На прекрасном сломанном диване

          - На три дня!? Не возьму! - уже восьмая бабка не заинтересовалась нами категорически. Загорелая и бесконечно морщинистая, голову сдавливает черный платок; считанным седым прядям удалось вырваться из плотного окружения. Неожиданный ультрамарин плещется в мятежных глазах. Предводительница пиратов. Держит за руку девочку лет семи с непроницаемым лицом, похожую на японскую статуэтку. Мы, три студентки-первокурсницы мединститута, выдохнули с отчаянием. В Сочи, знакомых нет, денег минимум... Приключения начинаются!
          …Летом 1990 года, после окончания первого курса, я оказалась на практике в Анапе. На целых три месяца.  Вообще-то, я не собиралась туда.  Когда куратор группы сообщил, что у нашего курса появилась возможность отработать летнюю практику на берегу Черного моря, а не в пыльном и душном городе, все обрадовались и закричали, что надо ехать, и непременно целой группой. 
          Я не кричала.
          Спокойно отработаю месяц в одной из клиник родного душного города, и оставшиеся два - мои!
          Постепенно все остыли-передумали.  А я вдруг купила желтое платье крайне беспечного вида и выпросила у сестры купальник. Почти новый.
          Договорились с подружкой - однокурсницей. В день отъезда я возвращалась домой с затянувшейся прощальной прогулки с мальчиком. Убеждала, что это отменная проверка наших с ним чувств. Мальчик криво усмехался, хмурил густую бровь и мне верил не слишком. В этот момент с балкона выглянула моя мама и крикнула, что Эмка не едет. У нее неожиданно зашевелился камень в желчном пузыре. Называется это печеночная колика. И я улетела одна.
          Анапа!
          Суточные дежурства в пульмонологическом санатории чередовались с безмятежным отдыхом на морском берегу. Детки были астматики, а лето для них - период ремиссии. Ремиссия – как передышка в бою. Болезнь сдает позиции и временно отступает. Не удирает насовсем, но впадает в спячку. Задача – не будить! А в период благословенной тишины максимально укреплять детские организмы.
          Что мы и делали.
          Мы получали неприлично скромную зарплату, зато по ночам ныряли в море голышом. Время от времени непроглядную гладь воды вкупе с нами прорезали мощные лучи прожекторов: не покладая рук, старались молодые рьяные пограничники; неподалеку стояла их военная часть.
          Ничего личного, всё по уставу!
          В Анапе я сблизилась с двумя девчонками из параллельной группы,  Данкой  Томашук  и Катькой. В институте встречались на общих лекциях, и только. Данка была из Львова. Однажды, сидя у кромки моря, она так доверилась мне, что дала почитать свой дневник. Тот был на украинском, но прелестное «кохаю тебе, Васько…», рефреном проходящее через все страницы, было понятно без перевода. Данка была невероятно смешливая, рыжие волосы в естественных кудряшках, а её акцент умилял.
          Катька приехала учиться к нам в город из Ростовской области. Настоящая донская казачка - шумная, порывистая, решительная.
          Катька росла сиротой. Когда она училась в первом классе, её родителям нереально повезло: шутка ли - отдельная квартира! Они ехали на собственном «Урале» - мотоцикле с коляской, молодые и ликующие, отец за рулем, беременная на восьмом месяце Катькина мама - в коляске, придерживая  большим животом рулоны обоев.  Пьяный камазист смял их в одно мгновение. Никого не оставил жить.
          На дороге остались лежать лишь размотанные полотна обоев в цветочек.
          Катька выросла страшно самостоятельной и умела почти все.
          …Приближалась середина июля, мой день рождения. Мы с девчонками придумали выбраться из Анапы в Сочи, снять комнатку на три дня у какой-нибудь бабульки и погулять по городу.
          Десять часов на катере - и мы в Сочи!!!
          Но мы просчитались. Никто не хотел брать постояльцев на три дня. Не выгодно! Удобнее сдать комнатку на месяц и не бегать потом по вокзалу в поисках новых квартирантов.
          В отчаянии мы даже прошлись до ближайшей гостиницы. Там передушенная Шанелью администраторша поглядела на нас как на душевнобольных (почти скороговорка). И полной холеной ручкой развернула монументальную, изготовленную промышленным  способом  табличку.
          Мест нет.
