Галина Данилова Радость моя

Галина Данилова
                Радость моя

Приходя в храм, Лена всегда шла к иконе Серафима Саровского и ставила ему свечку. Она была уверена, что он поможет ей, девятнадцатилетный  девушке, укрепит ее веру,  слабый дух и благодарила его за радость приобщения к вере. Она чувствовала свою слабость, одиночество, потому ей некому было помочь, не к кому обратиться, чтобы твердо стоять  в духе, не колебаться и уметь убеждать людей, что  без Бога жить нельзя.
В храм она ходила около года, очень робела, наблюдала за людьми, когда они крестятся, встают на колени, опускают голову. Считала себя совершенно несведущим человеком.  Она уже понимала, как писать записки и подавать молебны и ставить свечки. Ей было пока непонятно, что такое каноны, акафисты, ничего не понимала в Литургии и плохо знала Евангелие.
Она купила Евангелие, начала его читать, но многие места ей были непонятны. Как же нужно было много знать! А она ничего не знала. Люди, с которыми она общалась, были неверующими. Даже ее родители не одобряли  увлечения, как они говорили, веру в Бога.
Два года назад, когда она еще не ходила в церковь, и даже представить себе такого не могла, единственный человек, который верил в Бога и не скрывал этого, была женщина среднего возраста, Надежда Федоровна, работавшая с Леной. Как бы она сейчас могла помочь Лена и ответить на ее наивные вопросы. Та много знала: всегда говорила о православных праздниках, постах, о святых, как должен жить христианин и о многом другом. Сотрудники слушали ее молча, никого не интересовали ее убеждения и вера. Считали, что у каждого есть свои дела, убеждения, интересы, заботы и проблемы. Кто-то любил хорошо одеться, кто-то как следует отдохнуть, иные посвящали свободное время  спорту, ходили в бассейны, фитнос клубы, занимались воспитанием детей. Все были крайне заняты. Слушали Надежду Федоровну равнодушно: ходит человек в церковь и пусть ходит, мало ли кто, куда  ходит. Женщиной она доброй, старалась со всеми ладить, ни с кем не ругалась. А уволилась она с работы, потому что переехала в другой район, поменяла квартиру. Недалеко от дома нашла работу, устроилась в поликлинике, в регистратуру. Последний раз она заезжала на работу около года назад, чтобы получить премию. С тех пор никто о ней ничего не слышал, телефона она не оставили, подруг у нее на работе не было. Едва ли бы Лена вспомнила о Надежде Федоровне, не окажись она в такой духовной изоляции. Как бы она могла поддержать Лену. На работе она скрывала, что ходит в церковь. Надежда Федоровна была уже зрелым человеком, над ней не смеялись, а Лена боялась насмешек  и ехидных улыбок.
Сложно было также и с родителями: они не одобрили ее  старомодного увлечения. Когда она им призналась, что иногда ходит в церковь, и собирается окреститься, они отнеслись к ней враждебно. Ее не поняли. Лена робко пыталась  убедить их, что так нужно. Она пояснила, что однажды зашла в храм, который находится недалеко от их дома, немного постояла на службе, потом подошла к прилавку с книгами, ей понравилось лицо старца на одной из книг, она  купила книгу о Серафиме Саровском. Жизнь старца, посвятившего себя Богу, потрясла ее. Какие подвиги он совершал ради Боги, какого достиг высокого духовного совершенства! Ничего подобного она прежде не читала. Только родителям она ничего не смогла объяснить, как следует. Они ее не поняли. Реакция отца была враждебной: как молодая девушка могла увлечься старцем, живущим два века назад?  Вместо того чтобы ходить на дискотеки с ровесниками, гулять на улице, посещать кино, концерты, их  единственная дочь проводит свободное время в церкви, слушает заунывное пение, стоит среди старых малограмотных  бабок, серьезно воспринимает  проповеди толстых попов, которых при социализме и за людей-то не считали. Им еще соседка из дома сказала, что службы в церкви ведутся на непонятном  людям языке. Стыдно, кому сообщить, что их молодая дочь слушает эти службы, крестится, поклоняется древнему старцу, который ушел от людей в лес, чтобы молиться, совершать подвиги. Отец запретил ей рассказывать людям, что она верующая. Иначе ее выгонят с работы и с ней перестанут общаться люди.
