Галина Данилова Встретимся в раю

Галина Данилова
                Встретимся в раю

                1.
Наконец-то исполнилось ее давнее желание – вывезли на прогулку. Сразу же закружилась голова от сладкого воздуха, заболели  и заслезились глаза от  яркого солнца. Заломил позвоночник, а руки сделались ватными, она их не чувствовали, протянула вперед, чтобы ухватиться за ручки коляски, а  пальцы не сжимались, словно были чужими. Как давно она не была на улице, сколько просилась, плакала, ей обещали каждый день, обманывали: то нельзя из-за состояния здоровья, то плохая погода, то некому с ней погулять, то скоро придет главный врач с комиссией. Как же она устала ждать! И вот сегодня солнечный яркий день, прямо-таки праздник. Солнышко, солнышко, свети и грей своими теплыми лучиками, как я по тебе соскучилась!
Одиннадцатилетняя Катя радовалась, сидя, полулежа в инвалидной коляске, что добилась, чего хотела. Бледная с темными кругами под глазами, худым изможденным личиком, редким пушком на голове, она жмурилась от солнца и, казалось, вот-вот заплачет. Она скривила  посиневшие губы, пытаясь таким образом улыбнуться.  Она не ощутила прилива сил, как ожидала, а напротив еще большую слабость и усталость. Повернув голову, она ощутила резкую боль в шее и легко застонала, руки сделались тяжелыми, как камни, она не могла их поднять.
- Как я рада, Катюша, что мы вышли сегодня на прогулку. Какой  сегодня удачный чудесный день! – услышала она за спиной  жизнерадостный голос медсестры Татьяны, которая везла ее коляску. – Смотри, какие нежные незабудки, - она остановилась около скамейки, где росли цветы.
- Незабудки, незабудки, - тихо прошептала Катя. – Их забыли, забыли. Кто их забыл? Почему незабудки? Не знаю этих цветов, забыла.
- Понятия не имею, почему незабудки, - задумчиво ответила Таня. – Может быть, потому что их не забыли.
- Незабудки незабытые, - она тупо смотрела на цветы, интерес к ним быстро пропал, она закрыла глаза и равнодушно попросила. – Поехали дальше.
Коляска медленно тронулась. Катя повернула голову влево, от сильной боли в спине она  протяжно застонала, машинально вытянув руки вперед.
- Катюша, тебе опять плохо? – Татьяна подошла к ней и наклонилась.- Поедем обратно? Тебе трудно сидеть в коляске.
- Нет, нет, не хочу в палату, надоело, хочу гулять, - захныкала девочка. – Солнце, незабудки, деревья, трава, не хочу обратно. На улице хорошо.
- Согласна, согласна, - закивала медсестра, вернулась на место и осторожно покатила коляску,  стараясь  не делать резких движений, объезжая выбоины на асфальте.
Татьяне было 26 лет, она была высокой и красивой, у нее была свежая нежно-матовая  кожа, серые грустные глаза, длинные русые волосы заплетены в косу. На голове белая косынка, на голубом накрахмаленном халате были пятна на карманах и рукавах, на ногах белые разношенные босоножки.
Она работала в хосписе с тяжелобольными детьми около двух лет. Впервые месяцы работы она хотела уйти, ей, казалось, что она не выдержит. Больно было смотреть на страдания тяжелобольных и часто безнадежных детей. Но через год она решила остаться: кто-то должен здесь работать, не все выдерживали. Трудно было сказать, была ли она сильной или упрямой, она не знала, сколько здесь продержится, пока хватит сил, здоровья и терпения, а главное любви.
Девочка вдруг подняла руку и указала влево:"Бабочка, бабочка, какая красивая! – опустив руку, она устало вздохнула,  ощутив слабость. Бабочка села на ромашку, они остановились. – Давно не видела бабочек.  - Бабочка качалась на цветке, как белый лепесток. Подул легкий ветер, она сорвалась и полетела. – И почему я не бабочка? – Катя капризно скривила губы и опять сморщилась от боли. Через несколько минут она повернула  медленно голову направо, налево, ища бабочку. – Улетела веселая и здоровая".
