснять. Позже. Когда мы будем в безопасности. Если я хоть когда-нибудь смогу чувствовать себя в безопасности.
- Так, надевайте плащ, дальше поедем верхом, - он достал из кармана часы на цепочке. – Меньше, чем через час вас хватятся. Нужно быть к этому времени как можно дальше.
Верхом было неудобно, зад все еще саднило, мышцы быстро затекли, но я терпел. Да, мы еще не спаслись, но с каждым остававшимся за спиной лье моя надежда на спасение крепла. И я ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел.

Как ехали, почти не помню, все, как в тумане. Мы скакали сутки напролет, спали прямо на стылой земле всего пару часов, держась подальше от тракта. На третий день, когда надежда на спасение разгорелась с неимоверной силой, нас остановили.
- Именем короля! - услышал я. И почувствовал, как ужас сковывает душу. Поймали, нашли, казнят…
Их было пятеро, и мы поняли ясно, что сбежать не выйдет. Так же, как и убить. Да, признаться, ради своей жизни я готов был взять чужую. Доведенный до предела зверь, я готов был голыми руками рвать их на куски, только понимал прекрасно, что буду убит прежде, чем успею хоть что-то предпринять.
Мы остановились. Де Лабрюйер спешился и, отвязав от седла мешок, отошел с главным из них в сторону.
Отсутствовали долго. И все это время я, не живой и не мертвый, сидел верхом с прямой спиной. Стражники косились на меня, но не трогали.
Позже я, задержав дыхание, наблюдал, как возвращается обратно де Лабрюйер, как спокойно и строго чеканит шаг его спутник.
- Заждались? – Северин улыбнулся мне. Я промолчал. – Тогда поехали. Всего хорошего, господа, - он кивнул головой мужчинам, привязал обратно мешок, и мы медленно тронулись. Прочь! За нами никто не поехал.
- Почему они отпустили нас?
- Золото, Анри, - просто ответил он. И в первое мгновение я поверил даже, что причина – золото. Но разве, вернув меня, они не получили бы больше?

К исходу седьмого дня я был полностью истощен. Уснув прямо на лошади, едва не упал под копыта.
- Потерпите еще немного, - шептал мне де Лабрюйер, укладывая рядом с собой на своем плаще. Полумертвый от усталости, я и не думал сопротивляться. Он накрыл нас моим плащом, прижался ко мне всем телом и погладил по волосам. – Уже недалеко, - я кивнул, давя зевок. – Нас будут ждать на границе, а мы не станем ее пересекать, устроимся почти у него под носом.
- Ваша семья отсюда?
- Тетка. Спите, Анри, - он прижался губами к моему лбу.
- Знаете, о чем я мечтаю? – вдруг спросил я. Северин покачал головой. – О горячей ванне.
Он рассмеялся.
- Скоро вы сможете иметь ее хоть дважды в день.
- Спасибо, - не знаю, за что именно я его благодарил. За ванну ли, за спасение… наверное, сразу за все.
А через день мы прибыли в поместье.

Глава 16. Поместье

Счастье благотворно для тела, но только горе развивает способность духа.
(Марсель Пруст)

Я до последнего не верил, что у нас все получится. Каждую минуту мне казалось, что за нами гонятся, нагоняют. Засыпая, я вздрагивал от каждого шороха, боялся, что, стоит мне уснуть крепко, как проснусь уже связанным. Стоит ли говорить, что к моменту прибытия в поместье я был вымотан и нервно истощен?
Поместье оказалось совсем небольшим: двухэтажный дом с несколькими спальнями, сад вокруг. И тишина, благословенная тишина.
- Я и не думал, что здесь такая глушь, - де Лабрюйер первым обошел дом и теперь отряхивался от пыли. - Но это неплохо, наверное. Сегодня попробуем справиться сами, а завтра я схожу в деревню, найду прислугу. В погребе есть вино. Предлагаю отметить ваше спасение, - я кивнул. Меня сейчас совсем не волновали ни состояние дома, ни прислуга, которую, видимо, распустили после смерти тетки Северина, ни даже отсутствие элементарных запасов еды.
- А ванна в этом доме есть?
Северин рассмеялся.
- Есть.

