Новый 1943 год

Прослышав про победу Красной Армии под Сталинградом, люди, приехавшие помогать крестьянам в организации колхозов в Западной Белоруссии в 1939 году, решили пробираться поближе к большому городу, где была железная дорога, чтобы в удобное время поскорее уехать к себе на родину. Такое желание появилось и в нашей семье. Стали искать новое пристанище поближе к городу. Нашли.
      Это был поселок городского типа, который лежал в развалинах с торчавшими печными трубами. По всему было видно, что до войны жизнь в этом поселке процветала, так как сохранился остов какой-то артели, часть стены с окном, на стекле которого была приклеена картина из журнала мод, на которой красовалась изящная фигурка женщины в модной шляпке и зеленом, очень элегантном, костюме.
Под картинкой сохранилась надпись: «Принимаю заказы на пошив блузок и юбок и костюмов для мальчиков».
Мы остановились и увидели за развалинами хорошо сохранившийся дом, на котором виднелась надпись «Комендатура», сразу стало понятно, что нам надо идти в противоположную сторону.
В конце бывшей некогда центральной улице, сохранилось несколько деревянных построек, одному богу известно, как могли они уцелеть. Подойдя поближе, убедились, что в некоторых из них живут люди. Пока разглядывали местность из противоположного дома вышла женщина и произнесла: «Ищите жилье? Места свободные есть. Выбирайте».
    Нам приглянулся довольно большой дом с двумя отдельными входами. Войдя во двор взобрались по ступенькам на крыльцо, постучали в первую дверь. Никто не ответил. Толкнули ее, она распахнулась и мы увидели большую комнату, которую делила пополам печь с плитой. Возле окна стоял стол и два студа, покрытые толстым слоем пыли, а во второй половине, прижались к стене две железные кровати. Сразу было видно, что очень давно к этим предметам не прикасалась рука человека. Мы вышли во двор, к нам подошла женщина и произнесла: «Мы ваши соседи, занимаем вторую половину хаты, а в первой можете жить вы». Сказала и удалилась восвояси. Так мы обрели крышу над головой. Утро было тихое, спокойное. Вышли на улицу, подошли к дому напротив. Нас встретила девочка лет 12 и произнесла: «Я Геля. А еще у меня есть три брата: Тадэуш, Збышек, Франусь".
      0н еще маленький. А наш тату в шпитале, а мама Стася ушла
на заработки. Так мы познакомились с семьей Лукашевичей. Эта семья зарабатывала на жизнь тем, что мастерила и продавала прялки. Заработок был небольшой, но все-таки что-то можно было купить на базаре, чтобы не умереть с голоду. Теперь целыми днями мы пропадали в этой семье, с соседями по дому, почти не виделись: нас предупредили, что это семья из пришлых, с Украины, отец служит в полиции, а мать с дочерью ни с кем не общаются. Да и сам полицай вел странный образ жизни. Целый день сидел дома, выходил на работу только вечером и то часа на два. Чем он занимался, никто не знал.
Был месяц август. Дни стояли солнечные, теплые. Однажды во двор к нам ввалилась толпа ребят.
- Идите с нами на горку грать- кричали они. Горка - это песчаный карьер, который находился недалеко от нашей улицы, возле большого озера, на котором росли кувшинки и белые лийии.
    Мы потом часто плескались в озере, рвали лилии, из их длинных стеблей делали бусы , которые с лилией украшали наши шеи. На горке устраивали соревнования кто раньше всех на животе сползет вниз.
    Но однажды произошло чудо. Из своего дома выбежала моя соседка, быстро произнесла свое имя «Лена», схватила меня за руку и крикнула:
- Дети, пишли на озеро грать у хованки. Мы только потом узнали, что Лена плохо владела русским языком, потому что родной ее язык был украинский, но быстро привыкли.