          Время приближалось к половине одиннадцатого. Мы устали и дико проголодались. Я вдруг вспомнила, как десятилетней девочкой приезжала с родителями на какую-то сочинскую турбазу в горах. Время от времени мы сбрасывали с себя спортивно-вспотевшее, облачались в нарядное и торжественно спускались с гор. Частенько гуляли по набережной. Тогда в речном порту на вечном приколе стоял белоснежный красавец-лайнер, а на верхней его палубе размещался буфет с мороженым и всякими бутербродами.
          Мы тут же побежали проверять эту информацию.
          Лайнер был жив! Стоял на том же месте, только казенная строгая вывеска начала восьмидесятых в 1990 году сменилась яркой самопальной «кооперативное кафе «У ПРИЧАЛА».
          Мы высыпали на столик все наши деньги и несколько раз аккуратно их пересчитали. В надежде, что от этой процедуры их станет больше. Отложили сорок пять рублей на три дня беззаботной жизни и, вздохнув, позвали официанта.
          В кафе было шумно и накурено, а цены, на наше удивление, вполне демократичные. Заказали симпатичного цыпленка-гриль, по стакану томатного сока и целую гору хлеба.
          Загуляла нищета, затряслись лохмотья - я взяла себе вазочку с тремя шариками пломбира, а девчонки - по фирменному кооперативному пирожному.
          Жизнь потихоньку налаживалась!!!
          Наш столик располагался посередине кафе, и мы сидели как на арене. 
          Когда немножко наелись, и нас отпустило, заметили, что напротив сидят две яркие девицы в спецодежде, потягивают сигарету за сигаретой и недовольно рассматривают нас. Тут хозяйственная Катька решила, что времена наступают тяжелые, и что неплохо было бы запастись хлебом дополнительно.  И отправилась на поиски таинственно исчезнувшего официанта. Данка капнула себе на платье томатный сок, охнула и, тряся рыжими кудряшками, ринулась в туалет замывать пятно на своем единственном наряде.
          Растягивая удовольствие, я доедала свой пломбир. Неизвестно, когда удастся в следующий раз. Тут со своего места встала одна из девиц и профессиональной походкой двинулась к нашему столику.
          -  Девушка, сигаретки не будет? - цепко разглядывала она меня, оценивая исходящую опасность.
          -  Здесь курят все, кроме нас,  - удивилась я.
          Она присела рядышком и нехорошо улыбнулась. Красивая, не слишком юная, зубки в желтом налете от смеси курева и кофе. У меня в зачетке стояла твердая пятерка по экзамену «гигиена полости рта». Но читать ей лекцию сейчас было бессмысленно.
          - Это наше кафе… - вот уж совсем как в кино!
          - Мы пришли поесть, - честно успокоила я её.  Она посмотрела в мои наивные детские глаза повнимательней, что-то считала с них важное для себя - и её непогибший материнский инстинкт взял верх:
          - Ночью сюда не есть ходят. Заканчивай быстрее, козлов вокруг много, не отвяжешься потом.  Я помочь не смогу.
          Грубовато, но пророчески: не успела она отойти к своему рабочему месту, как кто-то бодро зацокал в мою сторону.
          "Козел!"-  мелькнула тревожная мысль.
          Но подсел обыкновенный парень. Доверительно положил влажную ладонь мне на руку, не давая в полной мере насладиться остатками пломбира. Рука словно вынута из холодной воды. Ощущение не из приятных.
          - Пойдем, - интересно, вопрос это или утверждение?
          Бросила взгляд на столик с девицами, но моя новая знакомая что-то с азартом обсуждала. Мужчина, нависший над ней, громко и уныло спорил. Видимо, требовал большую скидку.
          Подсевший ко мне парень был ужасно похож на одного  мелкого мафиози из сериала «Спрут», который выкрал и изнасиловал дочь комиссара Каттани. Как раз шла серия, когда справедливость восторжествовала, и комиссару наконец-то продемонстрировали тело насильника, тихо лежащее в багажнике с пулей в голове.
          Но этот «мафиози» был жив-здоров. И настроился уже.
          - Здесь другие есть. Которые пойдут, - постаралась я донести до него главную мысль. И повернула к нему свое наивное лицо, чтобы он считал с него что-то очень важное для себя. Как красавица с желтыми зубками. И отстал, смущенный и пристыженный. Но материнский инстинкт в нем не проснулся. И отеческий не проснулся тоже.
