Комната

             "Через ад Другого я оказался в раю самого себя"
                Люк Яхве


   Объявленный ныне постмодернистами "конец философии" упёрся в "философию конца", то есть в фиксированное Ничто, в некий смыслообразующий тупик. На истерический вопрос "что делать", постмодерн со смехом отвечает -- ничего, расслабьтесь и получите удовольствие. Однако с этой невыносимой лёгкостью бытия смириться могут немногие. Даже апостол такой философии невесомости Ж.Делёз, не выдержав ада свободы, сиганул в окно парижской квартиры.
   Интересно, что он думал пока летел в своё райское Ничто?
   "Западный человек заболел ярко выраженной дезориентацией, не зная больше, по каким звездам жить", -- сокрушался Ортега-и-Гассет в предчувствии конца человекоцентричного модерна. 
   Человеку, которого отменили как центр мира,  превратив в "машину желаний", в тактильный рефлекс "тела без органов", в потребителя продуктов технологического прогресса, насущно необходима сетка координат. Ему невыносима мысль, что его нет, что он всего лишь воронка социальных отправлений, продукт общественного распада.  Некое "пятно Роршаха", результат свободных интерпретаций шизоидного сознания.  Несмотря на осознание, что индивидуум, как и атом оказался бесконечно делим до мира квантовой неопределённости, человек не может отказаться от реальности себя, реальности, которая тоже оказалась под сомнением.
   И всё же ужасающее поле неопределённости может оказаться полем великих надежд. 
   Человек знает и чувствует  -- "я есть". А уж "как" это его дело. Никто и ничто не в праве лишать другого права видеть мир только его глазами. Диктат Истины на все времена утратил свою былую мощь и силу. Между возможностью растворения в буднях или созерцанием вечного "сейчас" -- поле бесконечного выбора. Само Бытие заявляет о себе сознанием каждого. Оно ищет себя на всех уровнях сознания. Поэтому давний девиз: "Делай, что должно и будь, что будет", остаётся во многом в силе. 
     Как видим, ситуация только на первый взгляд трагическая, на самом деле, это место старта нового осмысления, новых откровений без прежних рационалистических идолов и религиозных истуканов. Это начало Нового Логоса, нового сакрального ориентира, движение к которому будет возможно только логомифическим постижением. В принципе, это то, о чём, рискуя быть непонятым, пафосно возвещал Мартин Хайдеггер. 
     Ясно одно, человечество входит в тревожную фазу постсуществования, где прежние святыни, как они кому не дороги, оказались химерами, истерично взывая к которым, мы уже не способны слышать самих себя. Необходима новая обращённость, новый пафос Вопрошания к Бытию, уже со знанием того, что именно Великое Молчание Бытия даёт нам возможность говорить от его лица.
     Именно наличие Тайны придаёт существованию божественный привкус, то мёда, то крови.
     Когда мы имеем дело с бесконечным, окончательное знание не только невозможно, оно ненужно. Оно ставит предел свободе, свободе знать через вопрошание. Знание освоенное переживанием, то отчаяния, то надежды являет собой понимание.
     Каждый там, где он есть.
     Это постулированное «есть» схлопывает в точку бездну неопределённости. Именно из этой сингулярности начинается путешествие в тот мир, который мы создаём в моментах непрерывного выбора. В каком-то смысле мы не результат Большого Взрыва, мы и есть этот взрыв. К этому тяжело привыкнуть, но всё же придётся.
     Трудно быть богом…
 ... Так ребёнок надолго оставленный родителями, устав плакать, начинает тихо оглядываться в комнате полной забавных игрушек, успокаивается и, увлёкшись игрой, создаёт из того, чем наполнено пространство его одиночества свой чудесный, неповторимый мир.
      Нас заперли, чтобы мы сами вышли из пространства комнаты, обнаружив дверь в себе.