   Возле озера лежал сруб из свежих сосновых бревен. Лена тихонько шепнула мне: «Сховаемся пид срубом». Водить заставили малыша. Посчитав до трех, он пошел искать. Нас искали долго, но не нашли и разбежались кто - куда. А мы лежали под бревнами, согрелись- день был теплым и солнечным. Когда наступила тишина, решили выйти из своего укрытия, радуясь, что нас не нашли. Но не тут-то было. Волосы пропитались смолой и так прилипли к дереву, что трудно было отодрать, то же случилось и с платьем. Пришлось долго кряхтеть, высвобождая себя из плена. Выйдя на свободу, и убедившись, что нас никто не ищет, поплелись домой, зная, что родители по головке не погладят. Вдруг Лена сказала: «А пошли до нашей хаты». Так впервые я оказалась в доме полицая. Мать Лены печально взглянула на нас, ничего не сказала, принесла ведро воды, налила в чугун и поставила в давно топившуюся печь. Сначала долго мыла голову Лены, разбирая волосы и вычесывая из них смолу, потом то же самое проделала и со мной. Вернулась я домой, когда все лежали уже в постели, которая состояла из соломы, накрытой самотканой радюшкой (покрывалом), тихонько разделась, платье спрятала за печку, легла и быстро уснула. Следующие дни были похожи один на другой.
    Лена очень редко выходила на улицу, поэтому мы все чаще бывали в доме Лукашевичей.
    Пришла осень с холодными дождями и листопадам. Мы все дольше задерживались у Лукашевичей, где собирались на посиделки взрослые. Они приходили со своим товаром, из которого пряли пряжу, а потом вязали носки и другие нужные для семьи вещи. Во время посиделок вели разговоры о прошлой жизни, вспоминали молодые годы и тихонько пели.
    Незаметно наступили холода - пришла зима. Снега долго не было. Стало рано смеркаться. Нам, детям, засиживаться не разрешали - наступал комендантский час. На улице все чаще с наступлением темноты появлялся отряд бандеровцев. В черной форме, в тяжелых ботинках, которые шнуровались почти до колен, они громко топали и горланили песни: то про «Галю молодую», то про «хлопцев»,которых призывали запрягать коней.
    Мы боялись их, потому что про них ходила дурная слава. Говорили, что немцы на облаву партизан посылали только бандеровцев, потому что они были злее и более жестоко расправлялись с ними, не жалея никого, кто бы к ним не попадался. Зная это, мы старались до их появления на улице добежать до дома и спрятаться в нем.
    Так прошел ноябрь и наступил декабрь. Все ждали новый год. Лукашевичи к нему не готовились, потому, что католики празднуют только Рождество Христово. А мы не готовились, потому что встречать Новый год было нечем.
31 декабря к нам в двери постучали. На пороге стояла Лена. Она тихо проговорила: «Отпустите до нас Свету». Мои домашние пожали плечами и произнесли: «Пусть идет, если хочет». Я захотела и оказалась в доме Лены. Окна были завешаны одеялами, топилась печь, мать Лены месила тесто, а в углу стояла «живая елка», которая пахла лесом. На столе лежала бумага, в коробочке находились акварельные краски и рядом с ними стоял стакан с водой и в нем находилась кисточка. "Будем лепить цепи на елку, - сказала Лена. - Ты будешь красить бумагу, а я буду ее сушить". Я быстро принялась за работу, Лена подносила раскрашенные листы к печке и уже сухие складывала в стопки на стол.
"Клеить будем потом, - сказала тетя Нина, мама Лены. - А теперь будем лепить тястко (печенье)".
     Тетя Нина тонко раскатывала тесто, разрезала его на кусочки и учила нас лепить из них украшение на елку. "Сначала скатаем из теста тонкую «колбаску»,- продолжала она. - Потом завяжем ее в узелок. Один конец приплюснем и сделаем надрез. Это будет хвост, другой конец подымем вверх, чуть приплюснем, спичкой проткнем дырочки. Это будут глазки. О, яка гарна птушка получилась!"
    Дальше лепили солнышко, цветочек, квадраты, ромбики и т.д. Что получилось тетя Нина положила на большую сковородку и поставила в печку.