В ванну мы забрались вдвоем.
- Боюсь, один вы просто утонете от усталости, - сказал мне он, и я, хотя и разгадал истинный смысл его поступка, сопротивляться не стал – на сопротивление сейчас у меня не было ни сил, ни желания. Поэтому он сел в ванну первым, я следом и, с удобством устроившись между его ног, откинулся спиной ему на грудь. Де Лабрюйер обнял меня за плечи. - Об этом вы мечтали? – спросил тихо.
- Да, - не стал лукавить я. – Не совсем так, конечно. Но об этом. А вы, Северин? - наивным я не был давно и прекрасно знал, что просто так не делается ничего. Он хотел меня, даже такого, грязного и усталого, тощего и измотанного тюрьмой и дорогой. Я понимал, куда и зачем еду. Имело ли это значение? Нет, никакого. Если честно, я был готов ехать куда угодно и с кем угодно, лишь бы не умирать. Я готов был цепляться за жизнь до последнего, и только понимание, что даже крайнее унижение перед д’Эпине не спасет меня, уберегло от падения ему в ноги. На войне все было не так. Мы шли туда, чтобы умирать. Сам воздух там, казалось, был пропитан смертью. Да и как повернуть назад, когда за спиной тысячи? Далеко ли ты уйдешь против течения? Приходилось быть героем.
Сейчас героем мне быть не перед кем.
- И я. Как вы себя чувствуете? – де Лабрюйер взял мыло и принялся нежно водить им по моим плечам.
- Лучше.
- Я так и не спросил, сильно ли вам навредил д'Эпине, - его покрытые мыльной пеной ладони переместились на мою грудь, гладили, то и дело задевая соски.
- Хотите узнать, готов ли я к близости в качестве любовницы? – я не смог сдержать горькой улыбки, ведь одно дело думать, что тебе помогли ради твоего тела, и совсем другое – получить наглядное подтверждение.
- Хочу быть уверен, что у вас нет повреждений, - просто ответил он, а я прикрыл глаза, расслабляясь под его руками.
- Все, что упустил генерал, доделало жесткое седло. Простите, мсье, но сегодня в этом качестве я не годен.
Он молчал долго, распутывал мои свернувшиеся колтуном волосы.
- А если я… - начал робко.
- Что вы? – я почти уснул. Вода остыла, но тело за моей спиной давало достаточно тепла.
- Если я буду, как вы сказали… - он вздохнул, очевидно, решаясь, - любовницей?
Я резко втянул воздух. Перед глазами вновь, как и тысячу раз ранее, встала картинка из моего сна.
- Тогда все возможно, - ответил. – Имеете богатый опыт?
- Нет, - он усмехнулся. – В этом качестве – никакого.
- Никакого? Я правильно понял вас…
- Да, - просто сказал он. – И я хочу быть с вами, Анри, хочу вас.
После этих его слов что-то во мне, в наших отношениях переменилось. Я перестал чувствовать себя жертвой очередного насильника, в мгновение ока вновь превратившись в хищника. Усталость отошла на второй план, уступив место желанию. Я не собирался отказываться от того, что мне так щедро предлагали.
- Тогда нам стоит закончить с мытьем и перейти в спальню.

***
Его кожа была именно такой, как мне представлялось – гладкой и сливочно-белой.
- Вы снились мне, Северин, - прошептал я между поцелуями.
- И что было в вашем сне? – на выдохе спросил он.
- Именно это. Во сне вы пылко отдавались мне.
- Так не тяните же! Я отдаюсь, берите.
И я брал. Снова и снова, до вспышек молнии перед глазами, до хриплых стонов удовольствия, до смятой простыни. Его стройное тело выгибалось подо мной, и постоянное напряжение последних недель, ставший мне спутником страх, обострив мои чувства, оголив эмоции, бросал меня в пучину страсти, заставляя забыть об опасности, о генерале, обо всем, просто потеряться в ощущениях. Я словно пытался нагнать упущенное время, беря от жизни как можно больше. Все еще не веря, что в безопасности, я особенно остро ощущал, что жив.
Северин отдавался искренне, так, словно это и вправду очень много для него значило. В тот момент я впервые задумался о том, что его слова о любви могли быть правдой, что он питал ко мне что-то посильнее плотского желания.
- Любите меня? – спросил шепотом.
- Да, - жарко выдохнул он.
Я мерно двигался в нем, стараясь не причинять лишней боли. Он был горячим и очень тесным.
- Давно?
- Не знаю. Кажется, с самого начала.
- Мечтали обо мне?
- Боже, да…
Любил ли меня раньше кто-нибудь по-настоящему? Не думаю. Де Блуа просто наслаждался властью над юным красивым телом, за всеми словами генерала я видел призрак де Биля, и лишь Северин, коварный и обманчиво миловидный Северин утверждал, что любит именно меня. Правда ли это? Не знаю.

После мы лежали рядом, его голова покоилась на моем плече. Мне хотелось поговорить с ним, многое спросить, но веки мои тяжелели с каждой секундой.
- Анри, вы спите?
Я еще не спал, но сил ответить уже не было. В конце концов, времени у нас теперь было предостаточно.
- Спите… - он поерзал, закинул ногу поперек моих. – Вы мой. Только мой. Больше ничей, никогда. Запомните это.
Я запомнил.

