Глава 1 Истинным именем

Глава 1: Истинным именем.

Наши встречи похожи на детские сказки,
Что у края полуночи, ночи тиши -
Одаряют нас лаской, безудержной, страстной!
Но оставят немного тоски и мечты
В душах тех от кого мы неслышно уходим.
По аллеям весенним иль летним садам…
Из сборника: «Аурейта», автор неизвестен.

Собор дома Тэрина являлся царственным зданием, располагавшимся в центре главной площади Диртерианина – города-сердца клана, его столицы, средоточия власти и величия. Огромный, возвышающийся над окружавшими зданиями, устремляющийся шестьюдесятью разновеликими шпилями к небесам, Собор мог вместить в себя три тысячи человек одновременно. Облицованный розовым мрамором и внутри и снаружи, отделанный позолотой, украшенный скульптурами и барельефами – он по праву входил в десятку самых роскошных и величественных зданий филиала, наряду с Патриаршей твердыней Мески, Цитаделью Аниагра – некогда, родовой вотчиной исчезнувшего дома Ниагаров, и Приливным Замком - принадлежащем клану Александеров.
Одиннадцать тысячелетий этот Собор встречал под своим сводом бессчетные поколения рода Тэринов, видел закаты и восходы, горе и радости… Под его вознесенным на поистине захватывающий дух высоту куполом проходили венчальные церемонии и поминальные службы, здесь обретали свои имена младшие и навеки расставались с ними ушедшие, здесь творилась история. Помпезное, напыщенное и совершенно бесполезное сооружение не пригодное ни на что, кроме как тешить пустое самомнение зарвавшихся дураков.
Нынешним днём всё огромное внутреннее пространство собора оказалось заполнено многолюдной толпой. Здесь собрались все сколько-нибудь значимые представители рода. Ещё бы, такой повод встретиться и покрасоваться друг перед другом роскошеством нарядов, драгоценными безделушками, да и просто фактом своего присутствия, выпадал не каждый день. А событие равное по значимости с наречением полноправным именем (считай – вступление в ряды Конфедерации) младшего отпрыска патриарха клана, происходило и того реже! Ну как можно упустить такой шанс? Тем более что здесь же присутствовал и сам Верховный Патриарх филиала – старший брат нынешнего главы клана, почтивший честью своего явления юного отпрыска Тэринов, коей наречён будет (хотя сие и являлось тайной, но все, разумеется, были в курсе и вовсю оживлённо обсуждали выбор имени) в честь действующего Верховного Патриарха. Оттого-то все эти вызолоченные, высокородные господа и дамы заполняли собственными своими персонами древнее сооружение.
Наом-Айвари Тэрин – сухой и высокий мужчина с иссиня-черными, жесткими волосами, свисающими до середины спины и болезненно-желтым лицом, покрытым на щеках нездоровым румянцем – замерев в торжественной и величественной, как ему казалось позе стоял в самом центре трехступенчатого возвышения у родового алтарного камня вырезанного из цельного куска сердолика и размерами лишь слегка уступавший габаритам аффридского слона. Этот камень - «Душа Рода» был со всех сторон иссечен множеством надписей впечатавшихся в его плоть за истекшие со дня установления одиннадцать тысячелетий. Сотни величайших представителей многочисленного клана Тэринов прославившихся своими деяниями на поле брани, научной работой или же обретшие бессмертие в политических баталиях, удостоились посмертной чести увековечить собственные имена на этом древнем монолите, являвшемся зримым воплощением могущества и славы рода. Сколько из них в действительности были достойны такой чести, а не обрели её в силу хитросплетений внутренней политики и незатихающей бури интриг – этого не знали, наверное, даже родовые храмовники, ведущие летопись деяний клана. Впрочем, это не имело особого значения – времена, когда честь являлась неотъемлемой составляющей Конфедерации, остались в далеком прошлом. Если такие времена вообще были – в чем лично, стоявший на почетном месте у самых ступеней пьедестала, Аорон де Брасс-Тэрин искренне сомневался. Честь хорошо смотрится на книжных страницах, в устах певцов и лицидействах театральных шутов, но в реальности ей нет места, как нет места чести и на поле боя. В бою честь равнозначна гибели и любой кон, переживший свой первый бой, знает об этом. Если у вышеупомянутого кона есть хоть толика разума. В политике же места чести нет вообще, как нет там места для милосердия, сострадания, жалости и привязанностей. Есть лишь необходимость, жестокое и непрощающее божество ускользающего «возможно». Этому божеству – безжалостному и кровожадному – Аорон посвятил шесть с лишним десятилетий своей жизни и не проходило дня за все эти минувшие годы, чтобы он не пожалел о своём выборе. Но хуже всего было понимание того, что буде даже ему известно всё, что он знает сейчас в миг становления кодит`жи ныне покойного Кадима Валериуса – он ничего не изменил бы в своей судьбе. Каждый его шаг, каждый поступок был продиктован необходимостью. В них не было стремления к славе или признанию, не было эгоистичных устремлений столь характерных для людей алчущих власти. Всё в нем, во все времена было подчинено необходимости – и только это успокаивало Аорона, только это давало ему спать по ночам. Понимание необходимости действия… каким бы аморальным, безжалостным или кровавым он ни было.