- Как хорошо  ты сказала – веселая. На самом деле, летает себе и радуется каждому мгновению, - обрадовалась медсестра, что Катя оживилась на улице, и  стала реагировать на простые вещи, как все дети. У нее появилась слабая надежда, а вдруг она начнет поправляться, произойдет чудо, которого всегда ждешь, но оно случается  крайне редко. Выписали же Сашу, у которого врачи обнаружили саркому. Никто не надеялся на его выздоровление, но после десятичасовой операции и курсов химиотерапии врачам удалось приостановить  развитие болезни. Как ликовала его мама! Вначале она была потрясена, что ее здоровый ребенок так неожиданно заболел. Она без конца задавала себе и окружающим вопрос – почему. Никто не мог на него ответить. Священник, отец Александр, ответил, что ответ знает только Бог, только по Его произволению это происходит. Он нам объяснит эту ситуацию, когда мы с Ним встретимся. Богу не свойственна мстительность. Мы должны принять неизлечимую болезнь, как данность, как тайну, которую творит Бог с нашей жизнью. Мы не говорим, что это рок или судьба. Это таинство рождения в вечную жизнь, в Царство Небесное.
Но Катя была безнадежно больна. Последняя операция не помогла, ей становилось хуже. Ее недели, а вероятно, и дни были сочтены. Она давно просилась гулять. Но при ее состоянии это было почти невозможно. Когда же делалось лучше, была плохая погода или к детям приезжали артисты  с концертом  и с подарками.
Сегодня выдался такой теплый, солнечный день, начало июня. Девочке стало лучше, врач  спросил у ребенка,  есть у нее силы, чтобы отправиться на прогулку. Катя оживилась, попыталась даже подняться, чтобы показать, что она готова гулять. Когда ее переносили  на коляску, она слегка стонала, но, придя в себя она, наконец, улыбнулась впервые за много недель и,  широко раскрыв глаза, неестественно прогудела:"Гулять, гулять, хочу на улицу". Татьяна повезла ее по широкому коридору, в конце которого была дверь на улицу.
И, наконец,  мечта ребенка исполнилась – она гуляет.
Татьяна остановилась, заметив, что  девочка сильно наклонилась влево, приняв неестественную позу. Она опасалась самого худшего, сердце забилось от страха. Она подошла к ребенку, наклонилась,  ее голова касалась плеча, рот был слегка открыт, дыхание было слабым, но ровным. Катя крепко спала. Татьяна опустила верх коляски ниже, придав более удобное положения для сна, положила ей голову прямо на мягкую подушку, руки сняла с наручников и опустила на тело. Девочка чуть дернулась, словно ей мешали, и обмякла. Серое сухое личико было спокойно страдающим.
Она поставила коляску под высокой старой березой, в тени, и ушла.
Татьяна уже неоднократно и с упреком подумала о себе, как хорошо, что она здорова. В каком неравном положении она находится с людьми, которые страдают и завидуют ей, что она полноценный человек. Но чтобы о ней не думали, она способна помогать нуждающимся, именно потому, что  здорова.
Эта мысль ее успокаивала и поддерживала, когда наступали сомнения.
Она пришла работать в хоспис, чтобы узнать себя лучше, проверить, на что  способна, сколько она продержится. Не все могут работать с безнадежно больными детьми, иные не выдерживают и уходят, не из-за равнодушия или черствости, а из-за состояния поглощающей их пустоты  и тяжелого уныния.
Прежде она работала медсестрой в городской поликлинике с терапевтом. Когда знакомая предложила ей занять  освободившееся место в хосписе, она согласилась, сначала из-за любопытства. Директор взял  ее с испытательным сроком, на два месяца. Он, чтобы поддержать ее, объяснил, что у больного ребенка доверие к миру и способность отозваться на добро больше, чем у взрослого. Дети менее озлоблены, обидчивы, придирчивы. Если им предложить поехать в цирк или зоопарк, они поедут, взрослые же считают, что все кончено и ничего уже не нужно. Детям нужно не только лечиться, но играть, рисовать, учиться, слушать музыку, ездить на экскурсии, ходить в театр. Первые два месяца  впала в отчаяние: она мучительно воспринимала страдания детей, иногда ее мутило от безысходности. Возникали душевная пустота, а потом равнодушие. Она себя укоряла,  что выполняет обязанности, как робот, без человеческого участия,  и ни на что не реагирует.