Когда Лена попыталась им  спокойно объяснить, что они неправильно живут и жили, что сейчас наступило другое время, и социализм распался, чтобы люди вновь пришли к Богу, отец  резко возразил:"Если мы такие неправильные: то давай выбирай – или твой Серафим  или мы. Кто тебе дороже? Серафимов у тебя может быть много, а родители одни!" Она замолчала, было ясно, что говорить с ними на эту тему бесполезно. Не стоило возражать, следовало при всех противоречиях жить по заповеди: почитай отца и мать, благо тебе будет и продлится  жизнь твоя.
Пришлось затаиться. Если она шла в церковь, то говорила, что к подруге, пойдут погуляют. А про себя думала – к  Врачу Небесному, чтобы исцелил  от уныния и укрепил немощный дух.
Проходив несколько месяцев в храм, она окрестилась. Чтобы окреститься, ей нужны были деньги. Мать отбирала у нее зарплату, которая была маленькой, давала ей деньги на дорогу и на обеды. Необходимые вещи она покупала вместе с Леной. Лена стала откладывать деньги, экономя на обедах.
Окрестилась она в субботу, пришла домой веселая. Спрятала свидетельство о крещении подальше от родителей. Мелькнула дерзкая мысль -  почему бы и родителям не окреститься? Но говорить с  ними на эту тему было пока рано.
У Лены была подруга Оля, с которой она  училась в школе. Иногда они заходили, друг к другу в гости или перезванивались. Как-то Лена осторожно намекнула Оле, что иногда заходит в церковь, ей там нравится бывать. Лена грубо засмеялась и предложила ей найти парня, чтобы клево проводить с ним время. Тогда Лена  глупости о церкви выкинет из головы. Молодость быстро пролетит, и вспомнить будет не о чем. После тридцати на Лену никто не позарится, наступят скука и разочарование. А уж после сорока они станут нудными,  тоскливыми, как их родители. Начнут всех жизни учить, вести глупые разговоры о политиках, начальстве, появится куча всяких болезней. Самое лучшее время в жизни человека – молодость, рассуждала Оля. Бери от жизни все!  Все помрем. Зато на старости, когда смерть близка, а жизнь прошла бестолково, одолевают  неизлечимые болезни, можно  вдариться и в религию, подумать о Боге, когда впереди уже ничего не светит. Пожалуй, можно и в церковь походить, попов послушать, о душе вспомнить. Жизнь-то уже будет  закончена! Впереди могила и холод.
У Оли был парень, она училась с ним в институте. Они мечтали, что, окончив институт, найдут высокооплачиваемую работу. Лена была рада, что Оля не теряет зря времени.
И все-таки, рассуждала она, есть что-то выше всех земных интересов. Почему Серафима Саровского  не соблазняли интересы мира, которые уводят человека от Бога?  Почти все ее ровесники только  и мечтают погулять и пожить в свое удовольствие, побольше заработать, быть, как все, не отставать от других.
Разве люди, окружающие ее, могли бы простоять 1000 дней на камне, с воздетыми к небу руками, и твердить молитву "Боже милостив, буде мне грешному"? А смогли бы они провести 15 лет в уединении, соблюдая строгий пост и читая Евангелие. И эти подвиги он совершал, чтобы очистить свою душу от грехов и приблизиться к Богу.
А что она сделала в свои 19 лет? В школе училась посредственно - на тройки и четверки. Особого призвания ни к чему не было. Учиться не хотелось, поэтому никуда  и не поступила: ни в ПТУ ни в колледж. Об институте и мечтать не смела. Куда ей с такими плохими оценками! О платном образовании речи и быть не могло. У родителей не было денег, чтобы платить  за подготовительные курсы ВУЗа.