Переступив с ноги на ногу в тщетной попытке хоть немного снять напряжение в затекшей от долгого стояния на одном месте плоти, Верховный Патриарх тоскливо, хотя и не выражая этого в открытую, огляделся по сторонам – всё какое-то отвлечение от опостылевшей рожи драгоценного братца Наома. Взгляд его по обыкновению тут же скользнул к боковому нефу, к той части Храма, где согласно традиции, располагалась Галерея Славы – колумбарий наиболее прославленных членов рода. Все прочие усопшие представители клана Тэринов так же находили свой посмертный приют под сенью Собора, даже те, чьи останки так и не были найдены, но их урны помещались в подвальных хранилищах.
И где-то там же, в подвалах, в одной из многочисленных тёмных комнат, среди позабытых и покрытых пылью урн, покоился пепел, в который обратилась первая супруга Аорона и его так и не сделавший своего первого вздоха сын – Айзак. Как же давно он навещал их в последний раз? Наверное, лет тридцать прошло с тех пор… а может и больше. Нет, больше! Куда больше. Аорона понимал, что это его нежелание отдавать дань памяти ушедшим – слабость, понимал, что не должен проявлять подобного малодушия, но ничего не мог поделать с собой. Ниали… увядший цветок его любви, единственная женщина, владевшая его сердцем, его помыслами, его душой. Сколько радости, сколько невыразимой прелести таилось в её мягкой, чарующей, загадочной и в тоже время такой тёплой улыбке. Сколько нежности, неподдельной любви светилось в её глазах, когда она встречала возвращающегося домой мужа. Никогда больше Аорон не видел в глазах женщин смотревших на него этой нежности. В них было всё: желание, расчет, надежда, похоть, алчность. Не было только любви. И уже никогда не будет.
Восхитительные, чарующе-прекрасные и в тоже время нестерпимо-тоскливые воспоминания на миг, на один-единственный сладостно-горький миг, одолели в душе патриарха ставшее уже привычным презрение ко всему. На один лишь миг Аорон вновь стал тем человеком, кем был когда-то: простым солдатом, искренне верящим в долг, честь и любовь. Миг, длившийся вечность, сплетающий в душе патриарха прошлое и настоящее, борющиеся между собой точно пара «василисков» в поднебесье, всего лишь миг. Океаном печали, испепеляющим жаром вулкана отчаянья прошелся он по нервам, пробудив то, что казалось давно забытым, похороненным под спудом забот и тревог настоящего.
Но миг миновал. Сердце Аорона вновь покрылось коркой обжигающе-холодного льда, из глаз исчезли мечтательно-тоскливые искорки, губы стянулись в тонкую линию. Он вновь вернулся. Верховный Патриарх изгнал прочь простого кона, выбросил за ненадобностью человека, он стал собой.
«Я потерял брата, но обрёл Патриарха. Не знаю, рад ли я этому», - это были слова Георга лейн Тэрина, самого младшего и самого любимого из многочисленных братьев Аорона. Георг сказал их, отправляясь в ставший для него последним поход в Тартр. Это были его последние слова брату, вознесшемуся на вершину власти и славы. Его реквием по их ушедшей дружбе, по утраченным надеждам, по вере, по самому себе.
«Ты утратил себя, но ты нашел себя. Не упусти того, чем ты стал – ведь это всё, что когда-нибудь у тебя будет!» - а такими были прощальные слова Айзака лейн Тэрина. Уже четырнадцать лет прошло с тех пор, как Айзак присоединил свой прах к останкам других родичей. Аорон вновь покосился на Галерею Славы. Он наизусть помнил то место, где покоилась урна его отца: второй сверху ряд, одиннадцатого от начала вместилища, тридцать вторая по счету… Отец так и не простил его. Не простил того, чем он стал, не простил предательства, не простил крови. Хотя он понял, пусть и в самом конце, но он понял. Вот только простить так и не смог.
Торжественно-церемониальная речь Наома подошла к концу. Патриарх рода Тэринов чуть отступил от алтаря и тут же, явно повинуясь чьей-то невидимой подсказке, залу наполнило слитное и великолепно поставленное хоровое пение.