- А теперь будем клеить цепи. Я разрезала на тонкие полоски бумагу, Лена склеивала их в кольца, просовывала полосы друг в друга. Получилась настоящая цветная цепь. Тетя Нина ловко выхватила из печи сковородку и высыпала прямо на стол уже готовое печенье. Открыв дверцы кухонного шкафчика, на стол посыпалась яичная скорлупа, изнутри которой было удалено содержимое. К месту, где находилась дырочка, мы приклеивали бумажные воротнички, а сверху колпачки. После того, как Лена на скорлупке нарисовала глазки, нос и
ротик - получился забавный клоун.
   Когда мы все это: цепи, клоунов и печенье - повесили на елку, она стала настоящей новогодней красавицей. Напившись сладкого настоящего чая с печеньем, я собралась домой. Тетя Нина на прощание сунула мне в руку кулек с оставшимся печеньем, отправила меня. Когда я пришла домой меня ожидал на столе морковный чай, в который я положила таблетку сахарина, оставленным, видимо,  которая шипя растворилась в нем, отпила несколько глотков и пошла спать.
   Всю ночь мне снился один и тот же сон: елка с забавными рожицами яичных клоунов; цепи, которые вдруг оживали, переплетаясь в какие-то причудливые узоры, ели, проглядывали огоньки другой елки, еще не начавшейся войны 1941 года, большой, до самого потолка, сверкающей блестящими шарами и стеклянными бусами, то вдруг на ее фоне возникают счастливые лица мамы и папы, а потом, словно растворятся в густых ветках ели: то вдруг возникает расплывчатый образ девочки, сидящей на стуле, и только в моей голове дорисовывается образ, удивленного всей этой красотой и нелепость маленького человечка.
    Когда я проснулась, был уже день. В доме тишина. Оказывается, ночью выпал снег, что очень обрадовало детвору, потому, что можно было лепить снежную бабу и играть в снежки.
    День был холодный, небо хмурилось и солнца не было видно. Одна была радость, что в такую погоду редко летали самолеты, а поэтому и бомбежки были редки. На душе было тоскливо. Радости Новый год не принес. Все ждали победный 45 - ый. Но и последующие годы не приносили той детской, радости, которую так ждали.
    Только после 1947 года появился праздник с карнавалами, плясками и подарками. Кем только я не наряжалась, не играла: в костюме Деда Мороза поздравляла малышей и взрослых; в образе Петрушки и Буратино веселила в санатории больных детей, развлекала зрителей, будучи медведем, даже однажды уговорила взрослых работников райкома комсомола превратиться в цветочную клумбу - вобщем, создавала себе праздничное настроение и
радовала других.
    Время бежит с неумолимой быстротой. И вот мне уже  не 18 и не 30, а -70. Кажется, что прожила жизнь неплохо - все есть. Но чем становлюсь старше, тем все чаще вспоминают тот Новый 1943 год. Все чаще и чаще мне снится елка с яичными клоунами, цветной бумажной цепью на ней и печеньем, болтающемся на ниточках среди ветвей, между которых, как в тумане, всплывают улица родителей и расплывчатый образ маленькой девочки, еще не знающей, что ждет ее впереди.
Повзрослели мои подруги и друзья военных лет. Где-то в Польше живет семья Лукашевичей. После памятного 1943 год, куда-то пропала семья полицая, и я оказалась далеко от тех мест.
   Каждый старый и Новый год провожаю и встречаю шампанским и елкой, которая горит и сверкает разноцветными огоньками. А возле нее охраняет мою память состарившийся вместе со мной Дед Мороз. Обветшала его ватная шуба, кое-где вылезают клочки ваты, растерзанный мешок с «подарками», исчез куда-то его посох. А он стоит вот почти полвека и напоминает одну историю, когда сын был еще маленький. Этот Дед Мороз однажды на Новый год «принес» ему в подарок машинку, о которой он мечтал. "Мама, мамочка",  - закричал малыш.
    Я сказал Дедушке Морозу "спасибо", и он мне улыбнулся и подморгнул одним глазом. Вот с тех пор каждый год 31 января я смотрю на него и жду, когда он мне подморгнет, заулыбается и скажет: "Ну что, старушка, живем?" А я отвечу: "Живем, дорогой друг, живем".  И если Бог даст, еще поживем и встретим не один Новый год.