И даже сейчас, гуляя с Катей, она испытывала слабое чувство превосходства, что она здорова, молода, а Катя не доживет до ее возраста, но на ее месте могла бы в детстве оказаться и она. Она молилась, Господи, помоги мне избавиться от таких греховных мыслей! Сотвори чудо! Тебе возможно все, укрепи меня! Сердце хочет радоваться, а не страдать!
Она подходила к корпусу, на улице гуляли дети. Она оставила Катю за корпусом, чтобы дети не мешали ей. Решила, что  вернется через полчаса или час за Катей. Пусть девочка поспит на воздухе, а не в душной палате, от которой она устала.
               


                2.

Проснувшись, Катя не могла понять, где она находится: лежит под большим деревом, березой, в тени, поют птицы, где-то лает собака, воздух сладкий и свежий, не пахнет лекарствами. Она с трудом вспомнила – ее вывезли погулять, как давно она мечтала о прогулке. Она заморгала быстро, больно смотреть, глаза словно резало.
Неожиданно услышала за спиной детский голос:"Кис, кис, подожди! Какая ты глупая киса!" Она заметила бежавшую к дереву белую кошку с серыми пятнами, у нее были испуганные зеленые глаза, кошка резко остановилась около девочки, удивленно ее рассматривая. Катя слабо махнула ей рукой, в надежде, что та к ней подбежит, но кошка кинулась к дереву, мгновенно взобралась на толстую длинную ветку. Осторожно пошла к краю ветки. Села и важно посматривала на Катю.
К Кати подошла девочка ее возраста, Маша Пиликанова.
- Я хотела ее погладить, она сидела на скамейке и мылась, тихонечко подошла. Она как бросится от меня, я за ней. Но разве кошку догонишь? – она оправдывалась, стоя около Кати и тяжело дыша. На ней были черные легкие брюки и голубая футболка.
- Если бы я не болела, я бы догнала, - оживилась Катя, подтянулась руками за ручки кресла и села, выпрямив больную спину.- Я бы и на дерево залезла за кошкой! Веришь? – она оценивающе смотрела  на Машу, которая хромала, ей было тяжело бегать.- Знаешь, как я раньше лазила по деревьям! – ее глаза заблестели. – Никто не мог достать. Могла добраться до самого верха, почти до неба! Мама смотрела на меня и страдала, кричала – спускайся, дочка, как я боюсь за тебя. Как ты будешь слазить? Я лазила по дереву, как кошка, туда-сюда, туда-сюда.
Девочки уставились на кошку, которая перебралась на другую, более высокую ветку,  лениво и равнодушно отвернулась от  них.
- Кошку и взрослые не могут догнать, - смутилась Маша. – Я плохо бегаю. Я не лазила по деревьям, - она с уважением посмотрела на бледную, худую Катю, которая вдруг так оживилась. – Я боюсь, у меня нога болит.
- А я не боялась, не боялась, правда, правда! Когда я вылечусь, я опять буду лазить по деревьям, залезу высоко, высоко, наберу полный карман камешков, и буду бросаться во всех.
-  Здорово ты придумала! – восхитилась Маша. – Я бы тебе принесла много камней и подавала  снизу. А в кого бы ты бросалась?
- В собак, - не раздумывая, выпалила  больная. – Я их боюсь. Они  по деревьям не лазят, меня бы не достали.
- А если под деревом сидел крокодил, ты бы в него бросила камень? – Маша тоже воодушевилась.- Я крокодилов всегда боюсь и всегда в страхе. Мне один недавно приснился и хотел меня съесть, открыл свою большую пасть с зубами. Я как проснусь, он меня и не сцапал. Вот как я спаслась от него зубастого.
- Здорово! Я бы тоже проснулась. Ты всегда просыпайся, когда крокодил открывает пасть, - посоветовала Катя, радуясь, что та осталась жива и говорит с ней. – Я бы с дерева в такого крокодила все камни побросала, на его большую голову. Я их тоже сильно страшусь.