Аорон незаметно поморщился. Он и сам не понимал отчего, но детские голоса всегда вызывали у него приступ глубокого раздражения.
Вдобавок, словно некто невидимый уловил внутренний настрой Верховного Патриарха и решил ещё больше усугубить его чувство оторванности от происходящего, ещё больше испортить и так-то скверное настроение, на ум, сами собой, стали приходить воспоминания о недавних событиях – малоутешительные по большей части. Наибольшее же раздражении вызывал припомнившийся разговор с «официальным» представителем филиала Донера, состоявшийся накануне. Припомнился и вызвал настолько сильный зубовный скрежет, что стоявшие поблизости родичи (а набилось их порядком, каждый стремился оказаться как можно ближе к Верховному Патриарху, что б при случае блеснуть своей «близостью» к власти) дружно прянули в стороны.
«Идиоты, - пронеслась в голове досадливая мысль. Но они, по крайней мере, хотя бы бояться его, не любят, нет! - Аорон ни на мгновенье не сомневался в том объеме «теплых чувств», что вызывал у родни – но ему и не нужна их любовь, достаточно страха. - А вот у Криса ди Торнована не было страха, – вновь совершенно не вовремя подумалось Патриарху. – Совсем не было!»
Торжественный церемониальный хор взял особенно высокую ноту, слившую в унисоне десятки детских голосов и от этого звук – пронзительно-высокого, радостного и в тоже время печально-тягучего, - у Верховного Патриарха заныли зубы. Как же он ненавидел подобные церемонии! Пустая трата времени, бессмысленное и совершенно бессодержательное сборище, весь смысл которого заключается в возможности лишний раз блеснуть собственной значимостью и избранностью. Куча бесполезных идиотов! Ах, с какой радостью Аорон бросил бы всю эту разодетую в пух и прах толпу пустоголовых шавок в пасть порождениям где-нибудь на границе, или же с не меньшим удовольствием понаблюдал бы за их попытками выстоять под натиском Тёмных или Серых. Хотя какие там могут быть попытки? Стадо баранов – и у того больше шансов спастись от стаи хохлатых!
Но если они бараны, то тогда кто же он сам? Кто он, если позволил случиться подобному? Кто он, если какой-то никчемный антарктидец сумел так искусно шантажировать его? Кто он?.. Ну уж не баран - это точно! До барана ещё нужно дорасти…
Донерианцы – ублюдочные, трусливые, ограниченные вырожденцы! – чтоб им всем провалиться в Бездну вместе со своим проклятым материком! Это ж надо! Их «официальный» представитель при филиале Валентиниана - о котором, к слову, де Брасс-Тэрин никогда и слыхом не слыхивал, потому как донерианцы уже несколько столетий, казалось, не вмешиваются в дела большого мира – заявился в резиденцию и потребовал – именно потребовал, не скупясь на выражения – немедленной встречи с Верховным Патриархом. Услышав об этом, де Брасс-Тэрин чуть было не приказал выставить наглеца взашей – и плевать на возможные последствия! – но вовремя спохватился. Наглость там или нет, но этот невежа являлся уполномоченным представителем Патриарха Конфедерации, и не принять его только в угоду собственных расстроенных чувств было бы верхом глупости и недальновидности.
Ах, как же Аорон пожалел об этом своем решении! Пожалел уже на второй минуте общения с ди Торнованом. Проклятые донерианцы! Как, как во имя самой Бездны они могли узнать? Неужели их шпионы настолько хороши, имеют настолько широкий доступ к секретам филиала? Невозможно! Лишь пять человек были посвящены в случившееся и ни один из этих пятерых не мог, попросту не мог проговориться. Тогда как донерианцы узнали?

- Подобного мы не ожидали от вас, - ни в голосе, ни в мимике, ни в позе, говорящего посланника - Криса ди Торнована, не отражались его настоящие чувства. Только глаза, совершенно белые, как и у всех урожденных антарктидцев глаза, смотревшие в упор на покрасневшего от ярости Аорона де Брасс-Терина, показывали настоящие эмоции дипломата: презрение. В них плескалось неприкрытое презрение! – Такой нелепой ошибки, такого просчета, небрежности нельзя было ожидать даже от катекианцев, - а вот подобного оскорбления патриарх валентинианцев попросту не мог стерпеть!
Вскочив на ноги, Аорон принялся что-то гневно отвечать, но проклятый антарктидец помотав головой во внешне, вполне уважительном, но на деле - совершенно бестактном жесте, – остановил патриарха.
- Бессмысленно отрицать. Вы допустили ошибку способную привести к катастрофе, и ответственность за её исправление лежит только на вас. Но мы со своей стороны не можем, не имеем права оставлять вас без надлежащего контроля – ведь вы уже на деле показали, что не способны справится с элементарными проблемами.