.Мать предложила ей пойти работать в районную поликлинику, в регистратуру или в справочную службу. Платили 1500, она согласилась. Она проработала два года в регистратуре. Летом она подрабатывала. Как правило, место уборщицы всегда было свободным в это время года. Осенью пенсионеры возвращались с дач и занимали  свободные ставки. Деньги, заработанные по совместительству, она матери не отдавала. Сначала та возмутилась, но Лена спокойно возразила,  что у нее тоже должны быть свои наличные: сами говорят – гуляй дочка, а денег не дают! Куда же она может пойти без денег? Она купила себе обувь, недорогой костюм. Часть денег отложила. Ей очень хотелось поехать в Дивеево, но чувствовала, что пока еще не созрела.
Мать радовалась, что дочь работает в регистратуре и может достать талон к любому врачу. Благодаря  дочери, она посетила всех редких специалистов, к которым сложно было записаться. Хвасталась соседям и знакомым, что обошла невропатолога, хирурга, стоматолога и дерматолога. Те ей завидовали и просили Лену и им посодействовать, предлагали деньги, но она отказывалась. Только начни помогать, ни за что не отвяжутся.
После очередного наступления на дочь, чтобы перестала ходить в церковь, а начала искать жениха, родители сделали заключение, что Лена не отступится от своего  интереса,  она такая же упрямая, как и они. Мать с отцом часто ругались, никто не желал уступать друг другу. Они были убеждены, что именно так все и живут, а иначе нельзя.
- Упрямством Ленка пошла в меня, - рассуждал отец. – Если будем ей запрещать, она станет делать назло, как и я. Есть у нее характер. Я догадался, любовь к Богу она унаследовала от бабки Даши, тетки твоей матери,  которая умерла пятнадцать лет назад. Вот была верующая, без молитвы за стол не садилась. В комнате был у нее угол с иконами. В церкви много времени проводила, работала там и помогала всем. Все твердила – без Бога жить нельзя. Вы коммунисты плохо кончите. И верно, страна распалась, коммунисты теперь не в почете.
- А куда же дели иконы? – заволновалась Лена. – А икона Серафима Саровского у нее была? Вот бы мне ее сейчас иметь.
- Куда иконы подевались, не  знаем. Это нас не касается. Время-то,  какое было, кому они были интересны. Нам тоже тогда не хотелось карьеру портить. То ли кто-то взял, то ли выкинули на помойку. Нам они были не нужны, прожили без веры всю жизнь. Так и помрем, ни к чему нам вера. А про твоего Серафима ничего не слышал, не знаю, был он у нее или нет. Трудно ответить. Нам одно понятно, твой порок пошел от бабы Даши. Говорят, что вера передается по наследству. Вот так баба Даша нам наследила, - он засмеялся, какое умное заключение он сделал.
- Правильно, отец говоришь, - она  строго посмотрела на дочь. – У нас нет порока. Тетка моя была верующая. Нас все просила окреститься, но мы наотрез. Была она тихая, смирная, куда-то вечно бежала, чтобы помочь. Ушла вся в религию. Тогда я поняла, что религия засасывает человека полностью. Кто бы мог подумать, что наша дочь станет религиозной. Мы с ней беседы, на такие темы не вели.
- Помяни, Господи,  тетю Дашу  во Царствие Твоем, -  прошептала машинально Лена.
- Не переживай, - отец  решил пошутить. – Я уверен, что она находится в Царствии вместе с твоим Серафимом, рядом сидят и беседуют.
Лена ничего не ответила, ушла к себе в комнату и закрылась. Какие у нее дикие родители! Как  тяжело с ними говорить. Разве можно их привести к Богу? С ними она больше вообще не будет говорить на эту тему, замкнется и будет молчать."Преподобный отче, Серафиме, - с отчаянием зашептала она. – Моли Христа Бога о вразумлении моих родителей. Пусть они не мешают ходить в церковь. Укрепи меня, дай мне силу духа, помоги преодолеть скорби. Устрой так, чтобы все образовалось, как следует. Если бы я водила парней, они бы были довольны. А хожу в церковь, можно надо мной и посмеяться".