Утром он разбудил меня поцелуем.
- Я в деревню.
Я сонно кивнул. Однако стоило двери закрыться, как сон покинул меня. Повалявшись в постели еще некоторое время, я поднялся.
Мешок де Лабрюйера я уронил случайно. Споткнулся о собственные сапоги и, хватаясь за спинку стула, чтобы не упасть, опрокинул вместе со стулом.
Выпавший из него перстень узнал сразу. Но как ни пытался понять, почему он лежит у де Лабрюйера, не мог. Я наклонился, поднял его, взвесил на ладони. Как он мог оказаться у Северина? Украл? Или генерал сам дал? Я схватил мешок и вытряхнул все его содержимое на кровать. Перетряхнул белье, рассмотрел мелочи, сознательно отводя взгляд от шкатулки для документов. Не найдя ничего интересного, взял в руки шкатулку – резное дерево, казалось, грелось в руке. Попытался открыть – ожидаемо заперто. Ключа нигде не было. Я отложил ее, чтобы собрать в мешок все вываленное, но взгляд постоянно возвращался к ней. Она манила какой-то тайной, и я уверен был, что там, именно там лежат ответы на многие мои вопросы. Нашел в кухне нож. Чувствуя, как с каждым мгновением растет во мне желание ее открыть, вставил в замок тонкое лезвие, нажал.
- Черт! – на красном дереве осталась глубокая царапина. Теперь с одного взгляда становилось понятно, что ее пытались открыть. На мгновение я струсил, захотелось положить ее обратно и сделать вид, что не видел даже. Северин вернется, и я попрошу его открыть. При мне.
Но нет! Слишком долго меня обманывали, слишком часто использовали вслепую. И не было уверенности, что Северин не попытается обмануть меня вновь.
В подвале я нашел топорик. Один точный удар – и крышка шкатулки отлетела в сторону.
Документов было два: конверт и письмо на гербовой бумаге.
Я взял письмо.
«Пропускать подателя сего беспрепятственно…»
Строки поплыли перед глазами. Вот она, цена нашего везения! Он знал, черт побери, знал, что нас не остановят нигде, но молчал, разыгрывал из себя героя. И я верил. В чувства верил, в искренность. Я откинул бумагу, взял конверт из обычной плотной бумаги, достал из него письмо.
«Дорогой мой Анри…» - начиналось оно. Я выдохнул, сходил за водой. Выпив залпом два стакана, вновь взял в руки листок.
«Дорогой мой Анри,
Если вы читаете это письмо, значит, план мой удался, и вы спасены.
Верный мне человек должен доставить вас в мое имение у западной границы. Там вы будете в полной безопасности...»
«Я сделал все, что мог», - сказал он мне перед уходом. Вот, значит, что!
«Даже зная о вас все, я не могу отпустить вас. Вы нужны мне, Анри. И я прошу вас не рисковать собой, а дождаться меня в имении. Чувствуйте себя как дома.
Ваш Кристоф».
Ниже печать, в точности повторявшая узор на перстне.
Я сел на край кровати и закрыл лицо руками. Прочитанное не укладывалось в голове. Генерал спас меня? Или все же Северин? Неужели Северин – человек генерала? Нет, в это я не мог поверить. Но как же тогда…
И тут я замер, забыв, как дышать: мы приехали вовсе не в имение д’Эпине, значит, не Северин должен был меня сопровождать.
Да этот интриган просто выкрал меня из-под генеральского носа!
Я рассмеялся. Что же, пришло время выяснить все! Он вернется не раньше, чем через несколько часов, у меня есть время, чтобы подготовить достойный прием. И узнать, наконец, правду!

Глава 17. Довольно лжи

В жизни бывают случаи, когда самой тонкой хитростью оказываются простота и откровенность.
(Ж. Лабрюйер)

