Рында

Прежде чем завести разговор об этом замечательном человеке,  на правах автора рассказа заведу речь о себе, так как в отличие от большинства моих ровесников, я после окончания десятилетки некуда не поехал поступать, а решил сначала сходить в армию. Отец принятому мною решению был рад и не стал мне читать нотации о смысле жизни. Авторитет армии был тогда  достаточно высоким и скажу без всякого пафоса, что оказаться в ее рядах было мечтой почти каждого сельского паренька.
Одно только мешало осуществлению моей мечты, так это мой семнадцатилетний возраст и подлежал призыву я через девять месяцев, весной будущего года. Конечно, бить баклуши такой большой отрезок времени никто бы не позволил, так как в описываемое времени все члены общества обязаны были трудиться и где-то через два дня я ходил в помощниках комбайнера у Рынды, средних лет мужика, моего односельчанина, жившего по соседству с моей старшей сестрой Любой и дом у него
 стоял почти в центре села на берегу речки с малопонятным названием Китерня. У  Рынды было двое взрослых детей, Валентина и Николай, имевших свои семьи и живших отдельно от родителей. Он жил вдвоем со своей женой Ниной, женщиной решительной и смелой, и иногда казалось, что она забрала эти черты характера у своего мужа, который был всегда тихим и скромным. Он был ровесником моего любимого писателя Василия Шукшина и на его долю выпало невероятно много трудностей, поэтому разговаривая с Рындой, я иногда думал, что он в жизни видел только одну работу.
Он соглашался со мной и говорил:
- Я в годы войны, будучи подростком, работал наравне с взрослыми. Трудное было время. И неожиданно добавил: - Ждали с фронта писем, а вместо писем шли похоронки.
О судьбе отца я его не стал спрашивать, так как редкая семья на фронтах Отечественной не потеряла своего кормильца. Так что поколение Рынды хлебнуло лиха немало.
После окончания войны их вскоре самих призвали в армию и служили они не двенадцать месяцев, как нынешнее современное поколение, а три года. Служил Рында вместе с друзьями моего отца Максимом Богдановым и Васей Щипцовым, которые жили в соседнем селе Прокутка, в войсках связи в Польше, где они обеспечивали правительственную связь. Сам Рында мне это не рассказывал, а я все это услышал из уст Максима Богданова , который был частым гостем в нашем доме и подпитии мог часами петь песни своей молодости и вести задушевные беседы. Рында был человек малоразговорчивым и замкнутым, хотя чуть ли не с первого дня объяснил круг моих обязанностей и даже разрешил проехаться на комбайне, что оказалось делом не простым, так как у СК -4 было гидравлическое управление, и он был послушен малейшему движению руки.
- Твоя главная задача как моего помощника, - говорил мне Рында, - это прежде следить, чтобы смазывать все рабочие узлы комбайна
 Он мне показал, как через тавотницы, специальные приспособления с шариками, нагнетать шприцем вязкий, похожий на яблочное повидло, солидол.
Самоходный комбайн четвертой серии была очень удобная и надежная сельскохозяйственная машина, и я не могу припомнить случая не одной серьезной поломки, так как по своим весовым категориям он соответствовал рыхлой сибирской пашне, а вторым важным его достоинством была механическая коробка передач, которая почти не выходила из строя.
Я как всегда отвлекся, поэтому перехожу к герою моего повествования. Рында очень крепко выпивал, но в отличие от большинства мужиков, делал это не в шумных и крикливых компаниях, где каждый норовит продемонстрировать свои достоинства, а в одиночку. Я сначала удивлялся его этой странности, а потом через неделю привык, причем Рында это делал после работы, так что от его пристрастию к Бахусу дело не страдало.
В отличии от таких комбайнеров, носивших клички
 Гроза полей и Христос, Рында не за какими рекордами не гнался и мне советовал работать размеренно и спокойно.
- Тише едешь, целее будешь - говорил мне Рында.
Работа на комбайне была делом новым и я с юношеским азартом часами косил пшеницу на знакомых мне с детства полях, сидя за штурвалом, как капитан корабля на мостике. Тогда у комбайнов еще не было кабин, поэтому к концу дня, особенно во время молотьбы, лицо от пыли превращалось в серую маску и только зубы, как у шахтеров, ослепительно блестели.
Работали мы весь световой день, иногда, если позволяла погода, прихватывали и темное время суток. Работа кипела!
Помощниками работали мои друзья и одноклассники Иван Комаров и Ванька Жуков. У первого отец дядя Степа был комбайнером, но нелепо погиб весной на комбайне во время посевной, свалившись с земляной насыпи в Китерню.
Как мне рассказывала Люба, все произошло на ее глазах.
- Я с хлебом возвращалась из магазина , -
рассказывала она, - подхожу к мосту, а навстречу мне едет со стороны МТМ Степан Степаныч на своем новеньком комбайне на обед домой.
Накануне прошел сильный дождь, дорога стала скользкой как каток, комбайн швыряет из стороны в стороны. Мужикам неохота идти по грязи, они облепили комбайн как грачи и вдруг я вижу, комбайн резко накреняется и все пассажиры с него сыплются как горох, кроме хозяина комбайна. Он как сидел на мостике , так и продолжал сидеть, пытаясь хоть как-то спасти гибнущую машину. Слышу, как мужики почти хором кричат : - Степан, прыгай!
