Чистилище жизнью 6. Доченька

От автора 
Разговор с Богом 
Параллельная жизнь
Про сестрицу Аленушку и братца Иванушку
Вернуться к себе 
Во искупление
Доченька 
Мастер Рейки 
О смерти 
Между мирами 
Я не хотела тебе писать... 
Я пришёл солнечным лучом...
Жена своего мужа 
Письмо сыну, или о Боге и Люцифере 
Эпизоды 
Послесловие 
 

ОТ АВТОРА

«Когда я там, я точно знаю, что это есть»
Китайский мастер цигун

Сколько помню себя, мне не просто было интересно, что за гра-
нью так называемой материальной реальности – предметами, биоло-
гическими телами, физическими и природными явлениями – меня
магнитило, влекло, всегда хотелось заглянуть за эту самую грань.   
И по большому счёту где-то из тайников души чувствовала, моя жизнь
оправдана и целесообразна только в том случае, если хоть в какой-то
мере удастся постичь это неведомое, недоступное обычному зрению.
Осознавать себя я стала очень рано и помню себя совсем крохой.
Ощущение ползунков на ногах и всегда почему-то сползавшую левую
штанину, запах талой воды от наледи на окнах и разбухающего дерева
оконной рамы, когда мама ставила мою кроватку к окну, чтобы видеть
её во дворе. Свои первые шаги по сундуку, протянутые навстречу мами-
ны руки, радостные глаза и поток любви, исходящий от неё. Тогда мне
не было и года. В дошкольном детстве казалось, что за мной наблюда-
ют какие-то неведомые и неплотные создания. Когда чувствовала это
особенно явственно, чтобы не повредить им, мысленно размещала их
по периметру комнаты, как в оркестровой яме, а сама, счастливая от
того, что нас всех много, бегала по комнате и прыгала от восторга на
диван… Дальше это чувствование – я не одна, мы не одни – повторя-
лось неоднократно.
Став взрослой, поняла: не только те, кто от природы одарён высо-
кой чувствительностью или ещё чем-то, трудно поддающимся опи-
санию в общепринятых категориях, но практически каждый человек
хоть раз в своей жизни сталкивался с такими явлениями, событиями,
рассказать, истолковать которые в рамках официально предлагаемо-
го представления о мире трудно, а порой просто невозможно. Как и
не хватает объяснительных принципов современной науки – физики,
физиологии, биологии, химии. Да и сами учёные всё чаще и чаще
признаются в том, что точные науки зашли в тупик. И однажды стала
собирать такие необычные свидетельства.
Я искренне благодарна всем моим героям, отрывшим глубоко лич-
ное, порой уязвимое, интимное, которые предоставили бумажные и
электронные записи, с кем часами разговаривали при включенном
диктофоне. Благоговею перед мужеством свидетельствования того,
что выходит за границы устоявшейся картины мира, и низко прекло-
няюсь.
Получившиеся тексты носят документальный характер: я скрупу-
лёзно следовала индивидуальному восприятию каждого конкретного
человека, старалась сохранить своеобразный речевой стиль. С каждым
мы неоднократно вычитывали и правили написанное. Первое время
даже хотела, чтобы на распечатанных листах осталось что-то вроде:
«Подтверждаю», подпись и дата. Но в процессе работы убедилась: куда
важнее подтверждения, зафиксированного рукописным словом, вну-
тренняя честность тех, кто делился своим сокровенным, и соблюдение
пожеланий и просьб моих героев. Незримые свидетели этого всегда
есть.
…Когда Карл Густав Юнг – культуролог, философ, психолог (обыч-
но даже затрудняются отнести его к какому-либо одному направлению
в науке) – занимался составлением своей автобиографии, он признал-
ся: «Цель, которую я пред собой поставил, оказалась настолько труд-
ной и необычной, что для достижения её я вынужден был пообещать
себе, что результаты не будут опубликованы при моей жизни» (Юнг
Карл Густав Воспоминания, сновидения, размышления. – М. : ООО
«Издательство АСТ-ЛТД» ; Львов : «Инициатива», 1998. С. 9)
И неспроста: его автобиография в корне отличается от написанных ранее
и составляемых ныне, опирающихся на внешние события. Его авто-
биография – описание глубоко личных переживаний и сопровождав-
ших их необычных явлений, картография внутреннего пространства
исследователя, открывшего миру области функционирования личного
и коллективного бессознательного, их содержание и механизмы.
Вспоминаю сейчас об этом не для того, чтобы как-то приблизить
себя к колоссу, но для того, чтобы вслед за ним подчеркнуть важность
сохранения и оберегания тайны личной жизни. Все, кто делился   
со мной сокровенным, здоровые, адекватные и социально адаптивные
люди. Практически все с высшим образованием, а то и с двумя-тре-
мя, часть – с учёными степенями. Они живут в разных уголках страны.
Они обычные люди. Их можно встретить на улице, в общественном
транспорте, в магазине, в кафе, в театре. Кто-то совсем молод. И они
имеют право на защиту своих личных переживаний. Именно поэтому
имена изменены. По этим же мотивам нет фамилии автора.
Представленный глубоко личный опыт не претендует на обобще-
ние и истину. Напротив, все тексты глубоко субъективны. Это инди-
видуальный опыт во всей его красоте, наготе, уязвимости и хрупкости.
Это феноменология жизни людей, раздвигающая рамки вульгаризи-
рованных материалистических представлений о мире.
С огромным воодушевлением и интересом я общалась с этими
людьми, расшифровывала записи, писала, корректировала. Люблю
каждого из них, восхищаюсь. Опыт многих из них выручал в трудные
минуты, буквально лечил, и надеюсь, что подобное может испытать
кто-нибудь ещё…
 


ДОЧЕНЬКА


Уже несколько лет я записываю, как происходят стычки с тобой,
чтобы потом, когда эмоции остынут, можно было перечитать, осмы-
слить, увидеть свои промахи, ошибки. Приведу одну из них.
14 марта 2011. Утро третьего дня в китайском Х-не, куда мы при-
ехали за покупками. Просыпаемся в гостинице, слышу твой голос.
– Как хорошо: и матрац жёсткий, и подушка мягкая, и одеяло мягкое,   
и спать хорошо, и встаёшь спокойно. Ничего не надо. Не то, что дома.
И ещё когда ты каждое утро грузишь…
– Давно тебя не гружу. Всё, что говорю утром: «Я ухожу». А ты
остаешься в постели.
– Нет, это не так. Ты грузишь каждый день.
– Не хочу об этом говорить.
– Нет, давай разберёмся. Для чего сюда приехали – разобраться.
С трудом сдерживаясь, быстро одеваюсь и ухожу завтракать на
первый этаж. После завтрака ты обращаешься:
– Заплети мне косичку.
– Не хочу.
– Заплети. Ну, как в детстве. – Ты собираешь волосы на макушке в
пучок. – Только несколькими прядями. Вот здесь.
Деваться некуда, начинаю плести обычную косу.
– Нет, не такую.
– А какую?
– Ну, как ты раньше плела.
– Колосок, что ли? Так и говори.
Начинаю плести по новой. Начало делаю без захвата дополнитель-
ных прядей.
– Нет, ты не так заплетаешь.
– Не могу по-другому, волосы рассыпаются.
– Только толстыми делай пряди, и от конца оставь сантиметра
два-три, не больше. – Комментируешь мои движения. – И ещё две-
три пряди…
– Ну, откуда ты можешь знать, сколько осталось сделать прядей...
– Я чувствую.
Проплетаю волосистую часть, начинаю плести дальше. Ты резко
подскакиваешь:
– Что ты делаешь! Я тебе говорила, сантиметра два-три!
– Откуда я знаю, что дальше не плести? Я думала, сантиметра
два-три от конца волос оставить.
– Ты меня не понимаешь!
– Говори так, чтобы можно было понять.
– Ну вот, детские кошмары вернулись...
Я сразу отошла, одно желание – бежать: бежать от недовольства,
от обвинений, что всё делаю не так. Хотела сразу уйти, стала наде-
вать, шапку, шарф. Но последняя фраза завела, попала в десяточку, в
самое уязвимое. Сделала шаг навстречу, кинула в тебя своим шарфом,
замахнулась и, кажется, даже куда-то попала – сломала ноготь.
– Поздравляю, ты поставила мне синяк…
Это звучало констатирующе спокойно, так, словно ты, наконец,
добилась того, что было нужно. Теперь у тебя железный аргумент:
психованная мать кидается на тебя, бьёт, и даже есть доказатель-
ства. У тебя всё получилось. Мастер манипуляции, ты ведь никогда
не вспоминаешь о том, как это сделала… Я не просто рыдала, меня
трясло. В такие минуты я действительно не могу тебя видеть. Это
не преувеличение. Желание только одно: любой ценой сбежать, уйти
от тебя…

Когда ты была маленькая, я долгое время считала, что я плохая мать,
всё время что-то недодаю тебе. Первый год жизни старалась даже не
отходить от кроватки. Я была очень слаба после родов, и сначала мама
много помогала: стирала пелёнки, ползунки, готовила еду, я лишь гла-
дила. Я занималась только тобой. Даже когда ты спала, брала вязанье и
садилась рядом. А тут ещё стафилококк, считающийся одной из самых
опасных детских болезней. Несколько раз просила, чтобы взяли мазки,
но врачи долго не хотели, смотрели как на тревожную мамашу. А я
чувствовала, видела, знала. Видела глаза, затянутые плёнкой после сна,
которую уже не убирали никакие промывания – ни грудное молоко, ни
чай. И главное, только приложу к груди – пара минут сосания и истош-
ный крик. Обзвонила всех, у кого были маленькие дети, расспросила.