В комнате у Лены висели на стене два календаря с преподобным: Серафим молится на камне у дерева, к которому прикреплена икона Богородицы "Умиление"; на другом Серафим держит в левой руке четки, а правой благословляет. В углу на полке стояли иконы, купленные в храме: Спасителя, Богородицы, Серафима Саровского и Николая Угодника.
Отец, входя в ее комнату, любил повторять:"У твоих ровесников стены увешаны портретами известных певцов, артистов, спортсменов. А у тебя вся комната в Серафимах и иконах. Вот твои подружки над тобой смеются. Какая, скажут, отсталая  Ленка. Родители у нее ничего, нормальные люди, а она у них совсем странная."
-  Ко мне редко кто ходит, чаще я хожу. Ты считаешь, что лучше бы у меня висели певцы- наркоманы и девки голые?  Ты бы был доволен, наглядеться бы на них не мог.
- Но если у других висят, то ты, чем хуже других? – отец поднял вверх руку и покрутил ей. – Ну, не девки, так парни бы висели красивые, это нормально.
- Я ничем не хуже остальных, - грубо ответила.
- Надо быть, как все, не выделяться. Тогда тебя и уважать станут. А ты ведешь отчужденный образ жизни. Ходишь по церквям, молишься, сюда икон понатаскала. Что о нас люди-то скажут! Позор и глупости – нельзя к тебе никого в комнату пускать! Учится дальше ты не собираешься, это твое дело. Я-то работаю, то не работаю, твои деньги не лишние, хоть и не большие. Скажу тебе открыто, пора искать мужа, родила бы внука, мы бы с матерью понянчили, помогли вырастить. Хочу спросить, в церкви-то разрешают замуж выходить, нет запретов?
- Разрешают, конечно, тем, кто в миру живет. А если монах или монашка, то нет. Если кто собирается, то должны родители благословить и батюшка.
- Хоть в этом-то они от людей не отстают, хорошее дело. О благословении ничего не слыхал, но если потребуется, то научусь, - он внимательно посмотрел на календарь с Серафимом Саровским.  – Твой Серафим-то детей имел?
- Нет, он был монахом, за людей молился, за их грехи. Он был не от мира сего. В Евангелие сказано, не любите мира не того, что в мире. Серафим не жил мирскими страстями, он от них очищался всю жизнь.
- Не понимаю, лучше бы детей растил, а не молился. Молись не молись, а ничего не изменишь в этой жизни, - отец тяжело вздохнул. – Все это глупости, пустая трата времени. Чудно, право, нашла,  кем увлечься, старцем из монастыря. Сказать кому – стыдно. Как бы и ты, того, не сделалась не от мира.
- Если бы Серафим был жив, он бы помолился, и ты бы перестал пить, - быстро выпалила Лена. – Он много чудес творил при жизни.
- Понял, понял, дочка, чудесами увлеклась. А пить-то я сам могу бросить. Я не пьяница, только иногда так тянет, потому что на душе тяжело и одиноко. Тебе этого не понять, ты еще молодая, - он вышел из комнаты.

                *                *
                *
15 января – день кончины Серафима Саровского. Была суббота, Лена не работала. От родителей не стала скрывать, что утром идет в церковь. Они хмуро промолчали. Святых много, а ее Серафим один, пусть сходит, помолится, решили они. Глядишь, какого жениха там приглядит, не одни же бабки туда ходят.
Лена не шла, а летела в храм. Службу отстояла  легко и радостно. Впервые вместе со всеми пропела тропарь, читая его по молитвослову "от юности Христа возлюбил еси, блаженнее", а также  "Царю Небесный". Как запела и сама не заметила, подхватила вместе со всеми. Всегда считала, что голоса у нее нет, а получилось. Во время пения ощутила себя единой частью со всеми певшими, даже теми,  безголосыми, которые пели  не в такт, а по-своему. На душе было легко и тихо.