Был бы дядя Степа трусом и паникером, он бы прыгнул и остался живым. Но он поступил, как капитан тонущего корабля: не покинул мостик. И погиб! Его накрыло ведущее колесо, упавшего набок комбайна и для села гибель дяди Степы было настоящим горем. Не зря говорят , что смерть ходит не по лесу , а по людям. Когда садился за рассказ, то хотелось поведать о чем - то интересном
 и увлекательном, например, о том же Кольке Комарове, носившем кличку Гроза полей, у которого был ритуал обязательно стричься на лысо, как Котовский, перед уборкой урожая и самым первым выезжать на косовицу зерновых. Или Коле Коньковом, который когда служил в армии, умудрился за две бутылки водки продать стартовое полотно и потом за это месяц сидел на гаупвахте.
Я в отличии от большинства, своего старшего товарища не называл Рындой , а величал по имени - отчеству Иваном Ивановичем. Кстати, и всех остальных я всегда называл по именам. Сказывалось врожденное уважение к простым людям.
Мы с Рындой жили душа в душу и он мне доверял абсолютно все, вплоть до заводки комбайна, который заводился не стартером, из - за отсутствия аккумуляторных батарей, а пускачем. Дело, в общем - то несложное, наматываешь на небольшое колесо кожаный шнур и сильно за него дергаешь. После заводки пускача, запускаешь основной двигатель. Дело в том , что если у пускача было зажигание ранним,
то он начинал работать в обратную сторону и при такой работе можно было серьезно травмировать руку и однажды по счастливой случайности я избежал этой участи: шнур порвался пополам и кисть осталась целой и невредимой.
Рында был на редкость запасливым человеком и мы никогда не простаивали из -за нехватки дефицитных запчастей и когда он однажды привез ходовые ремни , я не удержался и сказал ему:
- У Вас случайно не припрятан на сеновале еще один комбайн?
Он что -то неразборчивое пробурчал в ответ, я так и не понял, что он мне сказал .
Один мудрый человек сказал, что тема смерти сильнее темы любви и судя по дальнейшему тону моего повествования, речь пойдет о чрезвычайном происшествии, жертвой которого стал отец пятерых детей, балагур и весельчак, заядлый книголюб, выписывающий почти все толстые журналы Шура Васильев, один из моих любимых собеседников, который всегда мне давал читать заметные вещи.
В то памятное сентябрьское утро , сидя на деревянных лавках в кузове грузовика, который нас вез в сторону Ломовцевых Полосок, где мы на ночь оставили свои комбайны, мы с Шурой обсуждали последний роман Анатолия Кузнецова» Бабий ЯР», напечатанный в журнале «Юность» и после того, как автор уехал за границу и не вернулся, это интересное и правдивое произведение оказалось в числе запрещенных.
- Это одна из самых лучших книг о войне, - говорил мне Шура. Я с ним соглашался, так как он мне сам дал» Юность» прочитать, так как я повторяю, он этот журнал выписывал.
Подъезжая к полевому стану, я неожиданно спросил у Шуры:
- Что -то сегодня не видать твоего помощника Кольки Комарова?
А я его в город отпустил,
- ответил мне Шура. - Его зачем - то в военкомат вызвали.
Когда мы приехали наконец - то на место, то о молотьбе не могло быть и речи: ночью был туман и утром упала сильная роса. Красные бока комбайнов поблескивали, будто кто то их из шланга облил водой.
- Будем сегодня масляные фильтры менять- сказал мне Рында , когда мы выпрыгнули на землю и подошли к комбайну. - Я сегодня у нашего кладовщика Семки Шмакова выпросил, все равно раньше обеда в поле не выедем.
Я полез на комбайн и стал искать емкость для отработанного масла.
К обеду наш комбайн был готов к молотьбе.
- Все , мужики, я поехал - крикнул нам Шура Васильев и направил свой комбайн к сдвоенному рядку, который как следует не просох, так как находился в тени деревьев.
- Зачем так делать? - сказал обычно невозмутимый Рында. - Пшеница еще влажная и у него сейчас проблемы начнутся. Куда торопится?
Мы пристроились на соседний рядок и на самой малой скорости стали молотить скошенную пшеницу. Вдруг комбайн Шуры Васильева остановился и минуты через три раздался нечеловеческий крик: - Помогите!
Услышав крик, Рында мнгновенно поднял жатку и на большой скорости, какую только мог развивать комбайн, помчался в сторону Шуры Васильева.
Подскочив, мы ломами тело несчастного Шуры стали извлекать из зева жатки , куда его заволокло, когда он в горячке работы, не выключив муфту молотилки,  ногой, обутой в брезентовый сапог, стал пропихивать валок влажной пшеницы, который застопорил всю работу. Обычно когда такая ситуация возникала, то мы выключали молотилку и начинали из жатки вытаскивать необъмолоченную солому или же, если молотилка была включенной, брали палку и пропихвали солому. Чаще всего выключали молотилку, так как палку вместе с соломой могло затащить в барабан, что могло привести к серьезной поломке.
Пока мы вытаскивали Шуру из молотилки, от болевого шока он потерял сознание и только хрипел. Мы его посадили в машину и отправили в Ишим. По дороге в районную больницу он скончался.
Всю неделю мы ходили хмурые и подавленные. Уборка заканчивалась.
- Сегодня будем ставить комбайн в калашный ряд, - однажды утром сказал Рында. - Мы брандсбойтом помыли нашего железного коня и поставили к забору. Через неделю я ходил в кочегарах, но это другая история.