А когда, наконец, были готовы результаты анализов, у меня уже лежал
на тот момент очень редкий препарат для восстановления флоры ки-
шечника. Мне достали…
Маленькая, ты очень странно сосала, ничего подобного ни тогда,
ни потом я не видела: жадно хватала сосок и сильно, с раздувающи-
мися ноздрями и мощным сапом, как насос, тянула в себя. В роддоме
мамаши засовывали сосок детям в рот, те, чуть пососав, дремали, их
тормошили, чтобы накормить. У нас такой проблемы не было. А один
раз ты, совсем маленькая, – одна торчащая из пелёнки голова – только
почувствовав грудь, буквально на лету поймала её и стала с шумом тя-
нуть… У меня было много молока, мне было чем кормить, даже сцежи-
валась и, когда лежали в больнице, отдавала другим малюткам.
На втором месяце приехала коллега с подарками. Она задала пора-
зивший меня тогда вопрос:
– Ты её уже любишь?
И я поняла, что сначала смотрела на ребёнка как на чудо, не веря
своим глазам, как у меня такое могло получиться, а после появления
признаков болезни, в полной мере испытав тревогу и свою ответствен-
ность, действительно люблю. Люблю настолько, насколько способна.
И это пришло не сразу, а со временем.
Я всегда была с тобой, заботилась, даже иногда сердилась на ба-
бушку, которая вытаскивала тебя из кроватки, клала по диагонали на
думочку, она как раз была по размерам, и гуляла вокруг дома... А как-то
ранним летом, когда ещё не исполнился год, бабушка утащила тебя на
огород. Поспела клубника, она, довольная – есть чем угостить внучку,
выбрала самую крупную. Получив ягоду, ты потянула её в рот, ягода
была больше, у бабушки на руках ты развернулась к её спине, словно
спряталась, и жадно стала кусать – раз, другой, третий… Мы тогда рас-
смеялись, надо же – прячется.
Когда в год и месяц я хотела одеть тебе первый халатик, ты не дала
мне это сделать, а схватила его в руку и побежала через весь дом к
большому зеркалу, стала смотреть на себя… Осенью после трёх лет,
нарядив тебя, я позвала обедать. Но ты выбежала на территорию перед
домом и стала ходить туда-сюда. Опять зову, в ответ:
– У меня юбка, сетка, бантик…
Ты демонстрировала себя прохожим довольно долго. Я смотрела   
и думала: «Неужели так проявляется женский инстинкт. Или это что-то
другое?».
На втором году, чтобы бабушка могла посадить огород, забрала
тебя на месяц в город. Из запомнившихся ситуаций приведу только
две. На кухне на столе лежала пачка сахара, причём не с половинными
кусочками, а большими, стандартными. Ты залезла на стул и добра-
лась до него. Потянулась за кусочком, съела. Потом за вторым. Я знала,
чтобы ребёнка отвадить от какого-то продукта, нужно дать насытиться,
и решила поступить именно так. Не запрещала, ничего не говорила,
было интересно, сколько ж тебе нужно, и стала считать. Ты ела и ела…
Но на седьмом куске, понимая, это может быть чревато, не выдержала
и отобрала коробку.
Вторая ситуация связана с прогулкой по территории детского сада.
Ты каталась на горке, когда пришла девочка с совочком и стала играть   
в песочнице. Ты съехала, встала, посмотрела на свои пустые руки и
сказала:
– Нетути.
Это я запомнила на всю жизнь. Такая малость – совочек, пустяк, стоя-
щий копейки, но я не могла тебе дать его: детские магазины находились
далеко, а мне не с кем тебя оставить… Мне было горько, что растёшь без
отца, и всеми силами я старалась компенсировать его отсутствие, чтобы
ты ни в чём не нуждалась. И вся наша с бабушкой жизнь была органи-
зована вокруг тебя, для тебя. Мы только не соревновались во внимании   
к тебе… Первый год мы не испытывали проблем с деньгами и продук-
тами. Я уходила в декрет с рыбацкого предприятия, и, к удивлению,
каждый квартал мне выплачивали премии. Этого не только хватало на
жизнь (плюс подарками заваливали), но и на покупки – швейную ма-
шинку, фотоувеличитель, искусственную ёлку. Хотя в год и четыре ме-
сяца мне пришлось ехать в город, искать работу, ведь декретные деньги
выплачивали только год.
Время, когда сидела с тобой маленькой, один из самых тёплых и свет-
лых периодов моей жизни. Мне нравилось ухаживать, нравилось забо-
титься – это оказалось так естественно и приятно. С бабушкой мы умудря-
лись постирать, высушить на солнце и погладить пелёнки, они ровной
красивой стопкой лежали на комоде, не было ни одной грязной. Чи-
стый ребёнок, чистый дом, вокруг цветы, домашние огородные посадки.
Потом заметила, мне даже приятно стирать ползунки: просто нравится
делать их чистыми. Это как своеобразная медитация. И ты была хоро-
шенькой – как малыш с картинки детского мыла: вся налитая, пухленькая,   
с круглыми щёчками, как говорят, с перевязанными ручками и ножка-
ми. Ты выгодно отличалась от городских детей, и сосед, не скрывая
восторга, постоянно повторял:
 – Сфотографируй её, сфотографируй. Она потом не скажет, что
мать не кормила…
Каждый месяц на поезде я моталась к вам, каждый раз с какой-ни-
будь игрушкой, городской едой. Бабушка умела ладить с тобой, много
читала, приучала к порядку, перед сном убирать на место игрушки. Но
тебе это не нравилось, ты жаловалась:
– И зачем вы мне столько накупили…
Позже, когда вновь привозила тебя в город и приобретала игрушки,
старалась брать качественные и красивые. Я замечала, как горят твои
глаза, как хочется всего много и сразу. Однажды напрямую спросила:
– И сколько тебе надо?
– Все игрушки мира, – отрезала ты.
В пять лет, это я запомнила специально, произошла ситуация, кото-
рая меня сильно озадачила, я просто не знала, как к этому относиться.   
Я сидела на кухне и что-то шила, ты пришла и начала своё любимое заня-
тие: придумывала разные истории, словно сказки сочиняла, и вовлекала   
в это меня. Начинаешь что-то, к примеру, про девочку и спрашиваешь:
– А что девочка сказала? – отвечаю.
– А что девочка подумала? – мне опять приходится что-то говорить.
– А что мама подумала, что девочка подумала?.. А что девочка под-
умала, что мама подумала…
Такая игра меня очень настораживала: что это за сканирование ситуа-
ции со всех сторон… А в тот раз ты ходила и ходила по кухне, всё говорила
и говорила. Хоть я и предлагала остановиться, ты не умолкала. В какой-то
момент почувствовала, что ты словно вытягиваешь из меня энергию…   
Я была очень озадачена: ведь ты ребёнок, мой ребёнок.
А когда приехала весной после Пасхи, бабушка шёпотом сообщила:
– Ой, что творит она…
– Что?
– Медвежонка Исусиком назвала, сама креститься научилась…
Ты сама предложила мне показать, как это делаешь, увела в спаль-
ню, спрятавшись от бабушки. Меня поразило сосредоточенное лицо...
Сейчас попыталась воспроизвести на себе и поняла, это транс, хоро-
ший транс… Оказалось, ты стала вести себя так после просмотра пас-
хальной трансляции.
В детский сад ты практически не ходила. Я пыталась отдать тебя
после трёх лет, почти чудом получив место, но из этого ничего не
вышло. Сначала, как полагается, отводила лишь на несколько часов,
сама сидела недалеко, наблюдала. А через несколько дней оставила до
обеда. Не успела забрать до сна, а когда приехала, сердце сжалось: дети
спали, в игровой комнате была лишь ты – в своём хорошеньком шер-
стяном синеньком платьице зарёванная, с синяками под глазами. Вос-
питательница сразу же упрекнула, что ты не давала спать всей группе.
А ты, увидев меня, только и повторяла:
– Я тебя звала, где ты была?
Мне нечего было ответить, ну как объяснить, что я не могу слы-
шать за несколько городских кварталов. Схватила тебя на руки, ходила
и ходила по игровой, боясь отпустить, а сама рыдала… Опять отвезла
к бабушке. Потом, перед школой на полгода всё же оформила в сад,
куда ты ходила с трудом. Никогда не забуду сцену, как не хотела идти
в группу: уже подошла воспитательница, уговаривала, тянула за руку,
а ты вцепилась мне в юбку и буквально стащила её… Ты оставалась
в саду только до обеда. Всякий раз с работой мне нужно было излов-
читься так, чтобы успеть забрать тебя. Ты категорически отказывалась
спать после обеда, а тем более в детском саду. Оба раза, когда я никак
не могла забрать тебя и просила остаться, привели к скандалам.
Ты росла, я вела твои альбомы с фотографиями, записями. Ты пе-
риодически чудила. То спряталась у бабушки, когда за провинность
поругали: помнишь, как сидела во дворе в ящике стола, а мы тебя иска-
ли? То в начальной школе начала прогуливать занятия в музыкальной
студии, которая тебе очень нравилась. Когда тебе было уже десять, ле-
том я улетела на семинар по повышению квалификации. Точно рас-
считала время, чтобы с самолета успеть пересесть на поезд. Возвра-
щалась утром в твой день рождения, по-другому никак не получалось.
Бабушка рассказала, как проснувшись рано утром, ты залезла на лест-
ницу, приставленную к дому, и высматривала меня. В день рождения
для тебя всегда делали праздник… А как-то после отъезда ты попроси-
ла мои фотографии и стала их целовать.
В твоём поведении всегда было то, что выбивалось. Ты никак не хо-
тела учиться танцевать и страшно гордилась, что танцуешь по-своему.