Вот оказывается, почему в храме все поют "Отче наш" и "Верую", она всегда молчала, когда пели, боялась петь.
Во время молебна она опять пела тропарь со всеми, обратила внимание на молодого человека, которого раньше видела в храме, он стоял напротив и внимательно смотрел на нее, но не пел. Наверное, тоже считает, что не умеет, подумала она. Она ему улыбнулась, ей захотелось, чтобы и он присоединился к поющим, и ощутил общую радость. Он отвел в глаза в сторону, словно поняв, к чему она его призывает. Ему было лет двадцать или чуть больше. У него были грустные серые глаза, густые темные волосы. Он был высокий и широкоплечий. Ей показалось, что он молчалив, любит больше слушать, чем говорить.
Когда священник стал брызгать на всех водой, люди заулыбались и смущенно просили – меня, меня. Лена вновь посмотрела на молодого человека, их глаза встретились, они были счастливы. И Лене в этот момент неожиданно захотелось приветствовать его словами Серафима "Радость моя!" Так старец обращался ко всем.  Потом эта мысль смутила ее, откуда она его знает. А разве она не может также обращаться к другим людям?
Когда она шла домой после службы, ее переполняло счастье. Так хотелось с кем-нибудь поделиться. И ее грешную посетила благодать.
Ей стало жалко своих родителей: они не хотели понять друг друга, ругались по мелочам, осуждали других людей, завидовали тем, кто жил лучше. Почему же они бегут от радости? Почему живут во грехе и не хотят ничего менять? Как им помочь? С родителями надо беседовать, не ругаться, больше говорить о вере, о душе, нельзя унывать при них, стараться быть радостной. Неужели они так очерствели, что ничего не чувствуют? Но как начать их обрабатывать, она пока не знает. Она же не проповедник. Так хочется привести их в церковь.
Придя домой, она сняла платок, отряхнула его снега. С кухни раздался голос :"Лена, иди сюда. Давай с нами чай пить за твоего Серафима." Вымыв руки, Лена направилась на кухню, пусть только попробуют ей читать нотации.
- Дочка, ты утром ничего не ела, - заворковала мать.- Давай я тебя покормлю. Тебе положить одну котлетку или две?
- Одну, - Лена вилкой достала из банки соленый огурец, очень хотелось есть.
- Мы с матерью  твой праздник отмечаем, -  объяснил отец добродушно посматривая на нее, перед ним стояла бутылка водки и стопка.
- Лен, ходила утром в магазин, - мать села напротив отца, поставила перед дочерью тарелку. – Пришла к отцу и говорю, мы с тобой счастливые. Он сурово смотрит и ничего не понимает. Я ему рассказала  про встречу. Помнишь Мишку Ростокина?
- Да, он учился в нашей школе, а что такое?
- Встретила его мать, разговорились. Она выглядит плохо, вид усталый и больной. Про тебя спросила, чем ты занимаешься. Я ответила. Она лечится не в нашей поликлинике, а ведомственной. Так вот, ее Мишка ушел из дома в секту, не помню название, то ли Муна, то ли Джуна, какая разница. Две недели оставил записку, что искать его бесполезно, он теперь родителям не принадлежит, а его друзья ведут его к истине. Жизнь кругом нечистая, никто о душе не думает, а ему пора заняться душой. Родители его не понимают, воспитывали его неправильно, поэтому он от них должен уйти к чистым людям. Она обратилась в милицию за помощью, а они ответили, что сектантами не занимаются, нет такой статьи против них. Занимайтесь сами такими вопросами. А ей и скажи, Ленка-то наша в церковь ходит, нам это с мужем тоже не нравится. Как она зарыдает, да какие же вы счастливые! Вот если мой Мишку туда ходил, как бы я была рада. Я бы за ним туда пошла. Там плохому не научат, а хорошему, что родителей надо уважать. Я к батюшке  ходила на исповедь, рассказала про сына, он говорит, молись, мать, и я буду тоже вымаливать твоего заблудшего сына. Сколько у нас по стране таких искалеченных! Он говорит, вы, наверное, плохо жили, ругались. Это за грехи ваши. Верно заметил, плохо мы с ним жили. Вот и связался с сектантами, родители ему не нужны, уже взрослый. Я никогда его друзей домой не пускала, не нравились они мне, да и его девки тоже. Ушел мой Мишка в секту, а не в церковь. Наша-то церковь уже тысячу лет стоит, предки жили с Богом, а мы отступили, неправильно это. Вот такое горе у человека, а мы с отцом счастливые.