- А уж, как я страшусь! – Маша сжала пальцы и прижала к груди. – Хорошо, что они в Африке плавают, а не у нас. Пусть к нам сюда не приползают, противные.
- У нас лучше, чем в Африке, - Катя сморщилась от боли в груди, которая напомнила ей, что она больна. – Не хочу в Африку, - застонала она и медленно  наклонилась вперед. Маша взяла ее за плечи и поддерживала, чтобы она не упала.
- Кать, ты чего? Давай я сестру призову! – она испугалась.
- Не надо, держи меня. Я лягу, - она держалась за ручки кресла и осторожно легла, поддерживаемая Машей, которая крепко держала ее за плечи. – Не хочу в палату, - застонала Катя. – Никого не зови. Здесь кошки бегают, а там  плохо. Незабудки цветут.
- Ладно, ладно, - облегченно вздохнула Маша и погладила Катю по руке. – Гуляй, гуляй, я люблю гулять. Здесь лучше, чем в палате. Там нет воздуха, чем хочешь, тем и дыши, а здесь много. У меня, когда нога болит, я плачу, она мне мешает жить. Ты помнишь Дашу Савельеву? Она всегда лежала на кровати, ей нельзя было гулять. Я к ней в палату иногда заходила поговорить. Она такая всегда была слабая, слабая, слабее тебя. Она не могла подыматься, говорила с трудом. Стонала, ей уколы делали. Жалко ее было. Ее уже нет с нами.
- Я с ней не говорила, меня иногда провозили мимо ее комнаты. А что?
- Она мне часто говорила – встретимся в раю. Она верила в Бога, знала, что попадет в рай после смерти, где никто никогда не болеет, а там она будет летать и ждать всех нас, чтобы с нами встретиться.
. - А ты с ней встретишься? Ты уверена? – засомневалась Катя. – Как это? Я не понимаю.
- Я встречусь, - Маша кивнула и закрыла лицо руками, а когда открыла, то добавила шепотом. – И ты тоже. Мы все встретимся. Она всем тихонечко говорила, что встретимся в раю: маме, папе, бабушке, врачам и детям. И мне тоже. К ней часто батюшка приходил, когда  она сильно болела. Она любила с ним говорить.
- Она уже знала, что умрет, - сделала заключение Катя и погрустнела. – Отец Александр и мне говорил о жизни вечной, о Царстве Небесном. Там нет болезней, печалей, а жизнь бесконечная, - Катя проговорила с трудом, закрыла глаза, повернула голову влево и словно заснула.
Маша, молча смотрела на нее, на жидкие пушистые волосы  на затылке, розовые маленькие уши, плотно закрытые глаза, сморщенный от страдания лоб."Кать, ты спишь что ли?"  - неуверенно спросила она, но ответа не последовало.
Хорошо бы она встретилась с Дашей в раю, подумала она с надеждой.
Она пошла, прихрамывая к корпусу. Навстречу ей шла быстро и легко медсестра, Татьяна,  высокая и стройная. Маши она нравилась, потому что была самой привлекательной в хосписе, на нее хотелось смотреть и смотреть.
- Ты общалась с Катей? Как она? Не спит? Можно с ней разговаривать? – она остановилась, улыбнулась и погладила Машу по голове.
- Мы с ней долго разговаривали, - воодушевилась девочка, что говорит с Татьяной, которая ей нравилась. – Она лазила по деревьям, как кошка, и не боялась упасть, высоко забиралась, не то, что я. Я не умею лазить. Еще она не хочет, как и я, жить в Африке, там крокодилы, мы их боимся.
- Даже об Африке беседовали? – засмеялась неожиданно медсестра, Маши ни разу не видела ее смеющейся, очень обрадовалась, что сумела ее насмешить. – Кто бы мог подумать, что вас заинтересует Африка с крокодила? Как далеко вы забрались. Значит, у Кати дела не так уж плохи. На нее хорошо подействовала прогулка. В последние дни ей было очень плохо, она ни с кем не хотела общаться. Все молчала или стонала, бедная девочка. Какая ты молодец, Машенька, что разговорила Катю. Как я рада! – она поцеловала девочку.
- Я с ней буду еще говорить и говорить, она сейчас спит, -  восторженно и громко произнесла Маша и побежала, прихрамывая.