Никакие убеждения в том, что учитель показывает, как надо танцевать,
не действовали. В городе ты не ходила гулять во двор к детям, как бы я
тебя не уговаривала... А потом заметила, тебе очень трудно делать выбор.   
В первом классе ты попросила кольцо, на рынке продавец протянул
большую картонку, наполненную ими, ты смотрела на такое изобилие
бегающими от растерянности глазами. Когда же нужно было покупать
одежду и мы уже ходили по магазинам вместе, это переросло в целую
проблему.
У тебя прекрасные способности, природа одарила тебя куда как бо-
лее щедро, нежели меня, – прекрасная память, абсолютный музыкаль-
ный слух, эффектная внешность, но… Но изначально ты была неу-
веренной в себе, потребовался целый год, чтобы в 3-м классе научить
тебя говорить вслух:
– Я – отличница.
Но чем дальше, тем больше понимала, что время и содержание
подготовки уроков и по-прежнему регулирую я. Ты никак не можешь
после школы час отдохнуть и сесть заниматься. Нужно напоминать,
проверять. Всё же ты хорошо окончила школу и вполне могла полу-
чить серебряную медаль. Я не знала, что об этом нужно позаботиться
заранее. Когда узнала, стало противно. И не до того было: я зарабаты-
вала на жизнь.
Я никогда не наказывала тебя, не ставила в угол. Просто жила с
тобой, очень дорожила… Хотя сейчас ярко вспомнила, как однажды
своим непослушанием ты очень рассердила меня. В 1 классе я всегда 
провожала тебя в школу и забирала. Тогда ты возвращалась с соседской
девочкой и убежала, прячась от меня. Машины, рядом море, строй-
ка – как ни объясняла, всё равно убегала. В этом было что-то дикое,
неуправляемое. Первый раз в жизни я даже попыталась отлупить тебя.
Как-то, не помню, с чем это было связано, с какой-то пустяковой
оплошностью, ты заявила: «Ты меня убьёшь», – чем очень удивила. Во-
первых, я никогда не швыряюсь подобными словами, а по отношению
к тебе вообще всегда старалась быть максимально предупредительной.
Больше того, осознанно делала то, чего не хватало мне, когда была
маленькой: отец и мать меня любили, это чувствовалось, но у нас было
не принято проявлять чувства – поцеловать, приголубить, сказать. Во-
вторых, не знаю никого, кто бы так говорил. Примера не было. Это
выскочило откуда-то из-под спуда.
Я долго щадила тебя, создавала пространство для детства, не на-
прягая домашней работой. А потом поняла, что желая дать тебе всё
возможное, слишком стараюсь. И в подростковом возрасте стала при-
учать тебя к домашним делам, даже требовать. Тут пошли конфликты.
Ты всё чаще начала настаивать на том, чтобы делать всё по-своему.
Это желание порой принимает странные формы: то ты месяцами не
до конца закручивала краны, утверждая, будто сделала всё правильно,
но из них капала, а то и бежала вода, то мало поливала цветы, и листья
желтели. Когда я обращала твоё внимание, сердилась: «Бытовуха». Зна-
ешь, думаю, это очень многозначная «бытовуха».
Я была буквально ошеломлена, увидев, вернее почувствовав, что
твои действия движимы неосознаваемыми и неуправляемыми импуль-
сами. Первый раз это ярко проявилось лет в восемнадцать. Утром дого-
ворились, ты делаешь уборку. Ты долго и медленно собиралась. Видя,
что до дела далеко, я решила быстро помыть окна, взяла таз. Заметив
это, ты тут же заявила, таз нужен тебе, будешь мыть полы. Ладно, при-
шлось отказаться от своей затеи, отдала. Взяла тряпку что-то протереть.
Именно эта тряпка срочно понадобилась тебе. И это я выдержала, от-
дала. Не было горячей воды, поставила на плиту большую кастрюлю,
чтобы подогреть воду и помыть посуду. Но и кастрюля зачем-то опять
оказалась нужна тебе… Тут я уже вознегодовала:
– Что у нас одна кастрюля в доме? Зачем она тебе, когда ты моешь
полы?!
А дальше это стало проявляться регулярно в твоих манипуляциях.
Ты росла, проблем становилось больше, в университете понеслось
по нарастающей. Сначала тебе очень нравилось учиться, ты испытывала
восторг: «Не то что в школе». Потом начались практически ежевечерние
рыдания: какие грубые девочки, курят, ругаются матом… Ты претендовала
на роль интеллектуального лидера, но доминировали более нахальные.   
Я слушала, объясняла… Покупка одежды превратилась в настоящую
проблему: выбор методом перебора, я изнывала от хождения по мага-
зинам. Мои слова,  нужно понять, чего хочешь, что важно, качество ли,
ткань, модель, изготовитель, цена, проверенная торговая точка, просто
эмоциональное предпочтение, слабо отзывались в тебе. И я сказала:
покупай сама. Приобрести что-то для тебя теперь событие, и не пото-
му, что сейчас нет денег или я не даю их, а потому, что ты просто не
покупаешь…
Полным потрясением для меня стало, когда, окончив первый курс на
все пятёрки по двум специальностям, которые после долгих мучений всё
же выбрала, ты совершенно забросила учёбу. Прогуливала, сидела дома и
читала художественную литературу. А ты выбрала иностранный язык…
Когда показали сводную ведомость за второй и третий курсы, и я нача-
ла считать академические задолженности, досчитав почти до двадцати,   
и вспомнив о второй специальности, я была близка к обмороку…
Сначала, когда ты была маленькая, я смотрела в тебя как в зеркало. На
первом году жизни у тебя не раз был сглаз, и мне пришлось узнать, что
такое народные методы, как с этим справляются бабушки. Одна меня
даже подучивала. Удивительная бабулька, царство ей небесное. Впервые
увидела её у забора, вся натруженная, загорелая: пальцы – крюки, лицо
в морщинах и голубые глаза – глубокие, ясные, спокойные… «Откуда   
у ребёнка такая высокая чувствительность? – рассуждала я. – От роди-
телей. Значит, от меня»… Теперь, когда ты стала взрослой, я вижу нас
как две противоположности.
В детстве для меня самым большим наказанием был вздох матери.
Она гипертоник, я знала, любое волнение может привести к повыше-
нию давления, головным болям. Испытывала угрызения совести, когда
возвращалась с речки поздно, ведь она может беспокоиться. Школьни-
цей даже шутила, что не сделаю в жизни ничего неправильного, ведь
это не понравится родителям, а я их слишком люблю, чтобы огорчать.
Тебе я говорю о том, что нужно делать, чему важно научиться. Де-
лаю это вовсе не для того, чтобы обидеть, задеть, поругать, а для того,
чтобы ты знала, на что ориентироваться, чтобы быть понятной тебе, и
в моём лице – быть понятным миру: ведь часто преподаватели и другие
люди ждут от тебя того же. Но ты меня не больно-то слушаешь, а ча-
сто и не слушаешь вовсе. Просила, объясняла, уговаривала, а потом в
каких только формах не повторяла: и иронизировала, и ругала, и даже
бить пыталась… Бесполезно… В большинстве случаев ты просто не
слышишь. Не хочешь слышать. Смотрю на тебя: споришь, не прини-
маешь, даже готова расплакаться, а потом в ванную или в свою комнату
запрёшься (сколько раз внутренне я обмирала при этом: если б мне так
сказали, была б готова сквозь землю провалиться), а ты через несколь-
ко минут выходишь – улыбка, лёгкость, как с гуся вода… 
Ты так и не научилась элементарным вещам, которых совсем нем-
ного. Мыть посуду после того, как поешь. Практически каждый вечер
после работы одно и то же: ты у компьютера, и полная мойка за весь
день… Я просила обращаться к человеку по имени, когда после мол-
чания или паузы начинаешь разговор. Не говорить из другой комнаты
или стоя спиной, а развернуться к человеку, подойти ближе, смотреть
в лицо. Так можно видеть мимику, чувствовать другого, более точно
понимать… В ответ на замечания ты упрекаешь меня, что я сама по-
ступаю так не всегда. Да, бывает. Могу ответить и не посмотреть, я
это прекрасно осознаю и этим показываю, что не расположена сейчас
говорить: устала, нет настроения, нет времени или что-то ещё. А ты не
хочешь это замечать. Именно в такие моменты настаиваешь во что бы
то ни стало обратить на тебя внимание, делать по-твоему… Последние
годы прошу тебя умываться до двадцати трёх, чтобы не ходить через
комнату, где я сплю. И что? Сколько раз за последний год ты будила
меня полпервого, полвторого, даже полчетвёртого, когда громыхала,
роняла, сбивала, хлопала дверями, возвращаясь из ванной. Или прыга-
ла в своей комнате среди ночи так, что я просыпалась.
Меня родители не учили ни как дом прибирать, ни как пищу гото-
вить, ни как с людьми разговаривать, ни как себя вести. Мама не умела
учить, считала, мало что умеет, а отец больше интересовался глобаль-
ным. Я просто наблюдала, как это делают они, как делают другие, про-
бовала, что-то присвоила, что-то поменяла, чему-то целенаправленно
училась. Для этого нужно просто раскрыть глаза и уши, и тогда всё
становится понятным.
Ты сама не хочешь замечать, что вокруг, не занимаешься домом, а
когда говорю, что надо, – в ответ претензии. Любые – уместные, не-
уместные. Или ты игнорируешь меня, прячешься, как в кокон, и вре-
менами что-то из него требуешь. Элементарный пример, сколько раз
повторяла: когда в ванной сушится бельё, дверь не закрывай, пусть
проветривается. Но ты упорно закрываешь. А когда напоминаю, есть
дежурное оправдание:
– Я это сделала на автомате.
Но когда делаешь на автомате, ты не в контакте с реальностью, по-
гружена в себя. А я говорю про важность осознания, что делаешь и как.