- Жаль Михаила, - посочувствовала Лена. – Я молилась Серафиму, чтобы вы не ругали меня, он услышал мои молитвы, - Лена  радостно перекрестилась.
- Мы плохо  тебя понимаем, - стал объяснять отец. – Но церковь лучше секты, это и ослу понятно. Мы все-таки не ослы. В молодости все чем-нибудь увлекаются, плохим или хорошим, у каждого свой вкус. Потом перебесятся, глядишь, все и пройдет. Я в молодости в волейбол играл, подачи у меня были отличные, все боялись моих подач, на лыжах бегал, выпивал, это так и осталось. Если ты ничем не увлекалась, тебе бы было скучно. Твое увлечение пройдет, я уверен.
- Нет, отец, ты ошибаешься, - твердо заявила Лена. – Это не увлечение, а образ жизни. Душа у человека бессмертна..
- Я одного не понимаю, - перебила ее мать, - меня вот, что смущает, ведь туда ходят одни старушки. О чем с ними тебе говорить? Какие могут быть общие интересы?
- Нет, туда ходят люди разного возраста, мам. И молодежь есть.
- И молодые люди ходят? – оживился отец, налил полстопки водки. – За это надо выпить. Отстала ты, мать, не знаешь, кто куда ходит.
- Сколько угодно, - убедила его Лена.
- Ну, если так, тогда ходи. Нынче на дискотеках один разврат: наркоманы, проститутки, дрянь всякая. С кем там общаться! Куда же порядочной молодежи пойти? Получается, что в церковь или дома сидеть. Вот они и маются, горемычные, - отец выпил стопку и глубоко вздохнул.- Ты нам как-нибудь расскажи о своем Серафиме, может, мы и, правда, чего не понимаем.
- У нас в церкви такой хороший батюшка, Константин, - оживилась Лена. – Он такие проповеди произносит, я так не умею. Вам надо к нему пойти, он вам все расскажет, объяснит, поможет. Он такие проповеди говорит, что все плачут, и я тоже.
- И что же он такое сказал, что всех проняло? –удивился отец.
- Я не умею красиво говорить. Нужно добро творить, молиться, подавать милостыню, помогать родителям, заботиться о них. А Серафим Саровский говорил о стяжании Святого Духа. Главная заповедь – это любить друг друга. Он ее исполнял, любил всех людей: бедных,  богатых, глупых и умных. Последние годы он посвятил людям, вышел из затвора: исцелял больных, знал о каждом человеке все наперед и давал советы, как жить и поступать в трудных обстоятельствах. Каждого человека он встречал словами "радость моя".
Она замолчала – поймут ли ее родители? Она не  умеет хорошо говорить. Лучше бы им послушать батюшку. Родители тоже притихли. Они задумались, а любили ли они друг друга? Трудный вопрос! Как же в таком случае можно любить всех людей. Дочь и сама не понимает, чего говорит. Неужели такое возможно: любить всех: и умных, и больных и противных… Ненавидеть – это понятно. Вот оказывается, чем старец увлек ее, любовью к людям. Она еще молодая, поживет и поймет, что невозможно всех любить. Нельзя понять невозможное!



                Декабрь  1999 г.