- Как вы? – Северин вернулся ближе к вечеру, выглядел он уставшим, но довольным.
- Чудесно, - ответил я. В камине трещал огонь, я с книгой в руке уютно устроился в кресле. – Успешно сходили?
- Да. Привез нам еды. Завтра придет прислуга.
- Отлично, - я отложил книгу на столик, улыбнулся.
- Голодны?
- Немного, - на самом деле, я был очень голоден. А еще зол. И зол, наверное, даже более, чем голоден. Вяленое мясо после недели дороги есть было уже невозможно, черствый хлеб тоже не вызывал особого аппетита.
Северин поставил на стол объемный мешок.
- Тут молоко, ветчина, сыр, хлеб, фрукты.
Я поднялся, подошел к столу. Северин обнял меня за плечи, уткнулся лбом между моих лопаток.
- Я думал о вас весь день, - прошептал он тихо. – Вспоминал эту ночь…
- Я тоже думал о вас, - ответил. Положил на хлеб ветчину и сыр, откусил. – М-м. Вкусно.
- Анри, - ладони Северина гладили мои бока, бедра. – Что же вы со мной делаете? – теперь его дыхание щекотало мою шею.
Я не мешал ему. Не мешал, когда он шептал мне что-то, когда расстегивал сорочку, штаны. Я затылком чувствовал его ставшее частым дыхание, он прижимался ко мне всем телом, терся пахом. Я повернулся к нему лицом, коснулся губами губ.
- В спальню?
- Дайте мне десять минут, я освежусь.
Он вернулся быстро – штаны чуть спущены, сорочка нараспашку. Сейчас никто не признал бы в нем строгого, застегнутого на все пуговицы придворного. Но меня не так просто было сбить с толку. Я шагнул к нему сам. Притянул к себе, поцеловал в ухо, висок, шею. Его ладони погладили мои плечи.
- В постель, - шепнул я, подводя к кровати. И толкнул на нее. - Закрой глаза, - я сжал его запястья и, закинув их ему за голову, ловко привязал к изголовью приготовленными веревками.
- Хочешь поиграть? – улыбаясь, спросил он.
- Очень хочу, - я взял с тумбы шейный платок Северина и завязал им ему глаза. Признаться, таким он нравился мне даже больше – распластанный, в моей власти, заранее согласный на все.
Я развел в стороны полы его сорочки, медленно покрыл поцелуями грудь, прикусил сосок. Северин тихо охнул и подался навстречу.
- Мне нравится, - прошептал он на выдохе.
- И понравится еще больше, - сказал я. – После того, как я получу ответы на все свои вопросы.
- Вопросы? – он все еще улыбался, не сознавая, видимо, что шутки кончились.
- Так вышло, что твой мешок упал, и шкатулка… раскололась.
- Раскололась? – голос Северина стал глухим, словно на лицо ему положили подушку. И не могу сказать, что такая мысль не приходила мне в голову.
- Да. И я не удержался, конечно, - я провел пальцем по его груди, тронул соски, двинулся к паху. – У меня есть вопросы, Северин. Привязал я тебя крепко, поэтому рассчитываю на твою откровенность.
Он рассмеялся вдруг.
- Вот как. Что ж, спрашивай.
Возбуждение его, казалось, лишь усилилось. Я стянул с него штаны, отшвырнул их прочь и, медленно водя пальцем по его возбужденному пенису, спросил:
- Д’Эпине собирался меня спасти?
- Да.
- Поподробнее, - сжав пальцы, я подвигал вверх и вниз и, едва почувствовав, что Северин подался ко мне, убрал руку. Он вздохнул. – Я слушаю.
- Я был в отчаянии. Пошел к нему, просил за тебя. А он глядел на меня насмешливо, а потом сказал: «Забудьте его». На мои возражения он бросил будто вскользь, что ты не умрешь. Но весь свет будет считать тебя мертвым. Я все понял. Дождался, когда подойдет его человек, оглушил… дальше ты знаешь.
Я кивнул, забыв, что видеть он меня не может.
- А Стефан? Он мертв?
Северин усмехнулся.
- Стеф? Жив и относительно благополучен.
- Как?
Я же помнил четко, как генерал говорил мне, что мой друг признался во всем…
- Он сдал тебя. Ему сказали, что отпустят, если он все свалит на тебя. Его даже уговаривать не пришлось.
- Черт! – я вскочил. Голова моя шла кругом. Стеф очернил меня? Подставил?
- Стеф – слабак. Всегда им был. Щенок, которого надо водить на веревочке.
- Замолчи! – крикнул я. Подходить к Северину не хотелось.
- Он зависел от тебя и тебя же за это ненавидел.
- Нет…
- Увы, - Северину было весело. Мне – нет. Я сел в кресло, налил себе вина.
- Так почему ты не дал д’Эпине забрать меня? – руки мои дрожали.
- А ты хотел бы, чтобы это был он?
Ответа на этот вопрос у меня не было. Хотел ли? Наверное. Или нет?
- Быть может.
- И кем бы ты был при нем? Подстилкой? Думаешь, он показал бы тебя хоть кому-нибудь? Да привез бы в свое имение и запер там, навещая иногда для собственного удовольствия. А ты бы чувствовал себя обязанным и, притворяясь влюбленным, подставлял зад. Этого ты хотел? – я молчал. – Анри, - он вздохнул, возбуждение его ушло. Он был в моей власти сейчас, связанный и распятый, но пленником все равно был я. И даже сейчас он не давал мне об этом забыть.
- А при тебе? – спросил я тихо. – Кто я при тебе? Вряд ли ты будешь жить здесь долго. И что ждет меня, когда ты уедешь? И с чего ты взял вообще, что д’Эпине не найдет нас? Думаешь, он не догадался, кто виной тому, что я не дожидаюсь его в имении?
Северин молчал. Долго молчал. В какой-то момент я решил даже, что он уснул.
- Я все решу, - сказал он тихо. – Сделаю все, чтобы обвинения были с тебя сняты.
Теперь надолго задумался я. Допив вино, вновь пересел на кровать. Скрипнул матрац.
- Как, Северин? Ты настолько глубоко во всем этом увяз?
- Да, - он хмыкнул. – Очень глубоко. Я знаю, кто за всем этим стоит. И думаю, что смогу тебя защитить.
- Кто? – я повернулся и резко сорвал платок с его лица. Мне нужно было видеть его глаза! На миг ослепленный ярким светом, Северин зажмурился. – Скажи мне, кто!
Северин улыбнулся.
- Мой отец.
Я вздрогнул.
- Но… почему?
- Не одному д’Эпине не хотелось заканчивать войну. Власть, Анри, в основе всего – лишь жажда власти. Ну, или обладания, - он пошевелил связанными руками. – Если мы закончили с вопросами, может, займемся уже чем-нибудь более интересным?
С вопросами мы, конечно, не закончили. Но я не был больше в настроении спрашивать что-либо. Уже услышанное требовало осмысления.
- Более интересным? – я окинул его взглядом. Нервы мои были на пределе, и я не знал способа лучше, чем занятие любовью, чтобы снять напряжение. А потому сказал: – Пожалуй.
Северин усмехнулся:
- Руки можно не развязывать. Мне нравится.