- Это угроза?! – с трудом контролируя собственный голос, проговорил патриарх. – Кем вы себя возомнил?
- Тем, кто в любой момент, в любое мгновение может оборвать нить вашего правления. - О Бездна! В языке северных чинианцев,  тех, кто жил на самом краю вековечных ледяных пустошей, существовало шестьдесят пять слов для обозначения оттенков белого цвета. Имелось среди них и такое: гарру. Если перевести это слово на общее наречие, оно звучало примерно как: смеющийся в презрении свет. Раньше Аорон не понимал этого. Не понимал, как белый цвет можно различать по неприметным полутонам. Теперь понял. Понял, глядя в глаза Криса ди Торнована. Они больше не были белыми, теперь их цвет можно было назвать только одним словом: гарру! – Как вы думаете, что будет, если все узнают, что вы позволили какому-то беглецу выкрасть предметы, принадлежавшие, возможно, самим Владыкам и теперь они спокойно разгуливают по миру? Что скажет Великий Синклит? Что сделают ваши враги здесь, внутри филиала – а их у вас предостаточно – когда им в руки попадёт такое оружие?
- У вас нет никаких доказательств! – цепляясь за пресловутую соломинку, возразил Аорон. – Вы ничего не сможете…
- В самом деле? – посланник вынул из кармана небольшой, сложенный вчетверо листок бумаги и, аккуратно положив на край стола, подтолкнул к патриарху.
Аорон осторожно, точно перед ним была ядовитая гадина, потянулся к листу, придвинул поближе, развернул… Написанные в столбик слова вызвали в душе патриарха целую бурю чувств: возмущение, негодование, страх, гнев – чувств было так много, что выделить из них какое-то одно, чтобы уцепиться за него и прогнать остальные прочь не было никакой возможности.
- Как?.. – вот и всё что он смог выдавить из себя, дойдя до конца списка.
- Это совершенно не относится к делу, - бесстрастно произнес антарктидец.
- И всё равно, пусть даже написанное здесь -  правда, вы ничем не сможете подтвердить…
- Вы ещё предсказуемее, чем ожидалось, - в голосе Торнована появился новый оттенок: удивление. – Неужели вы забыли о «Свитке Мара»?
Аорон застонал. К счастью, лишь мысленно. Он ведь и действительно забыл об этом проклятом Свитке. Что было вполне простительно, если вдуматься. Свиток Мара, названный так по имени какого-то древнего патриарха ещё единой Конфедерации, содержал в себе полный перечень всех предметов эпохи предшествующей Огненной Зиме, когда-либо и где-либо обнаруженных. Этот документ хранился в архиве Лето – полулегендарной горной крепости находившейся на стыке филиалов Норимана, Саги и Арджу. Лето считался единым для всех филиалов местом встречи, именно там происходили собрания Великого Синклита, там располагалось крупнейшее хранилище предметов старины, и там же находились центральные архивы. В своём роде, Лето было местом, в котором каким-то чудом теплилось едва бьющееся сердце былой Конфедерации. Осколком прошлого остающимся зароком единства – призрачным, ненадёжным, но всё же зароком. Доступ в замок имели только действующие Верховные Патриархи – даже кодит`жи не могли переступать его священного порога. Гарнизон и одновременно службу по поддержанию надлежащего порядка в замке уже несколько тысячелетий нес на своих плечах Легион - и, Огонь и Тьма, это было правильно! Уж в чём-чём, а в преданности Легиона былой Конфедерации, не мог усомниться никто.
- И всё равно, - Аорон, пусть и с трудом, но держал себя в руках и не паниковал даже мысленно, - пусть даже всё, что вы сказали – правда. Пусть Свиток Мара подтверждает наличие в нашем филиале этих предметов. Вы в любом случае не сможете доказать их отсутствия.
- Синклит может потребовать от вас подтверждения их фактического наличия…
- Синклит может требовать всё, что взбредёт ему в голову, - о да, Аорона полностью взял себя в руки и теперь уже он, а не треклятый антарктидец держал нить беседы в руках, - в конце концов, это право синклита. А я могу отказать. Да-да, я - могу!
Верховный Патриарх даже позволил себе скупую улыбку говорящую: «Посмотрим, как ты выкрутишься теперь, сопляк!»
- Им – да, - нехотя, но твёрдо согласился дипломат. – А Легиону вы тоже откажете?
- При чем здесь Легион? – внутренне напрягшись, поинтересовался Аорон.
Теперь настала очередь Торнована улыбаться.
- Уложение «О хранении и сохранности», пункт шестьдесят один дополнительного приложения от три тысячи восемьсот семнадцатого года ПБ.