- Я иду за ней, отвезу ее в палату, пора. Сегодня у нее много процедур.
- Конечно, ей пора. Сколько же можно гулять.
- Ты иди, у вас сейчас обед, не опаздывай.
Татьяна поспешно направилась к Кати, которая крепко  спала, отдыхая во сне от боли.  Спи, спи, девочка,  размышляла медсестра. Кто знает, возможно, это твоя последняя прогулка. Проснешься  и опять начнешь страдать

                3.

Придя на работу во вторую смену, Татьяна  узнала неприятную новость: главный врач ушла из хосписа, потому что не могла здесь больше работать. Ей сообщила об этом медсестра, которая заканчивала смену. Главврач объяснила свой уход тем, что ее замучила депрессия и бессонница. Ей было тяжело общаться с родителями, которые задавали вопросы, на которые она не могла ответить: почему именно их  ребенок заболел, почему у нас такая отсталая медицина, что ничем не может помочь. Многие ждали от нее слов утешения и поддержки, она не способна была их утешить, сама нуждалась в помощи.  В душе возникла  черная пустота, которую невозможно было заполнить.  У нее были здоровые дети, мальчик и девочка, она испытывала смертельный страх, если из ее детей кто-то заболеет, и их придется лечить в хосписе. Твердо  решила, что если уйдет, то страхи перестанут мучить  ее.
Однажды  она с горечью сказала Татьяне, наверное, я совершила ошибку, что стала врачом. Как можно лечить безнадежно больных детей, которые уже никогда не поправятся. Как можно  лелеять надежду на выздоровление. Слава Богу, бывают случаи, когда  дети выписываются, но это такая редкость. Татьяна вспомнила ее слова и подумала о себе, а сколько она продержится. И у нее бывают депрессии, но не часто. Как бы не было тяжело, но ты знаешь, что нужен детям и их родителям. Они не так одиноки, когда обращаются в хоспис. А если бы его не было вообще?
Размышляя так, Татьяна проходила мимо палаты, где лежала Катя. Дверь была открыта. У Катиной кровати сидела мама и гладила девочку  по руке. Девочка дремала.
Заметив медсестру, мама  поднялась и направилась к ней, прикрыв дверь палаты. Это была   маленькая, худенькая женщина с грустными черными глазами, короткой  стрижкой, неуверенная,  испуганная и потрясенная свалившимся на нее горем. Катя лежала в хосписе уже два месяца, но с каждой неделей ей становилось все хуже и хуже,  особенно после  последней операции. Надежды не было.
- Здравствуйте, Наталия Петровна! – поздоровалась с ней Татьяна. – Мы вчера гуляли, Катюша была очень рада, исполнилась ее мечта, - постаралась она ее подбодрить.
- Добрый день! – Наталия Петровна подошла к окну и облокотилась о подоконник,  хмуро  смотрела в окно, Татьяна стояла рядом. – Как хорошо, что именно вы за ней ухаживаете, а не другие, - зашептала мать, повернувшись. – Вы здесь самая добросовестная. Такие времена, никто не хочет работать.
- Ну, что вы! - возмутилась Татьяна  и покраснела. – Не надо этого говорить, у нас все медсестры отличные. Все любят детей.
- А вы все равно лучше, - не унималась мать, забыв о своей робости. – С вами можно, как с нормальным человеком поговорить. Нынче таких мало. Я все думаю и думаю, что я такого дурного сделала людям, что моя девочка так заболела. Кто-то ее сглазил! Сколько дурных людей! Она у меня такая красивенькая и добрая, а какая была озорница! Когда меня по знакомству устроили в фирму бухгалтером, как я была счастлива, что моя девочка ни в чем не будет нуждаться! А теперь, кому это нужно, кому нужны мои заработанные деньги? Мужа у меня нет, сами знаете? – она тараторила быстро и нервно, нос покраснел, глаза стали красными. – Единственное дитя и то уходит от меня навеки. Я каждый день, проведенный с ней, считаю последним. Прихожу домой и думаю, какая радость, девочка моя еще жива! А мне-то, зачем это жизнь? Мне уже 39. Кому я нужна, зачем мне жить без нее?  На работе мне, вроде бы сочувствуют, но разве можно понять другого человека, побывать в его шкуре, если сам этого не пережил ? Откуда взялась ее болезнь? За что мне такое? – она тихо заплакала, опустив голову и отвернувшись.