***
Я жил ожиданием.
Следующим же утром Северин написал отцу. Я не читал того письма, но то, что мне удалось увидеть, свидетельствовало о серьезности намерений моего любовника. Северин объяснял, просил, угрожал. И был уверен, что результат будет непременно.
Ответ пришел через месяц, мы же не ждали его раньше, чем через три, и был не таким, как мы предполагали. Конверт из плотной бумаги, королевский герб, сургуч – все это взволновало нас.
- Что там?
- Отец… приступ. Уже похоронили, - Северин сел в кресло, закрыл ладонями лицо. Я, не спрашивая позволения, взял письмо и отошел к окну.
- Сочувствую, - сказал, чтобы хоть что-то сказать.
- Он был ужасным человеком. Ужасным, Анри. Это плохо, наверное, но все, что я чувствую сейчас – облегчение. Только… - он вздохнул. – Только виню себя.
- Себя? – я подошел, присел на корточки возле кресла.
- Да. То письмо… я написал, что разоблачу его, что отрекусь.
Сказать мне было нечего. Отца Северина я не знал, но то, что слышал о нем – хорошим не было. Один из самых богатых и влиятельных аристократов королевства, он во много раз увеличил состояние во время войны. Стефан говорил когда-то, что Симон де Лабрюйер привык контролировать все, можно представить, каким ударом стала для него непокорность единственного сына.
- Так ты теперь маркиз, да, ваша светлость?
Северин поднял на меня взгляд.
- Да. Нас вызывают в столицу. Будут встречать у границы.
- Что нас ждет? – не могу сказать, что я боялся. Нет. Этот месяц бок о бок с Северином многое мне дал. Я не доверял ему полностью, понимая прекрасно, что его собственная выгода всегда будет для него на первом месте, но поведение его в этот месяц давало мне надежду на благополучный исход нашего сомнительного мероприятия.
- Не знаю, - Северин вздохнул. – Надеюсь, его величество будет добр к своему верному подданному. И любовнику его верного подданного. Я теперь самый богатый дворянин королевства. И один из самых влиятельных. Я не дам ему похоронить нас запросто. Королю придется с нами считаться.
- Но риск есть?
- Риск всегда есть.
- Ты думаешь, мне следует появиться в столице с тобой?
- Боюсь, у нас нет выбора, Анри. Нам придется появиться в столице вместе. И держать ответ.
Северин встал, я обнял его.
- Если все пройдет благополучно, я лягу под тебя, - прошептал я.
Он вздохнул.
- Ох, боже, Анри… я и так сделаю для тебя все…
- Но ты ведь хочешь?
- Очень.
Северин каждый раз предлагал сменить в первый же день установленные роли. Я неизменно отказывался. Сначала говорил, что на зад мой свалилось и так слишком много неприятностей, потом вошел во вкус и понял, что в роли любовницы он нравится мне гораздо больше. Думая же о себе в этой роли, я представлял над собой генерала. Впервые не де Блуа, Кристофу удалось вытеснить из моего сознания его образ. Глупо, знаю, но почему-то мне казалось, что я все еще принадлежу генералу и, не подпуская к себе Северина, остаюсь ему верен. Признаться, я ждал его. Думал, найдет. Не раз проигрывал в голове сцену нашей встречи. Было по-разному: я то кидался в его объятия, то бил в лицо. Но нет: то ли Северин слишком хорошо спрятался, то ли не очень-то усердно нас искали. Могло ли быть так, что Кристоф отпустил меня с миром? «Я сделал все, что мог» - снова вспомнилось мне.
Мог ли он просто дать мне жить? Но почему тогда? Я представлял себя на его месте и понимал, что отпустил бы, только если бы по-настоящему любил. Настолько, что интересы короны и собственные меркли бы. Мне захотелось его увидеть. Глупое желание в свете всего, что он сделал со мной, но я ничего не мог с собой поделать. Мне нужно было знать, почему.
- О чем ты сейчас думаешь? – спросил Северин. Я смутился.
- О будущем, милый мой, о будущем.
Отчего-то я был уверен, что видим мы его по-разному.

