Когда гаснут красные фонари

В подъезде моего дома на первом этаже затаилось небольшое джаз-кафе под незатейливой вывеской "Армстронг". Кафе не отличалось особой популярностью,  но тем не менее имело небольшой круг постоянных посетителей, в числе которых была и я. По вечерам здесь играли того же Армстронга и прочих классиков черного джаза. Хозяева заведения приглашали молодых музыкантов со своими инструментами, создавая тем самым временные коллективы, не имеющие ни названия, ни собственного репертуара, ни надежды на дальнейшую совместную музыкальную карьеру. А когда не удавалось собрать полноценный джаз-бэнд, хозяин "Армстронга" приносил свой собственный раритетный граммофон и несколько пластинок из своей драгоценной коллекции. Он был настоящим ценителем джаза и считал, что надтреснутое звучание старых записей придаёт музыке особый шарм. Должна признать, что он был прав.
Я любила это кафе за его чарующую простоту и винтажную атмосферу, которые создавали иллюзию остановившегося времени. Я знала в лицо каждого из посетителей, хотя не с кем из них не была знакома. Меня даже забавляло придумывать им имена и биографии. Такое вот странное хобби. Я любила изучать коллажи из винтажных фотографий, газетных вырезок и нотных листов, которыми были густо обклеены голые стены из красного кирпича, рассматривать узоры на скатерти, трещинки на мраморном полу и блики на сияющих поверхностях старого видавшего виды саксофона и кофе-машины.
"Армстронг" был для меня убежищем от городской суеты, от сырой и ветряной погоды, от тишины пустой квартиры и постылого одиночества. Я бывала здесь каждый вечер, усаживалась за тем же столом, заказывала тот же эспрессо без сахара и лишь принесённые с собой книги обычно отличались названиями да именами авторов ( хотя сюжеты в них обычно повторялись).  По пятницам я позволяла себе выпить рюмку виски со льдом: "джаз и виски" - классический Харуки Мураками. Это кафе напоминало мне мою жизнь: такое же застывшее между столетиями, абстрагированное от агрессивной реальности, свободное от страстей и условностей моды.
Единственное, что казалось мне чужим и даже противоестественным для такого уютного места, так это то, что ближе к рассвету  опустевшее заведение посещали представительницы так называемой "древнейшей профессии". Около десяти барышень, пестрящих разноцветными  куртками из дешевого "кожзама", занимали диван в дальнем углу и начинали пересчитывать свой скудный заработок. Я долго пыталась понять, как я к ним отношусь: ненавидеть их повода не было, любить, конечно, тоже. В силу своих либеральных взглядов, я не позволяла себе пренебрежения в их строну, однако оставаться равнодушной я тоже не могла. Непривычная компания, скрывавшая лица за пряным туманом табачного дыма, всё же привлекала моё внимание. Порой, я пыталась прислушаться к их приглушенным усталостью голосам, уловить хоть пару слов из того неизвестного мне мира. Мне было интересно, что они чувствуют - осознают ли свой позор, терпят ли унижение, или же соревнуется, кто сможет продать себя дороже?  Но нечего больше звона стаканов и стука тонких каблучков мне не удавалось услышать. Со временем я стала привыкать к их присутствию. Они стали частью декораций внешнего мира, не чем большим, кроме как "существа из вне". Я знала в лицо каждую из них, и даже, признаться, пыталась рисовать их портреты, если было не чем заняться, когда книга уже была прочитана, а домой возвращаться не очень-то хотелось.