Я люблю большие пространства, открываю двери: мне хорошо, ког-
да всё единое, общее, когда всё видно. Ты – тщательно закрываешь дверь
в свою комнату и требуешь от меня, чтобы стучалась, когда захожу.
Мне всегда был интересен мир, люди. Я путешествовала со студен-
чества, стараясь использовать всякую возможность: отправлялась в но-
вый город на практику, летала по турпутёвке, скопив летнюю стипен-
дию. Много общалась с разными людьми, ходила всюду, куда можно
попасть. Была лидером, заводилой в школе и в университете. У меня и
сейчас много друзей и знакомых самых разных возрастов. Ты – сидишь
дома. Твой мир замкнулся между компьютером и холодильником...
Знаешь, отчего ещё несколько лет назад я испытывала захлёстыва-
ющую горечь, даже вину перед тобой? Оттого, что у тебя нет брата
или сестры – не сложилось у меня. А двоюродные братья и сёстры
живут в других городах и отношения с ними непростые. У тебя мало
подруг, нет своей компании. У тебя нет друга. Ты одна. Тебе сегодня
исполняется двадцать три года… Долгое время для тебя я была мамой,
подружкой, психотерапевтом. Поняв, стала отпускать, отсоединяться.
Слишком много всего, я не могу заменить весь мир. И не хочу. У тебя
должна быть своя жизнь.
…Не стала говорить, несколько месяцев назад, кажется, это был конец
марта или начало апреля, я возвращалась с нашего рынка. Вечерело, шла
по тротуару рядом с соседним домом, обвешанная пакетами с продукта-
ми, как ёлка игрушками. На душе грусть – у тебя куча хвостов, впереди
защита… Вдруг рядом за спиной мощный резкий удар: в бордюр на вы-
сокой скорости врезалась машина. Вздрогнула, похолодела, обернулась:   
в машине молодёжь, громкая музыка, хохот. Непроизвольно вырвалось:
– Идиоты.
И пошла дальше, не сбавляя шаг. Когда поравнялась со встречным
мужчиной, он произнёс:
 – Женщина, а вы понимаете, что были в двух шагах от смерти…
Его величество Случай. Мою жизнь спас высокий бордюр. В маши-
не за рулём сидели, может быть, обкуренные, а может быть, подогретые
алкоголем мальчики… Мы все ходим под Богом…
У меня всегда был интерес к мужчинам, и вовсе не обязательно, что
это отношения, ведущие к постели. Отношения бывают самые раз-
ные. У меня есть друзья и на сегодняшний день бывшие партнеры. Ты
одна… Зачем упускаешь время? Печально смотрю на твоё неухожен-
ное тело: заросли под руками, ноги хоть и мажешь, но их показывать
на улице нельзя. Нет времени? Нет средств? Есть всё. Ты просто не
занимаешься собой.
Однажды вечером, когда не было обострения в отношениях, я легла   
в постель, и подошла ты, не просто чмокнув в щёчку, а сделала это
очень чувственно, нежно, стала прижиматься щеками. Я готова была
провалиться в ящик дивана. Это были чувства, явно неуместные между
матерью и дочерью. Не я их адресат. Зачем подавляешь в себе прояв-
ления пола? Зачем подавляешь в себе сексуальность? Это не достоин-
ство. Это стремление отгородиться от одной из самых приятных сто-
рон жизни.
Я умею, когда нужно, укрощать свои желания и переносить их реа-
лизацию на более подходящее время, ориентируясь на дело. Мне ин-
тересен процесс, но я помню о результате. Ты – заявляешь и не дела-
ешь. Не ты ли говорила после обучения в Окленде: хорошо бы ходить
заниматься английским, чтобы не забыть. И – никуда не пошла. Ты
выбрала японский язык, ради него поступила в университет и именно
его запустила, осталась без диплома. Ты живёшь жизнью тела: спишь
до десяти-одиннадцати, ешь и пьёшь, слушаешь в наушниках музыку и
прыгаешь. В твоей жизни остался только компьютер. 
У тебя не всё получается самостоятельно, и ты отказываешься от по-
мощи других. Это очень откровенно проявилось во время последней
поездки в Китай. Я и поехала ради того, чтобы что-нибудь купить тебе,
хотелось, чтобы присмотрела платье на выпускной. Да, там трудно вы-
бирать, но с тобой рядом был переводчик и я. А ты сердилась, говори-
ла, мы мешаем. Но именно в тот день были сделаны все твои покупки.
А потом за полтора дня ты только и смогла приобрести зонтик. Со-
трудничать с  другими не хочешь, а сама ещё многое не умеешь. Сей-
час та же ситуация повторяется с дипломами: ты отказалась от помощи
дипломных руководителей, просто к ним не ходишь. Однажды выдала,
мол, не хочешь надоедать. Глупость. Это их работа. Это – нормально.
Ненормально взваливать на себя то, что не по силам. Ты лишь один
раз была с текстом основного диплома на предзащите, не показав его
руководителю. Мне же рассказываешь, какие она сделала замечания…
Ты лжёшь, лжёшь, лжёшь. Ложь разрушает того, кто лжёт, ложь
разрушает того, кому лгут…
Даже когда плохо, даже когда трудно, у меня остается ясным рассу-
док, я действую по плану, заранее продуманному до мелочей. Чувства –
чувствами, а дело – делом. Действую, как надо, и получаю результат…
Ты же стала путать свой иллюзорный мир с миром материальным,
придумывать то, чего нет. Посмотри: ситуация повторяется. Когда от-
крылось, что ты запустила учёбу, я объясняла, нужно спешить сдать за-
долженности, пока идёт сессия, пока преподаватели не ушли в отпуск.
Ты отговаривалась, дескать, успеешь. Потом, когда спросила, как дела,
ответила, что их уже нет. У меня всё ещё стоят перед глазами наши не-
давние разговоры о том, что нужно срочно идти разговаривать с дека-
ном, сдавать долги, встречаться с руководителем, чтобы она проверила
текст второго диплома. Ты ничего не сделала.
Если после первого раза ты ушла в академический отпуск, то после
второго тебя отчислили. Всё идёт по нарастающей. Так жизнь учит. Для
того, кто не усваивает уроки с первого раза, они становятся более жёст-
кими. Не исключено, что если ещё, не дай Бог, окажешься в подобной
ситуации, и не важно кто – я или другой человек – будет стремиться вер-
нуть тебя в реальность, а ты упорно станешь отрицать то, что есть на са-
мом деле, это может привести куда как к более серьезным последствиям.
Ты как-то спросила, в чём смысл жизни, и осталась недовольной:
среди утренних сборов я быстренько не доложила тебе. Смысл часто
ищут всю жизнь. Смысл у каждого свой. Для меня смысл настолько
интимен, что даже не хочу оглашать. Скажу лишь о ценностях, что
важнее всего. Дом. Дом для меня тогда дом, когда в нём чисто, тепло и
есть горячая домашняя еда. Мне важны человеческие взаимоотноше-
ния, когда люди ориентированы на понимание, опираются на общее,
а не ищут, что их разделяет, когда способны к сотрудничеству, а не
занимаются индивидуальным самоутверждением.
Сначала я недоумевала от твоих детских странностей. Потом раз-
дражалась: не люблю целыми днями ходить по магазинам, а потом
уговаривать надеть новую вещь. Когда начались манипуляции, испы-
тывала растерянность. Каждый раз мне нужно было время, чтобы успо-
коиться, привести себя в равновесие, вновь настроиться на позитив-
ный лад. Cколько раз было: только созрела готовность вновь говорить
тебе «доченька», целовать в щёчку, как вновь получала под дых… Чем
ты только не шантажировала меня, как только не манипулировала: «Ты
мать, ты должна». Предъявляла претензии, дескать, разговариваю не с
той интонацией. Даже объясняла мне, что думаю не так и как нужно
думать. В такие моменты я чувствовала, как кто-то стремится изъять
сегмент моего сознания и заменить его другим, чужим, не моим. Жут-
кое состояние, когда, кажется, ещё немножко – и можно сойти с ума…
Я никогда не стремилась что-то диктовать тебе. Это и невозможно
при твоём стремлении хоть неправильно, неэффективно, но делать
по-своему. Не знаю, откуда у тебя тяга к проявлению собственной ин-
дивидуальности и самоутверждению в такой форме. Не хочу сказать,
что это совсем плохо, ведь зачастую так проявляется уникальность каж-
дого из нас. Но хочу сказать: не нужно изобретать велосипед, когда это
уже кто-то сделал. Сэкономив силы и время, их можно направить на
что-то другое.
Мне пришлось много биться, чтобы вылезти из нищеты и чтобы
больше не звучало «нетути». Я тащила на себе работу и бесчисленные
подработки, дом – все закупки, приборки, ремонты, приготовление
пищи, стирку. Единственное, чему всё же научилась ты, убирать квар-
тиру и готовить себе пищу. Обо мне вспоминаешь редко, даже когда
об этом прошу. Дырки на твоей одежде до сих пор зашиваю я. Твоё
бельё стираю я. Это мне стыдно, когда под брюки ты надеваешь рва-
ные колготки, собираясь на физкультуру. Объясняла:
– Мне трудно. Учись так, чтобы у тебя была стипендия, свои кар-
манные деньги.
Ты сидишь дома. Ещё год назад час-два могла проводить, запершись   
в ванной. Как-то созналась: там воображаешь, фантазируешь. Теперь
часами скачешь, надев наушники, днём, ночью. Ложишься спать позд-
но ночью. Встаешь почти в обед.