***
Всю дорогу до границы мои подозрения, что нас не ищут, крепли. Уж слишком спокойно продвигались мы по чужим землям. Рад ли я был покинуть относительную безопасность нашего дома? Да, рад. Все же рутина в глуши – не для меня. Она чудесна как пауза перед новым, и не более.
Когда мы без труда пересекли границу, где нас ждали гвардейцы короля, я понял все. И тогда написал генералу. Я рассказал ему обо всем. О том, как увидел впервые, как мне показали портрет де Биля, что я при этом чувствовал, как сказали наконец, зачем я там… я доверял бумаге самое сокровенное, самого себя доверял. И чувствовал, что, пока не расскажу всего, не успокоюсь. Не утаил и отношений с де Блуа, со Стефаном.
Я уверен был, что он поймет. Вряд ли простит когда-нибудь, но поймет.
Будущее мое было туманно, но именно генерал оставался для меня тем якорем, что еще держал меня. Надежный, сильный, но такой далекий сейчас. Все чаще я думал о том, как сложились бы наши отношения, не стой между нами политика. Смог бы я быть лишь его? Смог бы навсегда забыть о других? Смог бы быть всегда лишь снизу? Выходило, что нет. Когда-нибудь, быть может, но не сейчас.

Глава 18. Ветер

Держащий цепь не намного свободнее сидящего на цепи.
(Пьер Буаст)

Нас проводили сразу во дворец. Северин возмущался, что ему нужно к матери, я же радовался про себя, что не в темнице в кандалах жду аудиенции.
Король выглядел усталым и постаревшим – нелегко дался ему мир.
Мы поклонились.
- Мальчишки! – взревел он. – Что вы возомнили о себе!
Мы продолжали стоять, склонив головы.
- Да понимаете вы, что натворили? Ваш долг, ваша честь, как могли вы забыть обо всем? Как могли предать доверие своего короля?
Он посмотрел на меня в упор.
- Подойдите, капитан.
Я шагнул к нему, опустился на колено, склонил голову.
- Сама покорность, - прошипел его величество. – Знаете, что ждало вас здесь, капитан? – я покачал головой. – Казнь, - я сглотнул. – Благодарите своего благодетеля, генерала д’Эпине. Его личный гонец загнал лошадей. Но спас вашу никчемную жизнь.
Я поднял взгляд на короля.
- Д’Эпине написал вам?
- С вас сняты обвинения. Убирайтесь.
Я вскочил, растерянный.
- Видеть вас в столице не желаю. Чтобы сегодня же вас здесь не было.
- Благодарю, ваше величество.
- Вон! А с вами, маркиз, у нас будет долгий разговор.
Я вышел. Постоял некоторое время в холле, но Северин так и не появился. Тогда я отправился в родительский дом. Его величество не был шутником, а потому приказ убираться вон из столицы я воспринял буквально. Осталось решить лишь, куда бежать.
Встретили меня… странно. Мать рыдала на моей груди, на груди Мишеля рыдал я. Филипп кривился презрительно, прошипел лишь: «Наслышан о твоих подвигах», - но от него я иного и не ждал. Отец же был холоден и отстранен.
- Никогда не думал, что вы окажетесь паршивой овцой, сын.
- Отец? – я стоял перед ним, опустив голову, и ждал хоть каких-то пояснений.
- Вы опозорили имя, которое носите, Анри. Вы живы, но пятно…
- С меня сняты все обвинения! – вскричал я. Как же мне все это надоело!
- Такие обвинения могут быть лишь смыты.
Я недоумевал. Не о таком приеме я мечтал, не этого ждал.
- Я понял вас, отец, - выход нашелся внезапно. Еще минуту назад я не знал, как быть, теперь же решение казалось единственно возможным. – Я уезжаю. К де Брази.
Отец горько рассмеялся.
- К де Брази вы опоздали.
- Это уж мои трудности.
- Но, думаю, можно будет договориться о бесприданнице де Моро. Вряд ли другая пойдет за мужеложца с погубленной репутацией.
- Благодарю за заботу, отец, но не стоит, право.
Собрался я быстро. Матушка, утирая батистовым платком обильные слезы, умоляла не совершать ничего, о чем потом пожалею, просила понять отца.
- Я не держу зла, - ответил я. – Но и издеваться над собою, прикрываясь добрыми намерениями, более не позволю. Хватит.
Я написал Северину, вывел из конюшни свою лошадь и поскакал к де Брази, надеясь лишь, что Сабрина и Реньяр не откажут мне от дома.
Имение де Брази ничуть не изменилось, лишь листва в парке окрасилась в желтый. Сабрина сидела на открытой террасе. Я спешился, кинул вожжи подбежавшему конюху и, поднявшись по ступеням, оказался возле бывшей невесты.
- Мсье? – она вскочила.
- Мадам, - я приложился к руке в поцелуе. – Прошу прощения, что не сообщил о своем приезде заранее.
- Это не страшно, мы рады вам, - она улыбнулась.
- А где ваш любезный супруг?
- Этьен с батюшкой, будет к ужину. Вы, верно, хотите освежиться с дороги и отдохнуть? Я провожу вас.
Я кивнул.
- Благодарю, мадам. Как поживает ваш батюшка?
Сабрина смутилась, густой румянец окрасил щеки.
- Все хорошо, благодарю вас. Отец сначала очень гневался, но мы с Этьеном на коленях молили его о прощении и благословении. Мы благодарны вам, мсье, за все.
- Я счастлив быть вам полезен.