- Никто не знает ответа на вопрос, почему заболел ребенок, - автоматически произнесла медсестра. – Ответ знает только Бог, так говорит наш священник, всякая жизнь – это тайна. Кто-то живет долго, а кто-то проживает совсем коротенькую жизнь. Вы поговорите со священником.
- Красиво вы говорите, а нам, живущим здесь на земле, что без них делать?  Я не хочу, чтобы у нее была коротенькая жизнь!– вдруг выражение ее лица изменилось, она перестала плакать, успокоилась. – Она мне сегодня сказала странную вещь, Таня. Я только сейчас вспомнила – мама, говорит, мы с тобой встретимся в раю. Она туда уже собралась. Я ответила, не стала возражать, конечно, моя бедная девочка.
Она продолжила, мама, мама, ты помнишь Дашу, которой нет с нами, она в раю, -Наталья Петровна оглянулась и зашептала, словно их кто-то подслушивал. – Эта Даша всем говорила, встретимся в раю, я знаю, что всех там увижу. Мама, Даша уже Там, она мне показала на небо, она не болеет, мам. И я не буду Там болеть, а ждать тебя. Вы представляете, какие дикие вещи лопочет моя дочь? Таким образом, она меня успокаивает. Разве можно там с кем-нибудь встретиться?  Дети такие выдумщицы.
- Даша действительно так говорила, - подбодрила ее Татьяна. – Она хотела со всеми встретиться в раю.
Татьяна вспомнила Дашу, прикованную к постели, врачи подобрали ей индивидуальную анестезию, снявшую боль, от которой девочка сильно страдала. На короткое время она почувствовала себя стабильно, замкнутость прошла. Она стала общаться с детьми и мамой, которая расстраивалась, что ребенок  не хочет с ней говорить, не обращает на нее никакого внимания. Дети приходили к ней в палату, приносили игрушки, книжки.
- Я бы вам посоветовала взять отпуск за свой счет или отгулы, - посоветовала медсестра, понимая, что девочка проживет недолго.- Посвятите дни дочери. Вы же устали, напряженная работа, к дочери хочется лишний раз съездить, а нет возможности.
- Если меня отпустят, - тяжело вздохнула Наталия Петровна. – Не любит наш начальник, когда мы отпрашиваемся, берем отпуск. Кто-то должен меня заменить  на работе, это сложно. У каждого свой участок  работы, - она закрыла лицо руками. – Надо, надо, понимаю, но начальство суровое.
- Неужели они не знают, как болеет ваша дочь? – возмутилась Таня. – У них, что детей нет? Какая жестокость, если вас не хотят отпускать!
- Надо идти к начальнику на прием, я боюсь, - она испуганно смотрела на Таню, ища сочувствия. – На мое место быстро найдут человека. Я потеряю работу.
- Вам виднее, - Татьяна изменила тон и отвернулась. – Простите, мне нужно идти, убрать капельницу. Зоя Кротова меня ждет.
- Идите, идите, я вас заговорила, у нас много работы, - стала плаксиво извиняться, опустив голову. – Я бы не выдержала и недели на такой работе. Лечить умирающих детей, какая тяжелая  работа! Я понимаю, как такие люди, вроде вас,   нужны, но я бы не смогла!

                4.

Вот и умерла моя бедная, несчастная девочка, открывая дверь своей квартиры и вытирая заплаканные глаза,  старалась успокоить себя Наталия Петровна, отстрадалась моя страдалица, моя кровинушка.
Ее строгий молодой начальник, Вадим Иванович, отпустил ее на пять дней, пообещав оплатить их, как рабочие дни. Бухгалтерия выделила ей 10 тысяч на похороны. "Все мы там будем, раньше или позже, - пожалел ее начальник, в его голосе звучали такие нотки, которых прежде Наталия Петровна не слышала от него, страха и сострадания. – Вы много пережили  за эти месяцы, о работе не думайте, мы справимся.