Я столько отрыдала бессонными ночами… Вглядывалась в себя:
что на самом деле хочу от тебя? По большому счету – ничего. Лишь
хочу быть спокойной за тебя, чтобы ты была социально адаптивной:
полностью обслуживала себя, ухаживала за собой, умела делать то, что
необходимо делать по дому, общалась с людьми, имела хорошую ин-
тересную профессию и работу, свою семью… Это для тебя, не для
меня. Значительную часть своей энергии ты тратишь на противостоя-
ние мне. По любому поводу и без повода. Любой разговор превраща-
ешь в спор. И самое печальное, настроена противостоять миру. Ещё
бабушка тебя прозвала перевёртышем. Она как в воду глядела, когда
произнесла:
– Ох, и намучаешься ты с ней.
Было время, ты признавала свою неправоту. Потом заявила, что не
будешь извиняться. А дальше – больше. Видя мои мучения, изрекла:
– Я не буду тебя жалеть.
Знаешь, жалость мне не нужна – ни твоя, ни чья бы то ни было.   
Я вы-дюжу, справлюсь. Такие слова говорят о тебе. Ты сама сознаёшь-
ся, что не хочешь сопереживать, становишься холодной. А ведь это и
отличает человека от робота, это и есть человечность! А отказываясь
от моей помощи, поддержки, ты фактически отсекаешь меня от себя.
Я единственная, кто связывает тебя с родом. В моём лице ты отсекаешь
энергию рода. Нашего рода.
У меня на работе не сахар, всякое бывает, особенно в последние не-
стабильные годы: приходила порой очень поздно, уставшая, вымотан-
ная до такой степени, что дрожали руки и ноги. Да, были вечера, когда
ты готовила ужин, но куда чаше меня встречала немытая посуда и твои
концерты… Заметила, инстинктивно точно ты чувствуешь ситуации,
когда я особенно ослаблена: сильно устала, не отошла от инъекций.   
В таких случаях ведёшь себя особенно изощрённо. В конце концов
стала замечать, что при виде тебя вся поджимаюсь, словно жду удара,
хочу спрятаться, уйти. Ты измучила меня – и включился инстинкт са-
мосохранения.
…Как-то проплакав ночь, утром проснулась с отчётливым знанием:   
в прошлой жизни ты жила в Афганистане и была муллой. Он не брал   
в руки оружие, но он пошёл за своей воинственной паствой и был убит
русскими солдатами. Я сказала о мулле, но на тебя это не произвело
впечатления... Для меня – это знание, в котором нет сомнения. С этого
момента, как пазлы, срослось в единый рисунок многое из того, что я
замечала раньше, но чему не находила объяснений. Малышкой при
всякой возможности я везла тебя в коляске к обелиску солдат, павших
в Афганистане, недоумевая, зачем иду именно туда, в такую даль. В пе-
лёнках перед сном и в момент пробуждения ты кряхтела так, как может
кряхтеть большой, грузный мужчина. Я шутила:
– Наверное, в прошлой жизни она была здоровенным мужиком…
 Ты родилась вся волосатая, и сейчас на ногах волос больше, чем
обычно бывает у женщин. Не в кого: у меня волос нет, у твоего отца
они были умеренные.
Однажды, когда тебе было чуть за год, ты сидела с нами за столом и
что-то ела сама руками, потом посмотрела вокруг – мы не успели соо-
бразить, в чём дело, как стала вытирать руки о волосы. Мы с бабушкой
расхохотались. Кажется, по радио, я слышала: раньше в разных стра-
нах, в том числе мусульманских, было принято вытирать руки о волосы.   
А жирные руки расцениваются как признак сытости, того, что чело-
веку есть что покушать… Теперь ты не вытираешь руки о волосы, но
мне надоело протирать вечно засаленные ручки дверей. Когда ворчала
на это, ты не согласилась, дескать, все за них держатся. Но я никогда
не опираюсь на кафель в ванной, не прикасаюсь к стёклам на окнах и
зеркалам, холодильник открываю только за ручку. Ты даже обеденный
стол после себя умудряешь оставить в жирных пятнах.
А твой отказ ходить по дому в тапочках не одного ли ряда? Летом
ноги потеют, на паркете остаются следы, он становится затоптанным,
грязным. Ты много прыгаешь, от потных ног на коврах появляются
катыши – опять мусор. Я испытываю недоумение и брезгливость, ког-
да вижу, как на грязные ноги ты надеваешь туфли или босоножки, –
это значит, они внутри становятся грязными. Не оттуда ли, из Афгана,
твоя способность жить в грязи – грязный подоконник, клубы пыли и
волос на полу в твоей комнате, которые сама убирать не любишь, а мне
не даёшь. Ну, ладно лето. А как же в остальные времена года, Россия
не тёплый Афганистан. Это значит, ноги хоть в носках, но в холоде…
Не знаю, есть ли в Афганистане резкие перепады температур днём и
ночью, как, например, в пустыне. Но могу предположить, если это так,
вероятно, затея с закаливанием оттуда же.
И не след ли предшествовавшего воплощения в теле мужчины твои
трудности в том, чтобы начать ухаживать за лицом, пользоваться ма-
кияжем. Не оттуда ли твоё пристрастие к брюкам. Думаю, его не объ-
яснить только растительностью на ногах. Редкий случай: ты сама при-
знаёшь свою практически идеальную фигуру, но не умеешь одеваться
женственно.
Не оттуда ли твоя жадность к еде с грудного возраста. Твоя фраза
«Мама, нам подарили раффаэлло, но оно кончилось» для меня сим-
волична. Ты всегда стремишься побыстрей съесть самое вкусное, со-
вершенно не думая о завтрашнем дне. Уже взрослой ты привела в шо-
ковое состояние мою сестру, одна схарчив у неё за вечер приличный
кусок прессованного мяса. Да, ты спросила, можно ли попробовать.
Она разрешила. И ты захаживала в холодильник несколько раз, пока
не оставила сало и шкурку. А потом мучилась животом… Когда было
трудно с деньгами, единственное, что я могла позволить по максиму-
му, – арбузы. Помнишь, как ты ела их до такой степени, что не могла
дышать.
Не оттуда ли, с одной стороны, желание владеть всеми игрушками
мира, а с другой – вечные сложности с гардеробом: ты носишь годами
зимой и летом одно и то же, не используя даже то, что есть. И с каким
трудом я переодевала тебя маленькую... А твоя неосознанная борьба в
доме со всем новым, красивым. Получается так, что ты портишь его до-
рогие части: то уронила в новую ванну щипцы и сделала отметину, то
уронила ковш на паркет и на видном месте теперь огромная щербина,
то на пластмассовый корпус телевизора поставила свечу, и теперь всем
видно, что она там была.
След голода, нищеты, грязи и претензия на знание истины, доми-
нирование, право поучать и наставлять… А что эти черты в тебе есть,
замечают и другие. Несколько лет назад я довольно часто приглашала
в дом приятельниц – по разным поводам, в разном составе. Но одно
оставалось неизменным: пока я суетилась с угощеньем, ты брала бра-
зды правления и вела себя как хозяйка, направляя беседу. Однажды за
столом, где сидели тётеньки с хорошим жизненным опытом, которые
по возрасту не то что в матери годились, в бабушки, одна из них под-
мигивала мне: как ловко девочка перетягивает одеяло на себя и даже
верховодит. Не оттуда ли претензии на роль лидера в группе, что обер-
нулось противоположностью: фактически ты стала изгоем. Не оттуда
ли твоё нежелание кропотливо и каждодневно трудиться: паства обес-
печит еду. Но я – не паства. Не оттуда ли отсутствие всякого желания и
действий по поиску работы. Леность и неумение организовывать своё
время, нежелание принять ответственность за свою жизнь, медвежо-
нок Исусик, не оттуда ли родом?... Коран ли, Тора, Библия – опора
на любые тексты, объявленные святыми, на каноны любой религии
– идеальная ширма собственной личностной неуверенности и само-
недостаточности.
Это то, что я получила как знание. Но есть другой реинкарнаци-
онный след, след наших встреч. Не знание, а что я вспомнила сутью
своей, фибрами души, прочувствовала и долго не могла понять, с кем
связано. Помогли.
…Средневековая Европа. Тесный глухой дворик, ограждённый сте-
нами каменных домов. Я тогда жила как мальчик лет десяти-одиннадца-
ти. Весна. С ровесником мы гуляли во дворе. Уже несколько лет как наша
семья потеряла отца, его убил рыцарь. Это было, скорее всего, неожи-
данное нападение по завершении турнира, когда соперник остался не-
доволен исходом, злобствовал и не мог остановиться... Мальчик видел,
как на противоположном краю двора появился рыцарь на коне. Он был
в неполном снаряжении, но с копьем. Заметив мальчика, он подъехал
и с ходу вонзил копьё. Оно вошло в область лёгких. Расширившиеся
от удивления глаза мальчика, направленные на рыцаря, безграничное   
недоумение: «За что?». Нарастающее ощущение першения и труд-
ность дышать от крови, заливающей лёгкие. В этот момент, неотрыв-
но глядя на рыцаря, мальчик присоединился к его состоянию: страх,
дикий, перекрывающий разум, леденящий страх за свою жизнь «Выра-
стет щенок – убьёт»… Это он убил отца и теперь больше всего на свете
боялся мести. Боялся, что будет стареть и слабеть, а мальчик – расти и
набирать силу.
Не этот ли страх из подсознания, из глубины руководил тобой, ког-
да в детстве заявила, что ты меня убьёшь…
Мы встречались и в других воплощениях. Я была барыней, а ты при-
слугой. Это была девица себе на уме, мало чего умевшая делать руками,
плохо слушавшая распоряжения, и даже втихаря портившая домашнее
имущество (не хозяйку, так части дома – не след ли рыцарский памяти).