***
Едва стоило дому уснуть, как в дверь мою раздался легкий стук.
- Войдите, - крикнул я, откладываю на тумбу книгу.
Дверь приоткрылась.
- Мсье…
- А, Реньяр. Входите, друг мой, - я улыбнулся. Он вошел, сел в кресло.
- Мсье, я не знаю, с какой целью вы прибыли к нам, только… - он волновался. – Мы с супругой любим друг друга. Мы благодарны вам за содействие, безмерно благодарны, но то, что было, не должно повториться.
Я внимал ему с удивлением. Нет, не могу сказать, что мысль вновь заполучить Этьена в свою постель не посещала меня, это было бы ложью, но сейчас мне на удивление хватало Северина.
- Разве я хоть словом, хоть жестом намекнул вам, что желаю этого?
Он смутился окончательно и, мило закусив губу, глядел затравленно.
- Простите, мсье.
- Я уважаю вас и вашу милую супругу. И, разумеется, не собираюсь вмешиваться.
Он вскочил.
- Спасибо, мсье. Я пойду тогда? - в интонациях его ощутимо слышался вопрос.
- И все же, - я резко поднялся с постели, - если вы совсем ничего от меня не хотите, не стоит приходить ко мне ночью, - я шагнул к нему, схватил за плечи и поцеловал. Он ответил: открыл рот, пуская мой язык, застонал протяжно. – Вы обманщик, Этьен, - прошептал я ему в ухо. Он едва слышно всхлипнул. – Вы ведь совсем не против. Хотели, чтобы я уговорил вас? Приказал?
Он вырвался, повернулся спиной.
- Нет, мсье. Я не могу, не должен.
- Какие глупости, право. Решайтесь же.
Он медлил. Так и стоял лицом к двери. Я знал, что если позову его, он останется. И сказал:
- Идите к Сабрине, Этьен. Вам это не нужно.
Хлопнула дверь, я снова лег в постель. Взял в руки книгу, отложил. Любовник пришел ко мне, а я не взял… было над чем задуматься.

***
Неопределенность мучила меня. Понимая, что лишний здесь, хоть хозяева и относились ко мне, как к любимому другу, я не имел возможности оставить их, ибо идти мне было некуда.
Но судьба сжалилась надо мной вновь – я пробыл у де Брази всего несколько дней. Северин приехал за мной лично. Роскошная карета его с шиком остановилась возле главного входа в дом, распахнулась дверь, и на землю ступил довольно улыбающийся маркиз де Лабрюйер.
- Счастлив видеть вас в добром здравии, друг мой, - поприветствовал его я.
- Взаимно, Анри. Готовы ли вы отправляться?
Я был готов.
Загородное имение де Лабрюйеров поражало воображение размахом и роскошью: огромный парк и настоящий дворец за высоким кованым забором.
- Не думаю, что заточение наше продлится долго, - сказал Северин, показав мне дом. – Король отходчив. Он разгневан сейчас, но не сомневаюсь, что совсем скоро он вновь призовет нас.
- Нас?
- Нас, Анри. Я сказал ему.
Брови мои поползли вверх.
- И что сказал его величество?
- Что я идиот, - Северин рассмеялся. – Но что ты и вправду красив. Он дал мне время, чтобы, как он соизволил выразиться, я успел нагуляться.
Я взял его за руку, повернул к себе.
- И сколько же времени он тебе дал?
- Неважно. Моя женитьба все равно ничего не изменит. Формальность, не более того. Ты мой, Анри. Так будет всегда.
Я отвернулся к окну. Слова его всколыхнули что-то в моей душе. Его? Всегда? Да о чем он, черт возьми?
- Нет, Северин.
Он подошел, положил ладони мне на плечи:
- О чем ты?
- Я не знаю таких слов. Живу сегодняшним днем, живу, чтобы получать удовольствие. Не нужно обманываться на мой счет. Как только я решу, что отношения наши более не устраивают меня, уйду.
Пальцы его сжались на моих плечах. Я зашипел от боли.
- Я не отпущу тебя.
Я повернулся резко, обнял его за пояс, притянул к себе.
- Не загадывай. Ты не можешь удержать в руках ветер. И не удержишь меня. Но пока… пока я с тобой. И давай не будем думать о грядущем, - я коснулся губами его губ. - Сейчас я твой.