          Он лишь снисходительно усмехнулся:
          - Тут все мои. Поехали, сказал! - парень потянул меня за руку.
          Это был уже не вопрос.
          - Не трогай меня! - я выдернула руку, из последних сил делая вид, что наслаждаюсь своим десертом.
          «Мафиози» вдруг резко озлобился, схватил мой недопитый томатный сок и выплеснул в вазочку с драгоценным мороженым. И опять вцепился в плечо.
          Я вскочила, и рукав-фонарик моего желтого платьица, за который цеплялся «мафиози», с треском порвался.
          Я страшно опечалилась. Это было моя единственная одежда: мы приехали налегке.
          Мою печаль и звук рвущегося платья заметили соседи:  бравые морячки за соседним сдвоенным столом решили встать на мою защиту. Или же им просто надоело сидеть на месте, и они захотели немного поразмяться. Вместо танцев.
          Парень тоже вскочил. Тут мой взгляд упал на джинсы «мафиози», и я ужаснулась. Мгновенно представила горы трупов ни в чем не повинных людей.
          Как в «Спруте».
          - У него пистолет в джинсах!!!
          Разом стало тихо.
          Весь зал внимательно обсматривал джинсы «мафиози». Тот тоже с изумлением поглядел на свой «пистолет».
          Хохот грянул неимоверный. Обстановка мгновенно разрядилась. «Мафиози» с именным оружием незаметно исчез. Морячки, удовлетворенные, вновь расселись по местам. Катька подскочила ко мне со свертком хлеба, Данка - в мокром, наскоро замытом платье.
          Мы не стали испытывать судьбу вновь; вприпрыжку сбежали по трапу и молча, не оглядываясь, рванули в сторону здания морского вокзала. В  случае чего, переночуем внутри.
          - Слушай, у тебя что по анатомии? – наконец, тяжело дыша, спросила меня Катька.
          - Пятерка!
          - Пистолет…- простонала Катька. Мы согнулись пополам от хохота. Это был нервное, но сразу полегчало.
          На входе в здание речного порта столкнулись с бабушкой номер восемь. С внучкой-статуэткой. Были они одни, без выгодных квартирантов, которые на месяц.
          - Ну, девчонки, сегодня ваш день!  Едем!?
          Оказалось, бабушка-пират работает сутки через трое, никого сегодня не выбрала, а в следующий раз отправится на поиски именно в день нашего отплытия в Анапу. Ура!!!
          Втиснулись с превеликим трудом в набитый душный автобус и минут тридцать тряслись. То от кочек на гористой местности, то, вспоминая кафе, от неукротимого хохота. Девочка-статуэтка поглядывала на нас с изумлением.
          Двухэтажный обветшалый коммунальный дом на окраине Сочи показался нам почти дворцом.
          Узкий длинный коридор, в который выходило множество одинаково обшарпанных  дверей, заканчивался аппендиксом из двух комнатушек. Поразило, как много жильцов бродит по коридору в тельняшках. И мужчин, и женщин. И даже детей. Казалось, мы попали на давно дрейфующий в океане корабль.
          Тетя Нина, хозяйка, быстренько переоделась за шкафом и вышла к нам.  Естественно, в тельняшке.
          Подошел её сын лет тридцати, веселый, чернявый, с небольшой бородкой; похож на геолога-романтика шестидесятых. И чуть-чуть на молодого Джигарханяна. Он сильно прихрамывал. Левая нога ссохшаяся, как прутик.
          - Саркома, но жить буду,-  пояснил он просто.
          Так и сказал. Значит, не любит ловить вопросительно-сочувственных взглядов.
          - У вас есть во что переодеться? - поинтересовалась тетя Нина. – Ясно... Она нырнула в шкаф и кинула нам оттуда по тельняшке.- Еще не одеванные, берите! У меня таких много…- и озорно подмигнула. Сквозь сетку морщин сверкнул ультрамарин. С большим жизненным опытом пират.
          Мы с Катькой натянули тельняшки и принялись осматривать травмированный рукав-фонарик. Желтых ниток не нашлось. Тетя Нина подумала немного, вновь нырнула в волшебный шкаф, вытащила дырявую тюль с яркими подсолнухами.  Катька надергала из нее ниток и села за штопку.