Её много и часто ругали, наказывали. Даже прислуга посмеивалась над
ней… Сейчас пишу и вспомнила, как в начальной школе зимой ты
осталась в городе и ходила в пришкольный лагерь. Как-то вас вывезли   
в пригород погулять и покататься. Потом ты довольная рассказывала:
– Я была первая клуша... 
Видно, кто-то из педагогов так назвал за то, что тормозила, на горке
была последней. Пришлось объяснять: клуша – это нехорошо.
Барыне это тоже не нравилось, она временами не только ругала, но
и могла ударить. А порой защищала от слуг, но не в силу великодушия,   
а потому, что хотела показать: в доме может судить только она…   
(И сейчас своим поведением периодически ты провоцируешь меня на
те старые реакции!)
Вспомнив твою рыцарскую жизнь, я задалась вопросом, откуда у
него был такой дикий страх, такое недоверие к людям, к миру, что за-
ставляло поступать столь подло. Ответ не заставил долго ждать, спа-
сибо Небу, показали… Ещё одна более ранняя жизнь: юноша на ко-
стре, он кричит, он страдает от жара огня, он в полном отчаянии, ведь
ничего плохого не сделал. На нём странная одежда – обувь типа сабо,
но с вытянутыми загнутыми носками, что-то типа трико и широкая ко-
роткая юбочка. Я поняла, это паж, мальчик паж, хороший безвредный
мальчик. Его оговорили, оболгали, чтобы убрать с пути для кого-то
другого. Он очень хотел жить, ему были чужды интриги, колдовство,   
в котором обвинили. Он пострадал ни за что…
Твоя нынешняя жизнь соткана из противоречий. Ты долго не хотела
взрослеть. Не хотела до такой степени, что затянулось физиологиче-
ское созревание. У меня месячные начались поздно – в четырнадцать,
у тебя – в девятнадцать, и то после курса иглоукалывания. И сейчас
ты сделала всё, чтобы за шесть лет так и не получить образование, а
оставаться ребёнком, сидеть у мамы в подоле. И больше думаешь не об   
ответственности взрослой жизни, самостоятельной работе, а как по-
дольше сохранить юный облик.
Я всегда говорила тебе «доченька». Когда всё чаще начались фоку-
сы, ты стала обрывать меня:
– Я тебе не доченька.
Ты не даёшь мне чувствовать к тебе тепло и проявлять его. И я пе-
рестала говорить так. Но по-прежнему забочусь о тебе – готовлю, сти-
раю. А теперь ты обижаешься, что к другим я отношусь добрее, чем к
тебе. Упрекаешь, дескать, даже цветы и рыбки для меня значат больше.
И тут же бурчишь, что, позавтракав, оставляю стол накрытым для тебя,
требуешь не делать этого. А сколько раз до этого ты рыдала:
– Я никому не нужна!
Ответь себе честно: а тебе кто-нибудь нужен?
Это ты захотела изучать иностранный язык, и ты запустила его. Как
не предостерегала тебя, что ни говорила, ты только отмахивалась от
меня как от назойливой мухи. Ты осталась без образования, ради кото-
рого поступала в университет, – ведь основная специальность нудная
и скучная.
Ты стремишься доминировать в любом разговоре, даже поучать в
том, чего не знаешь сама. И это ты не веришь в свои силы, обесцениваешь
себя. Ты с детского сада не хочешь включаться в социальные отношения,
бежишь от них, теперь спряталась дома за компьютером. И не хочешь
признаться себе в том, что отгородилась от людей, от мира! Периодиче-
ски лишь отпускаешь едкие реплики в адрес одноклассниц, дескать, та не
особо умна, другая вечно занята, третья с азером связалась… Конечно,   
у них есть свои сложности, но первая совершенно адекватна, окончив
один институт, получает второе высшее образование, сама зарабатыва-
ет деньги. Другая – хороший состоявшийся специалист. Третья – име-
ет опыт семейной жизни.
Часто повторяешь, мол, хочешь, чтобы всё было идеально – и в учё-
бе, и во внешности. В перфекционизме мало хорошего. Но куда хуже,
когда за словами нет действий. Одни разговоры и полное отсутствие
организации своей жизни: для тебя проблема даже вовремя приехать на
занятия. Говоришь одно, делаешь другое. Сколько раз было: «Сейчас
поем и сяду заниматься». Вместо этого садишься за компьютер всё...
Временами жалуешься: то сердце болит, то почки, то дыхание сби-
вается, придумала грибок. Как этого не будет, ведь внутренний хаос
формирует телесное самочувствие… А после Новой Зеландии и во-
все выдала:
– Мне в Окленде было хорошо, но я себя держала в стрессе, чтобы
не расслабляться.
Я опешила. Не отпускать себя, мучить, даже когда хорошо – это не
просто мазохизм, явные признаки внутренней программы самоуничто-
жения… Призадумалась. Стала искать истоки. Из нынешней жизни у
меня лишь одна версия: это мог запечатлеть плод... Да, когда я осталась
одна, у меня бродили разные мысли. Я знала, многие делают аборты,
расспрашивала об этом, советовалась и решила посмотреть, как это,
мне даже выписали направление. И всё время прислушивалась к себе.
И чем больше прислушивалась, тем явственнее понимала: нет, просто
не подпущу к себе медиков, не дамся… А мне было о чём беспоко-
иться. Дети не входили в мои планы, я хотела пойти в рейс, чтобы
заработать на квартиру. Для этого даже сменила место работы. Сначала
меня попросту обманули, затянув в береговую библиотеку. Настояла,
уволилась, стала проходить медкомиссию. И тут гинеколог постави-
ла странный шифрованный диагноз. С карточкой отправилась в одну
из лучших поликлиник города, где работала сестра. Она по великому
знакомству показала карточку опытнейшему врачу, и та, не проверяя,
сообщила, что у меня венерическое заболевание, и назначила лечение.
Я была в шоке: стыд, позор. Но ещё больше не верила. Начала пить   
лекарства – день или два, а потом их просто выкинула, даже помню
где – в общественном туалете. Я чувствовала, это что-то другое... По-
просила об обследовании. Медицинская ошибка: перепутали вензабо-
левание и ранний срок беременности. Когда, потрясённая, спросила
доктора, могу ли рожать, ведь лекарства содержали ртуть, та ответила:
–  Что только не делают женщины, чтобы вытравить плод, а потом
рожают. Рожайте под свою ответственность…
Вот такая медицина. Я интересовалась, есть ли ранняя диагностика
патологии. Тогда начинали вводить ультразвуковое обследование, но,
как оказалось, оно не давало и не даёт точной диагностики, одно об-
лучение. 
Стеклось всё сразу: меня уволили с работы и сделали запись в
трудовой книжке, я не могла пойти в рейс, у меня не было жилья…
С трудом нашла адрес папаши, он к этому времени уехал из города,   
и вызвала на переговоры. Прошли считанные недели, как мы виделись,
но он спросил, кто это, не узнавая… Я задала ему только один вопрос:
– Как ты отнесёшься к тому, что я стану мамой?
Ответа не последовало. Как сообщила телефонистка, он бросил
трубку и ушёл. И потом не вспомнил ни о тебе, ни обо мне. А ведь
ему говорили, что ты есть, он прилетал в наш город. И это он просил:
«Роди мне сына»… Раньше даже вспомнить об этом без слёз не могла.
Хранила как страшную тайну. А сейчас заметила, пишу – и ни слёз, ни
сильных эмоций. Отболело… Пусть это останется на его совести.
Увидев в тебе программу самоуничтожения, я стала компенсировать
то, что идёт через меня. И, похоже, мне хоть отчасти это удалось: вечером
совершенно неожиданно ты подошла и поцеловала меня перед сном,
хотя давно этого не делала. А утром не пошла на занятия. День ушёл   
в никуда: смотрела мультики, после в дождь и слякоть отправилась гу-
лять на улицу, объявив, что переводом займешься на следующий день.
…Мы познакомились с ним в приёмной генерального директо-
ра компании. Я зашла узнать, как попасть на приём, а он болтал со
знакомой, которая исполняла обязанности секретаря, почти возлежа
в кресле. Он был ярким, с огромными глазами, во всём облике чувст-
вовалось что-то брутальное. Хотя я видела, он уже потрёпан жизнью.
Услышав, что собираюсь в рейс, стал разубеждать. Для того, чтобы
показать: судовые условия и грубая рыбацкая компания не для меня,
даже водил на экскурсию на плавбазу. Считал, я худенькая, и носил на
работу кефир, пирожные. Водил в кино. И закрутилось… Он носил-
ся со мной как с хрустальной вазой, повторяя, что я моложе и лучше
его. Понимала, мне он не нужен, но остановиться не могла. Меня за-
сасывало, как в воронку. Даже подруге послала телеграмму: «Приезжай
скорей, делаю глупости»... Он рассказывал: его бабка и дед цыгане, дед
украл её из табора. Отец славянин, а мать цыганка. На флоте его звали
чёрным генералом и, видно, не только за внешность, в изоляции люди
очень остро чувствуют душу другого. Меня буквально повело, когда в
отделе кадров услышала:
–  Рвач и хапуга.
 Он набрал ценз капитана дальнего плавания и улетел в другую стра-
ну, на другой край света… Твой отец сидх, неосознанный сидх по кро-
ви, сидх в вульгарном смысле этого слова. Сидхи – люди, специально
развивавшие необычные способности, чтобы потом манипулировать
другими. Цыгане всегда этим отличались. Почему беру на себя дер-
зость так утверждать? Я видела его душу. Это произошло неожиданно:
однажды ночью проснулась в холодном поту от животного ужаса. А
даже на тренировках я никогда не потела! У меня сохранилась запись:
«апрель 1987». Именно после потрясения той ночи я стала записывать
сновидения. Никакие кошмары и преследования ни в каком сновиде-
нии с тем, что пережила тогда, сравниться не могут. Это было не сно-
видение, это была реальность, дикая ужасающая реальность. Дословно
из блокнота. «Физическое ощущение, что вот-вот меня накроет что-то
ужасное, чёрное. Держит за кисти рук, прижало к постели. Такое чув-
ство, вот-вот изнасилует. Ужас. Животный страх, который я никогда не
испытывала в жизни. Кошмарное пробуждение. Страх, голова болит...