***
Северин оказался прав. Не прошло и месяца, как мы были вызваны в столицу. Северин занял полагающееся ему место в Совете и при дворе, меня же, благодаря его содействию, вновь взяли на службу. Теперь не на поле брани, а за письменным столом, но я был занят чем-то и тем счастлив. Любил ли я Северина? Не знаю. Наверное, да. По крайней мере, я был ему благодарен. Правда, лег под него всего раз. Северин был хорош, но он не был д’Эпине.
О генерале я думал все чаще. Я написал ему по прибытии в имение де Лабрюйера, благодарил за снятые обвинения. Он ответил. Его ответ я храню под замком в кабинете и регулярно достаю, чтобы перечитать, хотя и помню наизусть.
Он любит меня. И я верю всей душой, что наступит день, когда я смогу уверенно, глядя ему в глаза, сказать: я люблю вас, Кристоф.
Эпилог. Три месяца спустя


О своем приезде генерал написал мне. Я ждал. Не зная толком, как вести себя с ним теперь, но сознавая, что непременно хочу увидеть, я одновременно и подгонял время, и страшился встречи.
Он стоял в холле королевского дворца, ожидая меня. Руки заложены за спину, ноги чуть расставлены, взгляд устремлен вдаль.
Я подошел, стараясь ступать неслышно, встал рядом.
- Генерал д’Эпине, мое почтение, - он повернулся резко. Посмотрел на меня, и я не смог отвести взгляд, утонув в его глазах сразу и безвозвратно. – Как вы находите нашу столицу? – спросил, не узнавая собственного, ставшего внезапно хриплым, голоса.
- Анри… вы…
Я улыбнулся.
- Я.
Он тоже улыбнулся. А мне хотелось не стоять вот так, а обнять, кинуться на шею, поцеловать. Но я лишь сжал пальцы в кулаки, сдерживая порыв.
- Я пришел за вами, Анри.
Я притворился удивленным.
- За мной? Зачем?
- Чтобы забрать с собой, - я кивнул, поощряя его продолжать. – Вы нужны мне, как воздух нужны, - закусив губу, я промолчал. Генерал перевел взгляд на мои губы и замер. – Вы поедете со мной, Анри? Простите меня за всю боль, что я причинил вам? - он взволнованно переступил с ноги на ногу, повернул меня к себе, прижал к груди. – Мальчик мой, я клянусь вам, чем угодно клянусь, что никогда больше не обижу вас сам и не дам в обиду, - его горячий шепот обжигал мой висок. – Только будьте моим.
- Вашим кем? – спросил я также шепотом.
- Моим всем, Анри. Другом, партнером, любовником.
- А что по этому поводу говорит его величество?
- Он отпустит, если вы сами того желаете.
Я отстранился и сделал шаг назад.
- Спасибо, Кристоф, - в глазах его застыл вопрос, и я счел необходимым пояснить: - За приглашение спасибо. Я счастлив безмерно, что вы не держите на меня зла. Но…
- Но?
- Но я вынужден отказаться. Я люблю вас, бог свидетель, люблю.
- Тогда почему…
- Я не могу принадлежать вам безраздельно, - я взял его ладонь в свою, сжал. – А по-другому не хотите вы, - взгляд его стал колюч. – Я всю жизнь принадлежал кому-то: семье, де Блуа, вам, де Лабрюйеру. Сейчас у меня появился шанс побыть лишь своим собственным. Не лишайте же меня его.
- Это «нет», Анри?
- Это «подождите», Кристоф.
Генерал вздохнул шумно.
- Не понимаю. Вы любите меня, я – вас. Но вам нужен кто-то еще? Кто? Мальчишка де Лабрюйер?
- Он не мальчишка, а маркиз, - я усмехнулся. – И не в Северине дело. Я не готов пока быть верным только вам, - видя, что генерал совсем опустил взгляд, я дополнил: - Пока не готов.
Он вскинулся.
- Вы меня с ума сведете.
Я рассмеялся.
- А я думал, что уже вскружил вам голову.
Он вдруг схватил меня за плечи и прижался губами к губам. Я приоткрыл рот, пуская, позволяя. Его язык ворвался, как завоеватель, и колени мои подогнулись. Я бы упал, наверное, не держи он меня.
- Вы не счастье мое, вы проклятие, - сказал он, чуть отдышавшись. - Я буду ждать вас. Скажите только, сколько. Месяц, год, десять лет? Сколько, черт побери, вам нужно времени?
- Не знаю…
Я и вправду не знал. Знал лишь, что, придя к нему, уже не уйду никогда.
- Я буду ждать, Анри. Каждый день я буду встречать так, словно вы вот-вот войдете в мой дом, в мою жизнь. Надеюсь, что знание это поможет вам принять решение быстрее. Я не отступлюсь.
- Я люблю вас, - прошептал я опять. – До свидания, мой генерал.
Я поцеловал его вновь и, обняв на прощание, пошел прочь. Не оглядываясь.
- До свидания, Анри. До скорого, - услышал я.

За углом от стены отделился силуэт и последовал за мной.
- Подслушивать нехорошо, - со смешком сказал я.
- Я боялся, что ты уедешь к нему, - Северин поравнялся со мной, пошел рядом.
- А я и уеду. Позже. Карета ждет?
- Ждет.
- Ну что, ваша светлость, домой?
Северин улыбнулся, напряжение постепенно оставляло его, разглаживались морщинки на милом лице.
- Домой, виконт де Грамон, домой!

Конец!