          С кухни вернулся сын, торжественно неся табуретку в крепких руках. А на ней… Консервированная сайра в масле, профессионально нарезанные свежие помидорчики и огурцы, сыр…  Катька моментально отложила шитье. Мы тревожно переглянулись и сглотнули слюну. Наш финансовый лимит на сегодня был исчерпан.
          Сын тети Нины рассмеялся:
          - Ешьте, не бойтесь! Я на кухне работаю. На турбазе тут, недалеко… -  и, подумав, на всякий случай пояснил: - Это никто до вас не ел… Только хлеба нет.
          Тут мы вспомнили про сверток из кафе. Воистину наш день!
          За едой тетя Нина рассказала нам, что первый муж ее был якут. Депутат Верховного Совета СССР, - добавила со значением, подняв натруженный указательный палец. Мы уважительно посмотрели на ее палец и захрустели огурцами. Для убедительности она вытащила из комода пакет с семейными фотографиями и потрескавшуюся  депутатскую корочку. На фото цветущую тетю Нину в кудрявом парике обнимал серьезного вида мужчина в очках. Лицо его спокойно и непроницаемо.  Муж-якут после свадьбы переехал к ней в Сочи, но всего через год умер от инсульта. Организм, привыкший к суровому климату, не обрадовался ни морю, ни пальмам.  Осталась дочка-статуэтка с миндалевидными глазами, которая родила тете Нине такую же статуэтку-внучку.
          Второй супруг тети Нины был армянин, сын, похожий на геолога – от него.
          - Любила его без памяти! Только ревнивый был очень, а сынок мой - копия отца… но спокойный. Как удав, - сама удивляясь, добавила наша хозяйка.
          Вскоре подошла и дочь тети Нины, но не одна.
          - Хахаль её нынешний, – неодобрительным шепотом продолжала разъяснять семейный расклад тетя Нина.- Моя-то без мужа родила. А Валька, внучка, везде со мной. 
          Понятно, дочь устраивает судьбу как может, а Валька-статуэтка на бабушке Нине. Новый избранник дочери был сильно нетрезв, и немного постояв, опасно покачиваясь, удалился к себе. В соседнюю каюту.
          Окружающая действительность его интересовала мало. Он попал в свой личный шторм.
          Дочь осталась сидеть с нами. Оказалось, она с детства мечтала стать врачом.  Рассказала во всех подробностях, как скоротечная любовь и точно такая же беременность спутали ей все планы. И сейчас она работает в гостинице администратором.
          Уверена, у нее тоже была своя табличка.
          После ужина сели играть в карты. Одна ножка у разложенного дивана отсутствовала, ее заменял аккуратный столбик кирпичей.
          Это был странный хороший вечер. Русская, якутка, украинка, армянин, татарка и донская казачка, мы сидели на бескрайнем  диване и шумно играли в дурака распухшей сдвоенной колодой. В одинаковых тельняшках. Когда тете Нине случалось проигрывать, она толкала сидящую рядышком Данку плечом и кричала, что в любви теперь точно повезет. И каждый раз все смеялись. В этот момент диван опасно шатало.
          Как при качке. Одна сплоченная разношерстная команда на полузатопленном корабле.
          Потом нам с девчонками постелили на том же диване. Сын и дочка тети Нины ушли. Дочка - к своему нетрезвому хахалю, сын - в соседнюю комнатушку. Внучка-статуэтка давно спала на кровати, отгороженной массивным шкафом с богатой коллекцией тельняшек. Тетя Нина осторожно примостилась рядышком с ней.
          Легкомысленно-радостно раскинулось на стуле желтое моё платье, наслаждаясь безупречной Катькиной штопкой. Толстый в полоску кот гонял носом консервную банку из-под сайры, упрямо пытаясь достать до дна.
          Девчонки затихли мгновенно. Мне не спалось. Я легла с краю, чтобы иметь возможность вытаскивать одну ногу из-под одеяла, свешивать с дивана, а иногда болтать ею в воздухе. На радость коту и в ритм стихам, которые рвались из меня. 
          Первый вежливый луч, извиняясь, заглянул к нам в комнату. За ним, беззастенчивой сияющей россыпью - все остальные.
          Стремительно наступал новый день.
          Стремительно надвигалась новая эпоха.