Аорон нахмурился и погрузился в глубокую задумчивость, но, сколько бы ни пытался воскресить в памяти упомянутый антарктидцем документ – так и не смог этого сделать. Наконец он раздраженно развел руками, признавая свою неосведомлённость.
- «Любые разногласия между филиалами или же внутри одного филиала, возникшие вследствие ненадлежащего или же почитаемого таковым действием, хранения предметов представляющих общеконфедеративный интерес, надлежит быть разрешенными посредством привлечения стороны находящейся вне филиальной системы права. Таковой стороной, в соответствии с договором заключенным между присутствовавшими на восьмом заседании Синклита от 11.11.38177 года от ПБ признано высшее руководство экстерриториального образования, под эгидой Святой Конфедерации, именующегося Легион», - без запинки, словно читая с листа, процитировал антарктидец. – Документ одобрен представителями всех двадцати девяти существовавших на момент подписания филиалов - в том числе и патриархом Валентином Александером, и является по факту «Скрептой униум» - «нерушимым конкордатом».
- Но филиальное право не признает Легион внешним образованием не входящим в состав филиала и как следствие, не может рассматривать таковой как некую, абстрактную экстерриториальную единицу, - тут же нашелся Аорон. – Легион по факту не является независимым.
- В условиях права филиалов, - так же быстро, как и патриарх, отреагировал дипломат. – Но он признается таковым в рамках Конфедеративной общности. Или вы станете отрицать превосходство права Конфедерации над таковым в рамках права филиала?
Верховный Патриарх откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел в лицо дипломату. А ведь ему почти удалось вывернуться! Но, увы, ди Торнован оказался продувной бестией, скользкой и пронырливой точно бес.
- Чего вы хотите, - мысленно смирившись с необходимостью временных уступок, сухо поинтересовался Аорон. – Говорите на чистоту, и давайте покончим с этим…

Детский хор внезапно смолк и в воцарившейся тишине ввысь взметнулся одинокий, непередаваемо красивый голос. Мальчик, выступивший чуть вперед, принялся старательно выводить слова древнего гимна Конфедерации. От этого чистого, пронзительно-невинного детского голоса многократно усиленного акустикой собора, у Аорона заломило в висках от прихлынувшей крови. 
Аорон до сих пор не мог понять, где же и в какой именно момент он допустил ошибку – и именно это незнание сводило с ума и заставляло гнев в душе патриарха подниматься на головокружительные выси! – позволившую донерианцам покопаться в его грязном белье. А незнание тянуло за собой невозможность дальнейших действий. Всё что мог делать Аорон в сложившихся обстоятельствах – ждать. Ждать, что Горгид сумеет обнаружить канал утечки, ждать что Вентрес – глава Вопрошающих, так же как и Горгид, и Серапис, посвященный в тайну, - сумеет изыскать возможность нейтрализовать знания донерианцев. Ждать… Но ожидание – это самый страшный кошмар деятельного разума!
Соло одинокого голоса наконец-то закончилось, отзвучал гимн гниющему трупу несуществующей Конфедерации, мальчик отступил назад, присоединяясь к сотоварищам. Вновь зазвучала выспоренная торжественная мелодия, вновь хор принялся сливать голоса отдельных участников в общий поток. Люди, окружавшие патриарха, принялись о чем-то переговариваться – благо больше не было необходимости стоять молча с перекошенными в фальшивом восторге лицами.
У самого уха Аорона раздался чей-то настойчивый голос, но слов, заглушенных шумом многолюдной толпы, певческим хором и музыкой, Аорон не смог разобрать. Хотя человека произнесшего их - узнал. Ещё бы, ведь этот голос за минувшие десятилетия он слышал не реже, чем свой собственный. А может и чаще.
- Серапис вернулся, - перекрикивая окружающий гул, повторил человек, склонившись так близко, что его губы касались волос Аорона. – Он, наконец-то, закончил подготовку, собрал этот свой «отряд» и теперь ждет только твоего окончательного решения.
***
Горгид са`а Тэрин с трудом протискивался сквозь людское скопище заполнившее Собор. Нередко ему, словно рыночному разносчику, приходилось пускать в ход локти, дабы подвинуть с пути наиболее упрямых «родичей», но это не сильно беспокоило шпиона. Он не испытывал иллюзий и прекрасно знал, что большинство Тэринов собравшихся на торжественную церемонию считают его «внезапное» присутствие на ней, мягко говоря, неуместным. Ещё бы! Грязнокровка, принятый в семью из жалости и в опровержение всех неписанных правил достигший таких высот власти и могущества, о которых большинство собравшихся «чистокровных» могли только мечтать. Он был живым оскорблением для чтящих «долг первородства» конфедератов, мерзким, ничтожным, но таким болезненным напоминанием, что, несмотря на все старания, несмотря на тысячи лет искусственного отбора евгенетических программ, Конфедерация так и не обрела исключительного права на контакт с Полем и вся её власть держится лишь на диктате силы и страха, а так называемая «избранность» - не более чем прекрасная иллюзия призванная тешить непомерное самолюбие.