- Спасибо за сострадание, - она была растрогана, - моя девочка, когда умирала, то говорила, мама, встретимся в раю.
- Кто знает, может быть, и встретитесь, никто ничего не знает, что там после смерти, - он задумался, у него было два сына, он и представить себе не мог, что однажды один из его здоровых веселых мальчишек неизлечимо заболеет. – Крепитесь, у вас жизнь продолжается, надо жить.
- Надо-то, надо, - она поднялась и вышла, ссутулившись, словно несла тяжелый груз.
Войдя в квартиру, она направилась на кухню, ей хотелось пить. После поминок осталось много еды, холодильник был заставлен: любимый Катин салат мимоза был съеден наполовину, семга лежала горкой, порезанная тонкими ломтиками. Она достала бутылку минеральной воды и жадно стала пить.
Над холодильником висела большая фотография Кати, когда ей было восемь лет. Темные короткие волосы, редкая челка, зеленые ясные глаза, маленький  острый носик, ласковая улыбка. Как же ее девочка походила на нее в детстве.
Катенька лежала в гробу успокоенная, осунувшаяся, с восковым сухим личиком, неживыми матовыми пальцами, руки сложены на груди, в белой шелковой кофточке, усыпанная цветами, белыми розами, гвоздиками, хризантемами, кто-то положил  несколько веточек искусственных незабудок..
Священник кадил, читал ровным басом молитвы, она не понимала ни слова, пели три немолодые женщины. Она чувствовала, что все ей соболезнуют, смотрят на нее, сострадая. Она закрыла лицо платком и, словно погрузилась в туман,  ничего не воспринимала. С двух сторон ее держали под локти, что-то говорили, давали какие-то горько-ароматные таблетки, сильно стучало в висках, щеки горели, а руки были холодными и сухими.
Когда гроб забили, она бросилась к нему, и отчаянно зарыдала, ощутив боль и пустоту в сердце."Девочка моя, зачем ты меня оставила! – забилась она в истерике. – Хоть бы ты еще пожила немного для меня!" Чьи-то сильные руки держали ее, чтобы она не упала. Кто-то шептал  - поплачьте, поплачьте, легче станет, слезы греют.
Выпив воды, она  ощутила ком в горле, глядя на фотографию. Вспомнила холмик, заставленный венками и усыпанный белами цветами. Теперь она будет ходить на могилу, и разговаривать со своей девочкой, которая  останется вечно юной.
И как ей дальше жить? Катю она родила от мужчины, который был женат, и не собирался разводиться. Свадьбы не было, они расстались навсегда.
Когда же родилась Катюша, она мечтала о том времени, когда ее девочка встретит хорошо парня,  станет невестой, выйдет замуж. Она всегда завидовала женщинам, выходившим замуж, которые были невестами, одетыми к свадьбе в ослепительно белое, воздушное платье, на которых все смотрели с восхищением и восторгом. Она считала этот день самым важным в жизни человека!
Как же она мечтала однажды увидеть и свою Катеньку невестой, в длинных перчатках до локтей, на головке нежный веночек из цветов, а рядом жениха в черном строгом костюме. Оба счастливы и любят друг друга.
И сейчас, сидя на кухне, за столом, заставленным невымытой посудой, она ощутила смертельный страх и отчаяние. Вот ее свадьба! Катенька никогда не будет невестой! Ее гроб покрывали белые цветы, а на сухом  спокойном личике отражалась печать физических страданий.
Наталия Петровна  положила голову на стол, закрыла руками и зарыдала
Последний раз, когда  она видела дочь, та уже не приходила в сознание. Лежала на спине тихо, почти не дыша.
Она встала, вытерла лицо полотенцем и услышала тихий ласковый голос Катеньки:"Мамочка, мне хорошо, мы обязательно встретимся в раю, только веруй, я жду тебя." Она застыла от изумления. Катя все время повторяла эти слова, когда была в сознании в последние  дни. Она же не придавала им никакого значения:"Встретимся в раю, там все здоровы и счастливы. Так говорила Даша, которая уже там. И я тебе тоже говорю, мам, хочешь верь, не хочешь не верь! Я не умру."


                Декабрь  2007