Даже боязно уснуть вновь, хотя в комнате не одна. Холодные руки».
При случае обмолвилась с иронией:
– Повелась с тобой, и приснилось, что сатана хочет изнасиловать…
На что услышала:
– Да, я хочу тебя сонную…
Его нисколько не смутил облик... Он сам несколько раз упоминал,
что в рейсе во сне его периодически преследует всякая ерунда. А то
начитался Эдгара По, ночью такого насмотрелся, что пришлось выхо-
дить на палубу.
Меня ошеломило и то, что я стала видеть. Я стала видеть грядущие
события. Однажды в сновидении увидела себя в поезде: идёт провод-
ница, а у меня нет билета. Я испытывала очень сильные эмоции, была
обескуражена и ещё больше недоумевала: такого не может быть по
определению, я всегда покупаю билеты заранее… Не прошло и неде-
ли, как собралась к родителям, купила билет, села в поезд. Подходит
проводница, открываю кошелёк – билета нет. Я забыла его перело-
жить... Всё один в один как в сновидении, вплоть до расположения
полок. Только эмоции слабее… Пришлось бежать в кассу, покупать
другой, благо успела… Другой раз в бодрствовании боковым зрением
на столе ясно увидела букет ромашек. Прошло буквально минут пят-
надцать-двадцать, заехал с дачи твой крёстный и привёз ромашки…
Во времена тотального материализма, недавно сдав зачёт по науч-
ному атеизму, я была совершенно не готова к такому. Просто не ве-
рилось, что со мной это может быть... Способность оставалась во мне
до тех пор, пока ждала, надеялась, что придёт. Постепенно дар стёр-
ся, хотя по-прежнему бывают вещие сновидения. Недавно узнала, что
такие способности обычно раскрываются у женщины через мужчину,
наделённого особой энергией.
А теперь я хочу, чтобы ты знала то, о чём никому никогда не обмол-
вилась и словом. Слишком остро и запредельно всё… Когда родила,
ещё на столе спросила:
– Кто?
– Девочка, – произнесла акушерка.
– К несчастью, – вырвалось у меня…
И даже не договорив фразу, стала понимать весь её ужас… Я не-
доумевала, как могла такое брякнуть, ведь ждала тебя, билась за тебя,
берегла тебя… И тут же стала оправдываться перед врачами, а они мне
рассказывать, как хорошо, когда девочка…
Как-то одна из приятельниц рассказывала, когда она была беремен-
ной, временами забывала о своём состоянии и, случайно увидев себя
на улице где-нибудь в витрине, удивлялась своим формам… Никогда
не понимала, как такое может быть, ведь я помнила о том, что бере-
менна даже во сне. Однажды мне приснилось, что какие-то люди попа-
ли в беду, тонут. Я – комсомолка, активистка, спортсменка, прекрасно
плаваю и ныряю. Видела, нужна помощь, но помнила: я беременна, я
не могу, мне нужно беречь ребёнка, надо кого-то позвать. И сама себе
удивлялась во сне...
Вот ещё одна запись из блокнотиков. «Июль 2000. Мы с В-й идём
куда-то по широкой дороге. Впереди люди. Говорю: «Здесь ровный
участок, всё видно, я пойду вперёд и на перекрёстке подожду тебя».
Дохожу до перекрёстка, а там всё резко меняется, оказываюсь в совер-
шенно другом месте, как в другом измерении. Какая-то просёлочная
дорога, по ней едет автобус с сельскими людьми, он не останавливает-
ся и не берёт меня. Возвращаюсь к развилке. Но В-ы нет и нет доро-
ги, по которой я пришла. Совершенно другое место. Смотрю: справа
мост, под ним железная дорога. Я потрясена, как могла её оставить.
Ужас, дикий животный крик: «В-а!» Это вопль из глубины, это древнее,
дремучее... Я вспомнила всё, во что верую. Отдалась интуиции, зверю
в себе и пустилась искать дочь… Почему-то сажусь в электричку. Еду,
кажется, пытаюсь расспрашивать людей, не видели ли В-у. И мысль: её
забрали какие-то сельчане, всё нормально, но сейчас надо найти её…
Р.S. Я никогда раньше не испытывала столь глубокого, инстинктивно-
го чувства материнства, чувства на уровне живота».
Другая. «02 ноября 2000. Я потеряла В-у, когда мы находились где-
то вроде огромного многоэтажного магазина. Сначала надеялась, что
объявят по радио и она подойдёт к фонтану. Но её не было. И к концу
дня не было. Отчаяние нарастает… Ходила кричала, звала… Нет…
Потом решение: почему ищу одна, надо заявить в милицию и чем бы-
стрей, тем лучше. Может быть, её украли… Ощущение довольно не-
приятное, хотя и во сне осознаю, что сюжет повторяется…».
Я даже мысли не могла допустить, что потеряю тебя. Хорошо пом-
ню, как в первом сновидении понимала: обычных умений человека
недостаточно, это какие-то другие неведомые мне миры. Но, чтобы
найти тебя, я решилась на это: опустилась куда-то в глубину, совер-
шив нечеловеческое усилие, испытав нечеловеческие чувства, проявив
нечеловеческие свойства… От этого надрыва проснулась… Даже не
поняла, что получилось, встретились ли мы. Поняла лишь, что залезла
куда-то в запредельное. Но я не видела другого выхода. Сознанием не
знала, не понимала, что сделала. Но не сделать не могла... А потом
старалась никогда об этом не вспоминать.
Ещё одно примечательное сновидение связано со временем, когда
мы уже жили на нынешней квартире, но до ремонта. Я не нашла, но
оно где-то записано… Снилось, что ночью захотела в туалет, встаю,
иду и в прихожей оказалась под воздействием какого-то страшного
аморфного чудища, забравшегося в кухню под окно. Оно действовало
парализующе, я не могла сделать и шагу. Меня раздражало, что в моём
доме невесть что, меня раздражало, что в моём доме мне препятствуют,
хозяйничает оно, а не я. И, собрав все силы, я всё же шагнула…
После ремонта, когда в кухне оборудовали твою комнату, именно
под окно ты предложила поставить диван, на котором спишь. И после
ремонта наши отношения предельно обострились... Когда я увидела
сводную ведомость по успеваемости, испытала очень похожие ощуще-
ния. И всякий раз, когда узнаю, что ты не пошла в университет и ни-
чего не пыталась сдать, тело становится обмякшим, руки опускаются,
ощущения притупляются, словно испытываю лёгкий паралич...
Интересно получается: я тебе – поездку по духовным местам Индии,
ты мне – академический отпуск. Ведь я хотела лететь одна, но ты изрекла:
– Ты решишь свои проблемы, а я?
И после того, как мы двадцать один день пробыли в одном из самых
знаменитых в мире индийских ашрамов, жили как у Бога за пазухой,
именно после этого из круглой отличницы ты стала круглой двоеч-
ницей. Стали лавиной нарастать конфликты… Что произошло? На-
верняка ты знаешь или догадываешься, ведь как-то обмолвилась, что
предала Учителя... Я тебе вторую поездку – учить английский в Новую
Зеландию, ты мне – отчисление с языковой специальности. Не правда
ли, странная закономерность. Я из шкуры вон лезу, зарабатываю день-
ги, экономлю на чём можно и нет… Ты же, вернувшись, спросила:
«Когда Япония?» Не верх ли цинизма…
Но вспомни, ведь с детства ты отличалась рассудительностью, какой-
то спокойной основательностью. Даже учительница удивлялась твоей
выдержке. Во 2 классе её подменяла другая и поставила тебе низкую
оценку. Ты спокойно ответила, она не поняла… Где теперь это? Это ты   
с 3 класса стала сама ездить на поезде к бабушке: я сажала тебя на одной
станции, она встречала на другой. А это восемь часов пути. В 5 клас-
се ты сама по книге для девочек научилась жарить блины, ведь ты их
любишь. И жаришь прекрасно, лучше меня… Это тебя школьницей я
могла спокойно оставлять дома, когда вынуждена была на два-три дня
отлучаться, чтобы зарабатывать… Это у тебя способности к языкам: ты
можешь легко улавливать самые разные модуляции голоса и копиро-
вать его. Ты сама выбрала японский, и сначала у тебя всё получалось...
Когда хочешь, ты можешь готовить. Ведь это ты, чтобы доказать свои
возможности, сама приготовила блюда на Новый год. Накрыла стол
в мой день рождения, даже испекла торт... Ты долго не отрывалась от
телеэкрана, даже говорила: «Мой дружок телевизор», но сумела полно-
стью отказаться от него, и даже ворчишь, когда в пару месяцев раз я
всё же включаю… У тебя две ступени Рейки. Это прекрасная возмож-
ность пополнять себя универсальной космической энергией. Пользуй-
ся этим чаще!
Ты умела очень тонко чувствовать меня. И это не выдумка. Помнишь
это, опять обращусь к блокноту. «На 02.02. 2001. Тяжёлая ночь. Сплош-
ное расстройство, слёзы. Не помню, было ли сновидение. Но больше
всего меня поразила В-а: когда уходила, она проснулась и пошла в туа-
лет. Говорит, был плохой сон, тебе было плохо, и я много плакала. Вече-
ром опять расплакалась: «Мне без тебя плохо. Я переживала, ждала тебя.   