 Преодолев чуть белее трети пути, шпион совершенно неожиданно расслышал собственное имя, произнесенное без обычного недовольства. Оглядевшись, он заметил стоявшего несколько в стороне от основной массы народа, молодого парня. Высокий, статный, с достаточно светлой, чтоб казаться белой вороной на фоне темноволосых Тэринов, гривой и открытым – что лишь ещё больше выделяло его из толпы – лицом, он довольно улыбался Горгиду. Роджер лейн Тэрин – младший сын погибшего много лет назад Георга Тэрина. Пожалуй, из всего рода только Роджер относился к Горгиду с неподдельной привязанностью и симпатией. Впрочем, это было не совсем верно, многие младшие члены рода принимали Горгида и смотрели на него как на своего. Но из высшей знати только Роджер, Аорон и Микки – средний сын самого Верховного Патриарха уважали и ценили шпиона как человека,  не оглядываясь на его истинное происхождение.
Роджер махнул рукой в знак приветствия и что-то прокричал, но Горгид не расслышал, что именно. Кивнув парню в ответ, и чуть улыбнувшись, шпион направился дальше - всё же, даже среди «высокородных» встречаются неплохие ребята. К сожалению, в своём отношении к шпиону, Роджер, как и во многом другом, был редкостным исключением.
Проход от дверей Собора до алтарного пьедестала, где по традиции находились самые именитые и прославленные члены клана, занял у Горгида необычайно много времени, но его не зря называли «Пауком» и «Тенью» - терпения и целеустремленности маленькому грязнокровке было не занимать, все, за что он когда-либо брался, он доводил до конца, не считаясь с тем, сколько сил и времени уходило на достижение цели. Да и нынешнее «путешествие» отнюдь не являлось самым сложным в его жизни, но невероятно раздражающим из-за потери времени – несомненно.
Продираясь сквозь толпу, Горгид подобрался уже достаточно близко, что бы разглядеть высокую фигуру Аорона в людской толчее. По виду, Верховный Патриарх казался отстраненно-возвышенным – именно так как и должен выглядеть правитель на торжественной церемонии, но для Горгида, проведшего бок о бок с ним не один десяток лет, всё во внешности патриарха говорило о совершенно другом настрое: Аорон был напряжен, зол и явно раздосадован происходящим. Мелкие штришки: слишком высоко поднятый подбородок, руки сложенные перед собой, отсутствующий взгляд, окостеневшая осанка – всё говорило, нет – кричало, о сдерживаемой ярости и нетерпении.
Грубо оттолкнув загораживающего путь к Аорону полноватого мужчину в алой мантии с позолоченным узором – кажется, это был Сиаман лейн Тэрин, вздорный и спесивый, но отнюдь не глупый казначей клана – и попутно отдавив ему правую ногу, Горгид протиснулся вперед. Заодно он весьма крепко приложился локтем по животу какой-то женщине в отороченной соболиным мехом по краям накидке – но вот тут его вины не было: блондинка с роскошным бюстом и густо подведёнными глазами сама напоролась на локоть шпиона, повернувшись на шум слишком уж резво. Не обращая внимания на рассерженный рёв Сиамана и не менее злой, но куда более пронзительный визг дамы, Горгид продолжил движение.
Остановился он только когда подобрался вплотную к Верховному Патриарху.
- Серапис вернулся, - сказал он, решив, что Собор не самое подходящее место для пространных вступительных речей. И хотя говорил он вполне громко и отчетливо, Аорон никак не показал, что расслышал слова Горгида. Что, учитывая невообразимую какофонию звуков, было совсем не удивительно. Поморщившись, шпион склонился к самому уху патриарха и вновь повторил: - Серапис вернулся. Он, наконец-то, закончил подготовку, собрал этот свой «отряд» и теперь ждет только твоего окончательного решения.
Верховный Патриарх чуть заметно наклонил голову.
- Почему так долго, - через короткую паузу спросил он.
- Ловил изгоев по всему филиалу, - пожав плечами, ответил шпион. – И, хотя сам план до сих пор не внушает мне большого доверия, идея с включением в группу изгоев весьма недурна. В Тартре без них пришлось бы очень туго.
- Ясно, - одними губами прошептал Аорон, и Горгид скорее прочитал, чем услышал этот односложный ответ патриарха. – Дальше?