Но однажды, к этой "пёстрой стайке" прибилась ещё одна молодая особа. Она была совсем ещё юной, может младше меня на пару лет. Я бы не дала её больше двадцати. У неё было худое личико, невыразительные черты, исковерканные грубо наложенным макияжем и пухлые губки, изобильно измазанные алой помадой, от чего стали похожи на кровавую рану. Она с трудом поднимала тяжелые каблуки и часто спотыкалась, то ли от усталости, то ли не справляясь с узкой, вечно сползающей юбкой.  Она смотрелась довольно нелепо на фоне основных барышень. Не знаю чего ей не хватало, может уверенность в своих действиях, может, опыта, а, может, она просто была другой. Такое бывает, когда человек просто не соответствует обществу, он всегда будет выглядеть нелепо; и чем больше будет стараться "вписаться" в общество, тем хуже будет выглядеть со стороны.
По видимому, новенькая ничего не заработала, поэтому просто сидела на краю потёртого дивана и, подобно мне, изучала причудливый интерьер старичка "Армстронга". Пока её "коллеги" звенели рюмками и кокетничали с официантами, обдавая их сладкой дымкой, она вслушивалась в скрипящие звуки пластинки, и, если мне не показалось, в уголках её губ тогда таилась мечтательная улыбка. Я даже не заметила, как её взгляд плавно сполз со стенных коллажей и теперь уже с интересом изучал мою персону. Как потом оказалось, она лишь пыталась прочесть название книги, которую я держала в руках. И подошла она ком мне лишь потому, что рисунок на обложке показался ей знакомым. Я жестом предложила ей сесть и даже попыталась уговорить её выпить со мной кофе, но юное создание оказалось весьма застенчивым, как для её-то профессии.  После её отказа наступило минутное молчание. Мне столько всего хотелось спросить, но я не знала что я имею право спрашивать. Благо, она заговорила первой:
- Тебе, наверное, интересно, как я стала такой? - я не знала, что сказать, но она и не ждала ответа: - Видишь ту рыжую женщину в центе: она называет себя Адель. Мне нужно бежать, пока она не видит. Все мои вещи и деньги у неё, и мне некуда идти... но и оставаться я тоже не могу. Я лучше умру на улице...
В тот момент, мне всё стало ясно. Я поняла, что они чувствуют, когда видят черту излома, после которой, должно быть, уже никогда не будет не больно, не страшно, не унизительно, ведь всё это станет частью их жизни. Что такое мой старичок "Армстронг" в равнении со светом красных фонарей?..
Она испытывающие смотрела на меня и надежда в её взгляде таяла поминутно. Она напомнила мне тех бездомных котят, которых мне всегда хочется покормить, но я не решаюсь, ведь любой из этих одиноких существ может привязаться ко мне, и тогда будет ещё сложнее уйти не оборачиваясь. И даже если бы я решилась взять к себе хоть одного, то это было бы более несправедливо по отношению к остальным. Всем не поможешь.
- Почему я должна тебе верить? - я задала вполне естественный вопрос, ожидая, что она опустит взгляд и уйдёт. Но вместо этого, я увидела в её глазах хитрый отблеск.
- Потому что, я такая же, как и ты.
План был довольно прост: мы заходим в женский туалет одна за другой, там меняемся вещами и выходим - сначала она, затем я. Как и предполагалось, она быстро и благополучно сбежала  на восьмой этаж, где и располагалась моя скромная квартирка. Я же вышла после, подождав минут пятнадцать. Рыжая Адель догнала меня у самого выхода, и львицей вцепилась в мою руку. Я лишь бросила на неё удивлённый взгляд и пригрозила вызвать милицию. Враг был побеждён, а под дверью моей квартиры уже ждал случайно спасённый военно-пленный.
Я не знала, что будет завтра, не понимала, как ей помочь, и вообще не была уверена, что сделала всё правильно. Я лишь тешила себя мыслью, что сегодня я спасла человека. Что бы не случилось после, сейчас я просто хочу ей помочь, и потому я отдаю её свою серую футболку и свою постель. Пусть поспит. А я пока попрощаюсь с очередной бессонной ночью, в компании кипящего чайника и алого восходящего солнца, поливающего всё вокруг мутным  дрожащим светом, как красный фонарь на улице далёкого Амстредама.