Я хочу, чтобы ты была счастлива, тогда буду счастлива и я. Почему ты
не замужем». Поразительно, как она чувствует меня. Часто замечаю,
фактически у нас одни и те же мечты, одни и те же желания…».
Знаешь, почему я не замужем? Когда ты родилась, долгое время я и
думать не могла о мужчинах, подпускать к себе. Казалось, так предам
тебя. Делали предложения – я отказывалась, хоть ты и просила папу.   
А потом меня многое не устраивало в тех, кто был рядом. И я чувство-
вала, что сильнее их.
Откуда черпала и черпаю силы, когда трудно? Вспоминаю роди-
тельский дом, двор, цветы, наш огромный тополь. Вспоминаю запах
ночной красавицы тёплыми вечерами, душистого табачка. С родитель-
ским домом у меня связано много светлых чувств. Конечно, бывало вся-
кое, но всегда оставалось неизменным чувство защищённости, тепла,
поддержки. В юности и позже старалась запомнить такие моменты.
Как-то студенткой поздним вечером стояла с мамой и папой на нашей
маленькой станции в ожидании поезда: под ногами деревянный пер-
рон, рядом огромные деревья с блестящими в электрическом освеще-
нии листьями, запах травы, высокое-высокое звёздное небо, отец, всег-
да рассказывающий что-нибудь вычитанное из книг. Так хорошо…
Уже взрослой, когда летом спала в коридоре, помню, как однажды
вечером старалась продлить в себе чувство дома, глубокое состояние
домашней благодати: на улице шумел дождь, пахло свежестью, доноси-
лись ароматы цветов, собака время от времени погромыхивала цепью.   
Я лежала на перине и наслаждалась, понимая, что это не вечно, и я
хочу такое состояние запечатлеть в себе. Это счастье, что у меня есть
мать, я уже за то благодарна ей, что она просто живёт на свете, и я могу
к ней приехать… 
Знаешь, в чём самое большое горе твоего отца? Внешне он живёт
хорошо: восьмикомнатный дом с подвалом, полным бочек с самодель-
ным вином, вокруг сад, есть деньги, есть жена, дети. Но он даже не
осознает своей роли, не понимает, кто он... Он просто безмозглое, ту-
пое орудие, через которое течёт энергия рода, управляемого тёмными
силами. Он – марионетка.
Я не ангел. У меня есть ошибки, промахи. Как заноза – в памяти си-
туация, когда в пять лет ты заболела стоматитом. Приехала, ужаснулась
– болезнь запущена. Вызвали врача, но ты никак не соглашалась от-
крыть рот, уговоры не действовали. Врач давила, повторяла, что у неё
много вызовов, а ты зарылась лицом в постель. Я попыталась перевер-
нуть тебя, но это удалось только с матрацем, так крепко ты вцепилась
в него. Потом тебе всё же открыли рот... Это привело к тому, что регу-
лярно раза два-три в неделю в одно и то же время ночью ты стала дико
кричать… Когда обратилась к медикам, они не помогли, а усугубили
ситуацию: «добрые» эскулапы поставили диагноз «эпилепсия». И нуж-
но было решать уже эту проблему, доказывать: у тебя нет эпилепсии.
Вспомни, как в кабинете электроэнцефалографии опять же не давала
надеть на голову электроды (уж, сколько объясняли) и на глазах всего
персонала лупила меня медицинской картой. А я стояла и молчала. Я
знала, ты думала: я предала тебя, ведь так они узнают твои мысли… 
Когда ты училась на первом курсе, мы разговаривали каждый вечер,
ты делилась своими проблемами. А потом перестала, стали нарастать
конфликты. Я мало общалась с тобой. Потому что порой на это про-
сто не хватало сил, уставала на работе, потому что порой уставала от
тебя… Сейчас пишу и понимаю, произошло это ещё и от того, что
наше общение, каким бы оно ни было, ты мастерски переводила в спо-
ры… И всё же, конечно, можно было разговаривать больше.
Бессонными ночами, наплакавшись, я думала, вспоминала, анали-
зировала. Поняла, ты действуешь последовательной серией шагов, не
дающих реализовать мои намерения, мои действия. И на третьем-чет-
вёртом шаге ломаюсь, перехожу на эмоции, на крик. Я вижу, как ты за-
крываешься от людей, прячешься в себе, как всё мощнее поднимаются
состояния прошлых жизней, старые привычки завладевают тобой…
Но ведь тот мальчик-паж хотел жить, ему была интересна жизнь!
Сейчас меня не оставляет чувство, что на какое-то время я отбила
тебя у того, папочкиного рода, но ты дала себя украсть… Да, это как то
странное чувство у меня, молодой, которое гнала из себя: моё опасе-
ние, что из-за внешности тебя могут украсть цыгане… Я не давлю на
тебя, но ты чувствуешь во мне другую энергию и сопротивляешься ей...
Теперь временами, как и он, ты проявляешься как канал тёмных, через
который изводят меня… Но зачем-то твоя душа выбрала таких ро-
дителей, такой путь! Не здесь ли скрыт твой смысл жизни?
Я ориентирована на свет. И мать моя была светлым человеком. Во-
преки принятым шаблонам я даже написала об этом на надгробной
плите. Это правда. Я занимаюсь собой, меняюсь, ищу свой путь. Утро
до восьми часов начинаю с подзарядки лучами пробуждающегося сол-
нца. Я звено в иерархии светлых сил. Каким путём пойдёшь ты – ре-
шай сама. У тебя есть разные варианты.
Путь первый. Как-то ты убеждала меня, чтобы не слушала препо-
давателей, всё, связанное с университетом, – твои проблемы. И даже
предлагала говорить всем, что ты странная, с закидонами. Мне тогда
показалось, даже бравировала этим. Знаешь, твои странности не так
уж безобидны. Пример – твоя сестра по отцу. В детстве и юности ей
во всём потакали, она никогда не знала отказов в исполнении любых
желаний, и у неё тоже были свои странности. Потом папочка купил ей
квартиру, давал деньги. Она не имела специальности, нигде не рабо-
тала, сидела одна, проявляя свои странности всё больше: разбила всю
мебель и сантехнику. Родители пережили это, сделали ремонт. Она
вновь всё разбила. Тогда папа сам вызвал санитаров и сдал её в психи-
атрическую больницу. А стоит попасть один раз, как становишься их
клиентом... Ты можешь сойти с ума, и у тебя есть для этого почва.
Второй путь: мало-мальски приспособиться к социуму и жить с ха-
осом внутренних противоречий. Только внутренний хаос порождает
хаос внешний: что внутри – то и снаружи. И это болячки. Я знаю
одну такую дамочку, ты её видела в детстве. Термоядерная энергия и
полная внутренняя какофония. А снаружи – постоянные сомнитель-
ные занятия, поиск лёгких денег, что обычно оборачивается долгами и
разборками, полная непредсказуемость поведения. Теперь к этому до-
бавились очень серьезные травмы, операции, месяцы в больнице. Арка
металлоискателя в аэропорту звенит, когда она проходит через неё,
периодически останавливается автомобиль. Даже море реагирует: сто-
ит ей взяться за организацию какого-нибудь выезда, грозит реальная
опасность. В последний выезд, о котором знаю, начался шторм, катер
вместо полутора часов шёл четыре, измученные дорогой пассажиры,
среди которых были иностранцы, очень долго будут помнить такой
отдых… Даже старые друзья, с которыми она общалась десятилетиями,
уже не хотят встречаться, не желают проблем и приключений.
Третий путь тяжёлый. Это каждодневный труд над собой. Нужно
быть осознанной и меняться. Для этого важно наблюдать за други-
ми, как они поступают, осознавать, что делаешь сама, всматриваться в
себя, читать книги, искать оптимальные пути. И отказаться от того, что
сближает с тёмным миром. Свет связан со светлым временем суток, а не
с ночью. Вспомни, в Индии все обряды начинаются в четыре утра, и
не столько потому, что днём жарко, а прежде всего потому, что солнце
максимально активно на рассвете и воздух максимально насыщен
праной… Естественная среда жизни для человека – на Земле сре-
ди природы. Нужно как можно больше быть в лесу, в саду, на огороде
– где угодно, но не среди толпы и транспорта. И – как можно меньше
техники: минуты – в случае крайней необходимости... Важно научить-
ся быть созидателем, а не потребителем. И может быть, твой смысл
жизни и заключается в том, чтобы просто стать человеком, вопре-
ки посеянному в тебе по мужской линии гибридному гену и прошлому
кармическому следу… Грань между светом и тьмой тонка и хрупка, так
легко не заметить, как скатываешься. Неужели не убедилась в этом?…
И ещё очень важно нам обеим избавиться от шлейфа претензий
и недовольства друг другом, тянущегося из разных воплощений.   
В моей юности часто повторяли строчку из стихотворения Якова Сме-
лякова: «Душа обязана трудиться…». Вечная тема.
…Теперь больше нет скелета в шкафу. Ты знаешь правду. Выбирай.
Стиль жизни, который ты навязываешь мне, с вечными спорами   
и противостоянием, я не принимаю. Это не моё, я буду жить по-друго-
му. Мне осталось четыре года до пенсии. Это меньше, чем время твоего
обучения в университете. А пенсионеры в этой стране – отработан-
ный материал, шлак. Почти год я ищу место для переезда. Подальше,
за сотни километров отсюда. Пока подходящего варианта нет. Но это
дело времени. Я уволилась с основного места работы, и у меня теперь
будет больше возможностей. Я найду. Я хочу уехать. Не потому, что
желаю наказать тебя или отомстить, нет. Потому, что выполнила свою
роль. Даже перевыполнила. Как и с кем будешь жить ты, решай сама.

10 апреля 2010 – 14 июля 2011