- Тоже, что и раньше, - Горгид нервно огляделся по сторонам. Как же не вовремя всё происходит! Эта дурацкая церемония наречения имени, отнимала у Аорона столь бесценное время – а время сейчас было поистине на вес алмазов. Но, что было хуже всего, так это невозможность обсудить в открытую, в деталях все нюансы не дававшего покоя шпиону проекта Александера. Нельзя говорить слишком откровенно, но и молчать он тоже не мог – чересчур многое поставлено на карту. Оттого, вновь склонившись к самому уху Верховного Патриарха, Горгид принялся яростно шептать. – Я не уверен, что весь этот план до конца разумен! Нельзя, просто невозможно скрыть исчезновение шанарет`жи на сколь-нибудь продолжительный период. Да и нечего самому Серапису делать в самом походе. Он же пятый человек в филиале, Аорон, и что, он вот так просто всё бросит и начнет точно страж-первогодок бегать по лесам? Безумие! А вдобавок, кто-нибудь обязательно начнет интересоваться происходящим и сопоставлять факты.
- Конечно, так и будет, - согласно кивнул Аорон. – И как раз твоя задача оттянуть этот момент на как можно больший срок, а заодно мы сможем «прощупать» всех интересующихся. Что же до… разумности, – Аорон, чуть искривил бровь – большего проявления недоумения, вызванного этим словечком Горгида, он не мог себе позволить. – Время «разумности» давно миновало, мой друг, и ты это отлично понимаешь. Мы просто не можем себе позволить «разумности» – не в той ловушке, в которую сами себя загнали. Да и кому ещё мы можем доверить возвращение самих… предметов? Кто может знать всё и ничего не выдать? Назови мне такого человека, Гори, и я первым соглашусь, что Серапису незачем самому влезать в эту авантюру.
- Ты цепляешься к определениям и деталям, - недовольно возразил шпион.
- И что? – равнодушно отозвался патриарх. – Того факта, что мы сидим по уши в дерьме, это не изменит. Кстати, раз уж речь зашла о дерьме… - Аорон помедлил, оглядываясь в поисках слишком уж внимательных «ушей». Таковых оказалось немало, но все они находились не достаточно близко, так что он решился и озвучил свои мысли вслух: - Ты что-нибудь выяснил касательно нашего бесцветного «друга».
Горгид скривился – он мог позволить себе кривится - и плевать, что подумают о нём «родичи», и что будут говорить за глаза. Всё равно, хуже чем есть сейчас, они уже ничего не смогут придумать – фантазии не хватит.
- Нет, - ему было очень неприятно признавать полный провал собственной разведывательной сети. Выходило, что его, лично его – Горгида са`а Тэрина обставили на его же территории, в его же игре, да ещё и по его же правилам! Обвели вокруг пальца, как сопливого стража-первогодку! И кто? Никому неизвестный антарктидец, явившийся словно из ниоткуда, так, точно только вчера родился, появился на свет уже взрослым, сложившимся и имеющим одну-единственную цель в жизни – насмехаться и издеваться над Горгидом. - Никаких сведений о пути ди Торнована, где он останавливался, с кем общался – ничего! Он – словно призрак: то – он есть, то - его нет.
- Я не удивлён, - хмыкнув, вполголоса произнёс патриарх. - В той игре, что он начал, любая зацепка может оказаться крючком, на котором его же и повесят. Он пошел на огромный риск, став действовать в открытую. Естественно, что при таких обстоятельствах он озаботился подчисткой «хвостов».
- Но не до такой же степени! – не сумев до конца подавить невольное восхищение в голосе, пробурчал шпион. – Конечно, рано или поздно мои люди раскопают всю подноготную этого хлыща, но…
- Но как раз времени у нас и нет, - это ты хотел сказать? – сохраняя непроницаемое выражение лица, уточнил патриарх. Дождавшись неохотного кивка своей «Тени», он чуть приметно пожал плечами. – Тут уже ничего нельзя поделать, Гори. Или у тебя есть какая-то идея?
Горгид некоторое время лихорадочно размышлял и взвешивал про себя: говорить или нет то, что он хотел сказать? Наконец, решившись, шпион произнёс:
- Мне нужны возможности Вентреса и нужны его люди.
Ах, как же нелегко было произнести эти слова! Как тяжело расписываться в собственной слабости, собственном провале и неспособности справиться!
- Ты серьёзно? - удивлённо переспросил Аорон. – Вентрес? Вот уж нет, Гори. Совершенно определенно, нет! Он и так уже слишком глубоко засунул свой нос в наши дела, давать ему дополнительный рычаг влияния – это чересчур! Хватит и тех, что у него уже есть.
- Я всё понимаю, - недовольно сморщившись, согласился шпион, - но без ресурсов «алых», без их наработок и способностей, мои люди будут копаться слишком долго.
Наступила очередь Верховного Патриарха глубоко задуматься. Взвешивая все «за» и «против», он искал наиболее рациональное решение.
- Нет, - в конце концов, твёрдо произнёс он. – Делай всё что можешь и с такой скоростью, на какую способен, но – сам. Только сам, Гори. Вентреса не трогай ни при каких обстоятельствах. Я вполне четко прояснил свою позицию?
- Предельно, – поняв, что разговор окончательно зашел в тупик и обсуждать больше нечего, Горгид решил вернуться к самому началу и прояснить хотя бы наименее скользкий вопрос. - Что предать Серапису? Или пусть он повременит и дождется твоего возвращения?
Аорон не успел ответить, поскольку в этот самый момент Наом Тэрин перешел к заключительной части своей второй речи:
- Следуя нерушимому завету предков и долгу пред ними, мы предоставляем «Поучительное слово», коему надлежит стать единственным светочем на жизненном пути сего юноши именуемого отныне и до скончания времен, Аороном, наиболее достойному среди всех нас! Человеку, принесшему славу и честь роду в нынешнем поколении превыше прочих, тому чьё имя после упокоения…
«Старый ублюдок, - мысленно отозвался де Брасс-Тэрин на последние слова брата. – Спит и видит, как бы отпеть меня поскорее!»
- …дарована будет наивысшая почесть: обрести порсмертную память в Алтаре Рода. Расступитесь, пред величайшим! Расступитесь, пред Верховным Патриархом! Расступитесь, пред Аороном Тэрином!
«Расступаться» особо никому не потребовалось, поскольку Верховный Патриарх и так стоял в первом ряду, но собравшиеся в первых рядах всё же несколько подались в стороны и назад, (традиция есть традиция) оставив правителя филиала в полном одиночестве – даже Горгид вынуждено отступил ненамного.
Аорон де Брасс-Тэрин картинно распрямился и натянул на лицо самую пафосную гримасу, какую только мог изобразить, не рискуя при этом скатиться к откровенному фарсу. Мысленно он на все лады костерил и Наома – так некстати затеявшего эту церемонию, и традицию – предписывающую старшему и наиболее влиятельному члену рода проводить итоговую часть посвящения. Да и вообще все и всех на свете! Как же не вовремя…
- Пусть начинает, - достаточно тихо, так что расслышать его мог только Горгид, да ещё пара наиболее близко стоявших Тэринов, проговорил Аорон, не разжимая губ, и неспешно двинулся к Алтарю; поджидающему его точно паук – муху, Наому и дрожащему от волнения мальчишке, названному в его честь.
Горгид кивнул в ответ на слова патриарха, кивнул, хотя тот и не мог этого видеть и, развернувшись, направился прочь из собора - оставаться и выслушивать заключительную часть церемонии посвящения, у него не было никакого желания – фарс и буффонада на потребу толпе, никогда не являлись его любимыми жанрами комедии. По пути к выходу, ему, как и прежде, приходилось проталкиваться сквозь плотную толпу, только на этот раз все проклятья и ругательства, высказанные опасливым полушепотом, не заглушались ничем, и шпион отчетливо слышал обращенные в его адрес пожелания, видел искривленные от отвращения лица… и запоминал, запоминал, запоминал. Рано или поздно, но время расчета обязательно настанет, в этом Горгид са`а Тэрин не сомневался. Время всегда наступает, главное – терпеливо ждать!
А с центрального возвышения тем временем, уже вовсю звучал чуть хрипловатый, но уверенно-властный голос Верховного Патриарха, голос, повторяющий известные с малолетства каждому кону слова: о верности долгу, о преданности Конфедерации, о чести каждого члена Святого Братства… Пустые, истертые до дыр, утратившие значение и смысл тысячелетия назад слова, и каждый из собравшихся в Соборе знал это, каждый понимал всю нелепость церемонии. Но традиции есть традиции: актеры – лицемерно играли роли, зрители – лицемерно аплодировали, и каждый, каждый знал: всё ложь! Единственным, кто воспринимал всю творящуюся фантасмагорию всерьёз, был несчастный мальчишка – отныне, тезка вещающего патриарха. Он ещё верил… От отвращения к происходящему фарсу Горгид скривился, но очень быстро справился с собственным раздражением и вернул лицу привычную бесстрастную маску.
На какой-то миг он даже позавидовал мальчику Аорону – у того есть и будет, по крайней мере, небольшой период в жизни наполненный светом веры. У самого Горгида никогда не было даже такой малости… И никогда уже не будет. Никогда.